Литература

Меня зовут Джо, я бандит. Впрочем, оба эти утверждения требуют уточнения. По паспорту мое имя Джозеф, но как его уменьшительная форма прицепилась ко мне еще в детстве, так и осталась со мной на всю жизнь. Что же касается рода занятий, то мне уже идет восьмой десяток, я 20 лет, как отошел от дел и тихо-мирно доживаю свои дни на небольшом уютном тропическом острове. Но в более молодые годы я действительно работал на различные, как сейчас стало принято говорить, криминальные структуры, и ни дня не потрудился на государство, чем очень горжусь. Не надо сразу же представлять меня каким-то гангстером: я никогда никого не убивал, да и оружие-то держал в руках лишь пару раз. Поверьте, в криминальном мире имеется множество мирных профессий. По большей части это различного рода обслуга, но я сумел достичь на этом поприще небывалых высот, о чем и хочу вам здесь поведать. Я прожил вполне счастливую и удачную жизнь и считаю, что был любимчиком Божьим. У меня есть все основания так полагать.

Бандитом я стал по праву рождения. Мой отец Джек был главой клана, обретавшегося в американском городе Сиэтле и контролировавшего всю контрабанду, проходившую через тамошний порт: оружие, наркотики, деньги, произведения искусства. Вся наша семья была вовлечена в этот бизнес. Несмотря на клановую организацию, которая, как принято считать, пошла от итальянцев, мы не имели к мафии никакого отношения. У нашей семьи были еврейские корни. Родоначальником нашей организации был Эбрехем, мой прадед, родившийся еще в Европе. Затем главой семьи стал Айзек, его старший сын (иерархия в семье блюлась тогда очень строго). Ну а потом клан возглавил мой отец Джек, несмотря на то, что у него был старший брат, мой дядя Джесси. Отец мой был тот еще хитрец, но это целая история, которую я, может быть, когда-нибудь расскажу отдельно.

Всего нас было у Джека двенадцать сыновей. Если перечислять в порядке старшинства, то это Рубен, Сэм, Лео, Джад, Дэн, Нед, Годфри, Эшер, Зак, Себ, я и Бен. Ничего удивительного в такой плодовитости отца нет - ему нас родили четыре женщины: Лия, Сильвия, Вэлла и Рейчел. Только последняя была его официальной женой, и только ее он по-настоящему любил. И именно она была моей матерью. Она умерла во время родов своего второго ребенка - моего младшего брата Бена. Отец был тогда уже пожилым человеком и очень тяжело воспринял ее смерть. Так получилась, что его потерянная любовь перешла ко мне. Меня холили, лелеяли, стараясь оградить от всех возможных опасностей, тем самым избаловав до безобразия. Уже подростком я был полностью уверен, что стану продолжателем дела отца, встав во главе семьи. Мне даже сны такие снились. Безо всякой задней мысли я хвастался этим перед братьями, которые были значительно старше меня. В общем, вел я тогда себя глупее некуда, не понимая, что довожу этим братьев до бешенства. И то, что я тогда остался жив, лишний раз подтверждает, что высшие силы охраняли меня.

О том, какой опасности я тогда подвергался, говорит хотя бы такая история из жизни нашей семьи. Была у нас еще единственная сестра - Дайан, дочь Лии, старше меня на несколько лет. Когда ей было лет 15, она сошлась с сыном довольно крутого по тем временам гангстера Хаммера. Ребята, похоже, в самом деле любили другу друга, но некоторые из братьев имели на этот счет свое мнение. Однажды Дайан просто ушла из дома и поселилась у своего юного любовника. Хаммер, бывший в курсе дела, не желая, видимо, ссорится с нашим отцом, предложил поженить влюбленных. И пока отец взвешивал все за и против, Сэм с Лео, захватив пару автоматов, забрались ночью на виллу Хаммера и перестреляли всех, кто там находился, включая хозяина с наследником. Возмущению отца, когда он узнал обо всем, не было предела, да только что-либо исправлять было уже поздно. Когда через пару месяцев выяснилось, что Дайан беременна, те же герои заставили ее сделать аборт. Убитая горем девушка стала скатываться по наклонной и через три года умерла от передозировки.

Что касается меня, то в 17 лет я попал вот в какую историю. Однажды я завладел перстнем отца, символом главенства в семье, передававшимся через поколения еще от прадеда. Нет, я не украл его. Я прекрасно чувствовал свою власть над отцом, готовым исполнить любой мой каприз. И когда зашла речь об этой реликвии, я стал умолять отца хоть на секунду дать примерить перстень, который имел право носить только глава клана. Он не любил носить украшения, поэтому хранил перстень в сейфе. Когда отец сдался и достал его, я тут же напялил его на указательный палец. Теперь представьте мои чувства. Я получил последнее подтверждение того, что когда-нибудь возглавлю бизнес. Любой из моих братьев, даже самый старший Рубен, видели перстень только издали, а сейчас он красовался у меня на пальце! Впрочем, как раз Рубену главенство уже не грозило. Ибо он успел совершить непростительную ошибку, переспав с одной из женщин отца - Вэллой.

Как бы то ни было, перстень остался у меня. В тот вечер отец погрузился в воспоминания, а я, видя, что он уже забыл про реликвию, напоминать не стал. Отцу уже шел седьмой десяток, и хотя он продолжал крепко удерживать власть в своих руках, возраст начинал давать о себе знать. Спустя пару дней он послал меня в порт проведать братьев, уже неделю сидевших там безвылазно в засаде: кто-то пытался действовать на нашей территории. Мне показалось замечательной идеей явиться к братьям с перстнем на пальце; я предвкушал, как у них отвиснут челюсти. На машине я доехал до склада, где они прятались, и вошел внутрь, прикрыв за собой ворота. Убедившись, что это я, они появились из укромных мест, в которых скрывались с оружием. Мне невероятно повезло, что они оставили его там. Потому что, когда они увидели перстень на моей правой руке, я узнал, как за пять секунд глаза могут налиться кровью от бешенства. Они ничего не сказали, они зарычали и всей толпой бросились на меня. Чей-то удар сшиб меня с ног, а после меня просто пинали со всех сторон. Я даже не мог кричать - чей-то ботинок угодил мне в солнечное сплетение. А после я и вовсе потерял сознание.

Очнулся я все на том же складе, только была уже ночь. Я лежал связанный на полу, перстня на пальце не было, все тело дико болело. Позднее выяснилось, что братья в порыве своей ярости сломали мне руку, несколько ребер, выбили пару зубов, и это не считая кучи синяков и ссадин по всему телу. Мои истязатели находились неподалеку и, судя по их разговору, решали, как быть со мной дальше. Большинство склонялось к тому, чтобы убить меня: они были уверены, что я настучу на них отцу, как это случалось и раньше, а он за любимого сыночка порешит их самих. Кто-то уклонялся от дискуссии, и только Рубен, которому в нашей семье так и так уже ничего не светило, призывал всех не брать на себя грех братоубийства, а оставить меня умирать на каком-нибудь пустующем складе. И на этот счет я впоследствии узнал, что наш старший брат пытался таким образом лишь выиграть время, чтоб самому потом тайком спасти меня и возвратить отцу. Может, тем самым он хотел частично загладить свою вину перед родителем, хотя я и не уверен, что он лично не нанес мне пару-тройку увечий.

Ничего этого я тогда не знал и со слезами на глазах, вызванными болью и ужасом перед возможной смертью, стал умолять братьев простить меня и не убивать. Я клялся ничего не говорить отцу, страх перед гневом которого подталкивал их к принятию столь кардинальных мер, но они не могли уже верить мне. Кончилось все тем, что мне заткнули кляпом рот, остановив поток жалоб, но не оградив свои уши от моих рыданий и стонов от боли. При всей своей свирепости, они оставались людьми, и потому вскоре появилось спасительное для меня и, как они думали, для них решение. Автором его выступил Джад. Он вспомнил, что через день-другой в Южную Америку должен отправиться корабль с давними нашими партнерами, объявленными ФБР в розыск. Эти люди явно уже не могли вернуться в США, а потому можно было сбагрить им меня. После долгих дебатов даже самые агрессивные вынуждены были признать эту идею лучшей. Той же ночью я уже находился в лазарете того судна. Братья, так и не простившие меня, угрюмо пригрозили мне расправой, если я попытаюсь вернуться или хоть как-то связаться с отцом. Не прощаясь, они покинули каюту, и с тех пор я их не видел более двадцати лет.

Я не сомневался в искренности их угроз. В ту ночь я многое пережил и многое понял. Я даже чувствовал себя виноватым перед ними, несмотря на то, как они на этот раз со мной обошлись. Неизвестно, как бы я сам повел себя на их месте. Мое тогдашнее поведение было глупым, наглым и вызывающим. В 17 лет можно уже быть поумнее. Я не ищу виноватого в том, что случилось. Нельзя винить отца, который из-за слепой любви избаловал ребенка; нельзя винить юнца, не видящего дальше своего носа; нельзя винить мужчин, которых день ото дня доводит до белого каления какой-то сопляк, пусть даже их младший брат. Что случилось, того не вернешь. А главное, этот случай предопределил мое будущее, которое явно намного интереснее, чем то, что ожидало бы меня, останься я в Штатах.

Единственный пострадавший в этой истории - наш отец. Братья, чтобы более-менее объяснить мое исчезновение, отогнали мою машину на какой-то пустырь, посадили за руль чей-то труп (упокой Господь душу этой невинной жертвы!), одели ему перстень на палец, облили машину бензином и расстреляли ее из автоматов. Отец, не находивший себе место из-за моего исчезновения (братья заявили, что я к ним так и не приехал), приказал им бросить все дела в порту и начать искать меня. Кто-то из них и "обнаружил" машину. Не узнать ее, пусть даже сгоревшую, было невозможно. Равно как и немного оплавившийся перстень на руке обгорелого до неузнаваемости трупа. Отец тогда чуть не умер от горя, в одночасье постарев еще на десять лет. Сначала Рейчел, теперь я - люди, которых он любил больше всего на свете... Спустя годы он смирился и с этой потерей, приблизив к себе Бена, хотя и не любя его так же сильно, как меня или нашу мать. И что удивительно, он так и не мог до конца поверить братьям. Подсознательно он чувствовал, что дело здесь нечисто, хотя открыто никогда не обвинял их в моей гибели. Братья тоже присмирели после этого случая, хотя никто из них, видя страдания отца, так и не сознался в том, что же все-таки произошло на самом деле...

Как бы то ни было, нежданно-негаданно я оказался вдали от дома, без права на возвращение. Не скажу, чтобы я очень переживал. Я был счастлив остаться в живых, а будущее на другом материке представлялось мне грандиозным приключением. Люди, которым меня передали братья, относились ко мне хорошо, хотя и чувствовалось, что я пленник. К моменту достижения конечной точки путешествия, а ею для меня оказалась Боливия, все мои переломы срослись, болячки рассосались, и я снова был в норме, не считая щербатой улыбки. Главный из моих попутчиков в свою очередь передал меня своему знакомому - начальнику охраны самого крутого наркобарона этой небольшой страны. На роль телохранителя меня, конечно же, всерьез никто не рассматривал, но место на вилле этого человека для меня нашлось. Звали его Педро. В первый же день он позвал меня выпить и заставил рассказать мою историю. Он долго хохотал над услышанным, а когда я, сам почему-то не в силах сдерживаться, присоединился к нему, он уже смеялся над моим ртом. Через неделю у меня уже были новые зубы.

На вилле Педро прошли следующие 7 или 8 лет моей жизни. Начав с должности обычного мальчика "подай-принеси", я через несколько лет стал главным управляющим на вилле. Я сумел проявить хорошую практическую хватку, и Педро, будучи довольно умным мужиком, не мог не оценить это. Такая работа давалась мне легко, все были довольны (кроме тех, кого я обошел в карьерном росте), а я был доволен больше всех. Я был молод, достаточно богат, имел приличную работу, а главное, не обделен женским вниманием. Я был очень хорош собой, чего скрывать, даже сейчас совсем неплохо выгляжу. Кое-кто пробовал прозвать меня Красавчиком, но я всегда пресекал подобные попытки. Что я - жиголо какой-то? Поэтому менее всего я мог ожидать, что мои внешность и обаяние сыграют со мной злую шутку. Дело в том, что на меня положила глаз жена Педро. Раньше, когда я был моложе, она вообще не обращала на меня никакого внимания, равно как и на остальной персонал. Но затем я поднялся до управляющего, в физическом плане стал превращаться из юноши в мужчину, и тут у нее словно открылись глаза. Она начала оказывать мне различные знаки внимания, потом делать намеки, а затем и вовсе домогаться. Против нее я ничего не имел, кроме того, что она - женщина хозяина. К тому же, я не мог наставлять рога человеку, которым был так облагодетельствован. Все-таки я не лишен порядочности. Кончилось все тем, что в один прекрасный день она вызвала меня к себе и чуть ли не силой попыталась овладеть. Я еле от нее вырвался, оставив в ее руках рубашку, которую она уже начала на мне расстегивать. Она тут же вызвала охрану, продемонстрировала мою рубашку и заявила, что я пытался ее изнасиловать. Спустя десять минут я уже сидел под замком.

Не знаю, поверил ей Педро или нет. Если да, то я еще легко отделался - ведь он запросто мог меня пристрелить, и никто бы ему ничего за это не сделал. А если не поверил, то все равно был вынужден наказать меня, чтоб сохранить свой авторитет среди окружающих. Они-то считали меня бабником, не догадываясь, что женщины сами под меня ложатся. В любом случае, мне так и не довелось с ним поговорить: Педро распорядился сослать меня на плантации конопли вглубь страны. Одна из них представляла собой нечто вроде колонии для провинившихся людей барона, которым посчастливилось избежать более печальной участи. Я поработал и в поле, и на фабрике, прежде чем местный руководитель, сам по сути ссыльный, выделил меня из числа прочих. Он смертельно скучал в этих краях, окруженный грубыми боливийцами, оказавшимися слишком тупыми, чтобы как следует исполнять свои обязанности шестерок. А тут - американец, умный, обаятельный, легкий в общении. Мы неплохо поладили, и вскоре он назначил меня своим заместителем. Фактически же я стал распорядителем, взяв на себя его обязанности. Особых усилий это не требовало - примерно тем же самым я занимался у Педро. Так что, если не принимать во внимание некое однообразие жизни и изолированность от внешнего мира, мне было здесь весьма неплохо.

Спустя пару лет к нам в качестве заключенных прибыли личные бармен и шеф-повар того самого наркобарона, на которого работал Педро. Оказывается, барона пытались отравить, и эти двое, естественно, оказались в числе подозреваемых. Мы с начальником понимали, что это ненадолго, пока ведется расследование, что вскоре эти люди либо вернутся на свои места, либо будут мертвы. Мы оба отдавали себе отчет в том, что это наш шанс вырваться из этой дыры, поэтому устроили господ как можно лучше. Возможно, кто-нибудь из них вспомнит о том, как с ним хорошо обращались в тревожное для него время, и вызволит нас отсюда. Я и вовсе был поставлен к ним в услужение, следя за тем, чтобы гости (а мы всем видом подчеркивали, что они - именно гости) ни в чем не нуждались, подгоняя обслугу и развлекая их по мере сил.

Однажды, зайдя пожелать доброго утра и справиться, не нужно ли им чего, я застал их в несколько удрученном расположении духа. Когда я поинтересовался, в чем дело, выяснилось, что оба увидели довольно яркие и впечатляющие сны, однако никак не могут истолковать их смысл. Не удивляйтесь, боливийцы - люди не то чтобы отсталые, но более мистически настроенные, нежели мы. Впрочем, и у нас встречаются подобные люди, даже в настоящее время. Отчасти из интереса, отчасти ради развлечения, я попросил их рассказать, что же им все-таки приснилось. Выяснилось, что бармену снилось, как откопал он в своих повалах три бутылки, неведомо каким образом завалявшихся с прошлого века, отнес их барону, и они дружно их распили. Шеф-повару же приснилось, как понес он барону на банкет три собственноручно изготовленных блюда, но споткнулся во дворе, уронил все на землю, и местные собаки сожрали все его деликатесы. И когда, рассказав, они выжидающе уставились на меня, я решил, что стоит попробовать. И потому первому я сообщил, что через три дня он снова будет пить с бароном (а через 3 дня у того должен был быть день рождения), а второму, что через три дня его расстреляют, и труп, судя по всему, достанется шакалам. Я не боялся говорить такие вещи, и вот почему. В случае ошибки с барменом он бы уже ничего не смог бы поставить мне в упрек, а вот повар, останься он жив, думаю, был бы только рад чудесному избавлению. Оба восприняли мои предсказания как нечто само собой разумеющееся, а бармен даже обещал замолвить перед бароном за меня словечко. Спустя три дня обоих и в самом деле увезли, а когда к нам привезли очередного горе-бандита, мы узнали, что я оказался совершенно прав...

Тем не менее, мне пришлось провести на плантации еще два года. Похоже, выживший бармен на радостях забыл обо всем на свете, в том числе обо мне и своем обещании. Лишь когда барона замучили периодически повторяющиеся кошмары, которые не могли истолковать ни он сам, ни кто другой, обо мне вспомнили и доложили. Тотчас же на плантацию прибыли люди барона и сразу же отвезли меня в Кочабамбу. Умытый, подстриженный и приодетый, я предстал перед главным бандитом страны. Угостив меня прекрасным джином, он без лишних вступлений поведал то, что так сильно тревожило его в последнее время. Ему приснились два сна, оказавшиеся вариациями на одну и ту же тему. В одном сне он находился на плантации, и на его глазах на конопляном кусте поднялось семь наливных соцветий; но следом за ними выросло семь жалких, иссушенных, которые и пожрали своих предшественников. В другом он пришел на городской базар и обнаружил вместо семерых своих упитанных дилеров семерых тщедушных оборванцев, торгующих самосадом... На сей раз я посмел предположить, что это ему, барону, предупреждение свыше. И сны его могут означать только одно: сейчас последует семь лет обильных урожаев конопли, зато потом будет такой же длительности недород. А посему мой ему совет: не стоит, воспользовавшись изобилием, гнаться за минутной прибылью и распродавать все по дешевке. Намного лучше сохранить эти запасы до наступления неурожая, и тогда обе Америки будут покупать гашиш и марихуану только у него, и сам он сможет увеличить свое состояние в десятки раз.

И с тех пор жизнь моя пошла в гору. Барон был очень доволен услышанным, тем более мы оба знали, что первый год богатых урожаев уже начался. Он поручил мне возглавить всю деятельность по контролю над излишками. Я руководил возведением новых хранилищ, вводом мощностей по переработке сырья, привлечением дополнительного числа работников и прочей хозяйственной деятельностью. Я даже уговорил барона в полтора раза снизить объем продаж готовой продукции, пообещав, что в будущем мы от этого только выиграем. Мой новый босс какое-то время посопротивлялся, ведь это сокращало его доходы сейчас, но потом все же сдался. По сути, я стал его правой рукой. О большем я и мечтать не мог. Вряд ли бы он стал предлагать мне наследовать его бизнес - как-никак я был чужаком, он имел сыновей, да и не было у меня необходимой агрессивности, чтобы управлять наркоимперией. Когда я попал к нему, мне было всего 30 лет, и мало кто в этом возрасте мог подняться до таких высот.

А в целом, следующие семь лет ничем особым и не запомнились. Небывалые урожаи исправно продолжались, и я методично продолжал закладывать основу своего и баронова богатства. В эти же годы я женился. Точнее было бы сказать: меня женили, т.к. кандидатура невесты была предложена самим бароном. Это была дочка какого-то его важного партнера. Впрочем, она меня вполне устроила. Звали ее Асенат, она оказалась вполне милой девушкой, а как впоследствии выяснилось - и верной женой тоже. Мы прожили с ней душа в душу немало лет, и она родила мне двух замечательных сыновей. А потом урожаи кончились, и не только у нас, но и во всей Южной Америке. Стоит ли говорить, сколько свалилось на нас денег, поскольку теперь мы могли диктовать цены, да и территория продаж увеличилась во много раз. Добавлю еще, что это были временна хиппи и прочих нонконформистов, а травка, как известно, стала весьма популярным атрибутом у этого народа.

Вот тогда-то жизнь снова столкнула меня с моими братьями. Оказывается, за время моего отсутствия бизнес отца начал хиреть, в городе стали появляться более сильные конкуренты, и в итоге все, что осталось у нашей семьи - это обычная торговля наркотиками. Раньше у них были свои поставщики, но в нынешнее неурожайное время сделать заказы они могли только у моего хозяина. А поскольку всеми договорами занимался я, они попали прямиком ко мне. Разумеется, они меня не узнали. Мне было чуть меньше сорока, я загорел, был одет и подстрижен по местной моде и носил солнцезащитные очки. Но зато их я узнал сразу же, хотя у половины из них уже пробивалась седина. Честно говоря, я рад был их видеть, несмотря ни на что. Но отказать себе в удовольствии немного помучить их я тоже не мог. Я намеренно завел переговоры в тупик, а потом и вовсе обвинил их в шпионаже и на три дня посадил под замок. Думаю, им тоже не помешало бы испытать тот же страх неопределенности, который из-за них испытал в свое время я.

Естественно, братья смягчились с годами. Еще в начале переговоров, когда в якобы непринужденной обстановке я не без задней мысли предложил им рассказать о себе и своем бизнесе, они на удивление правдиво поведали и о нынешних делах семьи, и о старике-отце, который в свои почти 90 лет продолжал вести дела, и о погибшем брате, и о другом, младшем, которого отец уже никуда не отпускал от себя. Мне жутко хотелось увидеть и отца, и Бена, которого я запомнил совсем мелким пацаном. Продолжая играть свою роль капризного латиноса, каким, очевидно, они меня и представляли, я спустя три дня освободил их, пообещав предоставить в полном объеме необходимый им товар. Я сообщил, что, будучи человеком верующим, вовсе не хочу напрасно убивать их. Но чтобы доказать правдивость своих утверждений и в знак своей доброй воли, они должны привезти сюда своего младшего брата. В качестве заложника я, недолго думая, выбрал Сэма. Братьям ничего не оставалось делать, как убраться восвояси: командовал здесь я. Не смог я обойтись еще без одной шутки: в контейнеры с марихуаной я распорядился подложить коробки с деньги, которые они привезли с собой для оплаты товара. Представляю, какая гамма эмоций должна была охватить их, когда они вскрыли ящики в своем Сиэтле.

Сэма я поселил в своей загородной резиденции под ненавязчивой охраной, впрочем, так и не открывшись ему. Как я и ожидал, братья вернулись за ним нескоро. Наш старик-отец смертельно боялся отпускать Бена к диким наркопроизводителям. Но спустя где-то год у них остались только средства на закупку новой партии плюс деньги, которые я им тайком вернул и которые они, к своей чести, так и не решились присвоить. На этот раз они прилетели с Беном. Похоже, единственное, что могло заставить отца отпустить своего младшенького, это страх перед крахом семейного бизнеса, которого он не мог допустить хотя бы при своей жизни. Узнав об их прибытии, я распорядился освободить Сэма и устроить на вилле банкет в их честь. Я встретил их, как давних друзей, продолжая играть свою роль, но, увидев наконец-то любимого брата Бена, был вынужден ненадолго покинуть их, чтобы скрыть нахлынувшие на меня эмоции. За стол я рассадил их по ранжиру, в порядке старшинства, чем еще более удивил братьев, несколько обалдевших от столь радушного приема. Все самое лучшее из предложенного гостям доставалось Бену, и во много больших количествах, чем остальным. На следующий день я подписал для них договор по льготной цене, спустя пару часов отгрузил товар и лично проводил братьев до двух лимузинов, выделенных специально для них из моего автопарка.

На этот раз я решил им устроить еще больший "сюрприз". Своему управляющему, которым, кстати, был мой бывший начальник с плантации, я поручил подложить в поклажу Бена невероятно дорогой кубок, который мне подарил на один из дней рождений барон, и из которого я вынужден был пить, дабы не обидеть своего босса. Это было настоящее произведение искусства, усеянное обилием драгоценных камней, но как сосуд для питья он был неудобен по причине ощутимого веса и острого рельефа поверхностей. Поэтому, проводив братьев, я без особого промедления послал им вслед управляющего с небольшим отрядом из числа моей личной охраны. Вскоре они все вместе вернулись обратно. В аэропорту, когда мой человек обвинил братьев в воровстве, те уже были настолько уверены в своей невиновности, что сами предложили пристрелить того из них, у кого найдется кубок. Управляющий обыскал их вещи в порядке старшинства, как я ему велел. Теперь представьте реакцию братьев, когда пропажа обнаружилась у Бена, ради приезда которого сюда им пришлось целый год уговаривать старика, и ради которого наш отец еще цеплялся за жизнь...

Когда я вышел к братьям, которых охранники ввели в банкетный зал, они все еще пребывали в шоке. Тем не менее, я повел себя с ними довольно холодно. Я заявил, что не собираюсь наказывать их и, тем более, убивать провинившегося юношу. Они могут отправляться домой хоть сейчас, но вот парень останется здесь. Теперь ему придется работать на меня в наказание за свой проступок. И тут вперед выступил Джад, по сути, когда-то спасший меня. Честное слово, я не ожидал от него такого красноречия. Он поведал печальную историю своего отца, но на этот раз не в пример прошлому более подробно и эмоционально. О смерти Рейчел, о моей трагической гибели и о том, что известие о потере Бена просто загонит их отца в гроб. И потому он, Джад, готов был остаться работать вместо Бена на меня, лишь бы тот вернулся к своему старому отцу... Наконец я понял, что уже порядком наиздевался над этим людьми. Я жестом отослал охрану, потому как просто не мог говорить: в горле стоял ком, а в глазах - слезы. Неужели вы меня до сих пор не узнали, своего брата, спросил я их, сняв очки. Братья, поняв, кто я, были потрясены, но вскоре облегчение на их лицах сменилось смущением. Естественно, они до сих пор не знали, чего от меня ожидать после того, что когда-то между нами случилось. Я поспешил успокоить их, заверив, что не держу на них зла, и убедив, что они, сами того не ведая, своим поступком спасли нашу семью от разорения. В Америке нашему клану все равно уже было не место. Я знал, что семейный бизнес там вовсю вытесняется мощными синдикатами, имеющими поддержку в правительстве, для которых торговля травкой - всего лишь мелкий приработок. А вот здесь для нас еще было поле для деятельности, и то, что я оказался здесь 20 лет назад, лишь промысел Божий, на протяжении поколений хранивший наш клан...

Вот, собственно, и вся история. Семья, распродав все свое имущество в США, переехала в Боливию, и я наконец-то снова встретился со своим престарелым отцом. К тому времени я, обладавший огромным состоянием, скупил немало земель и недвижимости в стране. И хотя я продолжал работать на своего барона, немало личных средств я вложил в развитие бизнеса своей семьи, который спустя уже несколько лет составил достойную конкуренцию теперь уже бывшему монополисту. К тому времени кризис закончился, но я проработал еще десять лет у барона и только после этого решил, что пора бы уже и отдохнуть. Я купил островок в Тихом океане, так что теперь ничто не мешает моему покою, бережно охраняемому близкими и небольшим штатом прислуги. Я прожил замечательную жизнь, и дай вам Бог, чтобы на вашу судьбу выпала хоть сотая доля того, что довелось пережить и испытать мне.