Литература

Его отец проходит сквозь стену. Я точно знаю. Я думала, что он наполовину, но нет. Он точно статно ступает и делает лицо. Ничего не могу понять. Как будто его подменили. Как будто не обращаешь внимания, но он заставляет. Коричневые складки стола, перемежения с трещинками, углублениями. И он. Как будто ходьба на каменных лыжах. Как будто новый путь.

Польский писатель лениво обернулся, когда почувствовал, как из гущи супа стены медленно выплыла девушка. Она напоминала древесного зародыша жука, но искрилась мелкими бликами по периметру. Сам писатель был немного извращен. Его часто обвиняли в сокровенных грехах, связанных с малолетними. Польский писатель любил дорогой коньяк и несколько раз в год ходил к проститутке. И тут он обернулся.

Я много раз наблюдала, как отец вяжет кофе слюной, это таким самым способом он его готовил. Скрытая реберчатым покрывалом, меня нельзя было заметить. Или его глухой силуэт проплывал, качаясь, на периферии зрения. Я часто пугалась, было, когда он появлялся, как ни в чём не бывало, предлагая кофе. Я его не знала.

Польский писатель немного удивился, когда девушка, пробившись сквозь тонкую плёнку, стала потихоньку нашёптывать. Обычно ему грезились деревья, с чёрными пышными кронами, или что-то вроде того. Он мерно постукивал пальцами по клавишам машинки, вслушиваясь в её мерное гудение. Девушка говорила на одном из славянских языков, но он не мог понять значения слов. Он был лях.

Я точно знаю, где у него слабое место. Так сказать, сломанная клавиша. Это на затылке, ближе к левой доле, у него там выпуклость, вроде той, что была когда-то у столяра. И я каждый раз хищно мыслю, когда он проходит мимо, мерный, думая, что я его не вижу. У его отца точно что-то с движениями. Они какие-то вялые, несообразные. Я никогда такого не видела.

«Странное место» - такова была мысль писателя. - «Странное и никчемное. Не соизмеримое ни с чем». Но потом он как бы иной раз очнулся, как будто всё пошло по второму кругу. Он оглянулся на стену. В жёлто-коричневом мёде стены колупалась неизвестная девушка, не имеющая ни имени, ни названия. Она лепетала нечто, не имеющее для него ни единого смысла, и он догадался, что она говорит на ином языке. Догадался, и внезапно вспомнил своего сына.

Однажды он прошёл мимо меня незаметно, и я похолодела. Я вспомнила, что он имеет способность. Способность, ничем не обоснованную. И я стала холодной, как коричневый стакан, или как корица. Так этот человек застал меня врасплох и заставил прятаться в махровых одеялах. Я сидела на стуле, когда он появился. Я думала об отце, когда это произошло.

Он вспомнил всё. Вспомнил, где находится, вспомнил о своих извращённых пристрастиях, напоминающих детство. Но что-то мешало ему. Мешало сосредоточиться, добиться сосредоточения на ходе мыслей. Это было коричневое пятно. Он обернулся и тут же затрясся мелкой дрожью, хватаясь за левую долю. Из жёлтой стены торчал огромный гнутый дрын. Всё произошло мгновенно.

Я всегда знала, что он отличается от обывателей, поэтому я решила ударить. Сколько лет он пугал меня незаметной поступью, появлялся то тут, то там. Сколько раз он тихо всасывался в стену и варил кофе, а я об этом ничего так и не знала. И я решила, и небеса простили мне.

Лях привстал, когда огромная серо-коричневая ворона, гудящая посреди комнаты, обернулась и уставилась на него. Из её головы высунулась тонкая ветвь, иначе говоря, палка. Хрустнув, палка протянулась прямиком до его глаза и застряла там, ковыряя левую долю затылка. При этом он испугался и узрел. Когда она прекратила, то ему уже и нечего было. Сына уж не было в живых, а работать не хотелось. Неуклюже развернувшись, он медленно зашагал, пока не достиг двери. Дверь была коричневой, с трещинками. Сзади девушка неразборчиво сказала что-то по-польски. Не обращая на неё ни малейшего внимания, он вышел в дверь.