Литература

-Деточка, вот тебе ключи. И закрывай дверь плотнее, замок срабатывает, только если прижаться к двери плечом, вот так вот, слышишь? Щелк!

-Хорошо, спасибо.

-Надави на нее, всем телом надави и замок поддастся.

-Хорошо. Я все поняла.

-С плитой тебе все ясно, деточка? Работает только одна конфорка…

-Мне все ясно, спасибо!

Шифо захлопнула дверь, прижав ручку к себе и провернув замочный ключ. Раздался щелчок, но голос за дверью не утихал.

-Доченька, одна конфорка! И унитаз, запомни, унитаз…

-Старая сука! Верхом пойдет говно из твоего унитаза! – Прошипела Шифо.

Однокомнатная квартирка на четвертом этаже, углы комнаты забиты барахлом: старый патефон, сваленные в кучу пластинки, газеты, разъеденные в труху, просевшие кресла, изнутри набитые зловонным тряпьем, расколотая раковина, облокотившаяся на толстостенный комод на пошатывающихся ножках и со скрипом отворяющимися дверями. Содранные местами обои открывали взгляду жизнь 70х-80х годов, поблекшие иллюстрации, с потекшими типографскими чернилами. Шифо погладила стену рукой и припала носом, вдохнула затхлые обои, развела руки, будто пыталась обнять нечто, что скрывалось за этой стеной. Пальцы вдавливались в набухший слой бумаги, колени стучали, словно просили впустить в дом потерявшегося во дворах дитя, и отчий дом не пускал, но скалился желтыми зубами за дверью, Шифо чувствовала, как клацает затвор автомата, и там, за стеной, кто-то очертил дулом крест.

-Хасан… - Выдохнула Шифо.

Кости на пальцах больно прорезали кожу, ушибленные колени подкосились, и Шифо упала на пол, тихо всхлипывая, но, не позволяя слезам, скатится на щеки, на дрожащие губы.

В Палестине в Бригаде Святых Мучеников аль-Аксы Шифо работала медсестрой в военном лагере «Муката», Рамалл. В комплексе Арафата раненых практически не было, рядовые служители исламского Джихада прямиком отправлялись в «райские кущи», резать ноги, гангрены, вырезать из пулевых отверстий гной, это лишние затраты, а лишних шекелей у Арафата не водилось. Нож хирурга мог пригодиться лишь за одним: перерезать глотку, дабы сократить количество ступеней к заветной цели мусульманина. Но приближенные к Арафату люди были завсегдатай медицинского корпуса, они не нуждались в помощи докторов, такие люди не попадают под обстрел у блокпоста, их машины не подрываются на минах, эти люди отдыхают. В шикарной сауне они смывают кровь со своих рук, грациозные азиатки мнут пролежни на их боках, медсестры отрабатывают свои грошовые шекели на скрипящих топчанах.

После окончания медицинского института Шифо работала официанткой в московском ресторане «Золотой ковер», чаевыми в подобных заведениях разбрасывались зажиревшие рыночные торговцы, но и эти чаевые приходилось отрабатывать. Одним из таких посетителей был Хасан, худощавый палестинец с проседью на смоляных волосах. Он то и выкупил у постояльца ресторана Шифо и увез в Палестину, в лагерь Святых Мучеников.

В учебном лагере, созданном клерикальными и военными деятелями и политическими фигурами в палестинском правительстве, Шифо обучалась основным приемам ведения партизанской войны, совмещая работу в медицинском корпусе. Попав в кабалу из-за отсутствия документов и возможности выехать за пределы Палестины, Шифо свыклась с жизнью в лагере и идеями, которые ей внушал Хасан, курирующий военную подготовку в лагере. Хасан в прошлом состоял в организации Амаль, но, будучи молодым и радикально настроенным, оказался недоволен её недостаточной радикальностью по отношению к Израилю. Из бедной шиитской семьи, Хасан самостоятельно решил идти по пути экстремизма, ведь и читать он научился по листовкам, пропагандирующим революционные идеи, а это далеко не то, что пишут в газетах и книгах, это слова Свободы, слова Великого Освобождения.

-Хасан… - Выдохнула Шифо.

В комнате пахло газом, казалось зажженной спички достаточно, чтоб воздух воспламенился, и пламя, разбивая рыжими кулаками окно, вылетело в форточку, перемещаясь на соседние окна, поднимая в небо горящие шторы, одежду и газетную труху. Глаза слезились, ни сколько от нервного смеха, сколько от тяжести, давящей, проникающей во все тело, в кровь, в вены, в ноющие мышцы. Лежа на стареньком диванчике Шифо глядела на часы, стрелки лязгали ножницами, словно разрезали ушную перепонку, от того она вздрагивала и диванчик, поскрипывая, проседал на ножках, утопая в прогнившие половицы.

-Хасан… - Простонала Шифо.

Отсыревшая простынь едва прикрывала собой голые ноги, из окна сквозило, а в душе не происходило ничего, разве что имя, имя одного мужчины, освободителя и спасителя, пленника и насильника, в ртутном блеске проплывало перед глазами, капая каплями серебра из пересохшего рта, подчиняя онемевший язык: Хасан.

В вечер он должен придти, он сказал, что постучит один раз. Шифо вслушивалась в звуки, короткие и длинные, звуки текущей по трубам воды и перестукивания пальцами по столу за стенкой, звуки вспорхнувшей за окном птицы и окрик «бля» в подъезде. Он постучит один раз, но может быть вот сейчас? Или это? Да, точно! Шифо падала с дивана и, вскакивая, мчалась к двери, припадала к ней, но за дверью ни шороха, ни дыхания, только кровь приливала к вискам и стучала, но не один раз, восемь, десять, сто раз! И в который именно из ста раз, постучал Хасан, когда он шепнул ей в дверной проем, чтоб она его впустила, когда он подмигнул ей в дверной глазок, когда он чиркнул спичкой, чтоб подать знак, что он стоит на площадке, ему холодно, он замерз, у него красные уши, он хочет горячий чай и хочет прилечь на кровать, когда он постучал? В котором из ста, ураганом промчавшихся в ее голове раз, он постучал?

В дверь раздался стук, Шифо отринула от двери и, придя в чувство, бросилась к замку. На пороге стоял он, в черной куртке, неприметный на вид, с пакетом в руке.

-Ты…

-Я, как видишь. Не ждала? – Сказал Хасан, закрывая за собой дверь.

-Ждала. Раньше ждала.

-Согрей мне чай, я замерз.

-Конечно. – Шифо зашумела посудой на кухне.

Хасан прошел в комнату и выложил содержимое пакета на крохотный стол. Двуперекись ацетона - самая простая и доступная для изготовления взрывчатка, её компоненты легко достать в любом хозяйственном магазине не вызывая особых подозрений - перекись водорода используется для обесцвечивания волос, а ацетон - как растворитель. К тому же она не обнаруживается собаками.

Шифо заварила чай, наполнила две кружки и принесла в комнату.

-Сядь. Смотри. – Проговорил Хасан.

Хасан развернул бумажный сверток, на стол высыпались металлические шарики, гвозди, шурупы и гайки. Он взял один блестящий шарик в руку и повертел им перед глазами, приложил ко лбу Шифо и улыбнулся:

-Бум!

Шифо вздрогнула, но лицо исказилось в коротком смешке.

Во втором свертке были металлические трубы, грубо разрезанные, в подшивке из брезента. Детонатор состоял из провода, лампочки и красной кнопки. Если кнопку нажать, лампа зажигается, нагревая провод, этого вполне достаточно для детонации взрывчатки. Хасан смешал шарики и гвозди с двуперекисью ацетона, взял в руку трубу и принялся запихивать в нее взрывчатку, продев через трубу оголенный провод. Затолкав в шестую трубку оставшуюся взрывчатку, он соединил их проводами и осторожно, к общей сети, подвел провод детонатора.

-Готово. Осталось только засунуть трубки в подшивку.

-Я сама это сделаю…

-Сама? Ну, давай.

Шифо заправила трубки в кусок брезента и примерила на себе пояс. Хасан улыбнулся, он обхватил ее, отводя в сторону детонатор, но Шифо вцепилась в него, не отпуская.

-Отдай мне.

-Нет.

-Отдай!

-Хасан! Ты так крепко меня обнимаешь… неужели ты так боишься за свою жизнь?

-Ты шутишь с огнем.

-Ты совсем меня не любишь… ты убиваешь меня!

Поддавшись, Шифо заплакала, она выронила детонатор и упала на колени. Хасан оборвал провод и с размаху ударил ее по лицу. Шифо повалилась, хватая воздух и хлопая глазами.

-Я скажу тебе, я давно тебя убил, еще там, в ресторане, на крохотном диванчике, стягивая с тебя трусы, - я надевал этот, чертов пояс, расстегивая пуговицы на рубашке, - я застегивал пояс, трахая тебя на крохотном диванчике под стрекотню домбры и звуки битого стекла бубна, я нажимал на красную кнопку! Я убил тебя много раньше, но взрывная волна ни кого не задела кроме нас, и эти гвозди вонзились мне в сердце, и ни кому другому! Мне, и только мне!

Хасан встал, оглядывая незнакомую комнату, он подошел к стене и прочертил пальцем крест.

-И теперь ты мертва, бояться нечего. Мы ушли слишком далеко, чтобы оборачиваться, чтобы остаться здесь и стоять на месте.

Последние слова Шифо восприняла как приказ, она медленно поднялась на ноги, облокотившись на стол, изо всех сил пытаясь удержаться. Он молча стоял перед стеной, угадывая в ее дыхание страх и тревогу, шарики и шурупы скатывались со стола и глухо падали на пол, словно стреляные гильзы. Ветер из сквозившего окна колыхал шторы, наполняя комнату мельтешением и суетой, на сахарно липком полу отражалась бледно-дрожащая луна.

-Завтра все кончится. Мы снова встретимся. Я хочу, чтоб ты это знала. Мы встретимся, я обещаю…

-Ты все врешь! Ты нарочно это придумал! – Шифо подобрала в горсть рассыпавшиеся по столу шарики и запустила их в стену, но только кулак разжался, ей захотелось прыгнуть за ними, схватить их, все до одного, блестящие шарики, как снежинки, их невозможно поймать, они медленно падают, летят и тают на руке, на лице, растворяясь среди остальных…

Хасан увернулся от рикошетом летящих пуль, он с силой ударил Шифо в живот, загоняя ее на диванчик, прижимая к стенке.

-Ты все врешь, ты все нарочно придумал!

В вечер он должен придти, он сказал, что постучит один раз. Шифо вслушивалась в звуки, короткие и длинные, звуки текущей по трубам воды и перестукивания пальцами по столу за стенкой, звуки вспорхнувшей за окном птицы и окрик «бля» в подъезде. Он постучит один раз, но может быть вот сейчас? Или это? Да, точно! Шифо падала с дивана и, вскакивая, мчалась к двери, припадала к ней, но за дверью ни шороха, ни дыхания, только кровь приливала к вискам и стучала, но не один раз, восемь, десять, сто раз! И в который именно из ста раз, постучал Хасан, когда он шепнул ей в дверной проем, чтоб она его впустила, когда он подмигнул ей в дверной глазок, когда он чиркнул спичкой, чтоб подать знак, что он стоит на площадке, ему холодно, он замерз, у него красные уши, он хочет горячий чай и хочет прилечь на кровать, когда он постучал? В котором из ста, ураганом промчавшихся в ее голове раз, он постучал? Или то был удар, сваливший ее в беспамятство? Стук или удар? Сквозь боль она ощутила тяжесть на груди, его большие руки обнимали ей шею, прикасались к щекам, целовали ей губы. Сейчас он был так ласков, сейчас эта тяжесть казалась мягким прикосновением падающих снежинок, легких и приятно колющих в грудь…

-Ты все врешь…

…в шею, в глаза, его рука ложилась на живот, она спускалась вниз, будто мышка пробежала, холодно перебирая лапками, юркнула в расщелину между комодом и стеной, втиснулась, толи взвизгнув, то ли ободрав когтями шпон…

-Ты все врешь…

…и старый комод впустил ее, старый деревянный бесчувственный комод спрятал мышку в своем тепле и уюте, уберег ее своим громоздким бесстрашием, огородил от глаз и ушей, от стуков и ударов в дверь, с выбитым смотровым глазком.

Хасан разбудил Шифо поцелуем, нежась в его объятиях, она проспала всю ночь. Он улыбался и заставлял подниматься, стягивая простынь на пол.

-Проснись ты наконец! Мне пора, я не должен задерживаться.

Хасан встал с кровати, подбирая в ногах шарики, он бодро собрал пояс, отыскав в углу комнаты детонатор, набросил на плечи черную куртку и повернулся лицом к Шифо.

-В 10:30 на станции метро «Лубянка». У тебя остался час, поторопись, я уйду раньше.

Шифо таинственным взглядом изучала складки на его куртке, она знала, что сейчас он застегнет пуговицы, поправит черные, как смоль волосы, свернет пакет и положит его во внутренний карман, обязательно укажет на пояс, скажет, что тот готов, еще раз проинструктирует, и… но он уже хлопнул дверью, не поцеловав, не прижав последний раз к груди, не ударив легонько за леность подняться с постели, он хлопнул дверью, оставив свой запах в душной комнате и глухой хлопок, поддавшихся сквозняку окон.