Литература

У штурмовика Генри Минсера были большие потные руки, от которых вдобавок ко всему разило бензином. Немец с облегчением скинул увесистую пачку книг в кучу аналогичной макулатуры; мистическим холмом она вдруг выросла посреди площади перед Берлинским университетом.

Капитал лежал почти на самой верхушке книг, придавленный сверху Библией; на белой обложке пестрел жирный округлый ожог, закрывавший имя и фамилию автора: Карл Маркс. Чуть ниже покоился разорванный в клочья Гете, Энгельс, «Культура и этика» Швейцера. Здесь была собрана вся обреченная литература, претившая идеологии НСДАП и, которая соответственно должна была быть подвержена незамедлительному уничтожению.

Капитал не знал точно, какая истина содержалась в его страницах, но всю жизнь искренне верил, что она может принести людям добро и счастье. К сожалению, так считали немногие.

Эггерс обошел по часовой стрелке свалку книг, равномерно разливая бензин из канистры.

Геббельс кивнул. Минсер бросил горящую спичку. Она летела, замысловато вращаясь в ночном воздухе, маленьким светлячком спускаясь все ниже и ниже, с каждым пройденным миллиметром приближая неотвратимую смерть.

Пребывая в куче своих обреченных собратьев, Капитал мечтательно смотрел каждой своей буквочкой на потертой обложке вверх. В этот момент, когда к ним с неотвратимостью падения термоядерной бомбы, словно комета, приближалась зажженная спичка, ему очень хотелось собрать все родинки с тела ночного неба, ссыпать в трубку и скурить их… А потом, выпуская Млечный Дым из легких, наблюдать за спиралями галактик. Капитал загадал желание – и хоть бы одна, самая замученная звездочка упала с небес.... Но нет – висят прочно, поблескивая словно шляпки гвоздей. Или грибов.

«Глупые они, эти звезды…» - подумал Капитал, - «Но все равно их жалко, как мальков, которых каждое утро сжирает, огромным китом, солнце. Звезды – они как точки над предложением. Или долгое многоточие…».

Капитал мысленно попытался соединить все точки звезд линиями, как головоломку. У него даже получился рисунок красивой задумчивой девушки с загадочной улыбкой и двумя родинками на нежной шее. Мечтательно полуприкрытыми глазами она взирала на Землю, наполняя сознание космическим смыслом.

Капитал раскрылся, не то от переполнявшей душу нежности, не от ветра; зашелестели странички. По лицу девушки бежала слезинка…. Падающая звездочка.

Пламя горящей спички соприкоснулось с радужной пленкой бензина. Вспыхнувшие языки пламени озарили трибуну со свастикой. Геббельс вытянул руку в арийском салюте, в глазах сверкали подожженные книги. Толпа ответила бурным ликованием, сотни рук взмыли в воздух, закрывая собой звезды на небе. Капитал потерял из вида нарисованную в собственном воображении девушку; брошенный из толпы Кафка больно ударил по обложке. Перевернувшись, Капитал сполз на несколько порядков вниз, увлекая за собой Библию и еще несколько книг. Перед буквами мелькнула испуганная корочка Фрейда, проскользив по Капиталу, брошюра угодила в самое пекло. Где-то в отдалении шуршали скомканные страницы Ремарка. Языки адского пламени поднимались все выше; под сопровождение речи Геббельса о нордическом германском духе и новой культуре, люди кидали в огонь книги.

В воздухе летели Маяковский, Толстой, Лондон и Вальтер Скотт.

Эггерс передал Минсеру небольшую брошюрку. На ней в полупрофиль красовался лысый человек с бородкой, непонятными русскими буквами внизу было приписано: «Детская болезнь левизны в коммунизме».

«Красное большевистское дерьмо!» - подумал Минсер и, оскалившись, бросил книгу в огонь. Детская Болезнь шлепнулась прямо на обложку с большими черными буквами: «КАПИТАЛ».

От создавшейся вибрации Библия пошатнулась и полетела вниз. Пламя принялось с жадностью пожирать новую жертву.

Библия раскрылась на иллюстрации «Христос и грешница». Лицо, тело, руки Христа стремительно покрывались волдырями; на месте головы грешницы растекалось черное пятно, поглощавшее в себя окружающих людей, которые в нерешимости стояли вокруг.

Пространство начало сворачиваться и вскоре картинки не стало, как и самой Библии, только маленькие тлеющие лоскутки черного цвета поднимались ветром высоко в небо, гордо парили, упиваясь собственной легкостью и беспечностью над головами зомбированных людей, которые свято верили, что строят новое светлое будущее, сжигая в революционном огне Великого самоочищения антинародные тексты, абзацы, строчки, буквы, внимая громовержещему голосу Геббельса, который высокопарно сотрясал прогретый от пламени воздух и размахивал кулаками с трибуны.

Они уничтожали прошлое, чтобы расчистить место для чего-то абстрактно-размытого «нового», оно манило, опьяняло их, оно пестрело на революционных плакатах и атаковало со страниц подпольных газет.

Вспышка фотоаппарата запечатлела радостные, счастливые лица людей, уничтожавших собственную культуру, обрекая себя на бездуховное животное состояние. Эти лица с таким искренним огоньком веры и надежды в лучшее, зафиксированные на пленке, теперь станут частью всемирной истории. Никто не хотел убивать и быть мертвым. Каждый считал, что он поступает правильно, выполняя свой долг перед нацией, и в разошедшееся высокое пламя летели новые книги.

- Ты любишь меня? – прошептала Детская Болезнь, прижавшись изображением Ильича на обложке к потрепанной поверхности первого тома детища Маркса.

- Люблю, солнышко, очень люблю, - шелестел в ответ страницами Капитал, чувствуя, как покрывается ожогами его поверхность.

- Не забывай меня, милый…, - прошептала Детская Болезнь и исчезла в миг, поглощенная ненасытным огнем.

Капитал подумал о Боге, умирая, еще раз посмотрел в небо. Монахи шли ровной шеренгой по Млечному пути, накинув на голову капюшоны. Капитал улыбнулся. Только сейчас он заметил, что все книги горели по-разному, от каждой шел свой, особенный дым. Темно-фиолетовый от Кафки, ярко-зеленый с перламутровым оттенком от Фрейда, радужный от Хармса и ярко-голубой от Библии. Накладываясь друг на друга, они давали столп серого клубящегося дыма, который был виден людям.

Дым от Капитала был красным.

Огонь жадно пожирал бумагу, но он не мог уничтожить буквы: красные строчки отделялись от горящих страниц и словно ниточки воздушных змеев, извиваясь, улетали в звездное небо, увлекаемые крупными буквами заглавия: К.А.П.И.Т.А.Л.

Геринг закончил речь, толпа радостно аплодировала, Минсер задумчиво наблюдал удалявшиеся от земли клубы серого дыма.

Буквы пчелиным роем разлетались кто куда, чтобы занять место в рядах новых строчек, возможно, с совсем другим смыслом.

Капитал родился 8 апреля 1874 года в одной из подпольных типографий Санкт-Петербурга.

Ровная кокаиновая дорожка облаков лежала белой пыльцой на голубом стекле весеннего неба. Солнце слепило глаза.

Лесных натянул черную рабочую кепку на брови, приподнял воротник пальто и, спрятав руки в карманы, зашагал по тротуару. Тонкая корочка льда приятно хрустела под подошвами керзачей. Лесных свернул в переулок. Миновав сложную систему дворов и закоулков, оказался перед деревянной подвальной дверью.

Он постучал пять раз, как и было условлено. Никакой реакции в ответ. Лесных нервно потоптался на месте.

- Виталий? – спросил наконец приглушенный голос за дверью.

- Да, Володь, открывай.

Изнутри сняли засов. Лесных прошел в помещение. За столом в тусклом освещении керосиновой лампы сидели эсеры. Лесных подошел к пачке свежеотпечатанных книг, которые стояли в углу; под ногами устало поскрипывали дубовые доски.

«Карл Маркс «Капитал»», - Лесных любовно провел рукой по белой обложке.

- Я возьму?

- К сожалению, первый тираж ограничен. В общем, сам понимаешь, Виталий…

Лесных опустил голову.

Затем вдруг вынул из-под пальто маузер и выстрелил.

Капиталу нравилось, когда вождь водил подушечками пальцев по его шершавым страницам, вчитываясь в строчки, когда делал пометки карандашом на его полях. Каждая закладка, вложенная Ильичем, согревала его макулатурное тело. Капитал любил Ленина.

Самолетик, сделанный из 304-ой страницы плавно парил над классом. Павлик заворожено следил за своей поделкой, на парте перед ним лежал увесистый труд Маркса.

- Морозов, а вы домашнюю работу сделали прежде чем самолетики во время урока пускать?

Павлик виновато опустил глаза вниз, уткнувшись в скучную черную надпись на обложке: «Капитал».

Сергей высыпал кокаин на обложку книги. Занюхал порошок стеклянной трубочкой, расплылся в улыбке. Отдохнув немного, убрал Капитал, а также баночку с веществом в портфель, вылез из своего укрытия, и, поливаемый нещадным дождем, побежал в сторону железной дороги. Через десять минут отправлялся грузовой состав до Украины. Оттуда Сергей намеревался перебраться в Европу, с целью издать свой концептуальный роман «Недорез».

Капитал лежал на кухонном столе, заставленном грязной посудой. Каждое утро еврей ставил на книгу стынуть стакан горячего чая, а сам в это время либо дорисовывал начатую ночью картину или просто читал газеты, пережевывая черствый хлеб. Затем он брал стакан и, выпив его жадными глотками, уходил продавать собственные картины на берлинских улицах, а на обложке Капитала пестрел круглый ожог, чернеющий с каждым утром все больше и больше, как раковая опухоль.

Вообще-то еврей был художником-абстракционистом, но иногда приводил на свою убогую квартиру весьма неплохих натурщиц, с которыми занимался любовью на скрипучем пыльном диване, толком не успев начать рисовать…

В 1933 году при обыске квартиры еврея были обнаружены сюрреалистические полотна, которые истолковали как иллюстрации к текстам кабалы.

- Так, а это что у нас тут такое? – бригаденфюрер СА, тощая крыса в очках, взял потертую книгу с кухонного стола. – Маркс! Капитал в русском издании!

- Красное коммунистическое дерьмо, - добавил небритый штурмовик, глядя через плечо командира.

- Еврейская сволочь! Русский шпион! – прошипел сквозь зубы бригаденфюрер.

Еврей не успел оправдаться. Ударом в зубы абстракциониста заставили погрузиться в мир собственных картин.

Он умер через две недели в Травниках при испытании действия ядовитого газа на заключенных.

У штурмовика Генри Минсера были большие потные руки, от которых вдобавок ко всему разило бензином. Задумчиво наблюдая удалявшиеся от земли клубы серого дыма, он держал в руках увесистую стопку «вредоносных» книг.

- Ну же, бросай! – скомандовал Эггерс.

- Минсер, твою мать, чего ты ждешь?! Кидай книги в огонь!

Штурмовик ошарашено разжал пальцы. Книги рухнули ему под ноги.

- Минсер??

Штурмовик выплеснул себе на голову оставшийся в канистре бензин и прыгнул в костер. Ахнув, толпа расступилась. Эггерс стоял с отвисшей челюстью, не в силах вымолвить ни слова. С оторопелым ужасом все наблюдали сгорающего в ярком пламени штурмовика.

Минсер корчился в конвульсиях , крепко стиснув зубы. Когда, наконец, боль стала невыносимой, он закричал. Долго и протяжно. Леденящим душу нечеловеческим воплем, который исходил из самого Ада, разрывая покрывшуюся волдырями черную обожженную плоть на куски.

Толпа упала на колени. По щекам некоторых людей текли слезы.

Из разорванного горла штурмовика наружу бил темно-коричневый дым, который в вышине принимал форму свастики, красноречиво зависшей над склоненными головами людей.

Я узнал, что у меня ----ЕС-----ТЬОГРО---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

---------------------------МН---АЯ-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

---------------------------СЕ----МЬ--------------------------------------------------------------------------------------------

--------------------------ЯРЕЧКАНЕБОГО-----------------------------------------------------------------------

-----------------------------------ЛУ-------БО-----------------------------------------------------------------------

-----------------------------------ЕЭ-------ТО-----------------------------------------------------------------------

--------------------------ВСЕМОЕ-------РОдное! Всех люблю на свете я!----------------------------------

Это Родина моя!

Пламя вспыхнуло особенно ярко и вдруг погасло. Свастика бесследнорастворилась во мраке ночи. В ворохе сгоревших книг тоскливо чернели кости погибшего штурмовика.

Буквы вихрем разлетались по типографиям, чтобы занять место в рядах новых строчек, возможно с совсем другим смыслом.

К – внедрилась в слово «окоп» в романе Ремарка «Возвращение»

А – задействована во втором слоге слова «дхарма» Алмазной Праджня-парамита сутре.

П – нацарапана заглавной в нецензурном слове на стекле электрички «Тула – Москва».

И – удачно пристроилась в качестве союза в одном из витиеватых предложений подпольного издания гитлеровского «Майн Кампфа».

Т – вошло в состав слова «термоядерный» в учебнике по физике.

А – золотая буква на могиле Маркса в Лондоне.

Л – стала заглавное в слове «любовь» в одной из пьес Шекспира.

Судьба остальных букв книги неизвестна.