Литература

Короли города

Глава 1 Солдаты районов

- Сбо-рры!!!

Рев сотни молодых глоток у пятачка света среди темноты. Жители пятиэтажек поблизости спешно задергивают шторы.

Сборы города N – обычное увеселительное молодежное мероприятие. Район собирается в условном месте и идет на район, стенка на стенку. Жители самого сильного района – короли. Короли города.

Место Сборов молодежи нашего района расположено у памятника одной мотострелковой дивизии, освободителям города от немецких захватчиков. Это группа оловянных солдат, которые зачем-то приварены спинами к верхушке высокого чугунного барельефа и болтаются в воздухе. Солдаты маршируют в пустоту.

Население города N называет памятник «Шаг в бездну».

- Пацаны! – перед нами в ядовито-желтом фонарей пьяно покачивается наш «водила», долговязый Фара.

Ему за двадцатник, и он Дед. Сегодня он поведет нас в бой.

- Пацаны! – качается Фара все энергичнее, - седня - фартовый день. Седня мы идем мочить охамевших Жуков. Бейтесь, как черти, и мы сделаем всех…

Фара презрительно плюет под ноги, выражая этим крайнюю степень презрения к нашим геополитическим противникам.

Наш район называется Ломоноха – его главная улица зовется в честь Михайлы Ломоносова. Здесь находится несколько стратегически важных винных магазинов, качалка и два бара. Кроме того, к Ломонохе примыкает район Голливуд, где водятся самые красивые девчонки округи. Еще у нас свои Ямайка и Аляска, а на улице Привокзальной стоит огромный жилой дом Пентагон.

Чем меньше город, тем больше он кичится.

Когда-то жители Ломонохи были королями города. Вечером они могли безнаказанно гулять по всем районам, ходить на любые дискотеки – хочешь, в технарь на Коммуну, хочешь – в парк к Центровым, а хочешь – в городской ДК во владении жуков (ближайший микрорайон - Жуковка). Жуков еще называют «баги» – пустил кто-то подкованный в английском языке.

Шло время, и Ломоноха обнаглела, обленилась и, как и любая большая империя, стала дряхлеть. Старые легендарные «водилы» Ломонохи отошли от дел, а новые, видно, не родились. И революция не заставила себя долго ждать. Жуковщина объединилась с центровыми, к ним, наконец, примкнула маленькая, но гордая улица Полевая. Ломоноху обложили с севера и юга, ломонох гоняли в центре, на Жуковщине, а улица Полевая заключила союз с Пентагоном и отрезала пути на вокзал.

И вот мы сидим своими джинсовыми задами на холодных мраморных плитах памятника, а перед нами танцует Фара, стараясь пробудить в зашуганной Ломонохе былой боевой дух. Нас здесь около сотни, для многих эти Сборы – первые в жизни.

Например, для меня, Димана с несклоняемой кличкой Ха, Валеры по кличке Павел (от фамилии Пашков) и длинного шепелявого Витьки Шифера (вторая кличка – Заратуштра – появилась, когда он пытался проповедовать нам учение Ницше).

Мы уже выпили для храбрости, но сидим молча и настороженно.

- Пацаны, орем еще для тех, кто не в курсах! – командует Фара.

- Сбо-рры! – ревем мы. Сегодня мы идем отбивать у багов городской ДК. По данным нашей разведки, их там сейчас около пятидесяти.

- Сеча будет жесткой, - вещает Фара, - но, главное, - не ссыте. Кого покалечат – в больницы будем ходить навещать!

К нему подходит другой дед, и они начинают о чем-то негромко совещаться. Среди собравшихся по кругу гуляет бутылка «Пшеничной». Я глотаю «из горла» и передаю бутылку Ха.

- По ходу, Фара ссыт больше всех, - негромко говорит мне Ха.

Он обладает критическим мышлением, которого меня природа лишила начисто - зато у Ха этого добра на двоих. Я уверен, что скоро Диман станет великим журналистом. Мы все скоро станем великими – нам уже по пятнадцать лет.

- Айда, пацаны! – командует Фара.

Ночь вспарывает топот сотни молодых ног. Мы выдвигаемся. Мы идем по широкой пустой трассе в центр, не в ногу, но плечом к плечу. Мы непобедимы.

У меня ползет холодок по спине и расправляются плечи.

- Ло-мо-но-ха! – кричит Фара.

- ЛО-МО-НО-ХА!!!- подхватываем мы.

- В ритмичном выкрике и топоте боевой группы читается ее прародительская, животная основа, - то ли рассуждает, то ли цитирует кого-то Шифер, - через ритмический шум к воинам по бессознательному каналу приходит ощущение силы в единстве. А у их противников – сжимается очко.

Умник хренов…

- Так делают обезьяны в джунглях – ревут всем стадом для наведения ужаса на врага. Они круглый день орут там - вместо птиц, - продолжает Шифер, абсолютно не проникаясь кайфом текущего момента, - кстати, я слышал, жуки дерутся колами. Нам бы колы тоже не помешали…

Честные Сборы давно стали мифом. Сейчас районы дерутся чем только можно и особенно – тем, чем нельзя. Кастеты, шипованные перчатки, колы – жерди от заборов – в дело идет все. О времена, о нравы…

Вот только Фара то ли забыл, то ли вовсе не ведал о жуковских колах.

Случайные прохожие жмутся к стенам низких домов. Ночной инстинкт боязни людей, собравшихся группой более трех человек, здесь работает безотказно.

А вот и поворот к ДК.

- Стой! – командует наш водила. Мы останавливаемся и топчемся на месте. Фара посылает одного из нас на разведку.

Гонец возвращается моментально.

- Они…это…уже там…, - бормочет он.- Пошли! – ревет Фара.

Мы заворачиваем за угол.

- Кабздец…, - выражает Валера по кличке Павел всеобщее мнение. За поворотом нас давно ждут. Жуки выстроились перед нами в стройную цепь. Здоровенные бойцы первой линии сжимают в руках колы. Увидев наши дрогнувшие ряды, баги мерно стучат своим оружием об асфальт. Грум-гррум-гррум.

Мы с надеждой смотрим на водилу Ломонохи. Он молча переминается с ноги на ногу. Обезьяны каменных джунглей в растерянности.

- Смятение войск в бою равносильно поражению, - хрипло бормочет хренов умник рядом со мной.

- Эй, мудаки! – приветливо окликает нас водила жуков, небольшого роста крепыш с круглой головой.

Фара молчит. Как и до нас, до него постепенно доходит, что Жуковщины здесь не пятьдесят человек, а раза в три больше.

- Подстава… - шепчутся в рядах радом со мной.

И в это время из темного бокового переулка в наш правый фланг с гиканьем и матами врезается жуковская засада. Они бьют на скорости, поэтому многие ломонохи падают на асфальт, у кого-то трещат куртки. Мне врезал кто-то слева – и тут же кто-то справа, а я лишь вяло и растерянно махнул рукой куда-то во тьму. Все смешалось. Передовая цепь жуков рванулась на нас в лобовую атаку.

Фара побежал первым. Нырнул куда-то в темноту к городскому парку. За ним побежал арьегард Ломонохи, а потом и основные силы. Тех, кто пытался сопротивляться, валили с ног и добивали колами.

- Держись, не падай! – крикнул мне Ха. У него по лбу из-под волос бежала струйка крови. Я повернулся к нему и тут же получил удар сзади вражеской штакетиной по голове, почуяв, что удар пришелся вскользь.

- Валим отсюда! – заорал Ха, пытаясь освободиться от какого-то навалившегося бритого жирдяя. Я пнул того сзади между ног, и он, взвизгнув, осел. На мое ухо обрушился кулак, больше похожий на молот. Жук слева врезал по многострадальным почкам. Под градом ударов мы вырвались из общей свалки.

- Где Шифер и Паша? – пробулькал я кровью на бегу.

- Они раньше свалили, - ответил Ха, задыхаясь, - уходим огородами через роддом. По прямой бесполезно.

- Держи тех двоих! – заорали нам в спину. Я оглянулся и тут же пожалел об этом. За нами топали ботинками штук двадцать багов. Если не больше.

- Там узкая тропка, а все остальное перегорожено «колючкой», - объясняет мне Ха на бегу, - в темноте незаметно. Эти козлы там не разминутся. А ты беги за мной.

«А если жуки обо всем в курсе?» - зловеще прыгало у меня в голове, когда мы нырнули в спасительную темноту у неосвещенного здания…

Жуки были не в курсе. Через пару секунд за нами послышались стоны и горестный мат обманутых врагов. Шум погони утих.

Мы выбежали на освещенную улицу Ломоносова и остановились отдышаться.

Ха обернулся в сторону ДК, сложил руки у рта рупором и гаркнул:

- Пошли в жопу!

С вражеской стороны донеслись смертельные проклятия и сомнительные обещания вступить с нами в половую связь.

Мы улыбаемся друг друг разбитыми ртами. В темноте кровь выглядит черной.

- Это надо обмыть! – с чувством говорит Ха. Мы умываемся у уличной колонки и идем к круглосуточному окошку универсама за пивом.

- И все равно, какой-то бред, - говорит Ха, усаживаясь на лавочке во дворе моего дома и делая долгожданный большой глоток холодного, - «Сборы», блин… туфта голимая.

- Это оттого, что делать здесь больше нечего, - говорю я, - драки и дискотеки. Отучимся – пойдем работать. Отработаем свое - и умрем.

Ха неопределенно хмыкает.

- Ты когда-нибудь прислушивался, как в городском автобусе остановки объявляют? – спрашиваю я. – Первая остановка называется «Вокзал», потом – «Детский сад», дальше «Школа», «ПТУ», «Швейная фабрика». А две последние…

- Да помню, - мрачно перебивает меня Ха, - «Больница», а потом – «Кладбище».

- Во-во, - многозначительно говорю я.

- А ты, случаем, не узнал того жирного, которому по яйцам дал? – вдруг спрашивает Ха.

- Неа. Все бритые жирдяи сзади одинаковы. Наверно…

- Это Виталик Чернышов. Помнишь, который до второго класса у нас в школе учился.

Он стихотворение здоровское на 8 марта сочинил, перед классом его рассказывал, помнишь? Правда, я только теперь понимаю, что стихи талантливые. Во втором классе еще не втыкаешь в поэтическое творчество.

- А-а, - говорю, - наконец-то ты въехал в поэзию второклассника.

- Да пошел ты…Кстати, придумал, как Зойку Песенко поздравить… ну, и остальных тоже? – я подумал, что Ха сейчас должен покраснеть в темноте. - Мы ж у нее с классом 8 марта отмечать будем.

Вот черт, чуть не забыл, что завтра – женский день. Все дела, дела…

- Можно взять по гитаре и чего-нибудь залабать, - предлагает Ха.

- Заметано, - говорю я, и мы чокаемся зелеными бутылками. За женщин, не вставая.

***

Глава 2

Рождение Эгрегора

У каждого из нас имеется персональная синяя фишка – каждый житель города N по пьяни косорезит по-своему. Это что-то вроде визитной карточки. В городе, где все бедное и одинаковое, где месяцами задерживают зарплату, но среди гордых горожан не приживается торговля обносками, именуемая «секонд хенд», остается выделяться индивидуальностью своей личности. Поговорку «Хороший понт – дороже денег» придумали у нас.

На «визитке» упившегося Шифера написано «допился до инопланетян» - по пьяни он уничтожает замаскированных среди нас зеленых человечков. Бросается с кулаками на собутыльников, как ненормальный.

Допившийся до шиферовских пришельцев Ха шествует на кухню и пытается прикурить сигарету от струи из-под крана, но пока безуспешно.

В негромком Валере-Павле синь будит неистового Казанову и открывает гейзеры красноречия. Пьяный я, по сообщениям очевидцев - банальная синяя обезьяна. Если точнее – орангутанг.

В общем, в гостях у Зойки, чьи родители куда-то опрометчиво уехали на пару дней, мы стараемся не налегать на спиртное.

Но у нас ничего не получается.

Поэтому в ее квартире на кухонном столе толпятся бутылки и тарелки с неопознанной снедью, щедро сдобренной задушенными сигаретными бычками. Венчает натюрморт неожиданный хрустальный бокал из серванта Зойкиных родителей – в него старательно втиснута женская туфля и залита неведомой бурой жидкостью.

Кого-то выворачивает наизнанку в туалете. В большой комнате под танцевальные ритмы из двухкассетника шатаются пьяные гости. Вареные джинсы от вьетнамцев и лосины вместе с «Доктором Албаном» давно почили в Лете. Наши девчонки в длинных юбках-миди и пестрых кофточках, парни – в клетчатых шерстяных рубахах и широченных джинсах-«трубах». Тихий модник Валера-Павел умудрился где-то оторвать «трубы» раритетного зеленого цвета, заставив скрежетать зубами от зависти весь местный бомонд.

На диване под ковром с неизменным оленем наш одноклассник Колян жарко обнимает Анечку. Она – местная «медсестренка» и никогда не откажет страждущему. У нее влажные, ласковые, вечноголодные глаза и худое нервное тело. Еще одна нетрезвая парочка уединилась в соседней комнате.

Оказывается, в туалете выворачивает меня. Очнувшись, я поднимаюсь с колен и, стараясь не смотреть на содеянное, смываю все в утробу белого брата. В «зале» на столе пьяный Ха уже исполняет Танец Огня.

Из второй комнаты выходит разрумянившаяся парочка. Лица их торжественны и печальны. Я беру стакан и сажусь неподалеку от Коляна и Анечки.

- Трахни меня, - бормочет Анечка Коляну, - трахни… пожалуйста…

Колян, лениво опрокинув в себя рюмку, молча берет ее под руку и тащит в спальню.

Трахать нимфоманку – все равно, что грабить слепого.

Ха с грохотом падает со стола. На паласе его вырвало.

- Блевать – это прекрасно! – торжественно провозглашает Ха, стоя на четвереньках.

Кто-то из гостей уже громко и пьяно ссорится.

Древним самураям гарантом безопасности служила вежливость, сегодняшним нам – показная злость. Злым быть легче – таких обходят стороной. Но стоит ли искать легких путей? Так говорил Заратуштра.

- …Я вчера по пьяни блевал дальше, чем видел! – восторженно сообщает нам бритый одноклассник Костян.

- …Я вчера в такой махач встрял! – вторит Костяну бритый Борян.

Хотя, может, и наоборот: Костян рассказывал про махач, а Борян – как блевал.

Я их иногда путаю.

- Пойдем на балкон, покурим, - предлагает пошатывающийся Шифер и многозначительно показывает глазами на свой нагрудный карман. Там уже все туго забито в папиросы.

За нами с Ха идет Павел. Папироса проходит по кругу в молчании.

Ха, наконец, не выдерживает.

- Достали! – и сплевывает вниз во двор.

- Ты чего? – смотрит на него Шифер.

- Одно и то же, - Ха опять зло сплевывает, - всегда одно и то же! Разговоры одинаковые, музло одинаковое, прически… джинсовые куртки - и те – одинаковые! Что за город такой!

- Думаешь, где-то не так? – говорит Шифер. - Не так! Где-то – не так! – с вызовом глядит на нас Ха. – ДОЛЖНО БЫТЬ НЕ ТАК. Потому что иначе - труба…

Он замолкает и смотрит вниз. Внизу вечереет тихий двор, между деревьями натянуты веревки, на них сушится белье. На лавочках у подъездов лузгают сплетни бабушки. Неспешно, словно во сне, переваливается толстая женщина с хозяйственной сумкой. Медленный женский голос из окна зовет Витю домой кушать. Из форточек доносится жизнерадостный голос ведущего передачи «Поле чудес».

Все это Ха категорически не устраивает.

- А мне кажется, все от человека зависит, - проповедует Шифер на выдохе, - обыкновенного на свете не существует. Существует только лень познавать окружающее. Научиться видеть. Просто открыть глаза… И Космос можно увидеть через любую форточку.

- Все зависит от окружения, - упирается Ха, - если ты так не считаешь, то и матерей здесь всю жизнь с нашими быками. Смотри в свою форточку…Устроишься на завод, женишься… Трико, рыбалка, телевизор… Ты что, не видишь, что здесь – здесь никому ничего не надо?Все довольны тем, что есть. Лишь бы не было войны…

- А что ты предлагаешь? – спрашивает Паша.

- Не знаю, - говорит сквозь зубы Ха, - если б я сам знал, что… Я только знаю, что все – не так. Этого что, мало?

Мы помолчали.

- Хотя, есть одна идея, - говорит Ха, - завтра в технаре – дискотека. В честь 8 марта…

- Ты хочешь сказать, у тебя табло резиновое? – интересуется рассудительный Паша.

- Я купил баллончик с краской, - продолжает Ха, - есть одно черное дело…

С балкона мы выходим изрядно повеселевшие. Все набесились и отдыхают под немецких «Скорпионов». Ха берет гитару и рассеянно пытается подыгрывать «Скорпам» - «Холидей».

- «Скорпионс» отдыхают, - вежливо говорит Зойка и пытается шутить, - и чего вы с Саньком тормозите. Устроились бы к ним играть…

- Да мы с Саньком круче можем, - с достоинством отвечает Ха, - скажи, Санек?

Я важно говорю «ага» - мы с Ха уже полгода назад научились брать гитарное «барэ».

- А что, собрали бы свою команду, играли бы РОК, - ехидничает Зойка, - Павлика взяли бы на бас…

- Ха? – медленно говорю я, вдруг живо представив себе наше выступление, - а почему бы нет, а?

- А я, кстати, пионерским барабанщиком был! – вклинивается Шифер. – Я на ударниках мог бы постучать – легко!

Сцена на стадионе залита мистическим светом прожекторов. Мощный всепотрясающий аккорд…Я у микрофона со сверкающей черной гитарой… Шифер заставлен блестящей грудой барабанной установки. Ха исполняет искрометное гитарное соло. За сценой – лес рук, как в мечтах училки по литературе…

Эта картина заставляет меня вскочить с удобного кресла. Я прыгаю почти до потолка.

- Ч-черт, вот это идея!

- Встречайте! - объявляет Шифер, - на сцене группа…э-э-э…«Похитители тел», во! Или – «Кровавый скальпель»…

- «Кровавый Шифер», - подхватывает Валера-Павел.

- Группа – «Четыре трупа», - заявляю я.

- Помню, в нашей школе давным-давно какой-то самодеятельный ВИА выступал, - говорит Ха, которому тоже уже не сидится, - от них, наверное, какая-нибудь аппаратура должна остаться!

- В понедельник тряхнем завхоза! – резюмирует Павел-Валера. Он ухмыляется правым уголком рта, что означает высшую степень его душевного волнения.

- Слава сакральной женской мудрости! – кричит Шифер Зойке.

Я несусь в магнитофону и без спросу врубаю свою «Нирвану».

- Лоудап ерганс энд бри-инг френдс! – орем мы, сталкиваясь плечами и тряся несуществующими хаерами.

Идиоты…

- Идиоты, - констатирует Зойка Песенко, глядя на нас.

Однокашники неодобрительно и взросло покачивают головами.

- За рождение Эгрегора! – провозглашает Шифер, поднимая рюмку.

- Это что? – спрашиваю я.

- Это то, что позволит нам весело прожить остаток наших дней, - отвечает хренов умник.

**

Посреди ночи мы крадемся к технарю. На улицах – только мы и ветер. Ха сжимает в руке баллончик с краской.

Я поднимаю голову и вдыхаю в себя темное звездное небо.

- Посмотри, как блестят, - говорю я Шиферу.

- Чего? – он оборачивается ко мне.

- Брильянтовые дороги, - говорю я Шиферу.

- Да тихо ты, - отмахивается он, - как бы не запас никто…

Во дворе техникума безлюдно. Сторож наверняка уже спит в своей подсобке.

Наш баллончик шипит, как вредоносная змея. Покачивающийся на моих плечах Ха сосредоточен – он творит. Громадные корявые буквы на кирпичной стене появляются, словно гаденыши из ниоткуда. Павел, который Валера, невозмутимо закуривает.

- Поганая молодежь! – с удовлетворением хвалит нас вместе с собой Ха, спрыгивая на асфальт. Он отходит назад и художественно любуется своим творением.

- Готово? – спрашиваю я и, представляя, как вытянутся лица конкретных пацанов при виде сего шедевра, не могу удержаться от нервного смеха. – Если бы нас с этим сейчас застукали, оставалось бы лишь повеситься…

- Санек, заткнись! – недовольно шипит Шифер.

Мы уходим в ночь легко и стремительно, как ниндзя из гнусавых видеофильмов.

-Э, пацаны! – окликают нас за углом следующего квартала. Ниндзя настораживаются. К нам не спеша идет парень, не очень-то и здоровый.

- Закурить не будет? – говорит он нам.

Я по телевизору (в программе «До шестнадцати и старше») слышал, что хиппари и байкеры всегда делятся своим куревом.

Поэтому я останавливаюсь и протягиваю ему пачку. - А можно две? – с ухмылкой спрашивает парень. Я чувствую неладное – но поздно.

Нас уже пытаются обступить плотным кольцом невесть откуда взявшиеся крепкие ребята. Слева и справа подваливает по нескольку человек.

- Слышь, я тоже возьму, - сверкает модным золотым зубом в тусклом свете единственного фонаря какой-то квадратный парень.

Тянет руку за сигаретой и пытается вырвать у меня всю пачку. Любимая шутка нашего городка.

Потасовка неизбежна, и мы снова в мушкетерском меньшинстве.

- Слышь, харэ, - говорю я, пятясь назад. Краем глаза вижу, что Шифер тайком засовывает руку под свою джинсовую куртку, и вроде бы слышу негромкий «чирк» зажигалки.

- Чо ты сказал? – наступает на меня Золотой Зуб. В это время Шифер резко выбрасывает из-под полы куртки руку и кричит: - Валим, быстро!

Мы рвемся вперед и тут же за нашими спинами раздается оглушительное «БАБАХ!!!».

Под ногами дрожит земля, и я пытаюсь инстинктивно пригнуться. - Беги, дурак, - толкает меня Ха. И мы бежим. Опять бежим изо всех сил. - Что это было? – спрашиваю на бегу Шифера. - Небольшая петарда, - отвечает он мне, - так, на всякий случай прихватил… Догнать нас никто не пытается.

А на память реальным пацанам Жуковщины осталась торжественная черная надпись на белой стене их культового заведения:

ПЕДЕРАСТИЯ – ЭТО КРУТО!

Глава 3

Через тернии

- Ну дайте хоть поесть человеку, нах! – взмолился завхоз школы, снова увидев нашу четверку перед своим столом в школьной столовой. – Вы меня ДОСТАЛИ со своей аппаратурой!

- Еще – нет, - сказал Ха, глядя на него в упор.

На фоне нашего гробового молчания эти слова прозвучали зловеще.

Шифер утверждает, что наш Эгрегор – астральная идея будущей группы – уже родился, а это значит, все устроится само собой, нужно лишь усиленно верить.

Но школьный завхоз о законах тонких миров не имел ни малейшего представления и лег на нашем пути к искусству неодолимой тушей. Дело на пару перемен – открыть дверь на чердак и покопаться в хламе - лень школьного управдома превращала в сакральное действо.

Над завхозом черным вороном кружилась давно задуманная нами «темная».

- Мы получили добро от директора, - в сотый раз напомнил ему я сквозь зубы, - вы обязаны нам выдать инструменты. За «добром» директора мы бегали полмесяца, теперь еще этот… Завхоз невнятно выругался.

- Не оставят человека в покое, - сказал он и … неожиданно согласился, - ладно, пошли.

Он тяжело поднялся, вздохнул и с видом большого одолжения поплыл к выходу. Шифер радостно ткнул меня локтем в бок. Ха за спиной завхоза делал неприличные жесты, оскорбляющие достоинство школьного работника. Паша был спокоен и тверд, как Пентагон. Именно он целую неделю тащил нас на охоту на завхоза - даже когда нам казалось, что раскачать этого безответственного мамонта на поступок уже невозможно.

От скрежета железной двери чердака у меня заныли зубы.

- Забирайте, что найдете, нах, - сказал завхоз, обиженно раздув мясистые щеки. Мы нырнули в многообещающий сумрак.

На свет из паутины были извлечены:

- ритм-гитара «Урал»; - бас-гитара в форме большой нелепой скрипки;

- несколько барабанов, педаль с колотушкой для ударника;

- микрофонная стойка;

- одна старая колонка; - ламповый усилитель, один;

- шнуры.

- Ха, тут еще один барабан, пионерский! - крикнул Шифер.

- Забей, - распорядился Ха.

Мы спустили все хозяйство на первый этаж и под любопытными взглядами школьного населения потащили аппаратуру в каморку. Что за актовым залом.

Поставили. Посмотрели. Подключили.

- Фигасе, у бас-гитары всего четыре струны! – сообщил нам Паша, пытаясь соорудить на грифе бас-гитары аккорд «ля-минор». – Как на ней боем-то играть?

- Тебе и четырех струн достаточно, - заметил Ха, с ужасом рассматривая своего уральского монстра с кокетливым фиолетовым «флажком», - черт, в этой гитаре килограмм десять…

Шифер возвышался над грудой разнокалиберных барабанов и чесал в затылке.

- И что мне с этим делать? – возведя очи, спросил он небеса.

Покровитель Начинающих Рок-Музыкантов безмолвствовал. Да и существует ли он вообще?

Для меня инструмента не нашлось. Поэтому я сказал: - По ходу, Паша, на твоей «басухе» еще Пол Маккартни играл.

И засмеялся.

Из подключенной колонки доносилась страшная какофония. Ха пытался взять пару аккордов на своей «Урале», аккорды пытался взять на басу Пола Маккартни и Павел.

В этом хаосе меня и осенило: - У меня в соседнем подъезде Серега Туз живет. Он меня на гитаре учил играть. Говорил, что раньше в группе лабал…

- Класс, тащи его сюда! – сказали хором мои товарищи.

В коридоре забился оглушительный школьный звонок. Мы отпихнули любопытных младшеклассников от двери каморки и пошли изучать никому не нужные синусы.

**

Задумчивый Серега Туз явился к нам после уроков второй смены. Посмотрел на груду нашего музыкального антиквариата, взлохматил пятерней свои длинные светлые волосы. Хмыкнул, но ничего не сказал. Расставил барабаны, как полагается.

- А где «рабочий»? – спросил он нас.

- Какой еще рабочий? Не надо нам никаких рабочих, – сказал я.

- «Рабочий» - это барабан, который дает звук «дыщ», - пояснил наш музыкальный эксперт, - басовый барабан дает «тум». Он и «рабочий» – основа ритм-секции: «тум»-«дыщ», «тум»-«дыщ». Без него ничего не получится.

- А как он выглядит? – спросил я, уже догадываясь. - Ну… такой… на пионерский немного похож.

Мы вчетвером уныло переглянулись. «Пионерский» барабан остался на чердаке…

Благородный Туз молвил:

- Не парьтесь. У меня дома как раз бесхозный «рабочий» валяется. Завтра принесу.

У Туза был хаер и гнутая серебряная серьга в левом ухе. Начинающим музыкантам Туз внушал уважение.

***

- Слушай, Санек, я тебя могу с мужиком свести, который электрогитару свою продает, хочешь? – спросил меня Туз на следующий день.

- И сколько стоит? – заранее расстроился я. - Он алкаш ужасный, может и на водку сменять.

И я пошел на преступление – залез дома в кладовку и похитил две бутылки «Брянской», припрятанные родителями для оплаты услуг местных сантехников…

Мы с Тузом поднялись на третий этаж «хрущовки» на Ломоносова. На звонок из квартиры выполз небритый мужик в тельняшке.

- Дядь Вась, это я, Сергей, - сказал Туз, - вот, человек хочет гитару у тебя купить.

Мужчина мутно уставился на меня. На его сорокалетнем лице слесаря ясно выступали набрякшие последствия недельного запоя.

- Хто там, Вась?

Судя по новой волне перегара, к нам вышел Дядь Васин собутыльник. Тоже небритый и в тельняшке, только ростом пониже. Вместе они походили на экипаж одного неспешно тонущего корабля.

- Чо надо, мужики? – сразу же рявкнул на нас собутыльник.

- Споконей, Федя, - одернул его Дядя Вася, - это - музыканты.

Мне показалось, что его хрип потеплел.

- А чо дадите, за гитару-то? – спросил продавец.

Я молча предъявил ему звякнувшее содержимое своего пакета. - «Брянская»! – обрадовался Федор, но тут же посуровел. – Три давай!

- Так…, - начал было я, но Туз дернул меня за рукав. Дядя Вася уже скрылся в недрах своей неуютной холостяцкой квартиры. Через минуту он вынес электрогитару, цветом под дерево, с изящными изгибами тела.

- Держи, - сказал он мне, но тут замешкался на секунду. Взял дрожащими с похмелья руками гитару – и я не поверил своим глазам. Его грубые пальцы без запинки пробежали стремительную гамму по всему узкому гитарному грифу, туда и обратно.

- Так-то! – вдруг улыбнулся он мне. – Держи. Он вздохнул и взял пакет с «Брянской». - А-а! – неожиданно махнул в пустоту рукой и сказал: - Пошли, Федя…

Собутыльник внимательно посмотрел на нас и захлопнул дверь.

***

Мы репетируем в школе через день. Туз научил нас простейшим правилам аранжировки, помогал «снимать» русскорокерские песни, потом мы уже самостоятельно разучили шлягеры «Нирваны», «Аэросмит», замахивались на «Дорз» и пытались играть «Металлику». Ха настоял на исключении русских динозавров из нашего репертуара.

- Когда я слышу очередной надрыв монстров русского рока, я недоумеваю, - говорит Ха, - что еще? У вас есть гитары, концерты, жены, машины и квартиры. Что еще вам нужно, чтобы перестать ныть о том, как плохо жить? И когда вы, наконец, сдохнете?

- Они лицемеры, - говорит Ха, - они пели нам о красоте бунта и о том, что спокойствие и богатство – это дерьмо. И кто они сейчас? Пивное брюхо, ожирение кошелька и неохотный выход на бис.

- Сколько раз встретишь ветерана русского рока, столько раз его и убей, - говорит Ха, - звезда рок-н-ролла должна умереть.

Теперь мы играли в команде. Среди старых колонок, шнуров и совковых гитар мы становились другими, гораздо лучше, чем были на самом деле. Сонный провинциальный день зазвучал и наполнился гитарным драйвом по самые облака. Мы порвали джинсы на коленях и растили хаера. И каждая трасса в городе N вела на широкий «хайвэй» среди каньонов под небом, свободным, как блюз, - туда, где на обочинах голосовали огромным грузовикам веселые хаератые люди с гитарными чехлами в руках. …

Будущие поклонники пытаются заглядывать в школьные окна, слухи о группе дошли и до самых красивых девочек школы – с нами кокетничает жгучая Марго из девятого «А» и сама Жанна Монтана из выпускного.

Гитары мы уносим домой на доработку, а, возвращаясь, вальяжно идем с инструментами по коридорам – Шифер кладет барабанные палочки в передний карман своих «труб», чтобы повиднее.

- Все это понты, - вздыхает на репетициях Туз, - нужно выступать, а для этого нужны свои песни. Нужен хит…

Глава 4Ты уехала, а я…

Я иду в центр к дому своей возлюбленной, и широкие листья каштанов приветливо кивают мне. Мой городок утопает в зелени – и как пахнет листва майской вечерней теплынью! Как кружит и ласкает ветерок густых синих сумерек маленького города! Если меня спросят, как пахнет первая любовь, я отвечу, не задумываясь.

У намеченной цели привычно настораживаюсь. Местные…Компания местных центровых собирается в детском садике неподалеку от дома Елены Прекрасной – как правило, режутся в карты на верандах с нарисованными зайчиками и лисичками.

Они меня не любят, но до сих пор почему-то не трогают, возможно, из-за моей наглости. Мимо садика я прохожу резвым спортивным шагом и с неестественно прямой спиной. И так уже полгода. К ее дому можно идти и в обход, но путь этот позорен и долог. Каждый раз я сжимаю зубы и следую мимо разноцветного штакетника, ожидая окрика типа… ну, вы знаете…

Да, вон они, курят на детской веранде. Смотрят, черти…Заворачивая за угол, я готов ко всему.

- Привет! – брюнетка с огромными черными глазищами, стоящая у подъезда, ослепительно улыбается. Мне. Мне!

- П-привет, - робею и заикаюсь я.

Если честно… если честно, я так и не поцеловал ее до сих пор. Даже за руку взять ни разу не посмел. Тормоз... Я познакомился с ней на платном курсе английского этой осенью – и весь английский отправился к дьяволу. Я слушал только ее, смотрел на нее одну. С курсов провожал ее домой – и скучная дорога через два замызганных двора превращалась в лунную дорожку под счастливыми звездами. Я рассказывал всевозможные истории и заикался от ее красоты.

- На озеро? – говорю я. Это наш любимый маршрут.

Она встряхивает тяжелыми черными волосами.

- Мне нужно кое-что тебе сказать.

- Здорово! – отвечаю беспечно, но от ее тона холодеет в груди.

Мы неспешно покидаем двор. Местных в такие минуты я предпочитаю не замечать. Во-первых, моя ошеломительная крутизна рядом с этой девушкой в комментариях не нуждается. Во-вторых, кавалера, который с дамой, в городе N не бьют никогда. Человека можно ударить чем угодно, а когда он упадет, желательно попинать его ногами и попрыгать в ботинках на его голове, но если парень с девушкой – он неуязвим. Закон улицы.

В темной глубине центрального озера горит одинокий фонарь у магазина, и мерцают звезды огромного провинциального неба. Тихо. Мы молча садимся на лавочку на берегу озера, неподалеку в темноте шепчут гигантские липы. Я достаю сигаретную пачку и пополняю список вечерних городских огоньков.

- Я уезжаю завтра, - вдруг говорит она.

- Куда? Я застываю, забывая про зажженную спичку в пальцах. - Ай, блин… - В Брянск, поступать в университет, - говорит она. Она старше меня на два года.

- На какой факультет? – тупо спрашиваю, будто это может поправить непоправимое.

- Поступлю на филологический, а там посмотрим.

Вечер обступает и наваливается, словно мягкая душная туша. Я курю большими затяжками.

- Ты после поступления вернешься?

- Нет, буду у тетки жить, она давно к себе зовет.

- А если не поступишь?

- Я все равно здесь не останусь. Достало… Город стариков…Обидно сидеть здесь, когда где-то идет настоящая жизнь…

Уехать отсюда мечтают почти все – кроме Шифера. Одни мечтают – другие уезжают. «Где-то» – это всегда лучше, чем «здесь».

- Если не поступлю, найду в Брянске работу.

В Брянске слишком много людей. Слишком много обеспеченных мужчин с серьезными намерениями.

- Можно… я буду писать тебе? – с трудом спрашиваю, глядя в сторону.

Она улыбается и смотрит на меня.

- Думаю, не стоит…

- Почему? – мой голос дрожит, как у обиженного ребенка.

- Ты классный… Ты очень классный, но… писать мне не надо…

Мы молчим. Минуту, другую…

- Проводи меня. Холодать начинает… Мы идем обратно. У подъезда она останавливается. Ее голос звучит в темноте:

- Спасибо тебе. За песни, за цветы…за стихи… Ты был мне, как свежий ветер… Может, ты и помог мне решиться уехать, все изменить. Поверить в то, что все может быть по-другому…

- Но я… - Ты тоже уедешь. Есть крылья – летай.

Она подходит ко мне близко-близко. Она целует меня в щеку. В первый и последний раз.

- Счастливо тебе.

За эти полгода она так и не назвала меня по имени. Что ж, теперь буду знать, что это означает. Я долго смотрю в тусклое желтое месиво света в подъезде, где растворился ее силуэт. В голове наконец-то появились нужные слова, которые нужно было сказать. Теперь их придется складывать в строчки.

***

- Это хит, - сказал Ха, когда последний аккорд моего душераздирающего произведения «Без тебя» погас в спертом воздухе нашей музыкальной каморки.

- В середине можно кайфовую солягу забацать, - важно заметил наш профи Туз, присутствовавший на всех репетициях.

- Пробуем! - крикнул Шифер и, рисуясь, дал счет барабанными палочками, - раз, два, три…

Дверь нашей каморки распахнулась. К нам пожаловали старшеклассники.

- Ну здарова, музыканты, бля, - развязно сказал человек по прозвищу Бычок.

- О, Бычок, гля! – сказал его друг, долговязый толстогубый парень с очень меткой кличкой Кэмэл. Он стоял рядом с установкой Шифера и колотил пальцем по гонгу.

- Осторожней, - сказал ему Шифер.

- Чо? – Кэмэл любил утверждаться на младших – ровесники иногда его поколачивали.

- Давай, слабай «Все идет по плану», - приказал мне третий – здоровенный Бизон.

- Вас сюда приглашали? – спросил Ха дрогнувшим голосом.

Бычок подошел к нему и наотмашь хлестанул его по лицу.

- Рот заткни, падла.

В это время Бизон боднул меня головой в нос, а Кэмэл ногой с грохотом снес пол-установки вместе с Шифером. Туз и Паша было пошли на Бизона, но остальные старшие прижали их стене и пару раз врезали по головам.

- Не надо здесь выебываться, - наставительно сказал нам Бычок на прощание, - тем более - на старших. Чо, вам больше всех надо? Музыканты, хы…

Старшие заржали и покинули помещение.

- Вот делать мудакам нечего, - грустно сказал Шифер, поднимая барабаны, - и зачем живут, место занимают…

- Ладно, - процедил Ха, шмыгая кровавым носом, - ладно…

- Пацаны, совсем забыл сказать, - выступил Туз, - через неделю в городском ДК – музыкальный конкурс. Там есть номинация – «Лучший музыкальный коллектив». Раз у нас есть своя песня, давайте подготовимся!

- Ща умоемся – и начнем, - сказал Ха.

Глава 5

Ноктюрн на водосточных трубах

- Все. Ваша лавочка закрывается, - директор школы, вызвавший нас к себе в кабинет во время уроков, монументален в своем величественном гневе, - сдать ключи от музыкального кабинета.

- А что случилось? – спрашивает Ха. Выполнять приказ директора он не спешит. - Мне доложили, что вчера на вашей репетиции была драка. К тому же говорят, что вы там выпиваете. Обнаглели вконец…

- Это не совсем так… - начинает Ха. - Ключи на стол, - говорит директор Пронин, оправляя свой серый пиджак, - школа вам дала такую возможность…

Еще пять минут мы слушаем о головокружительных возможностях нашего саморазвития, которые предоставила школа. Мы неблагодарные бездари, быдло и шпана. Мы…

- Мы поняли, - говорит Ха и кладет на директорский стол ключи от нашей музыкальной каморки.

В общем-то, директору не нравилась наша затея с самого начала. Он лелеял мечту сделать в нашей школе плацдарм для подготовки «сапогов» в военные училища – ввел офицерские классы. Учащиеся офицерских классов ходят в камуфляже и маршируют в спортзале – за это директора снимает местное телевидение. Какой уж тут рок-н-ролл…

- Это ему Светка настучала, не иначе, - поделился своими подозрениями Шифер.Светка – в миру молодая учительница музыки Светлана Васильевна – была приставлена к нам на первых репетициях нашей команды в каморке. Следила, чтобы мы чего не натворили. Нужно ли говорить, что наши старые колонки выжимали свои последние децибелы, а по гитарам мы лупили, как сердитые музыканты тяжелой «Сепультуры». На третьей по счету репетиции воля и нежные ушные перепонки музыкантши дрогнули – с тех пор мы репетировали самостоятельно.

- Что же делать? – спрашиваю я, когда мы зашли в школьный туалет перекурить это дело. – Как же конкурс…

И тут Ха картинно достает из кармана связку каких-то ключей.

- А ключики-то вот!

- Ты дирику не те ключи дал? Он же нас закопает! - восторженно говорю я.

- Ключи от кабинета я ему отдал. Но он же не просил ключи от кладовки!

В кладовке хранились наши инструменты. Это значит, что мы могли продолжать репетиции, но – нелегально.

Когда в школе заканчивалась вторая смена, и преподавательский состав спешил домой пить чай с бубликами, в школьное здание проходили четверо. Важно кивали сторожу – «мы на репетицию», и шли за инструментами.

О нарушении директорской воли никому знать не требовалось, поэтому мы забивались в последний по коридору класс. Возле школьной доски ставили барабанную установку, колонку, на парте подключали аппарат. Шифер обматывал барабанные палочки тряпками, я пел вполголоса, Ха не включал самопальную примочку. Песня была почти готова.

Оставалась одна репетиция, чтобы довести ее до ума. К тому же, у моего медляка «Без тебя» появился уродливый, но развеселый братец – пародию настрочил Ха. Его произведение называлось «Ты уехала, а я – обосрался». После локального успеха своей песни я на радостях выпестовал еще десять.

- Ну что, давайте «Ты уехала» еще раз прогоним, - говорит Ха.

Шифер дает счет.

- «Так классно мне было с тобой»,- поем мы с Ха дуэтом.

Я когда пою, почему-то закрываю глаза – какой-то механический дефект. Ха тоже.

Сегодня тема идет отлично, ритм ровненький, Паша ни разу не слажал. В середине песни я поднимаю веки - и встречаюсь с взглядом директора Пронина.

Он возвышается в дверях класса и безмолвно взирает на наш музыкальный беспредел. Сказать, что он ошеломлен нашей наглостью – не сказать ничего.

Кроме меня, появления великого и ужасного Пронина еще никто не замечает. Паша стоит лицом к Шиферу на ударных, заслоняя тому обзор. Ха, зажмурившись, вдохновенным глухарем орет в микрофон. Я не в силах отвести глаз от директора, он меня загипнотизировал – и зачем-то продолжаю лупить по струнам.

- А я…а я – обосрался! – пою я, заворожено глядя в глаза Школьного Начальства.Брови директора ползут вверх без остановки.

Я впервые слышу слова табуированной лексики, срывающиеся с его губ. Скорее всего, нас исключат из школы.

- Плевать! – говорит Ха на улице. – Зато мы готовы к выступлению!

- Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана! – орет Шифер, и прохожие оглядываются

- Я показал на блюде студня косые скулы океана! – кричим мы хором.

- А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?! – громогласно спрашиваем мы редких прохожих, низкие дома и зеленые дворы нашей малой родины.

**

- Как называется ваша группа, ребята? – приветливо спрашивает директриса городского ДК Эмма Карловна. – Как вас представить перед выходом на сцену?

Искать насквозь интеллигентного персонажа следует среди интеллигенции провинциальной. Как знать, может, именно в провинции нашли вожделенный покой бежавшие от революционных чисток мастера и маргариты столиц. Где еще вы встретите эти исключительно правильную речь и осанку, гордый профиль, пылкую наивность и рьяную приверженность русской классике… Оглушающая сила действия бескультурной среды города N равна силе противодействия культурной Эммы Карловны.

Смотр самодеятельности уже в полном разгаре. На сцене уже отблистали танцевальный коллектив «Калинка», народный хор «Березка» и детский ансамбль «Светлячок». Флора и фауна средней полосы России котируется в названиях наших эстрадных коллективов так же, как имена женские на вывесках парикмахерских – особенно у местных брадобреев популярны «Лидия» и «Наташа».

Через час на сцене Дома Культуры имени Ленина должен наступить наш звездный час. Или грандиозный провал.

- Так как вы называетесь? – пристает к нам Эмма Карловна.

Да не знаем мы. Выбор названия группы – вопрос намного сложнее, чем кажется. Шифер предлагал обозваться по-английски, Паше было все равно, я кричал, что команду необходимо назвать «Заводной апельсин» (как раз подсел на эту книгу), а Ха, как всегда, все отрицал. Споры доходили до рукоприкладства, но так ничем и не увенчались.

- Мы - без названия, - сказал Ха.

- Оригинально! – улыбнулась Эмма.

- Да, так и запишите сокращенно – «БН», - сообразил я. – Пускай как хотят, так и расшифровывают.

- Ну что ж, - промолвила Венера и чинно поплыла за кулисы. - Вроде все заранее настроили? – в сотый раз спросил я товарищей. - Да все нормально! – взвился Ха. – Хорош нервозность нагонять!

Мандраж коллектива перед выступлением начался с утра дня выступления. Шифер без устали дул пиво, мы с Ха уже выкурили с полпачки каждый, и только Паша оставался спокоен, как удав. А что ему – встал в уголок – и баси на здоровье.

- На сцене! – раздался поставленный голос Эммы Карловны. – Вокально-инструментальный коллектив! «Без названия»! Ребята! Исполнят! Музыкальное произведение! Собственного сочинения! «Без тебя»!

Мы нервно переминались за кулисами. В зале раздался шум человеческого моря – аплодисменты. Целый зал аплодировал нам четверым.

- Вперед! – шепнул Ха.

На негнущихся ногах мы выскочили на деревянный настил. На счастье, софиты слепили глаза, и я не видел лица зрителей. Странное спокойствие родилось с первым же аккордом. Я вдруг почему-то понял, что мы будем лучшими.

Но лучшими мы не были – мы просто оказались первыми.

Глава 6Прощай, оружие

Слава обрушилась с утра вместе с постдискотечным похмельем.

- Алло! – прохрипел я трубке бесцеремонного утреннего телефона. - Санек, поздравляю! Читал в газете про вас! Круто, молодцы! – тараторил однокашник Володька. – У вас есть что-нибудь ваше на кассетах?

- В газете? Ого…Ну, что-то есть, - промямлил я (мы, действительно, на репетициях что-то записывали). - Дашь списать?

И началось.

После нашего выступления в ДК, которое кто-то из зрителей, оказывается, снял на видеокамеру, в городе N последовало бурное рождение сверхновых звезд эстрады.

Наверное, кто-то все же поверил, что в нашем городе может быть все совсем по-другому… По слухам, репетировали на Жуковщине, для репетиций оборудовали каморку в качалке жители маленькой, но гордой улицы Полевой, свои рок-музыканты объявились и у центровых. Пошла мода и на «концертный прикид» - потрясать ДК мы выползли в банданах, драных джинсах и футболках с печальным ликом Кобэйна. Теперь в гардеробе каждого второго представителя молодежи города N имелась «кобэйнистая» футболка. Особенно элегантно она смотрелась вкупе с классикой – пузырящимися на коленях тренировочными штанами.

С нами подружился один из главных и страшных «блатных» города – сам Саша Толстый. Этот огромный увалень самостоятельно нашел место репетиций «БН» (теперь это был гараж родителей Шифера, куда мы притащили выкупленную у школы аппаратуру). Он долго и внимательно слушал, потом смиренно попросил гитару – и неожиданно выдал начало знаменитого каприса Паганини. Мы изрядно удивились – каждый палец огромного Саши напоминал увесистую сардель.

- Каприз Паганини! На киче ящик как-то смотрел, а там чикса на скрипке пилила, - простодушно делился секретами своего мастерства Толстый, - да фартово так. Ну, я на гитаре и подобрал… Тянет…

Но самые удивительные перемены постигли сам город N. Мода на Сборы среди молодежи стала медленно отступать в прошлое. Не кричали по ночам центровые, застав у себя врасплох заблудшего ломоноху. Не свистела накачанная Полевая, вылавливая по ночам чужаков, не устраивала показательных избиений Жуковщина. Случилась, правда, массовая драка в технаре, но в ней бились исключительно девушки – женские бои, которые, как известно, без правил.

Криминальный репортер отметил бы, что в настоящий момент столкновения враждующих группировок приняли незначительный локальный характер.

- Эгрегор созидания! – важно говорил Шифер. – В городе наконец-то произошла смена поколений.

- От слова «поколение» воняет стадом, - морщился Ха. По-моему, он побаивался снова оказаться в однородной толпе. - Нужно ковать железо! – волновался я. – Давайте забабахаем рок-фестиваль! У нас теперь рок-музыкантов – как грязи…

И с этим нельзя было не согласиться.

Эмма Карловна по нашей просьбе замолвила слово в администрации городского парка. Царствовал там строгий одноглазый мужчина по прозвищу Циклоп.

- Музыканты? – грозно уточнил он у нас при встрече.

- Да, - оробели мы.

- Мат в песнях есть? Секс, наркотики? – перечислил директор парка компоненты.

- Только рок-н-ролл, - не моргнув глазом, ответствовал хитроумный Ха.

- Добро. Выступайте. Меньше по подвалам будете ныкаться, молодежь, - резюмировал Циклоп.

На наш клич откликнулись все районы города, некогда враждовавшие между собой. К нам в гараж на прослушивание приходили с Жуковщины, Коммуны и Хутора. Группы «Летающие вагоны», «Сапоги всмятку», «Дети Чернобыля», начинающие панки, металлисты, откуда-то появились грустные барды с фанерными гитарками. Грядущий рок-фестиваль обещал стать событием тысячелетия.

Афиши мы сделали сами. Большая и одиозная украшала полстены центрального ДК, бой за который так бесславно закончился для Ломонохи. Несколько десятков маленьких афишек поселились на грязноватых фонарных столбах.

И небо! И лето! Июль буйствовал повсюду, качая тяжелой зеленью ветвей каштанов и кленов, лаская солнцем и балуя крупными звездами по ночам. В один из таких летних деньков я шел по городу с репетиции и, завернув в один из двориков – услышал.

В окне четвертого этажа, скрытом в кленовой зелени – голос. Голос неизвестной девчонки – нежный, звонкий, чистый. Она пела про дым, который синим танцем уходит в открытое небо где несомненно есть что-то такое за что не обидно родиться из пепла и с легкостью уйти словно в воду - туда… Она пела, волнуясь, мою песню – вместе со мной из невидимого трескучего магнитофона. Так поют ангелы, когда им хорошо. Я остановился и жадно слушал.

Это и было – Самое Главное.

Больше мне не надо ничего.

Моя группа проводила вечера в свежих темно-синих двориках в приятном обществе девчонок, гитар и недорогого портвейна, нежась в теплых сливках местечковой славы. Вот тогда-то он и подошел к нам, этот человек. Суховатый, с благородным лицом, заросшим щетиной. Пьяный. - Ребят, а Серегу можете? - Какого Серегу?

Оказалось, Есенина. Мы не могли.

И он стал читать нам Есенина, прочел, наверное, целый том. А потом – свое, «Поэму о мельнице». Стихи о мельнице, которая хочет взлететь. Она всю жизнь машет своими крыльями – словно вертолетными лопастями – и напрасно. Потом человек поблагодарил за внимание и ушел, покачиваясь, скрылся в городской синеве.

- Интересно, кто это был, - сказал я.

- Призрак города N, - предположил Шифер, - это знак, точно вам говорю.

Но что именно сулил сей странный знак, наш умник рассказать так и не сумел. Впрочем, все вскоре разъяснилось и без его участия.

Глава 7

Карнавала не будет

Рок-фестиваль запретила городская администрация. Циклоп ушел на пенсию. Венера Карловна уехала к дочери в Москву.

Все эти события атаковали нас неожиданно, стремительно и безжалостно, как брянские партизаны.

Всем нашим музыкальным точкам объявили войну пенсионеры. Они жаловались на вечный шум, который мешает их священному дневному сну. Нас выгнали из гаража и не пускали репетировать в ДК. На улице оказалось большинство самодеятельных команд.

Мы пытались бунтовать, но толку вышло мало.

- Что и требовалось доказать! – орал Ха на наших грустных посиделках, больше походивших на поминки по группе. – Им плевать на нас. А мне, в таком случае, плевать на них! Вонючие обыватели!

Потом запил Паша. Шифер потихоньку подсел на травку. Ха получил свои первые пятнадцать суток – у него неосторожно и невежливо спросил закурить какой-то хамоватый мужичок, возвращавшийся с рыбалки.

- На, кури, мразь! Тебе же только это надо, да поебаться! – бил ногами мужичка озверевший Ха, а мы пытались оттащить его уже от недвижного перепуганного тела.

А потом наступила осень.

И Туза неожиданно забрали в армию.

Он встретил нас у военкомата и с какой-то растерянной улыбкой стянул с головы кепку.

Его бритая лысина светилась, как бильярдный шар.

- Санек! – пьяно плакал Туз на проводах. – Сбереги! Он подарил мне свое гнутое серебряное кольцо, и его качающийся от немало выпитой водки друг Митяй долго пытался проткнуть мне ухо какой-то иглой в грязных толстых пальцах.

- Вот и все, - сказал Ха, когда поезд с горланящими песни призывниками скрылся в железнодорожной дымке.

Мы оплакивали уход нашего сэнсэя, словно верные тибетские монахи. Так наступила зима.

Глава 8

Возвращение Шульца

- Зиг хайль, орлы!

Голый по пояс Шульц, открывший нам дверь, приветственно вскинул вытянутую руку. Его бритый череп гостеприимно оскалился.

Слухи о возвращении Шульца – нашего бывшего однокашника, чья семья два года назад переехала жить в Москву, появились в городе N еще две недели назад. Говорили, что семья вернулась из-за того, что у Шульца возникли проблемы с московской милицией. Говорили, что Шульц связался с подозрительными людьми. У Шульца есть связи с немецкими неонацистами. Шульц умеет делать напалм из апельсинового сока. Шульц умеет убивать людей обрывком газеты. Не успев вернуться, он уже стал местной легендой. Ну как после этого не навестить старого приятеля?

Мы прошли в тесную прихожую.

- Проходите, парни, сразу в мою комнату, - говорит сама доброта по имени Шульц. На правом предплечье у доброты выбита зеленоватая жирная свастика, а под левым соском расправил крылья орел третьего рейха.

Над кроватью Шульца – огромное красно-белое полотнище с черной свастикой, в дверном проеме – турник, на стене красные боксерские перчатки. На шульцевских штанах цвета хаки болтаются спущенные белые подтяжки.

За два года наш бывший одноклассник заметно вытянулся и раздался в плечах.

- Заматерел, - уважительно отметил Ха.

- Да запарило водку по подворотням хлестать, - усмехнулся Шульц, - а вы тут, смотрю, только этим и занимаетесь.

- Ну, не только, - вяло возразил я.

- Это все можно исправить, - загадочно сказал Шульц.

- И как же? – полюбопытствовал Шифер, рассматривая несколько белых шнурков, зачем-то висящих на гвоздях в стене.

- Жалок тот, кто в шестнадцать не имеет идеалов, - ответил Шульц, и мы все вчетвером удивленно уставились на него– подобных речей за Шульцем раньше не водилось.

- Я в Москве с правильными людьми сошелся, - продолжил Шульц, - на многое мне глаза открыли. Но об этом чуть позже. Я хороший фильмец притаранил, молодежный. Наглянем?

Из ящика стола он вытащил видеокассету с каким-то бритым парнем на обложке. «Скины» - гласило название фильма. - Вникайте, пацаны! – торжественно сказал Шульц и нажал на «плэй».

На экране веселая компания бритых парней громила желтолицых выходцев из Китая, а те громили их. Когда вожак скинов пытался остаться один в осажденном сотней китайцев сквоте, от его голоса и горящих глаз я почуял тот самый холодок – родом со Сборов, когда наша Ломоноха шла по злым ночным улицам городам N.

- Вот чем герой отличается от обывателя, - говорил Шульц, не отрывая взгляда от экрана, - он не слушает свои мозги, потому что он знает, что голова человека предназначена, чтобы трястись за его задницу. Поэтому такие как этот парень гибнут в бою и уходят не в убогий обывательский раек, а в пирующую Валгаллу.

- Хороший фильмец! – с чувством заявил Ха, когда поплыли финальные титры.

- А мне все равно свастика не нравится, - сказал Шифер, - у меня дед на войне погиб. Да у нас у каждого второго фашики предков загубили.

Шульц терпеливо вздохнул и принялся объяснить нам про символ солнца коловрат, многоплановость его трактовки, о еврейском заговоре и засилье нелегальных мигрантов в стране.

- Слышали, - поморщился Шифер, - чай, не в деревне живем. Но вот у меня сосед за стенкой – ветеран войны, Абрам Леонидович. Мировой дед. Он на войне понтонные мосты прокладывал – рассказывал, как работал на плывущих льдинах под обстрелом… Он контужен, осколок под сердцем до сих пор носит – ты вот ему про многозначность свастики расскажи.

- Мне с евреями и чурками говорить не о чем, - сквозь зубы процедил Шульц, - у каждого поколения – своя война.

- Государство забило на нас большой болт. – продолжал проповедовать Шульц, - мною, например, интересуются лишь милиция и военкомат. Но меня подобрали те, кто надо. И слава Одину, что именно так и произошло…

- А какую музыку у вас там слушают? – спросил Ха.

- Ой-панк, «ой» - это приветствие английских работяг. Сейчас зарублю чего-нибудь.

Из колонок кто-то заорал и ударил по примоченным гитарам. Загремели бешеные барабаны.

- Кайф, - сказал Ха.

Через неделю он пришел ко мне в черных, закатанных над военными ботинками, джинсах и черных кожаных подтяжках.

- Шульц в свою команду зовет, у него своя точка, - сказал он, с удовольствием дав рассмотреть свой новый прикид.

- Ой-панк?

- Ясен пень! Пойдешь?

- Не, Ха, - помолчав, сказал я, - Не нравится мне его свастика. Не могу пока сказать, чем именно… но – не по-нашему это как-то…

- Смотри сам, - сказал Ха, - смотри сам…

Теперь на улицах я все чаще встречал юношей со спущенными подтяжками на штанах хаки – прощаясь друг с другом, они выбрасывали вверх правые руки. Я слышал, что на дискотеках вошло в моду ставить песни группы «Коловрат», а пару дней назад неизвестные до полусмерти избили двух наркобарыг неславянской внешности. Шульц начал свою борьбу.

С Ха мы теперь виделись редко, один раз я снова пересекся с Шульцем. Он поведал, что собирается возродить традицию Сборов.

- В Москве друг с другом дерутся футбольные фанаты, в провинции бьются район на район. А причина одна и та же – протест против существующего. Мужчина – это воин, сталь, машина для убийства – и только потом он то, что из него пытаются слепить сейчас – снулый потребитель. Даже хиппари кончили 68 годом в Сорбонне - пытались задушить бюрократов кишками капиталистов. Кстати, славяне находятся в тройке самых воинственных наций в мире. Не знал? Германцы, какие-то черные из Африки – и мы. Боевой дух нужно поддерживать, комераден! Слава России!

А еще я слышал, что кто-то из центровых, недовольных крепнущим авторитетом Шульца, сколотил группировку по образцу западных «антифа». Все те же агрессивные бритые парни, но подтяжки и шнурки у них красные – якобы вылавливают скинов и прессуют их по полной.

- Я в этих разборках уже ни хрена не понимаю, - говорил мне по телефону бухой третий день подряд Павел, - Санек, приезжай ко мне, хоть с тобой наши старые песни попоем!

Внешне невозмутимый Павел-Валера переживал смерть нашей группы болезненнее всех. При первой же возможности он надирался до бессознательности. Родителям оставалось лишь разводить руками.

Шифер добровольно заключил себя под домашний арест. После уроков он торопился домой, не высовывался из дома и на выходных, не звонил сам и не брал трубку. На все мои вопросы делал каменное лицо и отвечал:

- Картина…

Вот уже месяц он что-то рисовал. Что художник пытался воплотить на холсте, оставалось загадкой для всех. Но, судя по полубезумным глазам и вечной бледности Шифера, акт творчества не обходился без наркотического допинга.

** И однажды в воскресенье Шифер позвонил мне сам.

- Санек! – голос в трубке дрожал, - приезжай… срочно…

- Что там у тебя? Я ужинаю, между прочим, - недовольно сказал ему я, то, блин, не дозвонишься, а то…

- Санек!!! – голос взвизгнул от отчаяния, и мне стало не по себе. – Она смотрит на меня… Картина…Она не отпускает меня… Я хочу сбежать, но там клоун…Он сидит под темнойлестницей в подъезде… Иногда он стучит в мою дверь… тихо… просит показать Картину… У него белые глаза и клык железный…

- Я сейчас приеду! – быстро сказал я. – Родаки твои дома?

- Сестра только… я боюсь… за нее…

Я бросил трубку, и телефон затрещал снова – я вздрогнул.

- Здорово, - сказал из трубки Павел.

- Паша, собирайся, срочно к Шиферу, у него, по ходу, передоз или что-то в этом роде…

- Лады, - невозмутимо ответил ничуть не удивившийся Паша и положил трубку.

Мы были у Шифера через полчаса.

Но оказалось – опоздали. «Скорая» увезла его пятью минутами раньше.

Дверь открыла зареванная мать.

- Что же это делается… что делается… Прихожу – вижу, он лежит посреди комнаты. Рядом краски, фломастеры разбросаны. А Лизка, сестра малая, его лицо гуашью разрисовывает. А он – не шелохнется… Только из глаз слезы текут. В руке рулон какой-то бумажный зажат… Я ему – Витя… а он даже губами пошевелить не может, обездвижило всего… Вот «Скорая» так его с этим рулоном и увезла…

В больницу нас к Шиферу не пустили. Сказали, к шести можно можно подойти, если оклемается.

Мы пришли к нему вечером. Нелепо прошаркали полиэтиленовыми мешками на ногах по тоскливому больничному коридору, нашли палату №7.

Койка Шифера оказалась самой ближней к входной двери. Над больным возвышалась блестящая капельница.

- Ты как? – выдохнул я, приблизившись.

Шифер открыл глаза с набухшими темными мешками внизу.

- Хорошо, что пришли, - сказал Заратуштра и попытался улыбнуться.

- Что с тобой был-то? – осторожно спросил Паша.

- Химка. Я курил химку и рисовал Картину. Она - лучшая... Не я рисовал ее, а она – мною… Астрал… Я там был… Врубаетесь?

- Какой еще астрал?..

- Мне здесь все ТАК НАДОЕЛО, - слабо выдохнул Шифер, - я устал… А там – хорошо, потому что все не так… врубаетесь? Сверхчеловеческий мир, холодный, но там – хорошо… потому что - не здесь…

Шифер закрыл глаза. Я кивнул Паше, и мы на цыпочках попятились к выходу. А потом я увидел Картину. Развернутый холст лежал рядом, на больничной тумбочке…

Картина была похожа на окно в другое измерение – в окне багровело трехслойное небо, из которого вниз росли вытянутые острые скалы. Земля под багровым небом была разлинована в черно-белую клетку. Черно-белая земля была мягкой и прогибалась под ногами и щупальцами невиданных существ. Существа бежали – очевидно, от того, что тяжело ползло в центре, открыв огромную пасть. А в пасти этой бесстрашно стоял кто-то очень похожий на Заратуштру – но зеленого цвета, без волос и кожи, со странным удлиненным черепом, храбрый зеленый человечек, инопланетный гость. Его чудесная хламида развивалась под дуновением инобытия, а правая рука была протянута к нам ладонью вперед. В центре ладони широко распахнулся глаз со сплошным черным зрачком.

Ловец инопланетян Шифер оказался тем, за кем охотился. Чем не сюжет для сопливого голливудского кино…

- Чужой приход – потемки, - сказал Павел.

Мы тихонько вышли, оставив у тумбочки с Картиной пакет с круглыми оранжевыми апельсинами.

- Ну что, на автобус? – предложил я Паше. - Давай пешком прогуляемся. Чего деньги тратить…

В каком-то из сумеречных дворов нас и захватили врасплох.

- Стоять, вы откуда! – заорали из сгущающихся сумерек.

- Ноги! – крикнул Паша.

Мы опоздали.

На нас прыгнули со всех сторон. Я не успел даже выругаться, как лежал лицом в асфальт, а по моему туловищу колотили грубые военные ботинки на толстой подошве. Пару раз ощутимо хрустнули ребра. Я пытался прикрывать голову и мякоть лица руками, но удары доставали повсюду.

- «Только не убейте, твари», - прыгало в голове.

Больше всего я боялся потерять сознание.

Время остановилось и превратилось в вечность.

…Когда они ушли, я еще с минут десять пытался подняться на ноги, сплевывая вместе с кровью остатки зубов. Осколки в деснах царапали щеки. Светлый свитер перекрасился в насыщенный пурпур.

- Паша?

Я увидел его, лежавшего на асфальте без движения.

- Паша?!!

Он не двигался, а рядом с головой расплывалась черная лужа. Я снова упал на колени и подполз к нему.

- Вставай, брат…

Его ресницы задрожали, и медленно поднялись веки.

Живой…

- Фраеров шгубила жадность, - прошамкал Павел.

И мы заржали с ним так, что в желтых окнах дома напротив замелькали люди.

А мы все никак не могли остановиться.

Мы смеялись до слез.

**

Эпилог

- Сбо-рры!!!

Рев сотни молодых глоток из пятачка света среди темноты. Жители пятиэтажек поблизости спешно задергивают шторы.

Сборы города N – обычное увеселительное молодежное мероприятие. Район собирается в условном месте и идет на район, стенка на стенку. Жители самого сильного района – короли. Короли города.

- Алло! Алло!

Телефонный голос струится по зимним заснеженным проводам.

- Алло! Это Виталик Чернышов, одноклассник твой бывший!

Я вспоминаю драку у ДК и толстяка с бритым затылком.

- Рад тебя слышать, Виталь.

- У меня есть тексты для вашей команды!

- Команды больше нет. Полный финиш. Извини.

Телефонный голос кричит так, что снег на проводах дымится и сгорает без остатка.

- Дурак! Все нормальные рок-н-роллы стартуют с полного финиша! Слушай!

«Найти бы такую пружину, стальную – из стали, чтоб сердце заворожила, чтоб нервы – играли, вскрыть бы такую вену, чтобы весь мир проснулся и кровью моей и пеной – мир захлебнулся…»

Голос говорит мне о музыкальной точке, оборудованной в бомбоубежище. «Теперь нас только ядерной бомбой достанут, да и то – еще вопрос…»

Я смотрю в темное окно – там, на улице, начал таять снег.