Литература

…В тот день я наконец-то решил: «Это случится сегодня!». (Теперь я знаю, что нет никаких причин и следствий, поэтому не буду говорить ни о причинах, ни о следствиях. Но тогда мне казалось, что причины были вполне серьезные и даже однозначные, толкающие к суициду. Мне казалось, что у меня абсолютно никого не осталось. В общем, тогда я покончил самоубийством). Я всегда боялся высоты, и только это до сих пор отталкивало меня от суицида. А то, что покончить с жизнью можно и другими способами, я даже и не представлял себе. Почему-то мне казалось, что если уж кончать с жизнью, то только прыжком вниз. А в самом деле, что может быть проще? Ножом себя заколоть? Так это вряд ли. Это только в античном мире умудрялись сами себя закалывать, или в Японии самураи какие-нибудь. Что еще? Пистолет? Так тогда надо пересилить себя и нажать на курок, а это ужасно трудно. Вот, скажем – я. Я всегда боялся высоты и никогда не боялся огнестрельного оружия. Но мне легче было прыгнуть с высоты, чем нажать на курок. Потому что ты знаешь, что в ту же секунду, когда ты нажмешь на курок, тебя не станет. А буквально убить себя, видимо, ужасно трудно. Поверьте, я знаю. Гораздо легче спрыгнуть. Ведь это не буквальное убийство себя, а только шаг вниз. А внизу, мало ли что там внизу? Может, случиться экое-нибудь божественное, или еще какое, чудо, и ты спасешься. В те несколько секунд, или даже, наверное, одну секунду, что ты летишь вниз, ты уже точно осознаешь, что сейчас тебя не станет. Но в эту-то секунду ты уже ничего не можешь сделать. А в момент, когда палец лежит на курке, ты уже точно решаешь: или нажимаешь, или не нажимаешь. Впрочем, в то же время, очень многие люди сами себя застреливают. Это мне непонятно, но, видимо, только мне. Наверное, просто надо быть человеком с какой-то невероятной, несгибаемой волей, чтобы вот так запросто нажимать на курок пистолета, приставленного к собственному виску.

А какие еще есть виды самоубийства? Вены порезать? Довольно частое явление, именно потому, что временное расстояние от конкретного действия до смерти весьма велико. И в то же время именно попытки покончить с жизнью путем пореза вен часто не удаются. Это даже не самоубийство, а так, баловство какое-то. Утопиться с камнем на шее? Почему-то не распространено. Старомодно как-то, наверное. А, скорее всего, утопление тоже очень страшно. Стоит только представить себя, как ты будешь задыхаться, пытаться распутать веревку с камнем, а твое тело будет наполнять вода, становится ужасно не по себе. Вены-то ладно. Ну хлещет себе кровища да хлещет. С кем не бывает? А вот задыхаться действительно страшно. Именно поэтому я отвергал и мысли о повешении. Это же реальное мучение. Смерть не стоит того, чтобы испытать самые ужасные секунды своей оканчивающейся жизни: тупое невыносимое удушье. А почему вешаются? Наверно, «красивое» впечатление хотят произвести. Труп, болтающийся над землей. Что может произвести более кошмарное впечатление? А суицид люди предпринимают прежде всего из-за того впечатления, которое произведут своей смертью.

Вот почему они, люди, когда хотят умереть, не выбирают самый легкий и безболезненный способ. Какой? Нажраться снотворного, конечно! Уснуть навсегда – это же, казалось бы, прекрасно для любого разочаровавшегося в жизни. Да вот нет же. Если б суицидщику действительно было полностью наплевать на эту «сраную жизнь», он бы вообще не задумывался о том, каким способом лучше всего умереть, что выбрать из многообразной альтернативы. Он бы не вешался, не топился, не пускал себе здоровую пулю в рожу, не прыгал бы этой рожей на асфальт… Он бы не оставлял дебильные прощальные записки из серии: «Жизнь – дерьмо! Прощайте все и навсегда!». Он бы не звонил за минуту до смерти по телефону той, которая во всем виновата, и не выдыхивал бы ей многозначительно в трубку: «Я устал, я ухожу…». Он бы просто максимально безболезненным способом ушел из жизни, да еще и (дабы никого не тревожить) обставил бы всё так, чтоб никто и не подумал о суициде. Строго говоря, он бы вообще бы не стал самостоятельно себя убивать. Он бы, возможно, предпринял бы что-нибудь, для того, чтобы его кто-то убил.

В самом деле, парадокс: если человеку по-настоящему, полностью отвратительна жизнь, он не совершает самоубийство. По крайней мере, самостоятельно себя не убивает. Он, может быть, находит в своей «отвратительной жизни» своеобразный смысл. Дескать, смысл жизни в том, чтобы постоянно стремиться к тому, чтоб жизнь тебя убила. Можно наркотой обдозироваться. Вроде, и кайф, и смерть. Или просто на кого-то нарваться. Кто его знает, может быть, все эти многочисленные каждодневные трупы на улицах сами и виноваты в своих смертях? Может, не отморозки наехали на них, а они – на отморозков. А столько много жертв именно потому, что в мире полным-полно идиотов, страстно желающих уйти из жизни?..

Но, видимо, пришла пора сказать избитую фразу любого дилетантского «писателя» вроде меня: «что-то я отвлекся». Итак, что-то я отвлекся. Причем, отвлекся, видно, серьезно. Короче, рассказываю. В тот день я прежде всего налакался. Выжрал столько пойла, что на ногах кое-как стоял. А как иначе было страх побороть? Я ведь даже протрезвел немного, когда открыл дверь балкона, отошел и «встал в позицию». До сих пор удивляюсь, что это произошло так быстро. Я даже относительно быстро, учитывая мое состояние, побежал. И ведь попал, попал точно в дверь. Сейчас как будто со стороны себя вижу. Вот я с диким криком бегу. Слегка косо, но все-таки, бегу, а не иду пешком. Вбегаю на балкон, переваливаюсь через перила и лечу вверх ногами… И всё. Боли я вроде как не успел почувствовать. Недаром говорили, что падающий человек успевает умереть еще во время полета. От шока. Именно это, кроме всего прочего, способствовало тому, что я выбрал прыжок. В общем, последнее, что я помню в той ситуации, - это, как я переваливаюсь через перила. Вроде бы какую-то мельчайшую доли секунды я даже успел себя почувствовать в свободном пространстве. Кстати, многие выбирают падение еще и потому, что это дает надежу нелепой мечте всего рода людского: уметь летать. Мол, хоть перед смертью, а полечу! А, может, чего доброго, еще и взлечу вверх, а не вниз, обнаружу в себе феноменальную способность… Всё это, конечно, фигня. По крайней мере, у меня не получилось…

А очнулся я… у себя дома. Я лежал на кровати, а рядом на стуле сидел… я. Говорю об этом спокойно, так как теперь я уже всё это осмыслил. Хотя и понимаю, какое впечатление, должно быть, производят эти строки. Конечно, в тот момент я был вне себя от ужаса и всё такое, но, уж простите, не буду описывать всё мое смятение, а сразу перейду к делу.

Человек, который был как две капли воды – я сам, долго мучил меня молчанием, в то время, как я настоящий чуть с ума не сошел. Внезапно что-то изменилось, и я смирился со всей ситуацией. На всякий случай я решил, что сплю, а самоубийство и то, что сейчас происходит, мне только снится. Хотя ведь во сне мы никогда не говорим себе: «Это сон», не так ли?.. В общем, с человеком (теперь уже не буду повторять, что он был один в один я и говорил моим же голосом) мы стали разговаривать. Когда я окончил свои бессмысленные отрывочные фразы, выказывающие всё мое непонимание, начал он.

- Придурок же ты! - сказал «незнакомец».

Я решил вести себя нагло, и хоть я и внушил себе, что это сон, задумал вести себя как в реальности, рассуждая рационально и отвергая всякую мистику.

- Итак, - начал я, потирая ладони, стремясь произвести образ хладнокровнейшего реалиста. – Ты – какой-то псих! Говорят, что у каждого человека в мире есть свой двойник. Так вот, ты, видимо, как-то нашел меня, своего двойника, и теперь хочешь выполнить на мне какую-то свою маньяческую миссию. Но ни хрена у тебя не выйдет, слышишь, идиот? Сейчас я выхожу за помощью и…

Я едва начал разворачиваться, как двойник вяло сказал:

- Да никуда ты не пойдешь. Ведь идти некуда.

Я с удивлением огляделся по сторонам и убедился, что в моей собственной комнате нет ни окна, ни двери. Всю мою «хладнокровность» как рукой смело. Я повалился на колени, чуть ли не рыдая.

- Пожалуйста, отпусти меня. Я сделаю всё, что угодно.

Двойник оживился.

- Правда, сделаешь всё, что угодно? – участливо наклонился он ко мне.

Я кивнул, ибо в ту минуту я был готов на всё, что угодно.

Но двойник нахмурился.

- Да нет же, - он снова откинулся на спинку стула. – Если б всё было так просто… А ведь мне же, мать твою, надо тебе всё объяснить… а потом ты, разумеется, будешь долгое время сомневаться, колебаться и всё такое… В общем, для начала, ты готов слушать меня, не задавая никаких вопросов, и пытаться всё осмысливать и понимать, хоть это будет и трудно?

Я снова кивнул, хотя уже ничего не понял. Но всё же, с полной готовностью слушать, я поднялся со стула и сел на кровать, опустив голову вниз.

- Для начала, - начал двойник, - установка. Возьмём за основу такое представление, что будто бы всё происходящее имеет какой-то смысл. Естественно, всё, что происходит, когда-либо происходило, и будет происходить, не имеет никакого смысла. И ничего вообще не существует, кроме тебя…

В этом месте двойник многозначительно тыкнул пальцем в меня и продолжил:

- А я – это ты сам. Но так как, если взять за основу истинное положение вещей, ты ни фига не поймешь. Так что давай представим, что есть мир, вселенная, да даже пусть и рай с адом. Итак, за основу берем следующее: ты попытался уйти из жизни, но не ушёл, а попал ко мне. А я, - двойник с усмешкой хмыкнул, - ну, скажем, Господь Бог… Что ж ещё? Ладно, задавай сам вопросы. Так, наверное, легче будет.

- Почему ты выглядишь в точности как я? – тут же выпалил я.

- Потому что я – это и есть ты, - начал двойник, но тут же осекся. – Ах, да… Ну, скажем так: небесные, гы, психологи выверили, что в первый раз Бог к человеку должен являться в обличии этого человека. Так, мол, для человеческой психики легче будет. По этому же самому мы находимся у тебя дома.

- И какова цель? – пробормотал я.

- Я должен уговорить тебя вернуться обратно, - как ни в чем не бывало изрек двойник.

Я как будто бы всё понимал. На секунду задумавшись, я произнес:

- А если я не соглашусь, что со мной будет?

- Этого я тебе не буду говорить, - сказал двойник, - а то еще, чего доброго, не подпишешь бумагу… Да, вот еще – этакая небольшая формальность небесной канцелярии: ты должен будешь подписать бумагу. И я, в принципе, должен не отпускать тебя, пока ты этого не сделаешь. Но сроки ограничены, так что здесь всё, что угодно, может получиться. А бумага эта – это твое согласие вернуться туда, откуда уйти хотел. Знаешь, почему ты выпрыгнул из окна? Ты просто… влюбленность потерял.

Я в недоумении поднял на него глаза.

- Сейчас объясню, - продолжил двойник. – Человек, начиная с сознательного возраста, живет в состоянии влюбленности. В ту секунду, когда он его теряет, это состояние, он прыгает вниз. Или толкает табуретку. Каждый по-своему психует.

Во мне проснулось какое-то возмущение:

- Какой еще к чертям влюбленности? Да я, блин, просто разочаровался в жизни и во всех людях.

- Да не во всех людях, - усмехнулся двойник, - а в одном, видимо, человеке… Хотя, погоди, ты прав. Ведь когда разочаровываешься в одном человеке, в ту же секунду объективируешь другого человека. Так что, ты разочаровался во всех людях, которых ты знаешь. А, точнее, не подумал как следует, и не нашел среди них того человека, которого стоит объективировать.

- Под человеком ты понимаешь женщину? – я совершенно абстрагировался от всей нереальности происходящего, и даже твердо решил, что к этому типу надо обращаться не иначе, как на «ты». Он ведь – я. По крайней мере, выглядит как я. А обращаться к самому себе на «вы» язык не поворачивался.

Тем временем двойник кивнул:

- Для тебя этот, так сказать, человек, - это, конечно, баба. В свою очередь, для любой бабы этот человек – мужик…

- А как же сексуальные меньшинства? – я явно входил во вкус.

Двойник хитро улыбнулся:

- Педики да лесбиянки? Да нет их.

- Как нет? – почему-то меня это поразило.

- Да потому, - сказал двойник, - что людей изначально два пола. Один пол может вожделеть только другой пол, но никак иначе. Конечно, нередко люди одного пола занимаются сексом друг с другом, но это так, психическое. Болезнь. Как зоофилия какая-нибудь или пристрастие к никотину. Или желание выпендриться. О влюбленности и любви здесь речи и не может идти. А из-за желания выпендриться, кстати, чего только не происходит. Вот и ты щас здесь сидишь чисто только из-за этого твоего идиотского желания.

- Знаешь, - сказал я совершенно серьезно, - чё-то не могу я в это поверить. Какая к хуям влюбленность? У меня жена есть.

Двойник состроил дикую гримасу:

- Идиот, бля! Так ты ж ее не любишь уже давно, тупая твоя башка! Ты ж уже поди со времен женитьбы раз десять успел переменять объект влюбленности.

- Но ни за минуту, ни за месяц до смерти у меня не было этого объекта, - затараторил я со страстным желанием спорить. – Фигня какая-то! Я и мучался сколько времени, что у меня, блядь, ни любви, ни денег. Ни роскошной жизни, ни мелких удовольствий. Кромешный ад какой-то.

- И тем не менее ты столько времени жил в этом кромешном аду, - двойник совершенно спокойно отреагировал на мой взволнованный пассаж. – Значит, не таким уж адом жизнь тебе казалась. Ты, конечно, думал о самоубийстве и всё такое, но всё это долгое время в тебе присутствовала надежда. А в ту секунду, когда ты ее потерял, ты и прыгнул.

- То есть надежда и есть объект влюбленности? – спросил я.

- Ну конечно! – двойник, казалось, искренне радовался каждой моей догадке. – Вспомни хорошенько, о ком ты вспоминал все эти мерзкие дни и недели? Кто тешил твою душу теплым огоньком надежды?

Я усиленно пытался что-то подобное вспомнить, но не мог:

- Черт, я вообще не помню, чтоб хоть кто-то у меня там в душе был…

- Так не бывает, - разочарованно протянул двойник. – Наверное, ты не хочешь признаться самому себе, что кто-то на стороне тебе дико понравился.

- Это почему я не могу себе признаться? – возмутился я. – Уж от самого себя-то тайн не бывает.

- Наивный же ты, - сказал двойник. – Да человек же хуже всех на свете знает самого себя. Окружающие человека люди всегда в сто раз больше о нем знают, чем он сам о себе. Вот смотри: человек, он даже самого себя никогда в жизни не может увидеть. А ты говоришь: тайн не может быть… Да от самого себя всё на свете скроешь. Именно потому, что самого себя больше всех любишь. А те свои личные, казалось бы, тайны, которые ты таишь от общества, так общество о них прежде всего знает. Вот так и у тебя. Небось, все уже догадались к кому у тебя там влюбленность, а ты всё сопли жуешь.

Я вновь глубоко задумался.

- А этот объект влюбленности, он может быть где-нибудь там… в телевизоре, например? – вдруг сказал я.

- Бред! – сразу опротестовал меня двойник. – Какой в жопу телевизор? Это у четырнадцатилетних дебилов иногда появляется какая-нибудь секс-символичная суперзвезда в качестве недосягаемой мечты. И то она у них не становится объективированной влюбленностью, а чаще всего… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …