Литература

На мне была одета клетчатая рубашка, когда я шел на работу. На ней не должно было произойти ничего нового и интересного. Такого и не произошло. В пору приходились клетки дорожке, другие бы назвали ее тропинкой, по которой я шел, почти бежал, вымощенная подобием естественного кафеля плитами полметра-на-полметра. Под моим бегом тянулись тоннели метро и водопровода, вперемешку с электричеством это дает жителям неоспоримое преимущество перед жителями деревень, которые вынуждены ходить для нужд в домик полметра-на-полметра, сколоченный на скорую руку и перемещаемый, когда яма с отходами человеческой сущности наполниться и будет отдавать нелицеприятным душком. В городе все доставляется мгновенно и сейчас и городской житель не сталкивается с переполненной ямой. И в этом много спорного. Так я шел и бежал. В последнее время я пристрастился прослушивать джазовые мелодии. Они поднимают мне настроение и заставляют воспринимать ее, говоря о музыке и его, подразумевая мир как наркотик с единовременным приемом дозированного вещества. И так я шел. Когда мне попадался бордюр, то я своеобразно как в мюзиклах, делал незамысловатое движение ногами, на что со стороны можно было подумать, что у меня что-то не в порядке с позвоночником.

В метро я стоял, ухватившись за поручень и прислушиваясь к звукам, раздающимся у меня в наушниках, так как когда электричка набирает ход, то расслышать что-либо было практически не возможно. За стеклом, на котором расклеены рекламные листовки, говорящие обо всем, от пагубности курения до существования союза матерей всей земли, трубы и серые стены перемешивались с джазовыми композициями. И я подумал о двух вещах. Представляя всех матерей мира объединенных тем, что они матери, которые готовы отстаивать своих детей, а так же любящие цветы и при первой встрече с мужьями и сохранившаяся эта привычка на долгие годы, потом и до, потому что и ей матери наполняли дома, садики и кувшины этими приятными растениями, я вспомнил, что Дюк продолжать сочинять свои композиции, не переставая в транспорте и кафе, так рассказывалось в фильме, так говорил и он сам в том же самом фильме, упоминая, что как только он клал голову на подушку, то тут же слышал музыку, которую я слушаю стоя и без подушки в вагоне метро. На каждой остановке я покачиваюсь.

В детстве мне очень хотелось запечатлеть множество труб, когда всматриваешься в стекло на двери, на которой так же написано «Не прислоняться». Мы тогда ездили с классом на театральную постановку «Акселерат», которая пролетела перед моими глазами со скоростью наполнения отходной кучи. Большей частью я смотрел на девочек и не оценивал сюжет и игру актеров. Единственное что меня осталось в памяти это стаканы с кока-колой, которые наполнили вагон метро по пути обратно. В тот самый момент я и пытался разглядеть стены, проносящиеся в визге электрического поезда.

Мне было уютно и интересно следить за меняющейся гармонией джазовой композиции. Она приглашала присоединиться, что мой мозг и делал как благоразумная лошадка на соревнованиях смущенных пород. С другой стороны стоял я и люди, от которых пахло чесноком с духами. Так же стоял не известный молодой человек, который тоже слушал какую-то музыку. Он вышел, освободив мне проход, а ему уступил место мужчина в костюме, а я пропустил и позволил выйти девушке и девушке. Мы как тетрис продвигались в дверь.

На эскалаторе, поднимаясь на поверхность, я представил, что метрополитен скушал меня на одной станции, где я садился и вывел на свет в растущую яму с отходами здесь. На удивление тепло и светло оказалось на поверхности. Кругом были дома и машины. Ближе стоящий дом закрыли на снос или на ремонт как подумал я, что не видать под боком шавермы и магазина с разноцветными дисками.

Я шел по улице, выплясывая в потоке людей. Неумолимые туристы проснулись и стояли в ожидании экскурсионного автобуса, от которого веяло теплом и непонятными слоганами счастья и доступности путешествий в их компании.

А теперь я сижу на работе и вырезаю отверткой на листке бумаги, формата A4, греческую галеру с веслами*. Из-за недостаточно большого опыта такого занятия у меня не получается много, как например вырезать всю команду такого корабля, детально изобразив, их снаряжение и рулевого, а так же большой барабан из чистой слоновьей кожи для поддержания ритма движения судна. О том, что это греческая галера я решил из-за характерных весел, которые так и размывают гладь. Поставь его на воду, и он сорвется захватывать близлежащие территории.

Я достаю красную кружку с котами и бросаю в нее пакетик чая. А пока я буду ходить за кипятком, в моем сознании произойдет настройка на реальность, в которой я нахожусь сейчас, и столовая этажом выше останется для меня недосягаемым местом.

Чайник закипел, и я подошел к нему первый. За мной подплыли еще сотрудницы моего отдела, которым я, испытывая воздействия воспитания, налил воды в стаканы за спасибо. Они тут же разошлись по своим местам и принялись поглощать сладкое. Мне хотелось кушать, но и это оставалось далеко от меня, как и столовая. Я наклоняюсь над клавиатурой и печатаю. Ко мне больше никто не обращается, да и вообще последнее время я на вольных хлебах. Я это связываю с продолжающимся отпуском начальника.

Представить, что за окном находиться другой город или далекое будущее мне не трудно, так как воздух в помещении спертый, и у меня возникает ощущение банки с тщательно распределенными комнатками. Чай остывает.

Я наклонился, чтобы разглядеть галеру и подумал, что те, кто будет рассматривать этот рисунок, в последующем скажут, что это бригантина британского флота, ведущая отчаянное сражение с пиратами. Об этом будут судить по полоскам, которые на самом деле задумывались как весла и таковыми являются.

В помещении разговаривают про заповедники и океан. Чай горячий.

Эллингтон молча покоится в сумке справа от моего кресла, но он же продолжает звучать на недосягаемом уровне человеческого восприятия.

Я корчусь, потягивая руками, у меня немного кружится голова. Предстоит пройтись по коридорам этого мира в туалет. Путь мой пролегает через простые покрытия офисных помещений под неяркий свет, встроенный в потолок ламп. Звук саксофонов продолжает звучать, но его не слышат стеноподобные, думающие о своем, мужчины и женщины, перемещающиеся в пространстве, как объекты горных массивов.

Свет падает равномерно, где нахожусь я. Тучи за окнами оказались не плотнее глянцевой бумаги, и солнце, следуя по тем же коридорам, что и я, в городских постройках находит лазейки поля для гольфа, попорченного семьей кротов. Им тепло и приятно как от автобуса с толстыми непрозрачными окнами, туристам, но будущее не оставляет им шанса на развитие, ведь и за абонемент уплачено.

Отвертка, как и любой другой инструмент творческого человека, позволяет выразить свои эмоции и фантазии и считать ее лишь инструментом вкручивания и выкручивания я не берусь. И прошу еще раз обратить внимание, что нарисованная ей гравюра является греческой галерой при всем моем уважении к Британии. Оно преследовала меня долгое время, когда я еще учился в учебных заведениях определенных для каждого выращиваемого ребенка. Что скрывается за этими толстыми веслами? За ними скрывается вода. А если кричали: «Сушить… !», то их поднимали вверх и за ними скрывалось солнце, все так же продолжающее спустя долгое время блуждать по коридорам офисных помещений.

Радостная новость. Холодной воды нет, и я могу уйти пораньше. Дома меня ожидают кабачковые оладьи, квас.

*- http://www.ljplus.ru/img/e/m/embryonov/Grecheskaya-galera.jpg - рисунок греческой галеры.