Литература

С неба непрерывно капало. Не текло, а именно капало; тяжёлые капли глухо разбивались о крыши, землю и стальные козырьки застеклённых балконов.

Небо представляло собой сплошную, асфальтового цвета, тучу. Ни одного мало-мальски светлого пятнышка – однотонная серая масса.

Детская площадка внизу являлась одной огромной лужей талой воды, но несмотря на это, двое мальчишек лет десяти качались на скрипучих качелях, под которыми валялись обёртки от шоколада и пустые пачки сигарет. Эти двое качались тихо, как будто опасаясь быстрого движения.

Я ещё немного постоял на балконе, пытаясь рассмотреть в пелене туч просвет, но потом замерз и прошёл в комнату.

На диване валялся мой тёмно-синий плед, с едва заметными коричневыми клетками, пульт в целофановом пакетике, предохраняющем цифры на кнопках от стирания, и книга Стивена Кинга «Кристина».

Я посмотрел на часы – без пяти шесть; делать нечего.

Сквозь стеклопакеты на окнах, звук падающих капель не был слышен – в квартире царила мёртвая тишина. Непривычная, пугающая, давящая на виски тишина. На журнальном столике лежит мой швейцарский нож. Не знаю почему я обратил на него внимание, но мне захотелось взять его в руки, проверить - остро ли ещё лезвие, разрезать что-нибудь. Я поднял его; свет, падающий из окна упал на золотой крест, заключённый в некое подобия щита, на рукоятке ножа, сделав его из золотого стальным. Я вытащил одно лезвие, оно шло туго, и мне потребовалось небольшое усилие чтобы оно раскрылось. Лезвие было зеркальным - ни единой пылинки, ни единого отпечатка пальцев, гладкое, чистое, образец ножа. Я полюбовался на него, потом закрыл, и положил опять на стол.

В ванной закапало. Сначала я почти не замечал этого звука, но постепенно он становился невыносимым. Слишком искусственным, не таким как звук капель на улице. Я зашёл в ванну, и, не включая света, нащупал пластмассовый вентиль. Слегка повернув его, я услышал как вода тонкой струйкой побежала по фаянсовой воронке раковины в сточное отверстие. Я вышел в коридор, где царили сумерки пасмурного дня. Постоял немного, и вернулся в комнату.

Нож всё так же лежал на столе чуть блестя сталью, золотом, и красной пластмассой рукоятки. Я снова взглянул на часы – шесть часов пять минут. Самое время.

Я прошёл на кухню. Включил электрический чайник, и повернул рычажок на магнитофоне на пометку «RADIO ON». Из динамиков раздался мощный удар джангла. Я сделал звук потише, уселся за стол и положил голову на руки.

Когда я очнулся, не проснулся а именно очнулся, так как никакого сна мне не приснилось, было уже темно. В квартире было темно и неуютно. Чайник давно остыл, радио молчало. Я встал, вышел в коридор, и щёлкнул выключателем на стене – света не было.

Вокруг царила такая жуткая темнота, что, вкупе со зловещей тишиной,

создавалось впечатление склепа, находящегося глубоко под землёй. Мне пришлось наощупь пробираться в комнату. Один раз я так сильно ударился о дверной косяк, что в глазах мелькнула вспышка. Я схватился рукой за ушибленную скулу, и быстро начал искать дорогу в ванную – нужно было приложить к ушибленному месту полотенце смоченное в холодной воде.

Двери в ванную я так и не нашёл, зато очутился в своей комнате. Света здесь было побольше, так как занавески на окнах отсутствовали. Я решил вновь выйти на балкон – послушать звук падающей воды. Когда я проходил мимо столика, швейцарский нож тускло моргнул мне. Я, не останавливаясь, схватил его, и сунул в карман.

Открыв дверь на балкон, я чуть не задохнулся от волны свежего воздуха, ударившей мне в лицо. Скула перестала ныть, и всё лицо слегка онемело, обдуваемое холодным ветром. Я чуть-чуть постоял так, в комнате, а затем переступил порог.

Небо было багрово-бордовым, из-за отражавшихся в нём огней Москвы, дома, стоявшие чуть дальше, казались бы картонными коробками из под холодильников, если бы не ярко светящиеся прямоугольнички окон. Я подумал, что за каждым из этих окон ведь живут люди, у каждого свой характер, своя судьба, своя история жизни… Каждый человек не похож на остальных людей, и, судя по обилию светлых прямоугольничков, этих людей сотни в каждом доме. Даже в одной отдельно взятой многоэтажке живут люди судьбы которых содержательнее любых книг. Мне нестерпимо захотелось узнать историю каждого человека, узнать о его привычках, о его детстве… словом всё. Но я тут же одёрнул себя, ведь невозможно заставить незнакомого человека рассказать о себе. Подчас лучшего друга невозможно уговорить хоть немного приоткрыть завесу тайны его жизни. От этих мыслей в груди у меня образовалась неприятная пустота, мне стало холодно, но возвращаться в тёмную пустую квартиру очень и очень не хотелось. Уж лучше закоченеть здесь, чем бродить по тёмному коридору.

Вдруг в комнате за моей спиной зажёгся свет. Наконец-то! Через минуту я уже сидел на диване, укутавшись пледом, и смотрел телевизор. На кухне чуть слышно работало радио, в ванной текла тонкая струйка воды, и нож в кармане твёрдо упирался мне в ногу. Я смотрел в экран ничего не видя, я продолжал думать о тех, других, окнах, и людях, живущих за ними.

Я просидел так довольно долго – часы показывали одиннадцать часов, и в доме напротив зажглось ещё больше огней, больше людей вернулось домой, к семье, к родным… Я резко встал. Плед запутался у меня в ногах, но я схватил его и с непонятной яростью отшвырнул прочь. Он упал возле двери. Проходя мимо, я ещё раз пнул его ногой. Я подошёл к входной двери. Замок туго, словно нехотя, поддался, и дверь отворилась, бросив на пол прямоугольник желтоватого света, в котором, сильно контрастирующем с остальным цветом, чёрным пятном вырисовывалась моя тень. Я вышел в ярко освещённый общий коридор, и позвонил в дверь соседа напротив. Я услышал как в его квартире раздались шаркающие мелкие шажки, свистящее дыхание, как у астматика, и увидел как светлое пятнышко внутри глазка стало чёрным – сосед наблюдал за мной, но открывать не спешил. Я повернулся и пошёл к себе. Сосед крикнул из-за двери что-то, чего я не разобрал.

Я вернулся в квартиру с каким-то непонятным чувством: может быть, одиночество, может, неясная грусть, но это чувство было до того не приятным, что меня начало слегка тошнить. Нож тяжело оттягивал карман, как бы давая о себе знать. Не знаю, может быть мне тогда показалось, но от ножа исходила непонятная волна, смесь тепла и холода, а может это просто кажется…

Я нащупал на стене шероховатую панель выключателя и нажал – вспыхнул свет. У меня почему-то возникло чувство уюта, непонятное ощущение того – что находишься в своём собственном доме, своей «крепости» - как говорят англичане. Скорее всего это ощущение возникло оттого, что кнопка выключателя была не узкой пластмассовой чёрной полоской, какие часто бывают в старых домах, а широкой белой панелькой обрамлённой в пластмассовый квадрат со скруглёнными углами.

За стенкой кто-то начал стучать мячом об пол, в квартире этажом выше громко включили музыку и, похоже, начали танцевать, вернее прыгать. Я ушёл на кухню что бы там не слышать этих звуков, но через вентиляцию до меня донёсся разговор двух людей. Слов было не разобрать, но это ещё больше действовало на нервы. Так же как и работающее радио.

За окном тучи разошлись, уступив место звёздам, не мерцающим и холодным зимним звёздам. Воздух был невероятно чист, это чувствовалось даже при закрытых окнах; на далёком Кольце, казалось, можно было разглядеть каждую машину. Нереально чистый воздух…

Нож в кармане похолодел; я поёжился, и отошёл от окна. Включив маленький телевизор, стоящий на холодильнике, я налил себе воды из под крана, и залпом осушил стакан. Вода была такой холодной, что у меня заломило зубы и переносицу. Почему-то я посмотрел на стальную мойку, на капли, шариками собравшиеся на её зеркальной поверхности, на лужицу воды, скопившуюся у стока, и я подумал, а что если кровь так же скатывается шариками на стальной поверхности, что если она так же будет собираться в такие же маленькие лужицы, как вода. Кровь и вода… Из раны Христа, после того как его ударил римский солдат, тоже лились кровь и вода… Вода – это жизнь, так кажется, говорят. Некоторые древние народы считали что в крови содержится жизнь человека, и с последней каплей крови, из человека уходит последняя капля жизни.

Не знаю что на меня нашло, но я выскочил в коридор, резко открыл входную дверь, и, разбежавшись, с силой пнул дверь соседа ногой. За его дверью раздались торопливые шаги, он приник к глазку, но я ножом расцарапал пластик глазка до такой степени, что через него почти ничего не было видно. Он истошно заверещал, и я подумал, что у него голос больше похож на женский, нежели на мужской.

Он грозился вызвать милицию, а я, исполосовав острым лезвием ножа всю обивку, продолжал колотить в его дверь. Наконец он удалился, и через дверь я услышал как он говорит свой адрес и называет своё и моё имя. Я напоследок ударил по двери кулаком, и вернулся к себе. Приступ внезапной ярости, накатившей на меня, прошёл как только я захлопнул за собой дверь.

Я постоял так, прижавшись спиной к двери и сжимая в руке нож, около двух минут. Потом я зашёл в ванну.

Ванная комната засверкала керамикой и хромом как только я включил свет. Из стального «… сталь…» крана текла тоненькая струйка воды «…вода-кровь…», утекая по часовой стрелке в сточное отверстие. Сталь и вода есть, осталась только кровь.

Я поднял нож к глазам – всё так же блестит, сверкает…

Я положил его лезвием на левое запястье. Сгусток адреналина выбросился мне в кровь «…кровь…», и меня охватило странное возбуждение, то же, наверное чувствует парашютист в свободном падении. Я нажал… ничего. Я нажал сильнее, и провёл лезвием вдоль запястья – появилась первая капля крови. Я слегка попилил ножом, как вдруг, он словно вошёл в тёплое масло; кровь брызнула из разрезанного запястья и попала на моё отражение в зеркале, обильным потоком стекала в раковину, образовывая ту самую лужицу. Я нащупал пробку для ванной, заткнул ею водосток, и открыл кран. Кровь смешалась с водой, оставляя в ней тонкие красные нити, которые, словно живые существа, тянулись друг к другу, или расплывались в стороны. Я посмотрел на лезвие ножа – на его зеркальной поверхности застыли, чуть дрожа, вишнёвые шарики-капли. В дверь настойчиво позвонили, но я продолжал любоваться на эту чудесную картину – сталь, кровь и вода.

Всё вокруг было расплывчато в туманной пелене, стоявшей у меня перед глазами, голоса и удары в мою дверь затихали, оставляя лишь один звук - капель крови падающих в воду…

28 июня 2000 г