Литература

Был обычный серый день. Все небо заволокли тучи. Холодный ветер ласкал сухую траву. Я вышел из подъезда, поправил шапку и с грустью наблюдал мартовский пейзаж. Решил зайти за Ванькой. Ванька жил в том же доме, что и я, только в крайнем подъезде. Я шел, а мокрый снег хлюпал под ногами. Остановился. Забрал в руку горстку белого вещества. Снег был холодный и очень липкий; в вышине кружила стая ворон. Я бросил снежок в стену. Он гулко шлепнулся об бетонную панель, оставив белый след.

В подъезде было темно. Я поднялся на пятый этаж, нажал на пластмассовую кнопку. Неприятно тренькнул звонок. Открыл отец Ванька. Взъерошенный инженер в толстых очках. Он все время паял телевизор, и от него сильно пахло канифолью.

- Здравствуйте, Ваню позовите, пожалуйста, - быстро отчеканил я заученную фразу.

Отец улыбнулся, поправил очки.

- Вань, к тебе пришли.

Через секунду прибежал Ванек.

- Пошли гулять.

- Да я не поел еще…

- Пойдем, ладно тебе.

Ванек задумался.

- Ладно, я сейчас. Только, если мама отпустит. Ты пройди пока.

В квартире у Ванька была тесная прихожая, заваленная железками и разными радиоплатами. А еще у него над зеркалом висела странная алюминиевая штука с надписью «Томск». Чуть вдали, на кухне, раздавался надрывной Ванькин голос, заглушающий назидательные интонации матери.

Наконец, он прибежал ко мне, радостно улыбаясь.

- Отпустили, - сказал Ванек и начал впопыхах одеваться.

- Но только на два часа! И шарф не забудь одеть!

- Да, мам!

Ванек кое-как нахлобучил шапку, мы выбежали из квартиры.

- Что делать будем? – спросил он меня, шмыгнув носом.

- У меня есть спички, можно пойти за дом и пускать кораблики.

- Здорово, Андрюх! Пойдем.

За домом все время происходило что-нибудь интересное. Там можно было прятаться, играя в войнушку, летом у нас был шалаш, за домом водились приведения и росли удобные ветки для рогаток. Еще там было жечь сухую траву и пускать кораблики по весне.

Я вслушивался в журчание воды. Мы еще не смеялись над глаголом «кончить» и даже не догадывались о двусмысленном значении слова «трава». Мы были обыкновенными детьми, смотревшими по телевизору ту японскую дрянь, которую заливало в наши головы руководство телеканалов. Мы дразнили девчонок, всячески смеялись над ними. Понятие «любовь» было чем-то постыдным, неприличным. Помню, как долго плакал, когда мне призналась в своих чувствах одна моя одноклассница. Я боялся, что надо мной будут смеяться.

Я достал коробок, протянул Ваньку спички. Мы сели на корточки перед ручьем.

- Раз! Два! Три!

Спички плыли по воде, уносимые течением, кувыркаясь и застревая. А мы радовались и бежали за ними. Рано или поздно спички терялись, но нас это не сильно расстраивало, в запасе был целый коробок.

- Смотри! – воскликнул вдруг Ванька. Я уставился в ту сторону, куда он указывал.

На снегу лежало что-то черное, овальное. Оно контрастно выделялось на белом фоне. Причем не своим цветом. Здесь было что-то глубже. То, что укалывало сердце при взгляде на предмет.

Я не сразу понял, что это крот, и оторопело продолжал стоять чуть вдалеке, наблюдая, как Ваня шевелит палкой животное. Оно было мертвым.

В нескольких метрах от нашего двора ездили машины. Они привозили еду, которую покупали люди в обмен на бумажки с цифрами, чтобы машины могли ездить дальше. Круговорот этот продолжался бесконечно. Облака, ветер, деревья, птицы. Все двигалось и воспроизводило какие-то звуки: шелестело, пело, грохотало. А крот. Крот, словно был выкинут из мира и лежал неподвижно на мокром снегу. Я присел на корточки, пересиливая себя посмотрел на крота.

- Давай похороним его.

Ванек ничего не отвечал. Я поднял глаза вверх. Он стоял удивленный, хлопая веками, молча кивал головой.

- У тебя ящики есть дома какие-нибудь?

- Ну… сейчас сбегаю, посмотрю. Вроде мать вчера туфли купила.

Оставшись один, я принялся представлять себе, что делал этот крот раньше. Как он рыл ходы под землей, ел червяков и насекомых. Он жил…

Прибежал запыхавшийся Ванька, в руках он держал коробку из-под обуви.

- Слушай, а кроты, они слепые?

- Не знаю. Наверно, да. Обычно в мультиках у них все время такие темные очки, помнишь?

«Значит, он никогда не видел свет», - подумал я, на душе стало горько.

Я взял животное в руки, переложил в коробку.

- Представляешь, какого это – всю жизнь быть слепым.

- Наверно, не очень прикольно, - тихо произнес Ваня.

Мы помолчали.

- Похороним его рядом с шалашом.

Мерзлая земля плохо давалась нашим пластмассовым лопаткам. Мы спрятали коробку в кустах. Ваньке было пора домой.

- Ты не расстраивайся, Андрюх, - успокаивал он меня, стоя у подъездной двери. – Их ведь много, кротов…

Я кивнул..

- Ладно, пока. Сейчас мультики скоро начнутся.

Я пришел домой. Разделся, включил телевизор. Шли новости. Показывали людей. Они громко кричали и рушили памятники. А другой, лысый дядька с жирной кляксой на голове, не умолкая, трещал в микрофон на трибуне.

Я выключил телевизор, так и не дождавшись мультфильмов. Открыл чулан. Мое внимание привлекала алюминиевая чеканка, висевшая на стене. На ней были изображены два журавля. Я встал на колени, по-восточному сложил руки и долго «молился».

Следующий день был на удивление солнечным. Я вышел во двор с увеличительным стеклышком, нашел небольшую дощечку и, забравшись на лестницу, начал выжигать. Глаза слезились от яркого солнца. Затем я спрыгнул вниз, пошел за дом. Не дойдя двух метров до шалаша, я встал как вкопанный. Вороны перевернули коробку и склевывали крота. Плача, я разогнал мерзких птиц, посмотрел под ноги. В распотрошенном состоянии крот был ужасен. Я стоял так и продолжал плакать, не зная как поступить. Мне было жалко животное, и в тоже время противно к нему прикасаться. Противоречивое чувство билось в груди. Я огляделся вокруг. Солнце многократно отражалось в окнах домов, радостно щебетали птицы, природа просыпалась после долгой зимы; каждая лучинка, каждая веточка дышала весной...

Я занес ногу и с силой раздавил крота.