А стало быть, с чего все началось. Пили мы в пабе берлинском немецкое пиво. Вкусное такое пиво, значит, с креветками и сухим рисом. Макаем в миланский соус – на самом деле вполне себе аджика, тока выпендрились немцы, чтобы итальяшек зазвать – макаем, значит, и обсуждаем предстоящий матч. Буффон крутится где-то рядом, щиплет меня за задницу. Вдруг подползает снизу пьяный Трезеге, снимает с меня штаны под лавкой и начинает сосать. Я в шоке. Я в ауте. Бартез подошел, похлопал по плечу: «Оуу… сэ лё мине, жэ не ла пасисьон, оревуа», - подмигнул мне и подсел к Буффону. А Матерацци - нет бы оттащить подлого согрупника. Вдруг приобнял меня и как начал поглаживать по спине, да тонкими своими итальянскими пальцами залезать мне под шорты. У меня аж дух перехватило, и я нечаянно кончил. Трезеге сплюнул, пробурчал: «Мы так не договаривались», и переместился к Матерацци. Тот охнул, жарко задышал и закатил глаза, не переставая гладить меня чуть ниже спины. Я зачем-то положил ему свою руку на задницу. Я вообще-то не гей, не подумайте, дорогие фанаты, просто люблю класть руки на мужские задницы, трогать мальчиков где не следует и смотреть на попки голкиперов с обратной стороны ворот, когда они отражают пенальти. Вот и сейчас я поглядывал на сухонькую костлявую попочку Бартеза, а рукой поглаживал Матерацци ягодицы, уже залезая пальчиками в трусики и дотрагиваясь до нежной шоколадной кожи молодого итальянца. Матерацци шумно вздохнул и кончил Трезеге в рот. В этот момент вбежал Коштинью и заорал: «Пидарасы, пидарасы». Мы переполошились, я встал по стойке смирно, Матерацци оперативно оттирал сперму на штанах, Трезеге сделал вид, что он рыгает, а оба вратаря выдернули руки из-под столов и густо покраснели. Тут я осмелел, и спрашиваю: «Где ты здесь видишь пидаров?» Коштинью захлебнулся в словах, затем отдышался, вытер сопливый нос, высморкался и уже членораздельно произнес: «Пидары поймали Доминэка и ебут его на Сенатской площади». Мы ринулись вон. Раймон Доминэк вертелся как на углях, а два жирных актива приходовали его на глазах возбужденных фанатов. Те орали, делали ставки на количество фрикций и конечное время игры. Мы подбежали, и стали с радостью взирать на тренера – кажется, он уже начал получать удовольствие. Глаза его поднялись к небу, а губы чуть слышно шептали Марсельезу. И мы запели: «Алёйн зэнфанс, де ла Патри-и-и-ие, лйё жур де лё… э тарив!» . Contre nous de la tyrannie L"etendard sanglant est leve L"etendard sanglant est leve Entendez vous dans les campagnes Mugir ces feroces soldats Ils viennent jusque dans vos bras, Egorger vos fils, vos compagnes . Под звуки гимна мы разглядели одного из насильников – он был до ужаса похож на Марчелло Липпи. Вот жопа. На матче я отомстил за тренера и двинул этому проходимцу, Матерацци, когда он мне крикнул: «Теперь твой тренер – тоже пидар!». Пошли нах, мармазаетки итальянские, еще моего любимого тренера обижать. Я может, хранил его девственность для себя… |
проголосовавшие
комментарии к тексту:
