Литература

URA BARU:

«ТОЙОТЫ» ДЛЯ ИДИЕТОВ

В Японии только три хороших вещи — японские деньги, японские женщины и японские машины. Остальное дерьмо. И дерьма много. Дерьмо — дома: они маленькие, и вместо пола солома. Дерьмо — леса: они непроходимые и все находятся в горах. Дерьмо — японский язык, он звучит так же пискляво, как таиландский, плюс еще эти долбаные японские поклоны. И низкорослое дерьмо — японские мужики. Но японки... Это шедевр японской культуры. Моя подруга ежедневно, когда я уже заснул, снимает с меня носки и делает мне минет. На втором месте после японского минета идут японские машины.

Мне звонит родственник из Москвы и просит купить ему «Тойоту». Говорит, что деньги пришлет в долларах. Я иду в хоум-центр «Конан», покупаю цифровую камеру и отправляю родственнику. Родственник присылает мне свое фото с моей матерью. «Хорошо, черт...» — думаю я и отвечаю и-мейлом: «Доставка машины до ближайшего российского порта Восточного будет стоить 700 долларов.» И я получаю ответный и-мейл: «700 долларов уже включают цену самой машины?»

Вы там думаете, что я хожу здесь в галстуке и стригу золото с деревьев. Чик — сто грамм, еще чик — еще двести. Или нет: это робот в галстуке стрижет золото, а я манипулирую роботом, сидя за плоским монитором. Под столом же мне отсасывает гейша. Я возвращаю на экран мою мать, потом нажимаю «Риплай ту сендер» и набираю: «Включают. И для меня 700 долларов — мелочь.» Я пошлю вам «Тойоту». Чтобы вы поняли, кто из нас с вами победитель.

Город Тойота — пригород Нагои. Именно оттуда ведет свою историю автофирма. Сейчас головной офис «Тойоты» и Центр разработок находятся в Токио, а в Тойоте остались только один из заводов, и один из аукционов.

Нагоя — большой промышленный поселок между Осакой и Токио. Живущие в пригороде Череповца часто рвут когти, чтобы получить череповецкую прописку. Трахнув в задницу вялых череповчан и прорвавшись в Череповец, они быстро соображают, что попали из деревни только в село. Они разводятся с череповчанками и с их младенцами и рвут в Москву. Они излучают огромную энергию. Так было и с деревенской семейкой по фамилии Тойода — «хорошее рисовое поле». В «Москве», в «головном офисе» мистер Тойода стал называть себя мистером Тойота. Так же как новые москвичи Ивано-о-вы становятся Ива-а-новыми.

Объясняю технологию производства «Тойотой» доброкачественных машин. В городе «Тойота» все устроено технологически безошибочно.

Во-первых, имя города: город был переименован в честь машины. Не какая-нибудь мура «тихий холм» Шизуока и не Хамаматсу, паршивые «пляжные сосны», а — стойки в сборе, рулевая рейка и бампер. И — вперед. Далее: в городе Тойота нет ни одного дилерского магазина ни «Ниссана», ни «Хонды». И здесь сгноят любого тойотовца, захотевшего прокатиться на этой херне. И у Тойоты есть жизненный стиль: подруга моей подруги вышла замуж в Тойоту за технолога — теперь она каждый четверг ходит стричь сад вокруг дома главного технолога.

«Тойота» производит автомобили на пятерке заводов в разных районах Японии. Машины собираются на конвейере, но не роботами продвинутой Японии, а ее социально дефективными. А кто еще, как даун, будет стоять на конвейере? Социально дефективны престарелые, матери, особенно одиночки, и китайцы с корейцами. Толстожопые скоты, сидящие в офисах «Тойоты», думают о тех, кто мудохается у конвейера, что «у них нет образования» и что «они привыкли». Бизнес здесь состоит в следующем: дефективные работают хуже нормальных на десять процентов, но платить им можно меньше на тридцать. И дефективных всегда много. Один получает гавеную работу, а трое других ждут, когда он на ней окончательно заебется.

«Тойота» хотела бы нанимать еще и гастарбайтеров. Им можно платить три иены, которые в странах гастарбайтеров будут тремя миллионами. Но «Тойота» боится шоп-лифтинга в заводских поселках. Шоп-лифтинг — это когда сибиряки пиздят из японского магазина колбасу и свой любимый вонючий чеснок.

То, что русские любят «Тойоты», заслуживает всяческого одобрения. «Тойоты» уже давно покорили мир. Филиппинские рыбаки уже двадцать лет не ловят рыбы. Они днем отплывают на своих баркасах со снастями для лова, а ночью причаливают каждый с контрабандной «Тойотой». Японские суда со старыми, но на ходу «Тойотами» каботажат в нейтральных водах близ Филиппин круглосуточно. В государстве Бангла-Деш спрашивают не «Какая у вас машина?», а «Какая у вас «Королла»?» На языке Лаоса слово «машина» будет «тойота». А «машины», согласно лаитянской грамматике, будет — «тойота-тойота».

Сам я не езжу на «Тойотах». Я не говорю, что моя «Хонда» лучше, просто меня затрахало происхождение из тех, кто ездит на «Тойотах». Мой дед был директором совхоза, а папа — советским замминистра. Будь я того же происхождения пусть даже австралийцем преклонных годов, я бы сейчас катался как сыр в масле. Я бы сейчас вел семинар в колледже. Я вешал бы студенткам лапшу на уши о бруклинской нью-вэйв Поле Остере. Несовершеннолетним японкам с торчащими сосками. А они выстраивались бы в очередь, чтобы вложить эти соски мне в ладони и чтобы поскорее отсосать у носителя самого хорошего языка. А так, со своим происхождением из вас, эти руки херачат не бутоны-соски, а дерьмо-колеса. В десятитонник «Гига» и часто эл-ти восемь двадцать пять на шестнадцать.

«Тойоту» для русского нет смысла покупать в дорогом магазине дилера «Тойоты». Вы все равно не знаете, чем дилер отличается от недилера, от автомагазинов второго и третьего сортов. Ваши японские машины — это японская утиль. Если вы говорите «классная машина», то это значит, что она классная только по сравнению с другой утилью, которую вы там у себя видите. У вас неоткуда взяться взгляду «над». Когда долго находишься в сортире, то перестаешь чувствовать, что там воняет, и наоборот — начинаешь разбираться в разных запахах разного гавна.

Набраться знаний о машинах для вас я еду в порт Тояму. В Тояму приходит много русских судов с древесиной. В Тояме же японцы связывают этот русский лес и топят его для своих грядущих поколений. Перед этим они считают и перемеряют бревна с ваших судов поштучно, поэтому суда стоят долго. Поэтому в районе порта, рассудил я, должна идти продажа русским японского мусора, включая автомобильный.

В Тояме вдоль порта и моря проходит трасса номер восемь, байпас. То есть дубль трассы номер восемь, позволяющий не ехать через центр Тоямы. Вдоль байпаса номер восемь наяривает на детских велосипедах команда брюхатых. Я вспоминаю о медведях в цирке. Я еду в правильном направлении. Подтверждая, что они русские, каждый второй велосипедист одет в русскую национальную одежду — в костюм «Адидас». Каждый первый в итальянской куртке из вьетнамской кожи.

Итак: японцы — лучшие из монголов, русские — худшие из европейцев. Мой сын получится высшим монголом, низшим европейцем. Смешались в кучу кони, люди... И непонятно, кто здесь кони. Я решил, что мы с его матерью квиты.

Адидасовцы приезжают к месту назначения. Я еще раз их осматриваю. Даже если скручивать ваших пятерых в одного, то новые не будут лучше, а будут только херовей. Я еще раз прихожу к выводу, что все вы— пидоры, один я — д"Артаньян.

По обе стороны байпаса стоят грязные машины. Перед машинами стоят щиты с кириллическими буквами: «Алам Моторс», «Мирза Машина», «Годар Бест Моторз», «Нельзя откручивать кнопки с магнитофонов». Владельцы магазинов тоже грязные и херовые. Они паки. Такая банановая республика с банановыми покупателями.

У японцев не идет бизнес с русскими. Объяснение этого содержится в японском анекдоте. Японец за границей встречает японца и говорит: «Вот поговорил с соотечественником, и сразу сердце успокоилось.» Русский встречает за границей русского и говорит: «Вот поговорил с соотечественником, и сразу сердце заныло. Как бы он чего у меня не спер.»

Президентом банановой республики мне кажется Годар. Я припарковываю свою «Хонду» у магазина Годара, перекрыв вход. Надо сбивать с ног первым и потом сразу же отделывать до конца. Я начинаю разговор на хорошем английском.

«Я — Брад. Работаю в Сити Банке. Я оставил немного денег вчера на велотреке. Срочно продаю свои пять автомобилей. Предлагаю вашей автофирме приобрести.»

Я называю марки пяти машин и называю цены, заведомо завышенные. Так я узнаю, что у вас почем.

««Маркушник» или «Лаврентий»?» — спросил Годар по-русски.

Я соображаю, что Годар не понял и что он хочет продать мне или «Марк», или «Лорел». Своими наименованиями вы обосрете что угодно. «Музыкальный центр», «звуковая дорожка», теперь этот «маркушник».

«Мое имя — Брад, я итальянец, — на медленном английском начинаю я, — я работаю в...»

«Не пришей к пизде рукав,» — говорит Годар по-русски и подытоживает на том же языке: «Бери или пойди.»

Я решаю пойти.

В конце бананового анклава я вижу неуделанные машины. Ни грязи, ни мятых бамперов. И фасад магазина уставлен флагштоками с яркими вымпелами. Я подъезжаю. Между хорошими цветами морской волны и красного галстука стоит кусок фанеры: «Русский! Входа нет!». Это уже не анклав, это Япония. Я опять должен пойти.

Не так легко уехать с русского байпаса. Меня догоняет и останавливает патрульная машина. Полиция решила узнать, не спер ли я эту тьюнинговую «Хонду». Один из пидоров подходит к моему окну, другой стоит у левой двери, держась за яйца. До развитого капитализма у японской полиции была там кобура. Я подозреваю их в педерастии, потому что они всегда в комфортабельных местах и всегда вдвоем. Я не люблю японскую полицию. Моя логика здесь такова: полиция — это государство, государство — это порядок, порядок — это работа. Работа для меня — это работа нежелательных иностранцев, грязные и мокрые яйца, порванная брюшина и боль над жопой. Короче, японское государство хочет затрахать меня до смерти. Оно мой смертный враг. Оказывается, что «Хонду» я не спер.

На нервной почве у меня расстраивается желудок. Я иду в сортир бензоколонки. Когда я подтираю себе зад, кусок дерьма падает мне в ладонь. Я уезжаю из Тоямы с ненавистью ко всему, что выше метра.

Теперь я скажу вам, ради чего вы рвете когти, позоритесь и продаете душу монголу. Во-первых, у «Тойот» нет стиля. «Тойоты» — это не машины, а имитации. Как и все японское кроме натто, вонючей национальной еды из гнилых бобов. Японское чудо началось с 1960 года, а до этого японезы питались именно так, как я говорю. «Алтезза» — это подделка под «ТриЭм» фирмы «БМВ», «МаркДва» — это липовый «Марк» серии «Марков» фирмы «Линкольн». И так далее. Во-вторых, у «Тойот» нет места для нормальных ног. У монголоидов туловище — длинное, а ноги — короткие, и соответственно под рулем «Тойоты» — место только для их культей. Поэтому «Тойоты» популярны не в европейской части, а в Сибири — районе полукровок, близком к Улан-Уде.

В-третьих, из-за своей нищеты вы сдвинулись на «прочности «Тойот»». Вы считаете легендой японского автомобилестроения «Короллу» AЕ-91 — это уебище не сломаешь. Презервативы Баковского резинового завода тоже были толщиной в 5 миллиметров.

И названия «Тойот» тоже дешевка. «Краун», «Королла», «Корона» вообще значат одно и то же. «Тойота» называет свои машины — «Хайес» /«Высокий Туз»/ и «Хайлакс» /«Высокий Люкс»/. Короче: вы надели на сиденья ажурные чехлы?

Использовать японские слова для названий машин «Тойота» не может. Назови «Тойота» новый седан — «Кимико», а новый универсал — «Сачико», и никто не станет покупать такую деревенщину. Здесь та же история, что с «Панасоником», по-настоящему «Матсушитой», или с японками Линдой и Мери-Жанн в японском роке. Японезы изо всех сил хотят забыть, что в их стране морды как в Бурятии.

Дальше я еду покупать «Тойоту» по своему родному району Явата, где я и работаю, и живу. Сейчас Явата — район автомобильных скрап-ярдов, тысячу лет назад Явата была болотом, а в промежутке между одним и другим на этой херовой земле жили бураку — японские «опущенные», низшее сословие, дворняги. Они жили за хорошо охраняемым забором и били скот. Сейчас забор снесли, но бураки-потомки с такими же мордами, как у бураку-отцов, делают то же, что делали отцы, только не со скотом, а с машинами. Японцы-демократы много разоряются об аффирмативных акциях. Но из современной продукции морды бураку хорошо смотрятся только с металлоломом.

Кроме самих бураку, в Явате колупаются шриланкийцы с бангладешцами, а также херовые европейцы. Например: если на каком-нибудь межконтинентальном конкурсе Европу будет представлять Минск, то зрители просто обалдеют.

Команда недоделанных японцев продает часть автомусора команде недоделанных иностранцев. Иногда бывает, что мусор недоделанным белорусам продают не сами недоделанные японцы, а шри-ланкийцы. Если так, то это зятья недоделанных японцев. Зятья еще не привыкли жить по японским стандартам, поэтому у них все дешевле.

«Извините, наша компания не занимаемся «Тойотами»,» — говорит мне Мисхаф, босс компании из одного человека. Мисхаф занимается «Ниссанами». Мисхаф скупает «Ниссаны Санни» производства первых двух кварталов того года, когда была смена модели, ставит на эти «Ниссаны» фары и бампера третьего и четвертого кварталов и впаривает полученное своим единоверцам за последнюю модель. В пятницу около мечети после общей молитвы, пока те еще расслаблены. Эти же «Ниссаны» выстроены на его территории как полк, построение свиньей.

«Да, это выглядит точно как «Ниссаны»,» — говорю я.

«Извините, извините, извините» — говорит Мисхаф.

Мисхаф косит вежливостью под японца, чтоб его бампера не вызывали подозрений. Этот ублюдок в два раза выше меня и с кулаками как его фары.

«Я ищу тоже с хорошими бамперами и тоже херовую, но «Тойоту»,» — я впрыгиваю в свою «Хонду». Жизнь это одни нервы. Как ни посмотришь вокруг, обязательно есть кто-нибудь, кто может сожрать тебя не поперхнувшись.

У Хакима, кроме большого кодового замка на воротах, все по минимуму. Его рост, его вес, его земля и дела тоже. Когда я подъезжаю, он складывает в грузовик колеса с алюминиевыми дисками. Это последнее, что есть на его земле. Алюминий принимается как металлолом по 5 долларов за диск. В конце Хакким домкратит свою табуретку «Лепо» и бросает в грузовик собственные колеса тоже. Из «Тойоты» на его участке валяется только пара гнутых эмблем. Его кодовый замок наверняка с кодом 0-1-0-1.

Такова тенденция развитых экономик: низкие цены предполагают узкий ассортимент.

Я набираю «Рамблер» и «таможенные пошлины». Появляется девушка с сиськами и в трусах — трехцветном флаге, и дальневосточный порт Ванино. Ваничи сообщают, что на иномарки старше семи лет таможенный налог удваивается. Вы хотите продавать свою «Ладу-Ниву». В Новой Зеландии о «Ниве» говорят, что обогреватель заднего стекла у нее сделан, чтобы рукам не было холодно ее толкать. «Вашу портянку...» — думаю я. Вы что, всерьез думаете «Каждая держава должна иметь свое автомобилестроение!»? В Доминиканской Республике тоже так думают и в Санто-Доминго тоже производят автомобили — а именно «Рока» и «Эскода Фелисиа». Кроме меня, коллеги доминиканцев-гастарбайтеров, о «Роке» никто из не-доминиканцев не слыхал.

Красотку «Карину» я покупаю у недоделанного из японцев, Ямады. Третья по распространенности в Японии фамилия. Что-то вроде Сидорова после Сузуки и Танаки. Возможно, охрана лагеря порола его прадеда как сидорову козу, — отсюда фамилия. Ямада поворачивается ко мне обрубленным затылком, ссыт на угол своей земли, называет цену «Карины», застегивает ширинку, протягивает руку. Я тут же сажусь за руль и увожу «Карину». Так что все ваши иномарки в моче гамадрилов.

3500 долларов, и еще столько же за транспортировку и на налог ваничам. И 1000 на стерео с иквалайзером, или «Каррозериа», или «Алпайн», — чтобы вы стопроцентно усвоили, кто д"Артаньян.

Я беру калькулятор и считаю, сколько за эту «Карину» мне надо захерачить колес в грузовики. Яйца в масле, жопа в мыле. Калькулятор зашкаливает. Плюс к тому я редко когда выпиваю стакан вина или банку пива. Я только вкалываю и отсыпаюсь. И я редко вижу женские улыбки, и я лет пять не слышал, чтобы кто-нибудь пел или напевал. Только один раз, когда мы грузили трейлер в ливень, я слышал от приамурского гастарбайтера трудовую запевку: «Дождик, дождик отпусти — дай трейлеру подрасти!»

На пути от Владивостока до Москвы стоит Урал. Уральские мальчики изуродовали мою «Карину». Они забросали ее камнями, своими долбаными уральскими самоцветами. Я не вышел победителем на этот раз. Но я чувствую внутри себя стержень. Скорее всего это — ствол гавна в прямой кишке, но именно он и нужен, чтобы выиграть в вашей вонючей игре.