Литература

Поэма седьмая. Ганна Павловна Миньковская

Kraniche

Es sheint mir, dass gefallene Soldaten,

Die man sehr lange noch erwarten wird,

Grabstaette nicht im Feld gefunden hatten –

Sie ziehen, als die Kraniche im Wind.

Bis heute noch seit den blutroten tagen

Hoert man von oben irhen shrillun Ruf…

Vielliecht darum kann niemand etwas sagen

Als dieser Zug sich oben langsam ruert…

Ich sah sie abends oft forueberziehen,

Sie schnuerten meine Seele schmerzenvoll…

Dort unter ihnen ist ein Platz geblieben,

Ein kleiner Platz, den ich einnnehmen soll…

Bald kommt der Tag… Im langsamen Geschwader

Verlasse ich die alte Welt geheim…

Dann rufe ich zusammen mit dem Fater

Euch, teure und gebliebene daheim…

Гамзатовские «Журавли» в немецком переводе Семена Венцимерова под редакцией Ганны Павловны Миньковской

Весна... Зачетная кадриль...

Свецгруппа... Ну, орлы, глядите!

-- Семен, не «априль», а «априль»!

Уж вы меня не подводите...

Был убедительным ответ –

И на тебе – такая бяка!

-- «Пятерка» вам, но – мой совет...

-- Учить получше?

-- Да! С журфака

Погонят из-за этих бяк...

Спецгруппа – эталон, элита...

И без того-то на журфак

Такой отбор! Сюда же слита

Верхушка, кто упорней всех...

Непросто подбиралась группа...

И вот – «пятерки»... Мой успех?

Конечно! Но, тем паче, -- глупо

Испортить мненье о себе

Одним нелепым удареньем –

Выговорешник! В этом «лбе»

Я вижу детское смущенье...

Дни торопливые летят...

Я – столько лет в стенах журфака

Среди талантливых ребят...

Мне пятьдесят уже... Однако!

Нечасто выпадает час

Повспоминать былые годы...

Трудшы и горестны для нас

Порою в прошлое заходы...

Отец и мама у меня

Эстляндские, но не бароны...

Происхождение ценя,

Я помню, что семейства корни

Местечко Вильянди хранит...

Кто запретит воображенью

Взмыть над Европою в зенит

И оказаться в окруженье

Великолепной старины

И аккуратного уюта,

Невозмутимой тишины?...

Здесь ощущаем бег минуты,

В минувшее бросая взгляд...

Вксь город точно врос в природу...

Семь сотен быстрых лет назад

Здесь эсты бились за свободу...

С кем? С немцами... Был бой кровав --

И онемечились эстонцы,

К несчастью, битву проиграв...

И там ливонцы и тевтонцы,

Что значит – немцы – семь веков

Рулили – и невзвидев солнца,

Не в силах эсты снять оков...

«Приют убогого чухонца» --

И вправду жалок и убог –

Бароны держат в черном теле.

Похоже, их оставил Бог –

Так, выживают еле-еле...

Язык немецкий... Без него

В том городке не обойдешься,

Нигде не купишь ничего,

Домишком не обзаведешься...

И ашкеназы в городке,

Перемежают дойчем идиш...

Матроны ходят в парике,

А в пейсах – старики.. Но видишь,

Что постепенно молодежь,

Заветы предков уважая,

Храм покидает... Мир, зовешь

Из гетто молодых, внушая

Желанье преодолевать,

Маня в дорогу миражами...

Вот так отца и маму звать

Стал мир – и их не удержали

Ни «Мальчик с рыбою» -- фонтан

Ни орденское городище...

Поклонимся родным местам –

И в путь... Всегда чего-то ищем...

Еще им вспоминать потом

И ратушу и старый замок,

Ступени к озеру и дом –

Сокровища из самых, самых...

Сокровищ драгоценней нет,

Тех, что в душе по миру носим...

И детства отдаленный свет

Мы на детей и внуков бросим,

Как некогда его на нас

Бросали наши папы, мамы...

C родителей начну рассказ...

Свилетели кровавой драмы,

Что первой мировой звалась...

Отец мой – Пейса, мама – Глике...

Судьба Европы взорвалась –

И тысячи людей на пике

Событий с мест, где им жилось

Привычно и благопристойно,

Снялись... Вот и моим пришлось:

Когда гремел заупокойно

Орудий крупповских набат,

В Москву из Ревеля примчались...

Уже в империи разлад

И голод... Вряд ли обвенчались,

Как встарь водилось, под хупой --

Благословенным балдахином...

И, применяясь к жизни, мой

Стал папа Павлом: как хинином

Здесь выворачивало рты,

Когда он представлялся «Пейса»...

Вот мы уже у той черты,

Когда нас стало трое... Грейся,

Душа, теплом родимых душ...

В Москве фамилия Биале

Известна, ведь не бил баклуш

Отец -- не просто выживали

В столице папа с мамой – нет:

Отец здесь -- представитель фирмы

Из Кракова... Ее расцвет

На весь мануфактурный мир мы

По праву отнесем на счет

Ее московского агента...

Московский филиал растет,

Усилий к продвиженью «бренда»

Немало приложил отец...

Военные перипетии

Не помешали. Он – купец

Весьма успешный... Воротилы

Торговли дружат с ним -- «вась-вась»...

В изготовлении протезов

Зубных и мама поднялась...

Росла хоть не в семействе крезов,

Но был благоустроен быт...

В Кривоколенном переулке –

Шестиэтажный, под гранит –

Дом... Мама с папой, две дочурки

И няня Дуня, что вошла

В семейство семнадцатилетней –

И с нами до сих пор... Жила –

В семействе, как своя – в отдельной

Девичьей... Комнат было семь...

Нам и просторно и удобно:

Уединиться можно всем,

Собраться для общенья... Скромно

Живут родители, в трудах...

Вы знаете,какой для мамы

Принес подарок папа?...

-- Ах!

Неужто «Зингер»?...

-- Да, он самый...

Тот «Зингер» с нами и сейчас –

Подарок для трудолюбивых.

А повод для него –как раз

Мое рождение... Красивых

Принес им аист дочерей...

Что характерно: в папу -- обе...

Высок, изящен он, скорей

В актеры гож... Его подобье –

Я отмечала, мы с сестрой

Аннеттой... Не скажу, что мама

Не отличалась красотой...

Отец все ж ярче... Панорама

Безоблачно счастливых дней –

Осколочна калейдоскопно...

Вот мама... Часики на ней –

Подарок папин тоже... Словно –

Слепящее сверканье звезд –

Браслет в сапфирах, бриллиантах...

Я, бросив через время мост,

Замечу: дочь моя в тех камнях

Сегодня ходит по Москве...

Она, представьте, египтолог...

Вот засверкал в моей главе –

Воспоминаньй яркий сполох

О том, как с мамой и сестрой

Отец нас отправляет в Таллинн --

(Год двадцать пятый иль шестой,

В Кремле еще несмело Сталин

Тяжелый проявляет нрав) –

Эстонские воспоминанья

Нечетки... Здравый смысл поправ,

«Кремлевский горец упованья

Людей наотмашь в клочья рвет...

И под «закручиванье гаек»

Семейство наше попадет...

Вампирствующий злобный карлик

Вначале отменяет нэп,

Стране принесший краткий роздых...

Куда-то пропадает хлеб,

Когда крестьян в силках колхозных

Удерживают... И отец

Свой магазин мануфактурный

Закрыл на Сретенке... Конец!

Тот таракан карикатурный,

Что вечно в страхе пребывал,

Страну от мала до велика

Пещерным ужасом сковал...

В ответ – ни возгласа ни вскрика...

Нас уплотнили... Только три

Нам оставляют комнатушки...

Тоскливей жизнь, скудней котлы –

И ужас, ужас до макушки...

В попытке противостоять

Гнобящей лютости системы,

Отец решается опять

Купить квартиру, чтобы стены

Семейный маленький мирок

От злого мира отделяли...

И вот – купил – из четырех

Клетушек... Но не оставляли

И здесь, на Сретенке семью

Парт-шариковы... Вновь съезжаем

Уже в двухкомнатешную...

Так и для всех в стране сужаем

Умышленно простор души –

Удавка туже, туже, туже...

Не улыбайся, не дыши...

Спаси, Всевышний, наши души!

Жизнь превратилась в мрачный ад –

Стране не вырваться из клети...

Но дни идут, года летят –

Я подрастаю... Здесь, на Третьей

Мещанской в школу я пошла:

От дома где живем – напротив...

Читать, писать, считать – могла –

--Так, во второй меня берете?

Берут – и «мадемуазель»

Справляется с учебным планом...

Простыла... Педиатр Кисель

Отпаивал меня бальзамом...

Вот он, авторитетный врач,

Узнав, что через класс шагала,

Был сильно возмущен:

-- Забрать!

Вернули в первый класс... Рыдала:

Неинтересно повторять,

Что мне давным-давно известно,

Жаль было целый год терять –

И неумно и неуместно

Вмешательство того врача

В судьбу успешной ученицы,

Чем Киселю и посейчас

Пеняю... Быстро время мчится

По коридорам школьных лет...

Как все, была я пионеркой...

-- А в комсомол вступали?

-- Нет!

Ты, комсомол, мозги коверкай

И душу – только не мои...

Мне жалко большевистским ядом

Туманить ясные мозги,

Жизнь восславлять, что стала адом...

Шел тридцать третий год... Отца –

(За что?) – при мне арестовали...

В квартире – обыск... До кольца

Все украшенья с мамы сняли...

Браслетик дутый – у меня –

Содрали и его с ребенка...

Чекиста алчная клешня

Мне долго снилась... Работенка

Такая для подлейших душ...

По счастью, папу не убили,

Вчинив отъявленную чушь,

В ГУЛАГ’е страшном не сгноили,

Лишь запретили проживать

В столице... А к Москве впридачу

И в Ленинграде... Было пять

В запрете... Все и не означу...

Москву любил он... Но журавль,

Что в небе, хуже, чем синица

В руках... Он выбрал Ярославль...

А там, представьте, подружиться

С архиепископом сумел,

Что было к папиной удаче...

Владыка честен был и смел –

На собственной богатой даче

Отца бесстрашно поселил...

Они, два интеллектуала,

Впадая в философский пыл,

О вере спорили... Бывало –

Ночь в раннем растворялась дне –

Они все не кончают спорить...

Решили, что на лето мне

Гостить на даче той позволит

С сестрой владыка... Провели

Мы вместе славные недели,

Чудесно отдохнуть смогли...

А к осени – снялись, взлетели –

И всей семьей перенеслись

В старинный этот град на Волге –

И вновь в одну семью срослись...

Как вся страна – и мы в тревоге,

Однако, в замкнутом мирке

Мы счастливы, что снова рядом –

Синица радости в руке...

На улице Свободы ладом

Живем на верхнем этаже –

Отец взял весь этаж в аренду...

А в Ярославле я уже

Пошла в девятый, дивиденду

Столичной школы не дивясь:

Я лучшая по всем предметам –

И школа мной горда и класс...

(Коль прочитаете об этом,

Волжане-ярославцы, то,

Когда в некрасовскую школу

С букетами живых цветов

Несетесь, вспомнив Терешкову,

Не забывайте и меня)...

Меня лишь физик «задвигает» --

В любимицах другая... Мня

Неправое, ее толкает

Любой ценою на медаль,

Меня отпихивая грубо...

Учитель, а забыл мораль,

Что для учителя сугубо

Греховно... Словом, ту медаль,

Заслуженную мной по праву,

Отдали ей... Ее мне жаль:

Всю жизнь нести в душе отраву

Неправедности тяжело...

Ну, я в итоге – с аттестатом...

Мой выбор сделан – и взошло

Моей сульбы светило... Статус

Студентки мне дает иняз...

Язык? Естественно, немецкий,

Знакомый с детства... Ведь у нас

В семействе, если неуместной

Та информация была,

Которой меж собой делились,

Для слуха чуждого (беда –

Чужой узнает) – обходились

Немецким... Я могу сказать –

Язык приобрела в наследство –

И глубоко смогла впитать –

Легко все схватывает детство...

А мама с папой обрели

Его в гимназии немецкой...

Впервые я от них вдали...

Мне дали общежитье... Веской

Причиной место в нем держать

Отец считал маразм эпохи...

В учебе надо поднажать...

Профессора – светила, боги,

Нам дарят новый взгляд на мир...

Все вдохновенно, все чудесно...

У однокурсников – кумир –

Артемов... Очень интересно

Нам психологию читал...

Мы профессурою довольны...

Но... То один вдруг исчезал

Бесследно, то другой... По школьной

Привычке мы хотим дружить

С наставниками, жаль терять их...

Кому хотелось потушить

Высокое сиянье ярких?

Понятно: тем, в чьих душах мрак...

Тридцать седьмого помраченье

Шизофреническое: враг

Вождя – любой, без исключенья...

Иначе понимая: сам --

Враг всем и каждому в стране он,

В глаза бросавшимся усам,

Ответно закипали гневом

Сердца... И будто черный смерч

Выхватывал из жизни ярких,

И, посылая их на смерть,

Он упивался кровью...

-- Так их!...

Накатывал жестокий вал

На всех кроваво и сурово...

На Метростроевской стоял

Наш – (это -- в бывшей Соловьева

Гимназии) – элитный вуз...

А эта улица когда-то

Звалась Пречистенкой... Хвалюсь:

Училась хорошо, ребята...

Как водится, вначале нас

Гоняли за произношенье,

Наращивали слов запас...

Бесчисленные упражненья

Вбивали в руку и мозги

Грамматику с правописаньем...

Учителя-ученики,

Со сверхтерпеньем и стараньем,

Рвались упорно вширь и вглубь,

Язык наматывая туго...

Отсиживали напрочь хлупь,*

В коспекты пялясь близоруко...

Седая немка Витгенштейн

Рассказывала нам о немцах.

Ведь, чтоб вполне язык ферштейн**,

Понять и душу надо, в сердце

Уметь народа заглянуть...

Здесь верный путь – литература

В ней Мартенс нам расчистил путь.

С ним постигается культура

Немецкая, и глубина

Философических исканий...

Мы одолели все сполна,

Гранит науки, эти скалы

Изгрызли – и пришла пора

Отчета за года учебы –

Извечная с судьбой игра –

Итоговые «госы»... Чтобы

*Кончик крестца (у птиц).

** Понять (нем).

Внезапно их не завалить,

На финише уча, зверели,

Забыв, что надо есть е пить...

Но вот – последний... Одолели