Литература

Инициация. Хэнг-овер. Если батареи сели, выключите устройство и перезарядите их, аминь. За утянутым дождевой экранирующей плёнкой дождя, окном, рефлексировали рассыпающиеся дряхлые купола ратуш. Как нелепо он выглядели, эти причудливые скелеты прошлого, выставленные на обозрение прямо перед промышленными постройками. Как нелепо смотрелись потускневшие золотые флюгера, чьи протяжные скрипы не было слышно в неумолчном треске трафика. А аналоговые часы, бег стрелок которых так некстати напоминает людям о конечности их времени, и, что более конкретно, жизни? О, люди больше не любят такие часы. Тонкие цифры на дисплеях не несут в себе такого завуалированного, подсознательного ужаса, как чётко дрожащие, выстукивающие поступь самой Владычицы Хель, секундные стрелки... Тик-трак, скоро настанет конец, скоро тиканье сольётся с гулом крови в голове, последний прилив, прежде чем остановится сердце, ведь и сердце - часы, и каждое сокращение расходует вроде бы бесценную жизнь, миниатюрный насос, выкачивающий песок из совсем не бесконечной пустыни времени. Замечательно, что отлив может и не наступить. Луна была бледной, как и небо - огни Риги разрослись, разбухли под животворным влиянием Евросоюза. Слепыми глазами, они шарили по небу, силясь вглядеться в него, но лишь усугубляли его замкнутость, замкнутость натянутого над крышами домов душного одеяла, пропахшего бензиновой вонью и мокрой грязью, стылой кровью... В любом случае, осень была не из лучших - такую принято проводить в Дзинтари или в Майори, или на одной из десятка крошечных прибрежных станций, на маленьких островках былой славы совка. Вдыхать тягучий, смолистый и резкий запах сосен, наблюдать за бреющим, рваным от порывов ветра, полётом грязной чайки, зарываться по горло в тончайший песок, ещё хранящий тепло прошедшего лета и солёно-гнилой аромат мелкого моря. Такой песок хочется вдыхать, как кокаин, чтобы он просочился сквозь ноздри и уронил медовые слезы янтаря куда-то на дно твоего естества, засыпал изнутри доверху, удушил. Так, что через несколько дней от тебя не останется ничего, кроме выхолощенного ветрами бархана, маленького кургана, под которым белеют хрупкие сухие кости, заточенные бесчисленными зубцами песчинок. Что за осень без тянущей из души жилы, грусти? Ничто. Фантом, сплетённый из дождевых капель и туманного дымного неба, без сердца и мыслей. Грусть - его глаза, заглядывающие в наши окна призрачным светом поганки, похороненной под слоем разлагающейся от воды хвои. Тоска - клубок крепко переплетённых, кровоточащих землёй, ржавых кленовых листьев, сердце осени. Что осень, без терпкого, щиплющего нёба, привкуса безысходности этого состояния, привкуса невозможности прекратить неконтролируемый спуск всё дальше в болотную жижу, где, вероятно уже тёплое тело поджидают ненасытные пиявки скуки, страха, и бездействия? Ничто . Посаженая батарейка. Не оставайся со мной Перестань быть собой, Оуоууууу... Мы уйдём на ту сторону дня, За колючую проволоку... Да, за колючую проволокуууу... Может, кто-то боится проваленных с треском часов? Аккуратно вписывает в еженедельник каждую просчитанную минуту, каждый шаг, зафиксированный камерой слежения. Кто-то пытается бороться с хаосом снаружи путём установления тоталитаризма в собственной отдельно взятой личности, где безликие жандармы разума, в отглаженных кожаных шинелях, стройными рядами маршируют на залитых светом плацдармах серых клеток. Мысленное гестапо всегда наготове, оно не даст ухнуть с головой в трясину осени, в зябкие пучины разладившегося, покрытого прорехами, бытия. Придёт ночью, громыхая коваными каблуками, серебрёными штыками вырежет всё ненужное, отформатирует, зальёт кислотой и оставит полыхать, светить ярким химическим светом спокойствия. И всё идет по плану. Зачем люди придумали фотоаппарат? Ещё один инструмент удерживания времени, попытки законсервировать его и положить в морозилку. Открывается, разветвляется корявыми сучьями генеалогическое дерево, и в каждой рамочке-листочке - фотография мертвеца, сделанная уже после того, как его кожа задубела, налилась синевой и свернувшейся кровью. Как мастерски в похоронном бюро ретушируют смерть, делают её чуть ли не привлекательной, свежей и естественной. Какие спокойные лица у этих жертв собственных часов, они словно рады увязнуть в этой неподвижной вечности совершенства. На их губах играют теневые полуулыбки, будто вот-вот их рты откроются и шелестящим, как движение сухих листьев, шёпотом они попросят тебя присоединиться к ним. Но это ведь обман, мастерство фокусников, заставляющих уверовать простого обывателя в пронзённую кинжалами красотку. Правда, смерть это тоже обман, возможно, самый грандиозный из всех, маленькая пакость расшалившегося демиурга, что не делает её менее значительной. Смерть равносильна истечению срока действия карты по оплате телекоммуникационных услуг... Главное, чтобы всё шло по плану, и батарейки перезаряжались, ведь осень - время разрядки, время, когда нити накаливания скрываются под толстым слоем нагара. А почему бы и не наступить на горло собственной песне? Выволочь её, упирающуюся, на улицу за волосы, как непослушную проститутку, протащить по заляпанному гнилыми овощами асфальту, напоказ достопочтенной глянцевой публике, что живёт в светло-жёлтых, нетронутых термитами перестройки, особняках, да и наступить на шею рифлёной подошвой армейского ботинка под санудтрек крошащихся позвонков. Песни не нужны, остаётся только нечеловечески выть на болезненную жировую бляшку луны, царапая лицо ногтями. Выть так, чтобы соседи ворочались штопором в своих мягких постелях от невысказанной тревоги и смуты, и каждый час бросались к холодильнику за водой. В Риге всё равно слышно всё. Это тот город, где здания - это массивные рентгеновские излучатели, просвечивают всё насквозь. В по-настоящему большом городе всё не так - у человека почти не остаётся на себя времени. А вот в Риге... В Риге есть шанс встретиться с самим собой, в кривых и узких, как каньоны, переулках. Прошлое. Оно может внезапно оскалиться, плотоядно, так что в его длинных зубах будет отражаться подкрашенное химическими выбросами, солнце, прижмёт тебя к старинной, древней стене с отслаивающейся штукатуркой, и... Вряд ли кто-то тебя услышит в пронизывающем плоть прохладном воздухе... Это именно то, чего в Риге услышать нельзя. За четыре лата Мы вступили в НАТО, А за два сантима... Проходите мимо. Шурх-шурх. Если флюгер вертится не в ту сторону, в какую должен, это ещё не значит, что у наблюдателя поехала крыша. Но, конечно, дождь добивает. Он мелкими монетами, дрянными серебристыми рыбёшками, разбивается о мелкую мозаику улиц. Дробью лупит по птицам и монументам, оставляет потёки патины и тлена. Всё разлагается на глазах, и это нельзя остановить, так же, как и время. Нельзя restore factory settings. Повернуть назад тоже нельзя. У вас есть время до семи часов, а дальше магазин закроется, так что поспешите купить последние модели бытия. В Риге особенно чётко ощущаешь ход времени и не только в Старом Городе. На промышленных окраинах и вовсе несладко - простое созерцание пейзажей превращается в сюрреалистический приход. Солнце садится, бьёт пламенеющими лучами по полигонам зданий, отсвечивает ржавым на поверхностях замазанных белой краской окнам, играет на трубах и натянутых лесках проводов. Шпалы уходят в заросшую золотистым бурьяном дурную бесконечность, а в холодном воздухе висит тихий гул. Ты в Зоне. Но ты не сталкер. Даже не С.Т.А.Л.К.Е.Р. Даже птички не поют. Иногда, можно почувствовать, что попадаешь в параллельный мир. В "Сумеречную Зону". В "Чёрный Вигвам". Куда угодно. Главное, что там страшно. Но, если вдуматься, страх это важная часть жизни. Он отличает живых от мёртвых. Мертвецы не боятся. Ничего. По крайней мере, на этом свете. Так вот, противным и тусклым, дождливым осенним вечером, Ольга Давиденко возвращалась с работы. Прижимая папку с бумагами себе к груди так, словно это был её первенец, она зашла в тёмный, пахнущий сухим кошачьим помётом и жидкостью для мытья полов, подъезд, и зацокала каблуками по потёртой плитке лестнице. Ей не было страшно. Что ещё в Латвии редко встретишь: сексуальных маньяков. Во всяком случае, здоровенные дядьки в чулках на голове и с окровавленными мясницкими ножами тут не водятся. Для таких подвигов нужна смелость и решительность. Поэтому, Ольга спокойно добралась до своего этажа, и никто не дышал ей ледяным дыханием в затылок, не дыбились на затылке тоненькие волоски. Чуть не выронив папку, она достала из сумочки ключи, привалившись к осевшей сто лет назад двери, открыла замок, с раздражением отмечая, как кряхтит механизм, засорившийся от многолетней пыли. Её рука уже потянулась к дверной ручке, как... Оля застыла, на мгновение уставившись на отражение своих пальцев в блестящем латунном набалдашнике. Ладонь покрылась липким потом. Предчувствие. Экстрасенсорика. Пси-фактор. Почему-то, ей вдруг резко расхотелось заходить к себе в квартиру. Здесь это называется интуицией. Почему-то, ей вдруг привиделось, что с её бойфрендом (так она его называла в мыслях, на западный манер. В слове "бойфренд" ей чудилось что-то гораздо более сексуальное, чем банальное "парень". Это как "сосиска в тесте" и "хот-дог". Согласитесь, "хот-дог" звучит намного благороднее, в то время как "сосиска в тесте" навевает странные ассоциации), так вот, с её бойфрендом не всё в порядке. Для Ольги, не всё в порядке, означало "не просто не всё в порядке, а не всё в порядке более, чем обычно". В который раз мелькнула мысль, что не стоило ей с ним жить. С такими людьми никогда не знаешь, что они выкинут в следующий момент. Какой фортель. Правда, Оля сама не была Хорошей Девочкой. Точнее, старалась ею не быть. И ради этого она шла на всё. В буквальном смысле. Правда, её сожитель не просто был потенциальным возбудителем спокойствия. Он был состоявшимся. Вот поэтому-то, руководствуясь смутными догадками, каким-то неясным движением астральных полей, её рука и замерла в пяти сантиметрах от дверной ручки. Ей даже почудился тихий и вкрадчивый голос телеведущего: Деньги или приз? Не важно, чего ты ждёшь, особенно осенью. Важно, что ты всегда ждёшь худшее. Зал скандирует: "Приз!" Легче к кому-то прислушаться, чем сделать что-то самому - тогда будет кто-то, на кого всё можно свалить. Зал скандирует: "Приз!" Диктор будет убеждать, чтобы ты взял деньги, но на самом-то деле, он хочет, чтобы ты взял приз. Это тонкая психологическая манипуляция. Это не то, чему учат на курсах "Научись Жить". Если человека долго от чего-то отговаривать, вполне вероятно, что он всё-таки сделает так, как ему хочется. Назло. Специально. Именно поэтому, Ольга, как всякий нормальный человек, поддается порыву зала, выпихивает все сомнения из головы и открывает дверь. Зал в ожидании. Она входит в прихожую. Под сапогами - сбившийся полосатый половичок, слева - большое зеркало в тонкой раме, за ним - отслаивающиеся обои. С цветочками. Под обоями проглядывает газета энного года выпуска. Справа - вешалка и тумба из дешёвенького соснового шпона местного производства. На тумбочке - пыль, косметичка, запасные ключи, катышки из волос, на вешалке - шарф и кожаная куртка Олега. Старая такая куртка - на плечах и рукавах кожа потрескалась и теперь топорщится чешуйками. Вроде, всё как обычно. Только тихо очень. Зрители затаили дыхание. Ну, просто мимо них прошла фигуристая девушка в зелёном платье, с плакатом "Затаить дыхание". Это то, что обычно не попадает в передачу. Теперь все камеры обращены на Ольгу. Крупный план. Оператор истекает слюнями, глядя, как она изящно скидывает тонкое серое пальто, трясёт мокрыми волосами, вытряхивая капли последнего дождя. У оператора изо рта вываливается дымящийся бычок. Она вешает пальто на вешалку, и по коридору направляется в маленькую комнату. Проходит девушка в розовом платье, с плакатом "Предельное внимание". Софиты жарят, со всех градом льёт пот, но все старательно изображают Неподдельный Интерес. Искреннею Заинтересованность. Дверь в комнатку закрыта. На двери - листок бумаги с изображением свастики. Ольга вздыхает. Она делает это каждый раз, когда видит листок. Это своего рода ритуал, один из многих, которыми она успела обрасти. И тут она слышит звуки. Кто-то тихо плачет. И, кажется, этот кто-то - Олег. Зрители ждут. Правило такое - не затягивайте кульминацию. Зрители этого не любят. Они скорее переключат канал, но ведь вы-то этого не хотите, правильно? Ольга толкает незапертую дверь. Проблема в том, что в чёрном ящике (на то он и чёрный ящик) может оказаться что угодно. Не ключи от машины, а, скажем, гнилой апельсин. Проблема в том, что ты вряд ли узнаешь об этом прежде, чем ты получишь свой приз. В реальной жизни, перед вами вряд ли пройдёт девушка с большим силиконовым выменем и с плакатом "Можете выдохнуть". В реальной жизни придётся поднапрячься, и сделать это самому. Ну, не так уж это и сложно. Глава 1 Что я пытаюсь сделать паскудным осенним вечером, так это приготовить себе еду. Точнее, найти, что поесть. Одна из сотен моих персональных проблем, которые нужно решать каждую минуту моего существования на этой планете. Я роюсь в холодильнике, тщётно пытаясь отыскать там хоть какие-то признаки съестного. Археологические раскопки, блин. Я соскребаю иней со стенок, и обнаруживаю под ним ребристый пластик. Можно представить, что это рёбра тираннозавра рекса. Целый скелет, с ощеренной пастью, полной острых и крупных клыков. У тираннозавра, наверняка был большой желудок. И ему было нужно чертовски много еды. Мяса. Живого, тёплого мяса. Только представьте себе эту махину, двадцать центнеров мышц и зубов, из которых сто граммов приходится на мозги. Представьте, как это чудовище, выпуская горячий пар из ноздрей, с треском ломится сквозь заросли стометровых хвощей и папоротников, подминает зелёную кашу под себя и лязгает зубами. Большой Ти очень голоден. Ему срочно нужно кого-то съесть. Проблема номер два - у меня туговато с деньгами. И вот, эта тупая машина для переработки белковой протоплазмы, наконец натыкается на потенциальную жертву. Руки у тираннозавра похожи на маленькие пассатижи. В глубине холодильника я вижу, как смешно он ими машет. Я думаю - наверное, это для того, чтобы ковырять во рту. Вряд ли в мезозойском периоде существовала фабрика по производству зубочисток. Или "Ростикс". Жертва - брахиозавр. Небольшой ящер из отряда птицебёдрых. Восемь метров в высоту, длинная шея, этакий чешуйчатый аналог наших жирафов. Маленькая головка с толстым черепом и мозгом размером с кошачью какашку. Вертит головой, замечает тираннозавра, но не успевает убежать. Проблема номер три - где бы занять денег. Все уже наслышаны о том, какая я сволочь и поступления в Благотворительный Фонд имени Меня резко снизились. В холодильнике холодно, и мне кажется, что мои уши уже покрылись коркой кайнозойского льда и скоро отвалятся. Я чувствую себя доисторическим зверем, которому нечего жрать. Если долго стоят на холоде, можно заработать отит. У тебя начинается насморк, и ты, вместо того, чтобы сморкаться, просто хлюпаешь носом и стоически глотаешь сопли. Как будто в этом есть нечто геройское. Вся фигня в том, что часть ты можешь не проглотить, а она попадёт в евстахиеву трубу, а оттуда - дальше в ухо. Так начинается отит. Когда у тебя в ушах много зелёного гноя, слышать становится затруднительно. У меня в детстве он был. В смысле, отит. Когда мама привела меня в поликлинику, врач вставил мне в ухо большущий хромированный шприц, полный воды и надавил на поршень. Врач сказал, что больно не будет. Они так всегда говорят. Ощущение было такое, будто мне пошуровали в черепе туалетным ёршиком. Всё стало чистым. Ни одной осознанной мысли. Если я ещё раз заболею отитом, сказал врач, то, скорее всего, я оглохну. Я не настолько богат, чтобы покупать слуховой аппарат. Брахиозавр пытается убежать, но не успевает. Огромная башка тирекса сбивает его с ног, а потом мощные челюсти, способные вместить в себя тапира, смыкаются на его брюхе. Брызжет кровь, раздаётся жуткий рёв жертвы. С крон деревьев срываются птеродактили, оглашая воздух пронзительными криками. Своими клыками тираннозавр вспарывает толстую кожу, вырывает из тела добычи огромные куски мяса. Сглатывает и обводит сельву сытым и глупым взором... Я сглатываю слюну. Человека ему хватит на один прикус. В моём холодильнике можно играть в боулинг. Он пуст и загадочен, как пещера в Антарктиде. Я думаю о пингвинах. О кусочке плесневелой любительской колбасы, о кусочке плесневелого сыра, о просроченной печени трески в баночке, о скисшем кефире, о сморщенных, как яйца сифилитика, помидорах, о бутылочке с высохшим карри, о трёх треснувших куриных яйцах, о тарелочке со стухшим салатом. Мысль о том, чтобы это съесть, меня не вдохновляет. Я закрываю холодильник. В кухне пахнет тмином. Шафраном. Разлитым подсолнечным маслом. Тараканами. Заскорузлым жиром на тарелках. Открываю кухонный шкаф. Нахожу там, помимо грязных алюминиевых кастрюль и прочей кухонной утвари, брикет с сухими макаронами "King Lion". По идее, их надо разводить кипятком, но, поскольку мой чайник сломан уже вот как два дня, а денег на ремонт нет, их придется есть сухими. Я беру брикет и тащусь с ним в комнату. Мне уныло. Единственный свет в моей жизни - это горящий монитор моего компьютера. В моей комнате ещё унылее, чем на душе. Шкаф, комод и два стеллажа затянуты прозрачной плёнкой, на которой осела строительная пыль. Окна - два бельма, глядящих в ночь. Можете называть это ремонтом. Разрухой. Сбоем привычного ритма. Геморроем. Блядством. Моя одежда и вещи разбросаны по кровати. Я присаживаюсь на уголок, и извлекаю из кучи барахла свой кошелёк. В нём мало денег. Московская карта студента. Пропуск на работу. Чек из аптеки. А вы не знали, что и на резинки выдают чеки? Двадцать рублей. На эти деньги даже пива хорошего не попьёшь. Я чувствую себя вымершим ящером. Потом, потом я двумя пальцами вытаскиваю замусоленную бумажку с коряво написанным на ней телефонным номером, под накарябано стоит имя - Настя. Я пялюсь на бумажку и секунды три размышляю, на не позвонить ли мне ей, напроситься на встречу в какой-нибудь общепит, а потом, в самый ответственный момент оплаты счёта, под предлогом отправления естественных нужд смыться, предоставив ей самой оплачивать наш романтический ужин. Иногда, я так и делаю. Я почти улыбаюсь этой мысли. Потом смотрю на экран, вижу, что его низ залит синим цветом и с сожалением отбрасываю эту идею. Не в этот раз. Устроившись перед компом, я разрываю зубами упаковку брикета, нахожу внутри два пакетика со специями, которыми и посыпаю тугие завитки макарон. И начинаю ими весело хрустеть. Крошки летят на клавиатуру, которую я кормлю таким образом уже более двух лет... Если говорить начистоту, аська - это сеанс групповой терапии он-лайн. Приват-чат. Приват-танец. Если у вас нет денег на порнографический журнал, всегда можно найти кого-то по "Белым Страницам". Параметры. Имена. Интересы. Все эти ингредиенты сливаются в комбайн поисковой машины. На выходе получаешь готовый продукт. Если у вас плохое воображение, всегда можно найти кого-то с хорошим. С литературными способностями. Кого-то, кто сможет описать всё в мельчайших подробностях. Если вам неуютно дрочить в одиночку, всегда можно позвать кого-то, кто с радостью к тебе присоединится. Только представьте - вы сидите на разных концах земного шара, и, возбуждая друг друга даже не голосом, а набором символов, гоняете себе шкурку. Или ковыряетесь в киске. В этот момент вы едины - ты и твой собеседник. Какая, к чёрту разница, если человек, прикидывающийся девушкой восемнадцати лет, на самом деле оказывается лысеющим бизнесменом-педофилом и у него двое детей? Какая разница, если парень с Украины, с которым вы смакуете подробности анального секса - это мастурбирующая огурцом нимфетка из Южного Бутово? Какая, наконец, разница, если очаровательная собеседница из Австрии, которую вы словесно пялите чуть ли не до глотки - древняя бабуля в инвалидном кресле, и её половые губы похожи на два кусочка высушенной кураги? Ну да, это суррогат. Но это лучше, чем ничего. Мы все прикидываемся. Это естественно. Быть самим собой - такая скукотища. Мы все - люди, которым иногда (или всегда) не хватает в жизни хорошего траха. Потому что картинки в журналах однообразны. Потому что иногда голова забита какой-то херней, и ты не можешь выйти на нужную волну. Есть много причин, по которым люди не могут получить удовольствие, и не всегда это - отсутствие партнёра. Здесь тебя выслушают. Помогут. Ответят. User Online. You have received a message. Самое важное - научится быстро печатать одной рукой, и вовремя отъезжать от стола, когда приближается оргазм - сперма плохо оттирается от жидкокристаллических дисплеев, а уж если попало на клаву, то тут вообще пиздец. Клавиши, если быстренько всё не стереть, начинают залипать. Самое важное - чтобы сперма не попала на решётку теплоотвода или на кулер. Это правила противопожарной безопасности. Ты же не хочешь, чтобы твой системный блок или весь компьютер вспыхнул, как римская свеча? Я не ходил на курсы скоропечатания. Все эти системы набора текста, это фигня. Только практика делает прогресс. Практика, и желание. Многие люди притворяются, потому что им скучно. Тоскливо. Им нужно сбросить напряжение, стресс. Даже когда я представляю, как они живут - каждый день копия предыдущего, дом-работа-дом, уродливая жена, с которой даже не трахаешься, а вяло вставляешь, в то время как она, неподвижная лежит на кровати, и её мысли заняты совсем другим: телефонный разговор с подругой, новый рецепт яблочного пирога, оценки ребёнка в школе, прикидка семейного бюджета на следующий месяц (этот урод приносит так мало денег, а мне нужна новая блузка и сыну трусы и ещё за электроэнергию не плачено), мысли о том, что её давно пора похудеть, но ведь жареная картошка с сосисками такая вкусная, и всё в таком роде, мне уже становится тошно. В жизни этих людей не происходит ничего нового, они консервативны до мозга костей и сами от этого страдают. Внешне, у них всё в порядке, но на самом деле, их тараканы, не реализовавшиеся амбиции, не пройденная юность, всё это тянет их в пучину отвращения к самим себе. Они уже умирают на ходу, а оглядываюсь назад, всё что они видят - это череду унылых ксерокопированных дней... Всё позы, которые они не попробовали. Все, кого они так и не поимели. Все хобби, которые пришлось забросить ради семьи. Интернет, он помогает раскрыться. Пусть даже и не раскрыться по-настоящему, но хоть сублимировать это дело. Фантазии - это ещё не все. Куда важнее найти кого-то, кто тебя выслушает. Подрочит вместе с тобой, или притворится, что сделает это. Кто-то, кого не будет волновать, кто ты на самом деле, какой у тебя вес и сколько ты зарабатываешь. Кто-то, кто не спросит, какой длины у тебя пенис. Какой формы яйца. Это не анкетные данные. Это - на время. Ведь, если разобраться, всё, что тебе нужно - это хорошенько насытить свои серые клетки эндорфинами, а остальное не имеет принципиального значения. Мастурбируют все, большинство стесняется об этом говорить. Ну, в Советском Союзе это вообще было табу. По сути дела, всё, что в этой жизни действительно имеет значение - это получить оргазм. Наебать кого-то, лучше всего незнакомого человека. Любовь, привязанность - это всё чепуха. Я в это не верю. Я никогда не дрочу он-лайн с одним и тем же персонажем. У меня никогда не было постоянной девушки. Вру. Моя единственная постоянная девушка это моя рука. Каждый член ищет своё влагалище - не помню, кто сказал. Мой член ищет все влагалища сразу. Ему не нужна постоянная дырка, ему нужна постоянная встряска. Любовь, привязанность, даже обладание - это всё дерьмо, неправда. Люди не созданы для длительных отношений, они созданы для сиюминутного получения удовольствия. Просто, всем стыдно это признать. Говорят, что человек должен очищаться от порока. Говорят, что только страдание принесёт истинное счастье. Что нужно служить человечеству. Делать мир совершеннее и лучше. Делать добро другим, а не себе. "Если тебя ударят, подставь другую щёку" Эгоизм, мягко сказать, не в моде. Самопожертвование ради близких - да. Ради государства - да. Ради больных гепатитом детей - да. Только не ради себя. Ты же не хочешь быть бесчувственным асоциальным чудовищем, у которого вместо мозгов - яички? Все эти мессаги, он приходят ко мне повторно: Трахни меня. Трахни меня. Трахни меня. ТРАХНИ МЕНЯ!!! Но, всех засовываю в игнор. В задницу. В прямую кишку. Шутка, повторенная дважды не смешна. Мастурбация в просторах Сети с одной и той же аватарой неинтересна. У меня яркая фантазия. Это всё мелодии, сыгранные на клиторах. Все эти мессаги, я их получаю по штук сорок на дню: Это было великолепно, давай ещё! Ты знаешь, я не мог заснуть. Мне надо тебя видеть...:(((( АААААА!!!!! ТЫ ГДЕ?!!! СРОЧНО СКИНЬ МЕС, ПуууупсиК!!! Твоя зайка. Знаешь, та идея с кандалами была очень даже ничёёё. Как начсёт повтора, а?:)):) В игнор... Если говорить начистоту, шкурку я начал гонять ещё в детстве. Как сейчас помню. Мне лет пять. Я себя вижу. Маленький мальчик, в печальном строгом чёрном костюме. Он стоит в дверях маленькой светлой комнаты и смотрит на прибранную кровать. В тот день он пришёл с похорон. Отсюда и костюм, и грусть. Он смотрит на кровать, пустую и холодную. Тёти нет. Никто не расскажет ему забавную историю, не сыграет с ним в карты, не угостит чем-нибудь вкусненьким. Не улыбнётся доброй, слегка насмешливой улыбкой, проглядывающей сквозь паутину морщин. Как правило, мы любим не людей, а их хорошие поступки по отношению к нам. То удовольствие, которое они нам доставили. Мальчик стоит и смотрит. Его тётю похоронили в большом чёрном саркофаге. Зарыли в землю и сверху насыпали тонну песка. И тут, его живот начинает тянуть какое-то странное ощущение, приятное и мучительное одновременно. Как будто ему сильно-сильно надо "пи-пи". Поэтому он бежит в туалет. Когда он достаёт свою штучку (мама называет её "крантиком"), мальчик понимает, что ему не "пи-пи" надо. Обычно вялый и вислый, крантик ни с того ни с сего, наливается крепостью, а чувство в его животике начинает расти , оно готово заслонить собой весь мир, и тут, он закрывает глаза и видит бледное, мёртвое лицо своей тёти, такое пергаментно-белое, неживое, и вся радость, весь восторг, как ожидание дня рождения, выплёскивается из него. Он ничего не говорит маме. А ночью, ему снится тётя. Она щекочет ему живот, но её глаза едят черви, а руки измазаны землёй. И снова, наслаждение, в этот раз уже во сне, укутывает его. Наутро, на пододеяльнике он обнаруживает мокрое дурно пахнущее пятно. И глубоко в душе, чувствует стыд. Но больше - удовлетворение... User has requested your Authorization to add himher to Your Contact List/ DeclineAuthorize? К тому же, Интернет это не просто возможность размять свой член и поплакаться в виртуальную жилетку, но и способ найти людей со схожими интересами. Пусть они прикидываются, пусть лгут. В тот момент, когда мы общаемся, мы говорим друг другу чистую правду. Мы вглядываемся в монитор. Жамкаем свои гениталии. Всё - чтобы получить крохотный кусочек гормонного счастья в громадном дерьмовом мире, где мы никому не нужны, и никто нас не любит. По этому поводу можно очень сильно расстроиться и потерять все мыслимые ориентиры. Оказаться одному в бескрайнем море страха и неопределённости. Блин, тут даже вейпойнты рекламы не спасут. Incoming message. Incoming message. Chat Invitation. Только в нашей клинике вы не получите осложнений при вшивании грудных имплантантов. Я доедаю макароны, стряхиваю крошки на пол - обожаю мусорить. Мусорить - это весело. В детстве маленьким человечкам вешают на уши тонны лапши под названием "социальная адаптация", а они и не понимают, с кем и зачем они подписывают контракт. Когда снимаешь со своих многострадальных ушей очередную порцию макаронных изделий, легче становится именно на душе. Точнее, на том, что называют душой. Осенний вечер не располагает к прогулкам - за окном сыро и темно, даже сквозь форточку пробивается мерзкий запах гниющих на асфальте дождевых червей. Аська надрывается, и очередной призрак предлагает сыграть в "гильотинку". Под окном, усевшись, как курицы на насест, на детскую лавочку, надрывают горло местные "панки-металлисты-гопники". Эти уроды поют "Чёрный Обелиск" смазанными от пьянства голосами, и не могу сказать, что это лучшее, что я слышал в своей жизни. Обуревает острое желание достать из мусорного ведра бутылку потяжелее, да и сбросить её на них, авось раскроит чью-нибудь дурную башку... Дзынь, и одна проблема может кануть в Лету. "Гильотина" - это не совсем то, что мне сейчас нужно. Правила простые - один человек закован в колодки под гильотиной, а палач стоит сзади и ебёт его в зад. Потом, когда достигает оргазма, казнит его. Это для пары "садист-мазохист", но этот мудак хочет быть ведущим, а я не в настроении жертвы. Так что, добро пожаловать в бан-лист! На самом деле, эта развлекуха больше похожа на сетевые литературные игры, чем на секс по телефону (номер 214-99-54, позвать Илианну). Тут нужна выдумка и владение словом. Просто, потоковое порно-видео дорого стоит. Да и картинки тяжёлые. Я отворачиваюсь от монитора и грызу ногти. Отвратительная привычка, ну вот и славно. Да-да, я грязный онанист. Да, я хочу, чтобы за это черти поджарили меня в аду. Но, раз ты это начал, остановиться уже трудно. Так же, как бросить курить и грызть ногти. На самом деле, интернет и все сопутствующие ему удовольствия меня уже мало вставляют. Я делаю это скорее по привычке, чем по нужде. Они приходят ко мне, все эти письма. Вываливаются каскадами рекламы. Get a peek of me 24 hours online. Sexy girl is waiting for you! Shower. Dancing. Masturbation. Вуайрезим. Да-да. Пристроить бы веб-камеру в унитаз и транслировать по всему свету процесс своей дефекации в мельчайших подробностях. Потоки дерьма. Водопады поноса. Что самое интересное, ведь найдутся, найдутся такие, кто с вываленным от восторга языком, будет на это смотреть! Извращенцы. Как много в этом слове... тьфу, мире. Да, я прекрасно понимаю этих девушек. Мудаков из "Фабрики Звёзд". Придурков из "Последнего героя". Микроцефалов из "За Стеклом". Все хотят внимания. Это ещё одна из догм, всасываемых человечеством с молоком матери - внимание есть всё. Если ты им обделён, то придётся признаться, что ты - несчастный лузер и недостоин жизни. Эксгибиционизм. Забавно, что на английском слово exhibition значит "выставка", и, чаще всего, "художественная выставка". Эксгибиционизм это древнейшее извращение, направленное на получение внимания. Причём, это касается не только взбалмошных граждан, прилюдно расстающихся с предметами одежды и странных типов, которые в тёмных подъездах пытаются продемонстрировать свои убогие достоинства пожилым дамам, но и вообще всех мало-мальски цивилизованных людей. Вы нарисовали натюрморт и показали его свои родственникам? Эксгибиционизм. Написали стих и подарили его своей девушке? Эксгибиционизм. Станцевали нижний брейк на дискотеке? Ага, он самый. Если повторять это слово быстро, то, в конце концов, оно сольётся в какую-то белиберду. Как, в принципе, и любое другое слово. Это всего лишь мирные способы сказать миру: я здесь, засранцы, посмотрите на меня. Правда в том, что мир хочет смотреть на единицы. Короче, вы пролетаете. Если что, я помашу вам ручкой, но не более... Я тоже эксгибиционист. Что хорошо в интернете, так это анонимность. Безнаказанность. Свобода, так сказать. Я знаю, что это иллюзии, но с ними не так тяжело жить. Я ведь тоже просто пытаюсь привлечь чьё-то внимание и спустить пар. Две самых важных вещи. Трахни меня. Трахни меня. Твой пол не имеет значения. Твой возраст не имеет значения. Твоя раса не имеет значения. Цвет твоих глаз не имеет значения. Твой вес не имеет значения. Твоя работа не имеет значения. Твои дети не имеют значения. Твои музыкальные пристрастия не имеют значения. Твой рост не имеет значения. Ты сам не имеешь значения. Только то, что ты можешь мне дать, имеет значение. Удовлетворение. Трахни меня. Изнасилуй меня. Используй, подотрись мной, выкинь меня. Убей меня, съешь меня, порежь, поджарь, сожги, утопи меня. Задуши меня. Напои ядом, обмотай колючей проволокой, засунь голову в духовку. Только чтобы я не видел обыденности, не нюхал её. Я отрываюсь от своих ногтей. Они все изгрызенные, под ними грязь. Не хочу сегодня ни с кем ничего инсценировать. Вот. Я буду большим тупым подлым динозавром и буду сидеть на своей заднице, как последний лодырь, пока не придёт дедушка Ленин и не трахнет меня по голове. Я иду на балкон, курю и мёрзну. В небе не единой звезды и это радует - чего мне только не хватало, так это поэтического настроения: и так уже полдиска погребены под толстым слоем стихотворной дребедени. Писать стихи - дело неблагодарное. До этого я дошёл сам. Самая полезная вещь, которую я слышал от своей мамы это: "Стирай носки при 60 градусах" и "Не кури сигареты с ментолом - это сажает сердце" Самая полезная вещь, которую я слышал от папы это: "Перед тем, как делать девушке ланет, попроси её подмыться". До всего остального я дошёл сам. В том числе и до того, что реальное общение можно заменить виртуальным трахом. Живую женщину - резиновой. Для члена нет разницы, дело лишь в твоих мозгах, вот и всё. Кончик сигареты тлеет в темноте. Мои пальцы смёрзлись, и почти перестал их чувствовать, так что, затянувшись последний раз, я выкинул сигарету и пошёл обратно в комнату. Как только я вошёл, на столе зазвонил телефон. Я поднял трубку, ожидая услышать либо мамин голос, либо голос Антона, моего друга с работы. Но, на том конце провода раздался приятный женский голос: -- Привет. Я опешил. Обычно, девушки мне не звонят. Я не оставляю телефонов. Поэтому, я говорю: -- Алло, кто это? Молчание. -- Кто это? Кто-то дышит в трубку, глубоко и страстно. Как сквозь астматический ингалятор. -- Кто дал вам этот номер? Тишина. Белизна Гималайских гор. Гудки. Я осторожно кладу трубку, и замечаю, что мои руки дрожат. В желудке пусто и грустно, жизнь не удалась. Мне звонят анонимы, а я сегодня не спустил напряжение. Я говорю - бля. Открываю свою любимейшую страничку rusnecro.com и... Представляю, как многотонная башка тираннозавра раскрывается в сло-мо зубов и слюны, как его пасть смыкается на моём теле, круша кости и, сминая мясо, как покрытые эмалью клыки дробят череп, и Это восхитительно и, Я отдыхаю душой и телом. Глава 2. Как прийти в себя утром - руки под горячую, очень горячую воду, а потом - в кружку две ложки кофе и три сахара, залить кипятком. В глаза вставить спички, чтобы избежать произвольного закрытия. Если мама вам всю жизнь говорила, что "кто рано встаёт, тому Бог подаёт", то вам не повезло. Вы наивно вскакиваете с постели в предвкушении нового дня и тех радостных событий, которые он принесёт, а к вечеру превращаетесь в злую измочаленную тряпку с мешками под глазами. Такого рода пословицы выдуманы правителями, чтобы подчинить тупое быдло себе. Вы никуда не опаздываете. Вы вежливы со старушками. Вы платите налоги. У вас - стопроцентно хлопковые простыни из "Икеа". Вы живёте по правилам, придуманным кем-то другим, и регулярно бреетесь. Но жизнь почему-то всё равно сплошное дерьмо, и херувимы не слетаются к вам с дарами Божьими. Всё это может привести к разочарованию. И, к сожалению, нет фирмы, в которой вы могли бы обменять некачественный товар или, на худой конец сдать его, забрав деньги. Это всё к чему - рано вставать пустая трата времени. На следующий после анонимного звонка день я чувствовал себя разбитым, словно всю ночь единолично разгружал товарный поезд. Мысли бились о черепную коробку, язык во рту стал напоминать кусок толстого наждака, а глаза со скрипом вращались в глазницах. Дело моей жизни - жить так, будто всё время сидишь на чемоданах. Не распаковывать мебель. Не завершать ремонт. Не накупать продуктов и прочей фигни. Когда встаёшь в такой квартире, первая мысль такая - я что, переезжаю? Меня выселяют? Дом сносят? Это избавляет от многих хлопот, главное - ни к чему не привязываться. Жить одноразово. Например, хотя я живу в этой квартире уже три месяца, я пользуюсь одноразовой зубной щёткой и маленьким тюбиком пасты, из тех, что раздают в длительных авиа-перелётах. Упаковка одноразовых бритв "Bic" жизнерадостно жёлтого цвета. Вафельное полотенце. Маленькие брусочки мыла, которые моя мать тырит в турецких отелях. Одноразовый кофе из пакетиков. Чем больше у тебя вещей, тем больше времени ты тратишь на них. Например, зачем человеку три телевизора в одной квартире? Что за смысл включать их все сразу? Чтобы создать видимость присутствия других людей и не чувствовать себя таким одиноким? Одиночество, кстати, это не тот дар, которым следует разбрасываться. Презервативы - тоже штука одноразовая. Не завтракая, я начал собираться на работу, поскольку общеизвестно, что время - деньги. Гроши, правда, но деньги. Бывают люди, которые могут часами стоять у шкафа, выбирая что одеть. Следуя законам бинома Ньютона, чем больше в наборе предметов, тем больше вариантов или способов выбора энного количества предметов из набора. То есть, чем больше у тебя шмоток, тем крупнее и неразрешимее дилемма. Слава богу, я меня таких проблем нет. Человеку моего статуса достаточно иметь: -- Три рубашки - белую, черную, хаки. -- Две майки - красную и чёрную. -- Два чёрных свитера. -- Одни чёрные джинсы. -- Одни камуфляжные штаны. -- Одно чёрное полупальто. -- Одну черную кожаную куртку. -- Одну пару кроссовок. -- Одну пару армейских говнодавов. -- Три пары трусов. -- Три пары носков. Я всё думаю над тем, как бы сократить этот список. Одевшись, я запихал в чёрную адидасовскую сумку товар и пропуск на работу, и отчалил. Хвала Аллаху, что до метро пять минут, и мне не придётся лицезреть утренние зелёные рожи бомжей и мятые кавказские лица, выглядывающие из овощных палаток. На улице промозгло, стылый ветерок, пробираясь сквозь пальто, кусает за кости. Небо висит низко, заставляя смотреть себе по ноги, на текущую по асфальту мутную, жидкую грязь. В десять утра в московском метрополитене только-только начинает спадать час пик, поэтому у меня появляется возможность заняться своими прямыми обязанностями. Когда меня спрашивают, где я работаю, я говорю правду. Я зашёл в вагон, окинул взглядом пассажиров, открыл сумку. Обычно, после того, как я открываю новым знакомым место своей работы и должность, они норовят побыстрее расстаться. Меня это радует. Для пущего эффекта я вдогонку говорю им, чем я подрабатываю в свободное время. Этих новых знакомых, энергетических вампиров, сдувает как ветром. Я отвинтил крышечку у стика с клеем. Шлёп!!! И все смотрят на меня. Я одного не понимаю - чем плоха профессия расклейщика объявлений? Сегодня у меня много бумажек. Целая кипа жёлтеньких, розовых и зелёных листочков. Я хожу по вагонам и забиваю информационное пространство целлюлозным спамом на поливинилхлоридной основе. Я засоряю чужие мозги. Первым делом я разделался с объявами компьютерной скорой помощи. У них хорошая бумага, клей липнет как надо. Я пользуюсь дешёвеньким ПВХ, из тех, что продают в палатках - простой стик, похожий на гигиеническую помаду. Его удобно наносить, в отличие от баночек с тюбиком. Шлёп! Пассажиры, все эти бабульки с авоськами, подростки, тёти-бухгалтеры с тройными подбородками и книжками Дарьи Донцовой, смотрят на меня с нескрываемой злобой. Все мужички с кейсами в мышиных костюмах и хипповатые дядьки. Они прекрасно знают, что я делаю, и это их бесит. Но, их правила запрещают им с воплями броситься на меня и вцепиться мне в горло. Правила запрещают им затолкать эти бумажки мне в глотку по самую трахею. Задушить меня проводами от наушников. Называйте это сдержанностью. Я кайфую, честно. Здесь нужно мастерство, я имею ввиду, в расклейке рекламы.. Особенно важна балансировка, так как загреметь можно в любой момент - вагон всё время дёргается. Если долго работаешь, то можешь считать себя мастером сноуборда. Можешь поехать на Ленинские Горы и купить себе рюкзак в "Неолимпийских Играх". Экстремальный спорт это типа круто. Это ещё один миф, который тяжким грузом оседает на ушах подрастающего поколения - без скейта, широких штанов и ска-панка ты просто хуйло. Без сноуборда, кучи защитных фенечек и огромных очков-маски ты оставлен на задворках цивилизации. А что говорить о триале! Если хоть немного себя уважаешь, купи хотя бы горный велосипед. Прыгни с парашютом. Займись байдарочным спортом. Мотокроссом. Только, пожалуйста, будь добр - сломай себе шею, а? Я скажу вам, что такое экстремальный спорт. Настоящий экстрим это неосознанный риск. Когда ты летишь со снежного склона со скоростью сто тридцать километров час, и малейшее изменение центровки веса может стоить тебе жизни, ты это понимаешь. Ну, резиновая женщина, я же говорю. Когда риск становится осознанным, это уже не риск. Называйте это суррогатным адреналином. Помню, когда я был маленьким, я ездил со своим дядей Колей и его женой в Париж. Ну, дядя ехал туда по работе, жену взял, чтобы она всласть позанималась шоппингом, а так как своих детей у них ещё не было и поездка в Париж в то время считалась чем-то совершенно запредельным, то они прихватили и меня, на радость моим родителям. К слову сказать, от Парижа впечатления у меня остались самые смутные - меня, девятилетнего пацана прошарашили по всему Версалю и Лувру, а потом и по всем универмагам Елисейских Полей. Правда, мы ещё поехали в парижский Диснейленд. Дядя - очень хороший, весёлый человек, ему и самому хотелось там побывать, так что, оставив тётю свету наедине с модными витринами, мы на целый день рванули в гущу приключений. Но, собственно, соль не в этом. А в том, что пока мы стояли в очередь на одну из самых больших и совершенных в мире американских горок, "Полёт на Луну", у дяди развязался язык, и он рассказал мне о некоторых, скажем так, опасностях этих с первого взгляда вроде бы безобидных аттракционов. Он сказал: -- Хочешь почувствовать себя настоящим космонавтом? Я ответил, что конечно хочу, а почему? -- А потому, - продолжил он. - Что нам придётся испытать перегрузки, сравнимые с перегрузками для космонавтов. Дядя знал, о чем говорит. Он был физиком, пока не стал бизнесменом. Он сказал: -- Когда мы будем проходить мёртвую петлю, сила тяжести на несколько секунд станет в четыре раза больше. Это называется 4 g. Потом будет отрицательная перегрузка в 1 g. Тебе будет казаться, что ты паришь. Он сказал: -- Но ты ещё маленький мальчик, и, вполне возможно, что всё пройдёт не так уж и гладко... К слову сказать, он выпил пять бутылок пива, поэтому его разговорчивость вполне можно оправдать. Но, это так сказать, только цветочки, говоря об опасностях самых простых вещей и невинных развлечений. И дело тут совсем не в сломанных балках или отказавших тормозах. Дело в неожиданности. Узнал я об этом позже, и, честно говоря, стал чаще кататься на горках. Это рулетка, самая настоящая. Шанс, что выпадет зеро, ничтожен, но существует. Представьте, что когда вы, визжа от страха и удовольствия несётесь в хлипких вагонетках по рельсам, и трасса делает резкий поворот, у вас происходит небольшой сдвиг мозга в черепе. Крошечный сдвиг, но всё же сдвиг. Это называется коррозионным отверстием. А потом, опять встаёт на место, слегка стукаясь о внутреннюю поверхность черепа. Вы ничего не чувствуете, вам весело. А в это время, крохотный, порвавшийся во время всех этих коллизий сосудик в мозгу медленно, но неотвратимо протекает. Вы приходите домой, а потом умираете. Аневризма. Совершенно не вычисляемо. Рулетка. Возможен другой сценарий - ускорение головы вызывает изгиб одной из шейных артерий. По научному сиё величается артериальным сдавливанием. Вы орёте во всё горло, а потом катаетесь на карусели, поедая мороженое, в то время, когда изгиб вызвал тромбоз этой артерии. Привет. Ты умер. Рулетка. В том и прелесть - невозможно предсказать, когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще. Вот что называется неосознанным риском. Настоящим экстримом. Я клею бумажки школы танцев SVETIX. Они маленькие, это радует. Я представляю всех этих мудаков, потеющих и без малейшего чувства ритма, которые трясут своими целлюлитными задами под транс. Их полно в ночных клубах. Что интересно, они пьют шоколадные милк-шейки и "Белис". Они не считают калории. Не составляют таблиц. Для таких лучше пойдёт вот это: ПОХУДЕТЬ НАВСЕГДА!!! У "Похудеть навсегда" неважная бумага, похожая на "Работа для всех 300-1200$", мнётся и плохо держит клей. Толстые женщины, наблюдают, как я клею. Шлёп, шлёп. На бумажках свиноматка в человеческом образе превращается в стройную топ-модель. Навсегда. Плюс: липосакция. Плюс: абдоминопластика. Плюс: резекция желудка. Единственный способ похудеть, это жрать поменьше. Но реклама. Реклама утверждает обратное. Она играет на лени, а кто может быть более ленив, чем тупая жирная домохозяйка? Нацепил пояс, генерирующий электрические импульсы в твою дряблую плоть и спокойно поедай пирожные и кремовые торты. Проглотил несколько таблеток и валяйся на диване, просматривая очередной сериал. Только, пожалуйста, не думай, зачем просираешь свою жизнь таким бездарным образом. Звони в TV-Shop прямо сейчас! "Паэршейп-3000"! Ограниченное количество! Он работает, а вы спокойно занимаетесь своими делами! Прощайте, изнурительные диеты и тренажёрные залы - о вашей фигуре позаботится плод высоких аэрокосмических технологий.... Покупайте сейчас, ЗВОНИТЕ сейчас!!! Шлёп. Переход, выход, эскалатор. Я переходил из вагона в вагон, но они все одинаковые. Работа. Офис. Тёплая компания. Без разъездов. Обычно, я говорю своим родителям, что учусь. В конце концов, это они платят за квартиру. Если б они знали, что я работаю, ГДЕ я работаю, КЕМ я работаю, то, скорее всего, больше мне с ними не пришлось бы говорить. В любом случае, то, что пишут на листках, которые я клею к исцарапанным тэгами дверям, это ложь. Чистейшая. Я выходил, пересаживался, сливался, уходил. Под конец, остались только политические листовки. К ним я всегда отношусь более трепетно. Это вам не реклама курсов актёрского мастерства, о нет. Если реклама - это граната, то такая листовка - крылатая ракета. Высокоточное оружие. Хорошая бумага, у "АКМ" даже самоклеящиеся листовки - сдираешь с другой стороны тонкий слой бумаги и спокойно пришпиливаешь. Я клею листовки "красных" и коричневых. Национал-монархистов и "Авангарда Красной Молодёжи". Я клею листовки "баркашововцев". Я чувствую сверлящие мою спину взгляды, полные осуждения. Один из подростков лет семнадцати, раззявив рот, уставился на листовку коммунистирующей молодёжи. "Демократия - это болезнь. Мы - лекарство" Святая Россия. Захватчики. Капиталисты. Народное достояние. Поздно трепыхаться, своё величие мы просрали давно и бесповоротно, ещё аж в 1905 году. Парень повернулся ко мне - я стоял у дверей и собирался выходить, и спросил: -- А вы что, нацист? - вот так, напрямую. Ценю непосредственность. Я секунду обдумываю его слова, застёгивая "молнию" на сумке. Бросаю взгляд на отражение в стекле. Меня можно принять за кого угодно. Я говорю: нет. Парень выдувает ком жвачки. Он говорит: -- Жаль. Он говорит: -- А то я б вступил. В партию, в смысле. Нам приходится громко говорить. И всё опять на меня таращатся. Бесплатное, блин, шоу. Я говорю: звони по телефону. И стучу ногтём по бумажке. А потом, я вышел. В переходе мне успели два раза наступить на ноги, обругать, толкнуть и предложить мне искупить грехи. Мне встретились две женщины с накачанными транквилизаторами, детьми, слёзно просивших "Христа ради на аперацию", трое военных без ног, несчастный пианист с синтезатором за тысячу баксов минимум, и, как кульминация, в вагон ввалились две цыганки. Девочка лет одиннадцати, вся в платках и потёртой розовой ветровке, с бабулей. У бабули, видимо была болезнь Паркинсона плюс маразм - она растопырилась по проходу, как большой чёрный спрут, дергаясь и подвывая. Выглядело это отвратительно. Не по-хорошему отвратительно, а по-плохому. Девочка сходу ко мне прицепилась. -- Дяда, дай денг, дяда, дай денг, на лышение... Я вцепился в поручень. Езжу без перчаток, учитывая, что у меня постоянные, незаживающие ранки на ладонях - всё не теряю надежды подцепить СПИД или что-нибудь в этом роде. Но тут я начал заводиться. Еле удержал себя в руках. Улыбнулся девочке всей моей тридцатидвухзубовой улыбкой, и, вытащив из кармана последнюю листовку национал-социалистической партии (кстати, тоже самоклеющуюся), демонстративно шлёпнул её на дверь. Девочка, видно думала, что я за деньгами полез, поэтому непонимающе уставилась на стилизованное изображение свастики (её бабушка тем временем подвывала уже в метрах трёх от нас). Я сказал: -- Сначала научись говорить по-русски. Думаю, что остальные пассажиры в кои-то веки со мной согласились... Иностранцы действуют на нервы. Глава 3 Не имеет значения, кем были твои родители, и какова была психологическая атмосфера в твоей семье. Семья - это не программист, который настраивает BIOS. Скорее - незадачливый юзер, инсталлирующий с грехом пополам операционную систему. В голове ребёнка - каша из изначально существующих программ и того, что вложили родители. Можно на всю жизнь отбить у человека охоту носить одежду синего цвета или вдолбить, что быть невежливым - нехорошо. Это операционка, и создана для того, чтобы как-то общаться с другими индивидами. Но БИОС - он твой, родной. Поэтому, если тебе суждено сойти с ума, то ты сойдёшь. Независимо ни от чего. Рано или поздно. И это хорошо объясняет тот факт, почему многие дети из обеспеченных и психологически здоровых семей вдруг не с того ни с сего слетают с катушек безо всяких к тому предпосылок. Никто из родителей их не домогался, никто из этих детей не подглядывал за трахающимися предками. Никто и не давил на них. Это просто генетически определяемый дефект. Точно так же и мои старики не виноваты, что у меня поехала крыша. Я их люблю и уважаю, они делали для меня всё возможно, и то, что они пытались в меня вложить своего, не было насилием над моей личностью. Можно сказать, в этом мне повезло. Но как бы то ни было, история эта обо мне, а не о моих предках, которые играют в ней вторые роли, и, как я уже говорил, в принципе ни в чём не виноваты. И история эта не о том, почему я начал мастурбировать при мыслях о мёртвой тёте, и не о том, почему я стал виртуальным секс-маньяком, и даже не о том, почему иногда я знакомлюсь с девушками на улице, и заставляю их платить за меня в ресторане. История эта о том, что из всего этого вышло, поскольку прошлое - прошло, оно мёртво и должно быть переработано... Здесь не будет душещипательных выкладок о моих первых заскоках, только если я буду упоминать о них вскользь, к слову. История будет твориться вместе с будущим, считая от того момента, когда я зашёл в чёрный ход Первоградской больницы. Моя персональная count zero. Глава 4 Щелчок. Если в детстве мечтаешь стать врачом, значит, что-то не так. Если в семилетнем возрасте по секрету показываешь пятилетней девчушке свои гениталии, спрятавшись за тенистым и раскидистым деревом облепихи, значит, что, возможно, что-то не так. В пятнадцать лет ты завороженно смотришь "Скорую помощь", пока друзья во дворе гоняют пыльный мяч и срывают глотки от смеха. В семнадцать, со смехом слушаешь бабушкины россказни о том, что у онанистов отсыхают руки, член и яйца. Максимум, что случится - это мозоль. В восемнадцать думаешь - а не сделать ли обрезание? Поступаешь в мед-институт - тлетворное влияние "Скорой помощи" никак не желает рассеиваться. В двадцать, тебя отчисляют. За что? Хороший вопрос. А в двадцать один, ты наконец находишь работу себе по душе. И по прежнему мастурбируешь как минимум семь раз в неделю, а нормальный секс - где-то раз в месяц. Вот такие несостыковки. Около чёрного входа, привалившись к облупившейся стене, сидел жирный, лоснящийся чёрный кот Пафунтий. Уж не знаю, кто назвал так кота, но имя это ему шло. Дул неприятный, серый ветер, шуршал чёрными пакетами с больничной помойки, чья ограда как раз прилегала к зданию госпиталя. Я сгрёб кота под мышку, он коротко мявкнул, блеснув расплавленным золотом глаз, и успокоился. Внутрь мы вошли вместе. Пафунтия я отпустил на грязный кафельный пол, на который он шлёпнулся, выпуская из себя воздух. Отряхнулся, поставил хвост трубой и удалился. От меня все уходят. Можно считать это правилом. Уборщица тётя Женя неодобрительно на меня смотрит. Я ей не нравлюсь. Она повернулась ко мне обятнутым ситцем задом и продолжила шлёпать по полу мокрой тряпкой. Я присел на табуретку в коридоре, снял куртку, скомкал её и положил в сумку. Вытащил из неё мятый, грязно-белый халат. Бросил сумку в свой шкафчик. Нет, я не врач, хотя хотел бы им быть. На самом деле, не так уж я и отличаюсь от тёти Жени, как показалось бы на первый взгляд. Я зашёл в подсобку - в чуланчике валялось красное пластиковое ведро и швабра, с намотанной на неё грязной тряпкой. Да, я ужасно зол. Я ужасно горд. Поэтому когда знакомые, на вечеринке, в клубе, в кафе, интересуются где я работаю, я говорю им правду. Я говорю: Я работаю уборщиком. Шлёп, шлёп, я вожу шваброй по кафельному полу, жидкая грязь затекает в трещины. Фллюрп... отжимаю тряпку в ведро. Вначале коридор, потом - собственно хранилище. Мне-ни-капельки-не-стыдно. Нет, бывает и такое - хочется выебнуться перед девушкой, одеть шикарный костюм, зализать гелем волосы, напустить на себя богемно-равнодушный вид, подчёркивающий титанове часы и миниатюрные размеры мобильника. Хочется пустить пыль в глаза и представиться топ-менеджером крупной фирмы. Продюсером модной группы. Директором модельного агентства. В общем, заявить о себе, как о сильном мира сего. Но, обычно на это насрать. Так, с коридором, залитым светом белых ламп, покончено. У нас тут тихо, в нашем крыле. Посетители редко приходят. Тишина да благодать. И мёртвые с косами стоят. Да, именно так. Боги, отчистите, мой разум, ибо вступаю я в святые чертоги... Я вытираю кровь. Убираю шланги и окровавленные инструменты. Прячу бутылки с химикатами в шкафы. Складываю каталки. Регулирую температуру камер. Да, и если вы всё-таки спросите, почему я работаю уборщиком в морге, не ждите, что я скажу: мне не хотелось, но так вышло. Не ждите, что я буду утирать сопли и нудно жаловаться на свою несложившуюся жизнь и прискорбные обстоятельства. Нет, я всем абсолютно доволен. Считайте это моим призванием.