Литература

Первой к гробу подошла жена, рыдая и скуля так, что самому Скрипкину стало тошно. Он видел её не сквозь закрытые навсегда веки глаз, и не паря над толпой плакальщиков неким аморфным существом - душой, оторвавшейся от тела. Просто он видел ситуацию со стороны, словно постороний наблюдатель, словно автор некоего литературного произведения. Хотя, надо признаться, Скрипкин об этом не задумывался, ему хватало возможности видеть свои собственные похороны и не вычислять, каким образом сие возможно.

Затем стали по очереди подходить дальние родственники, коллеги по работе, начальство и прочие более менее знакомые люди, в силу неизвестных причин посчитавшие себя обязанными присутствовать на похоронах. Каждый из вышеперечисленных, подходя к гробу, нагинался и , не дотянувшись до лба покойного сантиметров на десять издавал чмокающий звук. Скрипкин объяснял это для себя двумя факторами: либо их смущал запах ( буквально за десять минут до того, как вся компания вошла в квартиру, к гробу подошёл его, Скрипкина кот, и от души пометил погребальные тряпки), либо его просто никто по настоящему не любил.

К запаху кошачьей мочи стремительно присоединился запах помойки.

“Начальник отдела, жлобина!” - подумалось Скрипкину, - “За пивом на микроавтобусе гад ездит, а сотрудника в последний путь везёт на мусоровозе! Хоть бы почистили тогда, а то воняет - жуть!” К тому же запах был далеко не единственное раздражающее обстоятельство. Не менее похабным было то, что гроб вместе с телом беспрестанно мотало от борта к борту.

“Ни хрена себе - джакузи!” - Скрипкину начинала надоедать затянувшаяся церемония прощания. Ему не терпелось поскорее опуститься в могилу, вознестись куда-нибудь на небо и подёргать Бога за бороду. В существовании оного Макар не сомневался. Доказательством служили события последних двух часов.

Темнота раздалась плавно, словно включенный телевизор. Взору открылась заснеженная дорога, точно выдранная из богатой гоголевской фантазии, полупризрачная, облизанная скромным лунным светом.

Скрипкин скептически оглядел себя с ног до головы.

- “Ебать ту Люсю in the ski! Везёт, как всегда!” - одет он был в свою старенькую, засаленную ночную пижаму, - “Холодно однако!”

По дороге беспрерывно тянулась вереница людей. Макар пристроился за высокого роста стариком, чьё лицо показалось ему очень знакомым.На вялые попытки завести разговор старикан никак не отреагировал. Соблюдая монотонную синхронность шага, Скрипкин обернулся назад. За ним пристроился плюгавенький мужичок средних лет. Продолжая двигаться, Макар протянул ему руку:

- Скрипкин Макар. Руку мужичонка проигнорировал, однако же представился по полной форме:

- Клубничка Захар Моисеич, негоциант божий, татями безвинно убиенный.

- Понятно, - нахмурился Макар. Коммерсантов он не любил, - Куда путь держишь, Захар Моисеич?

- Куда и ты! - удивлённо вскинулся Клубничка, - На суд, естесстно. А после куда-нибудь в тёпленькое местечко, ананасы да рябчиков в санаторий поставлять.

- В какой санаторий?

- Как в какой? Санаторий “Эдем”, неужели не слыхал?

- Для туберкулёзников что ль? Клубничка поперхнулся, закашлялся и опустил голову. Дальше шли молча.

Идти стало тяжелее. Снег мгновенно заметал следы впереди идущего старика, так что Скрипкину приходилось брести по колено. Шли девятый день.

- “Лучше в гробу, на мусоровозе, чем в пижаме по сугробам!” - подумал Макар, затем обернулся к Клубничке, - “Эй, Моисеич, долго ещё идти-то?

- “Пришли уже”, - хмуро промямлил тот. Скрипкин посмотрел перед собой…

Посреди поля стоял обычный деревенский сортир. Люди всё входили и входили в него, а обратно никто не выходил. Что-то в этом показалось Скрипкину странным. Когда очередь дошла до него, он остановился.

- “Не хватало ещё, чтоб меня после смерти в параше утопили! Не пойду!” Однако в спину костлявыми локтями беспардонно напирал Захар Моисеич Клубничка, так что Макару ничего не оставалось, как смело шагнуть в глубь утлого, качающегося на ветру, сторения.

Изнутри сортир оказался полутёмной комнатой с тремя дверями, кроме той, в которую Макар вошёл. У дальней стенки на корточках сидел толстый лысый парень. Рядом с ним вальяжно развалилась огромных размеров свинья, которую молодой человек ласково теребил за холку. Перед ними стоял старик, тот что недавно плёлся впереди Макара. Скрипкин понял, что надо подождать и скромно встал у входа. Старик гнусил:

- Правил, понимаэшь, честно, страну из кризиса выводил. Стремился к демократии во имя, понимаэшь, свободы. Как бывший гарант конституции и потомственный законник, ответственно заявляю: безгрешен, понимаэшь, как слеза!

- Угу, безгрешен значит?

- Так уж вышло, понимаэшь!

- А померли-то от чего, батенька?

- Да хрен её, понимаэшь, знает! По телевизору сказали от острой энфлюэнции. Свинья приподняла рыло и что-то тихонько захрюкала на ухо парню. Тот приподнял брови и изумлённо оглядел старика.

- А что ж вы, господин президент, нам не рассказали, как на совещаниях исподтишка в министров из трубочки слюнявыми бумажками плевались?

- Так разве ж это грех?! Это, понимаешь, прикол такой. Весело же, хорошо!

- А когда вы международный договор по продаже оружия на тридцать миллиардов долларов в подчинённых своих расплевали, а потом на Жириновского свалили, дескать он спёр! Это как, позвольте спросить? Старик смущённо замолчал. Парень ещё раз, напоследок, окинул его взглядом и указал на правую дверь:

- Пожалуйте сюда, господин президент. Свинья проворно вскочила, подбежала к нужной двери и толкнула её рылом. Дверь приоткрылась. За ней показалась просторная зала, перодически освещаемая огненными всполохами. По зале с визгом бегали штук пятьдесят молодых девок. Все исключительно голые. Старик изумлённо поглядел на парня и промямлил:

- Отец родной, да мне ж восьмой десяток! Что ж я с ними делать-то буду?

- Ничего, господин президент, лет триста потерпите, потом к старушкам переведём. Старик покачал головой и обречённо шагнул в залу. Дверь за ним торопливо захлопнулась.

Свинья лениво отошла от двери и улеглась на старом месте. Молодой человек достал откуда-то из-за спины начатую бутылку портвейна и жадно сделал несколько больших глотков. Затем протянул остаток свинье, но та отказалась, кивнув на стоящего в тени Скрипкина. Заметив Макара, парень нервно отбросил бутылку в угол, откуда через секунду послышалось мерное бульканье.

- “Значится, Скрипкин Макар Григорьевич! Ну с вами, друг мой, всё просто - правая дверь!” Скрипкин скептически оглядел дверь, в которую только что вошёл старик.

- В ад значит?

- В ад, друг мой, в ад!

- А левая дверь стало быть - рай? Парень со свиньёй настороженно переглянулись, последняя плавно поднялась на ноги, подошла к левой двери и встала в боевую стойку.

- Рай, Макар Григорьевич, рай.

- А средняя? Парень почему-то начал раздражаться:

- Сортир это, СОР-ТИР!!! Скрипкин хмыкнул:

- А ты кто будешь-то, мил человек?

- Кто, кто! Иисус Христос, твою мать! Кто ж ещё!

- Кхе. В ад, говоришь, а за какие такие пригрешения, позвольте узнать? - Скрипкин решил бороться до победного конца, - За пьянство, что ль? Молодчик кинул угрюмый взгляд в тёмный угол комнаты, откуда, словно издеваясь, поблёскивало горлышко бутылки:

- Оставим эту тему! У тебя и без пьянства грешных деяний хватает! Жестокосердие, например.

- Какое жестокосердие?! Я за всю жизнь никого не обидел! Парень глумливо прищурился:

- А животные! Тварей бессловесных обижать, тех, что не токмо сдачи дать, а и сказать-то о своей боли не могут, есть великий грех!

- Да не обижал я никаких животных! Ну в детстве, правда, было дело - лягушек с ребятнёй глушили. Так я ж тогда несмышлёныш малой был! А так, что б в сознательном состоянии, враньё это!

- Какие лягушки! Что ты мне здесь про свои детсадовские подвиги рассказываешь?! Ты Макар Григорьевич свово кота домашнего, Буцефала, почитай каждый день пинком приветствовал. За восемь месяцев - четыре тысячи двести семьдесят девять тычков. Я сам, лично считал! А знаешь ли ты, пёсий сын, кем твой кот Буцефал в прошлой жизни был? Так вот знай - пионером-героем Маратом Казеем. Вот и посмотри ему теперича в глаза, изверг! Левая дверь бесшумно отворилась. Из неё вышел и, подбоченясь встал круглоголовый дородный детина, лет сорока. С полминуты Макар мерял его оценивающим взглядом, затем быстро подошёл и со всей дури двинул в глаз. Детинушка плюхнулся лицом в поросячий навоз, затем поднялся на корточки, хотел, видимо, что-то сказать, да только мяукнул премерзко и начал остервенело растирать ушибленную скулу.

- Четыре тысячи двести восемьдесят! - громко прокоментировал свою выходку Скрипкин, - Это тебе, падла, что б знал, как интеллигентным людям в гроб ссать! С этими словами Макар уверенно направился к всё ещё открытой двери в рай. Ему никто не препятствовал, все были в шоке.

Войдя в дверь, Скрипкин не увидел ничего определённого. Перед глазами всё плыло и мелькало. Внезапно видение сменилось полной темнотой, какая бывает, если плотно сжать веки.

Продрав глаза, Макар увидел потолок своей спальни и себя, растянувшегося на кровати. Рядом сидела жена, тараща на Скрипкина ошалелые глаза, под одним из которых набухал аккуратный малиновый синяк. Возле кровати Буцефал целеустремлённо скрёб лапой только что помеченный тапочек.

“Сон!” - облегчённо и радостно подумал Скрипкин и снова закрыл глаза, предчувствуя объяснения с женой, и пытаясь на несколько мгновений оттянуть неизбежность и ещё чуть-чуть насладиться ощущением большой и светлой победы…