Литература

Журналу “Монолог” посвящается.

- Не гуляй там, - говорила мать Федору. – Там люди больные. Еще возьмут, да и ударят тебя.

“А где же мне гулять? - думал про себя Федор. – На кладбище что ли?”

Гулять действительно было негде. Дом Достоевских стоял на холме на окраине города. По соседству никто не жил. Если не считать покойников с одной стороны, и душевно больных - с другой.

Смерть не была для Федора чем-то страшным и таинственным. Раз в неделю обязательно кто-нибудь умирал в психбольнице. Покойника везли на телеге, запряженной старой кобылой, по единственной дороге на кладбище, проходившей мимо дома Достоевских. Иногда случалось так, что тело скатывалось на землю. Тогда, один из могильщиков, громко ругаясь, слезал с телеги, поднимал тело своими огромными, почерневшими от грязи руками, и бросал обратно в телегу. Залазил сам, и они ехали дальше. Добравшись до кладбища, могильщики сбрасывали тело, зашитое в холщевый мешок, в яму, а затем закапывали. При этом они жутко ругались, сдабривая это все пьяным хохотом.

Когда Федору исполнилось четырнадцать лет, его отправили в одно из лучших учебных заведений Москвы – пансион Чермака, по окончании которого Федор переехал в Петербург, где продолжил учиться в Главном инженерном училище.

Федор поселился в маленькой коморке под самой кровлей высокого пятиэтажного дома в С-м переулке.

В 1843 году Федор закончил училище и поступил на действительную службу в инженерный корпус мелким чиновником. Денег не прибавилось, а потому он так и остался жить в маленькой комнатушке, больше походившей на шкаф.

Не было и дня, чтобы Федор не думал о том, как ему разбогатеть. Он придумывал десятки предприятий, обещавших скорое обогащение. Но это было верно только на бумаге. В действительности же, эти планы оказывались радугой мыльных пузырей.

Была у Федора еще одна страсть: буквы. Для него они были чем-то таинственным. Чем-то таким, что обладало некой силой, неподвластной обычному человеку. Открывая книгу и видя незамысловатее символы, Федор впадал в оцепенение; по его телу пробегал озноб, и уже никто не мог оторвать его от чтения. Неважно, что было написано там внутри. Смысл не интересовал Федора. Сами буквы были важны для него.

В 1845 году он закончил свой первый роман “Бедные люди ”. Рукопись попала Николаю Алексеевичу. Некрасов был в восторге. Он передал рукопись Белинскому. И через год первый роман Федора Достоевского издали.

Почти мгновенно Федор познал вкус славы: о нем писали, о нем говорили, ему льстили.

Рядом с ним, будто он всегда там был, появился новый друг по имени Володя Кубикус. Он ходил большими шагами, немного сутулясь, а при разговоре раскрывал рот совсем чуть-чуть. Володя писал эротические рассказы. Кроме этого он был еще и художником.

Федору не нравились ни Володины “смелые” рассказы, ни такие же, с позволения сказать, картины. Но чтобы не обижать новоиспеченного друга, он никак не комментировал творчество Кубикуса.

Если кто-то интересовался его мнением по поводу Володиных творений, Федор смущенно улыбался и ничего не говорил. И всем сразу все становилось понятно, кроме Володи, который считал, что у его друга просто нет слов от восхищения.

- Тут сегодня вечером состоится встреча нашей творческой интеллигенции. Это журнал наш организовывает... Ну, тот, для которого я обложку рисовал… Приходи? В шесть. – сказал однажды Кубикус.

Немного подумав о чем-то далеком, не имевшем никакого отношения к журналу, в котором работал Кубикус., Федор ответил неуверенным кивком головы.

Федор пришел на двадцать минут раньше. Зал был заполнен больше, чем на половину. Все сидели на старых, потертых стульях, выставленных на манер рядов в театре, и беседовали друг с другом, искренне стараясь делать вид, что им очень интересно, как дела у их коллег товарищей. Но не проходило пяти минут, как они менялись собеседниками и обговаривали тех, с кем только что любезничали. Те, кто уже выполнил священный долг общения, листал нестандартного формата журнал, напечатанный на плотной лощеной бумаге. Федор пробежал взглядом по залу, и заметил письменный стол, на котором тремя аккуратными стопками лежали журналы. Он поднялся со своего места, подошел к столу и взял один.

Листая журнал, Федор сделал для себя несколько выводов. Во-первых, писатель должен быть нищим. Это чтобы не подумали, что он, не дай бог, издевается над людьми в своих произведениях. Во-вторых, он должен быть несчастным и одиноким. Мученикам, как никак, больше верят, их любят и уважают. Ну, и, наконец, он должен писать так, чтобы все, что он напишет, было никому не понятным. В будущем, после смерти писателя, потомки сами наполнят его произведения нужным смыслом, отвечающим требованиям и стандартами их времени.

С опозданием в десять минут, пройдя через дверь в конце зала, перед публикой появился молодой человек. Он поднял вверх правую руку. Призывая тем самым к тишине, и начал свою речь:

- Здравствуйте мои дорогие. Я очень рад, что мы здесь сегодня собрались. Это уже седьмой номер нашего журнала. Седьмой том, я бы сказал. Многие, как я вижу, его листают. Это не может не радовать. Скоро вы сможете его забрать домой, чтобы читать его так, как его надо читать: в одиночестве, с грустью в сердце. К сожалению, издавать журнал – занятие не из дешевых. Поэтому, чтобы забрать журнал домой, вам надо будет подойти ко мне и заплатить положенную сумму. Я вам дам чеки, которые надо будет показать охранникам на выходе, - в дверях появилось два амбала, а Федор положил свой номер журнала на соседний стул, который, по счастливой случайности, не был занят. – Ну, вот официальная часть подошла к концу. Сейчас будет торт и чай. И мы сможем пообщаться.

На том же столе, где лежали журналы, появились алюминиевые тарелки с кусками дешевого торта и кружки с полупрозрачным чаем. Писатели подорвались со своих мест и, как саранча, набросились на лакомство. Они толкались и ругались друг на друга. Несколько тарелок попадало на пол, а горячий чай вылит кому-то на голову.

Молодой человек не без удовольствия наблюдал за происходящим. К нему подошел Володя, что-то сказал, и он, раздраженно ответив, пошел за ним в сторону одиноко сидящего Федора.

- Ты, Федор? – спросил молодой человек.

- Да.

- Алексей, - представился молодой человек и протянул руку, но так быстро ее одернул, что Федор успел пожать лишь потные пальцы.

- Вот, это Федор, - начал Володя. – Замечательно пишет.

- Значит, расклад такой, - начал Алексей, - мы пишем романы под заказ. Что это значит? Слышал что-нибудь об Андрее Птичкове? Или Даше Свислочивской?

- Нет, - честно ответил Федор.

- А что ты читаешь? – поинтересовался Алексей.

- Ну, Поливалина, например.

- Витьку что ли? Витьку Поливалина? – рассмеялся Алексей.

- Да, а что?

- И что тебе у него нравится?

- Желтый локомотив... Потрясающая вещь!

- Говно! – обрубил Алексей. – Поливалина вообще читать не стоит. Он пишет для уличной интеллигенции.

- Как это? – спросил Федор.

- А вот так! Есть три категории читателей: массовые – сюда относятся… Ну, к примеру, - Алексей задумался, - домашние хозяйки. Или молодежь, которая с ума сходит от дебильных сказок Кольки Молникова. Уличная интеллигенция - это те, кто читают, потому что читать модно. Если ты не читаешь – значит, ты не интеллигент. А что ты читаешь – это не важно. Единственная разница между первой и второй категорией – интеллигенты считают ниже своего достоинства читать то же самое, что и массовики. Есть еще кабинетная интеллигенция. Бедные люди – это их литература.

- Так это я! - обрадовался Федор. - Я написал!

- Да и хрен с тобой. Написал и молодец. Мне-то, какое дело? Я тебе хочу предложить работу. Ты будешь писать романы, а я их издавать под именем Андрея Птичкова.

- А он, что, сам написать не может.

На этот рассмеялись сразу оба собеседника Федора.

- Он бы написал… Наверное, - сквозь смех ответил Алексей. – Да только его нет. Нет никакого Андрея Птичкова. Это мы его выдумали. И Свислочискую тоже.

- Я же ее видел…

- Ага, может и видел. Да только та барышня, с которой ты имел честь познакомиться – не пишет ничего. Она и читает-то с трудом. В общем так, - перестал смеяться Алексей и, глядя на него, перестал смеяться Володя. – Правила простые: никакой философии, никаких личных мыслей. Ах да! Труп на первой, максимум на второй странице, чтобы читатель не почувствовал себя обманутым. И еще. Обязательно помещик или купец какой-нибудь должен быть. И обязательно злодеем. Людям это нравится. Ты подумай... А в семь часов ко мне домой зайдешь и мы с тобой детально все обговорим. Вот по этому адресу, - Алексей протянул бумажку с адресом, написанным простым карандашом детским почерком. - И чтоб, никому ни слова о том, что я тебе тут рассказал! Понял?

Вернувшись домой, Федор лег на диван и уснул.

Его разбудил крик с улицы:

- Седьмой час давно!

Федор надел пальто и стал спускаться по ступенькам. Проходя мимо коморки дворника, почему-то открытой, он заметил под лавкой топор. Федор аккуратно, без лишнего шума, вытащил его, прикрепил к петле, пришитой когда-то давно – так, на всякий случай, - и, засунув обе руки в карманы, вышел из дворницкой.

Он шел спокойно, не торопясь, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих. Дойдя до нужного дома, Федор не вошел через парадный вход, а обошел дом с обратной стороны. Так же медленно и спокойно поднялся по черной лестнице на четвертый этаж и позвонил в колокольчик квартиры номер шестнадцать.

Дверь открыли через полминуты.

- А-а. Здравствуй- здравствуй, Федя. Проходи.

На Алексее были грязно-серые фланелевые штаны, а на ногах стоптанные тапки. Сверху ничего надето не было и едкий запах пота, исходивший от волосатых подмышек, беспрепятственно заполнял все окружающее Алексея пространство.

Как только Алексей щелкнул замком входной двери, оказавшийся за го спиной Федор вынул топор, поднял его перед собой, взмахнул им обеими руками и опустил его на голову острием.

Удар пришелся прямо по черепу и разрубил голову напополам. Алексей повалился на пол. Федор изо всей силы ударил еще два раза топором по образовавшемуся расколу.

- Мудак! Мудак! - со злостью повторял Достоевский.

Кровь хлынула на пол. Федор перевернул тело: глаза были вытаращены, а обе половины лица искажены судорогой.

Вечером, придя домой, он сел на свой старенький диван, поставил перед собой табуретку, положил на нее лист писчей бумаги, зажег свечу и обрубком старенького карандаша написал:

В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту.

Затем погасил наслюнявленными пальцами свечу, и крепко заснул.

© Кирилл Иващенко, 2004