Литература

В силу своего авторства и крайнего нежелания кого-то повергнуть в шок, считаю своим долгом предупредить, что все написанное ниже не предназначается для детских глазок, нежных женских ушек, а так же лиц с психическими расстройствами нервной системы или же с сердечными заболеваниями. Благодарю за понимание.

Горчил Огурец

В юности, я, как и все студенты, мало ел и очень много пил, что по началу приводило меня к унитазу, ну а после... После я уже нормировал свой организм, и блевать мне не хотелось. Я шнырял по Арбату, напиваясь разнообразными напитками, выкуривая косяк за косяком, и мечтал о всесильной и могучей любви, но никто из особей женского пола не обращал на мое пьяное я никакого внимание. Этот факт находил обиду в туалете, задыхаясь и дроча на кафельные стены, восстанавливая в памяти сцену из недавно просмотренного порнофильма, где беспощадно ебали какую-то девицу, она истошно вопила, когда ей в жопу проникал огромный черный пенис потного афро-американца, а во влагалище вставляли толстую канитель с круглым наконечником. Кончал обычно сразу, и шел, пошатываясь, спать. Сны снились некрасочные... Порой что-то с элементами эксгумации домашних животных, далее размякшие экскременты колхозно-затравленных существ, далее останки замученного смешливыми детьми, орлика... И все в таком духе, по принципу Фрейда - сексуальное подростковое неудовлетворение. Ебался я мало, зато мыслей было хоть отбавляй. Я кормился в то время Борхесом и ранним Коэльо, слыл начитанным пидрилой и скучнейшим недорослем, а все оттого, что женщины не принимали меня и не давали мне того, что я временами требовал от них. Согласитесь, нелегко дрочить и не чувствовать женского живота под своим животом, кончать в бесконечную глубину унитаза, а не в узкую сжимающуюся щель, которая полностью заглатывает член, выпуская его лишь на секунду, чтобы отдышаться.

Вот как-то утром, я проснулся вместе с недобрым февральским снежком, уличным термометром с ртутным плевком на -15 по Цельсию, и сладковатой примесью во рту, после вчерашней попойки у Макса. Я встал, закинулся парой колес цитрамона, сделал несколько неполноценных глотков огуречного рассола, сожрал сморщенную холодную сосиску из холодильника, и как следует опорожнившись, вылетел на волю, словно сраная птица Эйх из скучных джунглей. Встречался со своим приятелем, которого повелось звать Говном, из- за дурной привычки выдирать из жопы полипы прямо с волосами, и мусолить в руках, и мы шли в пивняк похмеляться жидким тухловатым пивком. Если у нас по какой-либо причине не имелось наличных, мы звонили разнообразным мутным личностям, и под разными предлогами выпрашивали деньги в долг. Некоторые дурачки шли у нас на поводу, мол, под проценты дать денег до завтра. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю они не видели своих денег, им приходилось всего лишь забыть о них, так как мы с Говном не работали, и отдавать долги нам было нечем. Иногда я воровал деньги у родителей, за что получал неплохую трепку от батька, но как говорится - хочешь жить умей вертеться. Я вертелся колесом, и часто меня выбрасывало на обочину с разбитой челюстью или сломанным носом. У Говна не было предков, он жил с бабкой, которая если чем-то и обламывала его, так это постоянным нытьем по поводу пропажи очередного пласта галаперидола или цикладола. Мы любили закатиться...

Мусоля в пивняке кружку с мутным пивом Говно как-то спросил меня, сколько мне надо для полного счастья. Я помешкался. В глазах появилось очень много нулей, но потом я вспомнил, что в этом мирке существуют и другие, более интересные вещи, и переспросил, что он имеет ввиду. Говно не отличался особой глобальностью, и произнес: - Я имею в виду денег, чувак! Что еще тебе сможет помочь кроме них?! Думал я недолго, ответил почти сразу: - Ровно столько, сколько мне и не снилось, а снилось мне до хуя. Говно перекатился на одно полужопие и опять стал ковырять в своей промежности, привлекая взгляды синих людей. Ему было все равно, что о нем могут подумать. Он был Говном.

Ближе к полудню мы уже были в попу пьяными, но недогон брал свое и мы решали, где еще мутить бабок. Бабки находились либо у какой-нибудь бляди, которой хотелось поскорее от нас отвязаться, либо у очередного лошка, который свято верил в нашу с ним дружбу, либо у несчастного прохожего, которого мы долго и беспощадно лупили ногами по голове, одновременно шаря по карманам. Последнее нам нравилось больше всего. Не было той горчинки унижения, которая колола в глазах кредиторов. Тут мы были короли - просили нас, и только мы могли что-то изменить в судьбе жертвы, либо сломать ему оставшиеся невредимости, либо оставить лежать с миром. Последнее случалось редко.

Вечера мы как обычно не помнили, так как к тому времени либо спали на какой-нибудь загаженной хате, среди бомжей и наркоманов, либо задрачивались по приведенной выше схеме, резво и лихо, словно хуй в ладонь. Утро же приходило своей однообразностью и спонтанностью. Ничего нового и не могло происходить, ведь мы не хотели что-либо менять. Перемены в нашей жизни могли придти либо с закрытием на 5 лет по нескольким статьям УК РФ, либо с тяжелым камнем над нами, и скромной датой 1979-1996. Нам не нравилось ни то ни другое, поэтому перемен мы не ждали, а если и приходили нам в голову подобные мысли, то мы их ловко отметали гранеными стеклышками и пластмассовыми пластинками.

Была в нашей жизни еще одна деталь - ее звали Lada. Если бы выпитое за всю жизнь так не испоганило бы ее внешности, то ее можно бы было назвать красавицей, но синька взяла свое. Синюшная опухлость лица, неряшливые формы, мутные глаза - все жаждало вина. Когда нам было невтерпеж, когда хуи натягивали трусы, а мысли утыкались только в дырки, мы шли к ней. Поили ее вином, сами изрядно напивались и потом по очереди залезали на ее развалистое тело. Ее дыра была столь велика, что я предпочитал ее иметь в жопу, а Говно одновременно с хером засовывал в нее палец, чтобы было уже. Она часто засыпала под нами. Нам было все равно. Однажды, на поводу у хуя мы вновь оказались у нее, но тетя - Lada 2 поведала нам о скоропостижной смерти племянницы, и худощаво прикрыли за своими словами дверь - ее было, кому ебать и поить, мы были не нужны.

С тех пор в нашем районе участились случаи изнасилований, так как терять нам было нечего. Мы шли на все и на всех, ибо нас не смущал ни возраст, ни внешний вид - хуй ровесников не ищет и красоту не зрит. Однажды поймали девчонку лет 14. Затащили ее за гаражи, стащили трусы и поебали по очереди. Дело было ночью, и так как кричать она не могла из-за труснякового кляпа во рту, нам никто не помешал. На следующий день мы узнали из новостей, что на месте нашей оргии обнаружен труп девочки Машеньки X, избитой и изнасилованной приезжими кавказцами из Северной Осетии. Ведется следствие. Говно долго смеялся по этому поводу, я не пытался его успокоить, ему надо было придти в себя после пережитого шока - он никогда до этого не смывал кровь с рук, а я уже давно к тому времени переступил черту жизни и смерти. Мне не привыкать.

Наступил и черед любви духовной, я устал от насилия, устал от заумных книжек (в сознании Говна никак не укладывался мой образ циника, насильника и убийцы вмещающий читающего "умные" книжки философа) - наступил черед ЛЮБВИ НЕЗЕМНОЙ.

ЛЮБОВЬ НЕЗЕМНАЯ

Ее звали Ларочка. Господь наградил ее прелестной красотой, как говорится не от мира сего, но навеки вечные запретил говорить и слышать, скорее всего, дабы уберечь от грязи словесной. Я долго следил за ней, сидел на лавочке возле ее подъезда, ловил аромат ее девственного тела, когда она проходила мимо... Моя любовь к ней была так сильна, что я не мог даже дрочить на ее образ, так как считал что тем самым унижу ее прелестный образ в своей душе, лишу ее астральной невинности, так и не успев прикоснуться. Однажды я решился подойти к ней, долго мечтал по ночам как это будет, ведь она не слышала и не могла заговорить со мной, поэтому словесные разводы отметались мною сразу. И вот я подошел к ней, она возвращалась из школы для глухонемых, что на проспекте, и аккуратно, чтобы не напугать взял из ее рук маленький серенький ранец. Она не испугалась меня, а наоборот улыбнулась, разжала пальчики и я тот час превратился в поэта. Горы бумаги со стихами, поэмами, рассказами... За время нашего знакомства я даже начал писать роман, закончить который я, наверное, не смогу теперь никогда, да и надо ли...? Мы часто гуляли с ней в парке, она никогда не спешила домой, ей было приятно со мной и спокойно, а мне с ней. Мы смотрели друг другу в глаза, держались за руки и без слов понимали чего хотим - мы хотели быть вместе. Однажды я не дождался ее у школы, где обычно проводил каждое утро. Тогда, наконец, решился и зашел к ней домой. Дверь открыл толстый уродливый мужик с явно негативным выражением лица. С отвращением оглядел меня и сказал, словно плюнул - в она больнице. Не успел я спросить адрес, как дверь обрубила мои намерения. На этом я надолго потерял свою жизнь. Мы стали снова пить с Говном, насилуя и убивая, грабя и унижая. Я перестал писать, перестал читать, я стал жить своей "нормальной" мутной жизнью, ни на минутку, тем не менее, не забывая о ней. Каждое утро, с похмелья, я трясся возле школы и ждал, что, наконец, выйдет она, и я вновь обрету спокойствие и трезвость. Но она не выходила, и все мои надежды рушились и сливались с бухлом и расплывчатой фигурой Говна.

Вскоре ко мне в разум пришла белая горячка. Закружила, слегка напугала страшным криком, и я проснулся в дурдоме. Видимо я так сильно надоел своим родителям, что они решили "подлечить" меня таким образом. Месяц меня кололи аминазином, потом отпустили, как говорится с Богом - я "вылечился".

Я снова принялся кровожадно бухать, и каждое утро ждал ЕЕ возле, ставшей мне уже ненавистной, школы. Через неделю после выписки я узнал следующее: толстый отвратительный тип, будучи ее отчимом, грубо изнасиловал ее и избил, тем самым подарив Ларочке внутреннее кровотечение и перелом позвоночника. Она умерла не сразу. Ее сестра при встрече со мной, рассказывала, что перед смертью моя лапочка что-то прохрипела, и как она поняла, это что-то было моим именем. Толстого ублюдка закрыли на 12 лет, и я очень сожалел об этом, потому как хотел крови. Много его паршивой жирной крови... И я дал себе клятву, что дождусь его выхода, если конечно его не запидарасят на зоне до смерти, я в сознании буду отрезать ему хуй по кусочкам, посыпать солью, засовывать все это в жопу, а потом грубо, на его глазах, поимею его мать, и отдам ее Говну, который закончит сеанс взорвавшейся бутылкой в ее поганой пизде, из которой появился на свет гадкий разъебай. Я обломался, так как его мать давно была на том свете, а толстый ублюдок повесился на третий день пребывания в крестах.

Во мне явно назревал взрыв, и я хотел, чтобы он произошел в самом людном месте, чтобы в эпицентре оказались и старые и малые. Я жаждал крови... Возбуждался лишь од одной мысли как куски моей плоти размажут все к чертям, разорвут сотни несчастных детей, их матерей... всех всех всех!!! Я был зол. Теперь Говно просто потрясался моей дикости при наших с ним вылазках на удовлетворение похмельного синдрома или сексуальных забот. После полового акта я вспарывал жертвам влагалища опасной бритвой, заставлял приходить в себя и резал резал резал... Отбирая у несчастных деньги, я бил так, чтобы наверняка, навсегда, на стопудово... Что я только не делал, дабы перекрыть кислород боли и невыносимому одиночеству. Все тщетно. Боль успокаивалась на время, по утрам она вновь давала о себе знать очередным потоком прямо в сердце. Я уже желал, чтобы меня убили родственники пострадавших, дали пожизненный срок правильные судьи, в конце концов, чтобы меня самого растерзали так же, как и я терзал. Но нет. Мои молитвы не были услышаны. Да и как Господь мог слышать меня? Ведь я был для него глухонемым ублюдком, который выполнял чью-то абсолютно не ЕГО волю.

Как-то я подсел на героин. Скорее всего, он ждал меня все время, скрывался в закоулках обосранной души и в нужный момент всплыл горячим приливом прямо в сердце. Я стал чаще воровать деньги у родителей, продавал вещи, брал дозу в долг, стал даже наебывать Говно, который подсел вместе со мной, точнее я его подсадил, ведь одному погрязать в болото было непривычно. Настал момент, когда родаки все же нашли в себе силы и выгнали меня ко всем чертям из дома. Я был этому только рад. Свобода обняла меня и понесла вдоль и поперек, наполнила тем самым всего меня, за что я какое-то время был благодарен ей. Все же где герик там и передоз. Меня он подкараулил в подъезде Говнова дома, где я по неосторожности, или, скорее всего от жадности накормил свои вены через чур щедро. Потом опять были белые халаты, крик ментов, чуть слышный плач матери, уносящийся вдаль вдаль вдаль...

Вполне вероятно, что именно так и могла бы закончится моя жизнь, а с ней и вся эта история, но нет. Такая мразь как я не уходит незаметно. Либо это, как и вышеупомянутый взрыв, либо... Либо Уверование, Раскаяние и Прощение... Ну... Не расслабляйтесь! Хуй вам дети мои! Говно не тонет не в воде ни в крови, а я хоть и не Говно, но и не пища - меня хавать - дристать неделю.

Короче дело к ночи, и какой-то время я перестал употреблять белый. Возможно, я просто устал от него и никоим образом не подумайте многоуважаемые, что я перессал. Я конечно ссу, как и всякий нормальный организм, но только не от страха, так как бояться я разучился при рождении - уж очень ловко и беспощадно меня выдернули оттуда, куда я и стремился после всю свою жизнь. Родаки приняли блудного сынишку обратно в люльку, простили ему все каки, подтерли жопку и стали дальше радоваться жизни, словно все сон все сон все сон. Я усердно принялся читать разного рода литературу, где люди умели любить, не могли уничтожать живое и много ели. Поступил в физико-математический институт, стал прилежным учеником и все свои страдания засунул поглубже, ведь все что было, того нет и никогда уже не будет, а все похожее, что и возможно произойдет в будущем, то всего на всего dejavu.

Однажды с моими новыми друзьями (Говно перестал со мной общаться, так как посчитал общение неинтересным и уничтожающим его собственное я) мы скинулись деньгами, и пошли на шашлычок. Было много водки, травы и девок, на которых у нас у всех были бооооольшие планы. Разожгли костер, выпили, покушали, дернули планца, пощупали сиськи - и тут во мне что-то щелкнуло. Я вспомнил ощущение взрыва, агонию предвзятости и не откровенности в этих пьяненьких хитрых глазках. Животные инстинкты казалось, берут верх надо мной, и я не в силах их удержать. Я выпил еще, покурил еще травы, но ожидаемый глушняк не обнаружил себя и... и я взорвался. Кости, зубы, мясо - разлетелось в разные стороны, тяжело ранив окружающих. Кого-то убило сразу, кто-то долго и мучительно пытался звать на помощь, но помощь подоспела лишь на следующее утро...

Что дальше? Ну а дальше темнота, мои хорошие, темнота и пустое разоблачение того, кого уже с вами нет, то есть меня. Менты конечно славно поработали. Пьяный ублюдок, к тому же бывший наркоман (дети не употребляйте наркотики - вас разорвет точно так же) в определенный момент потерял над собой контроль и ... Далее сводка из криминальных новостей. Количество погибших уточняется... Смешно? И я хохочу! Меня и тогда разрывало от смеха, от всей этой лажовой опустошенности и наигранности, мизантропии и одолевшего сумасшествия. К черту вас и меня... и меня к черту. Если и существует в этом мирке справедливость отнимите у писателей перо, порвите струны на гитарах музыкантов, насрите на новоиспеченные холсты - так как все срань и бред, и в конечном итоге, так или иначе, погрязнет в дерьме и самоудовлетворенности. Такова участь всего, что еще способно ползать, летать и прыгать - потонуть в своих заморочках, которые никто из нас никогда до конца не разгадает. Да и что гадать? Разве способен даже самый продвинутый психиатр вывернуть душу и очистить ее от преобладающего поноса? Вы пожимаете плечами... Я тоже не в курсе. Надо спросить у него... Да, кстати, чуть не забыл, через полчаса мне нужно быть у него, мне неволено опаздывать. К тому же, пожалуй, прихвачу свое открове, так или иначе оно доставит ему удовольствие, а когда он доволен мной, то выписывает много интересных колесиков, которые мы с Говном с удовольствием хаваем на двоих. И еще, что здесь правда, а что вымысел - вопрос летарический, скорее всего все правда и все одновременно пиздеж, ибо никогда никто не может быть до конца уверенным в чьей-либо правоте, ведь о плохом нас еще с детства умоляли не думать. Зачем забивать себе голову дурным? Думай о хорошем и все будет хорошо, а все гадости пусть горят синим пламенем на улицах, за гаражами, в чьих-то душах, насилуются, убиваются, грабятся ... Это все чужие проблемы, это ни к чему. Не забивай голову, спи спокойно.

e.kuznecov 2003 (june)