Литература

Я не человек, я – вампир. Многие из вас неоднократно видели меня на улице, смотрели мне в глаза, но не думали обо мне ничего, не удостаивали меня ни единой мыслью, а это был я.

Внешне я таков, как и окружающие, только когда голоден и чувствую пищу, с верхней челюсти выдвигается два острых резца. Для чего – понятно.

Питание мне требуется раз в три-четыре недели, в зависимости от количества и питательности выпитой крови.

Я действительно обладаю большой физической силой, но не такой, какой ее обрисовывают в фильмах, меня, скорее, можно сравнить с очень сильным человеком, с той лишь разницей, что по фигуре того эту силу сразу видно, а по мне – нет. Я не летаю, не боюсь ни крестов, ни святой воды, все это сказки. Но лучи солнца, хотя и только прямые, могут серьезно меня покалечить или даже убить. Также чеснок действительно вреден для меня, и чем он свежее и сочней, тем тяжелее могут оказаться мои раны. Один шрамик до сих пор так и не зажил, хотя я легко регенерирую многие свои органы, не говоря уже о коже. Не знаю, быть может, в этом растении находятся такие химические соединения, которые действуют на меня как кислота и затрудняют восстановление плоти со временем. Не знаю.

И живу я уже очень-очень долго. Сколько мне лет, я никогда не считал, видимо, боялся рехнуться. Но кто знает, может, бояться-то уже и поздно.

Разноцветные яркие пятна света бегали по стенам, по столам, по лицам людей. Они не гипнотизировали, они скорее сводили с ума. Впрочем, куда им тягаться со мной! Больше раздражала музыка – столь оглушительная, что временами заглушала даже мысли. Однако меня всегда тянуло в такие людные места – центральные улицы, дискотеки, как эта. Нет, это не помогало против одиночества, нисколько! Кто мог разделить мои глубокие переживания – неужели, эти?! Все люди – грязь, по которой я иду, я уже давно перестал считать трупы. Очень мало кто из убитых мной становились вампирами, подавляющее же большинство превращалось только в того, кого и следовало – в трупы.

Сегодня я чувствовал немалый голод. Он рос последние несколько дней до того момента, пока я не решил – пора.

И тут, будто читая мысли, прямо за мой столик, как раз напротив, приземлилась одна особь лет двадцати женского пола, и кстати, с хорошими формами. Мужчины-люди, пожалуй, посчитали бы ее хорошенькой.

- Молодой человек, угостите девушку чем-нибудь… - Это произнесла она, едва перекрикивая оглушительные аккорды синтезатора. А молодой человек – это, значит, я. Я и вправду был инициирован в вампира достаточно рано, только миновав свою последнюю человеческую, двадцать пятую годовщину. Ну а умению производить впечатление на женскую половину человечества – так этому учишься со временем.

Молодая баба была навеселе, хотя и не скажу, чтоб через чур пьяной.

- А чего ты хочешь? – сделал я широкий жест, вызвав в своей новой подруге первую волну восхищения.

Таких волн еще будет немало, я собирался тратить деньги, ведь что может быть правильнее траты денег ради еды?

Наша беседа шла непринужденно: все особи женского пола, а такие в особенности чураются всего нарочитого и скучного. У меня же слова выходили запросто и естественно, я выглядел тем, кто будто бы есть на самом деле. Это ничтожество очень быстро почувствовало себя со мной очень легко, будто знала меня уже несколько лет, и исключительно – с хорошей стороны.

Опыт всегда мне помогал. Я знал всю психологию человека, еще когда Фрейд под стол пешком ходил. На каждую возникающую со мной ситуацию, как бы неожиданно она не приходила, у меня были десятки многократно проверенных и доведенных до совершенства идеальных путей действия.

Поэтому подруга, которая приземлила здесь свой зад, скорее всего, дабы разыграть из себя недотрогу и принцессу, уже через пятнадцать минут смотрела на меня широкими (хотя и не совсем трезвыми) восхищенными глазами и меньше всего на свете хотела куда-то уходить. Только один раз она отлучилась, и то, чтобы привести позабытую подружку, с которой явилась сюда погулять.

И в тот момент я увидел его.

Это был шок. Уж где-где, а здесь, в двух десятках метрах от себя, в момент, когда я, чувствуя себя более чем свободно, направился охотиться, я встретить его не ожидал. Должно быть, тут имело место простое совпадение, хотя в такие совпадения я и не верю.

Это был охотник за вампирами. Такими охотниками наполнен весь мир, они все правительственные служащие, хотя информация об их существовании, понятно, и не мелькает на страницах газет. Они занимаются истреблением вампиров, хотя, конечно, добираться могут только до самых молодых. Такие как я всегда на десять шагов впереди их. Они всей своей организацией только подумали – а я уже предпринял ответные меры. Вот так-то.

Тогда, спросите вы, что же здесь делает этот субъект? А я отвечу, что этого субъекта я веду за собой вот уже четырнадцать лет. Я нарочно оставляю за собой знаки и следы, заставляя Следопыта (как я его для себя окрестил) верить в мое существование и постоянно брести за мной из города в город. Я оставляю такие следы, с которыми вся его организация в целом не считается, но для него лично вероятность моего существования стопроцентна. Например, однажды на месте убийства, которое я совершил не ради голода, а просто разозленный этими бесчисленными харями, заполонившими все вокруг, я оставил ему записку: «Привет тебе от напарника». И сделал так, чтобы Следопыт напоролся на все это раньше других, раньше милиции. Так тот потом с полчаса по телефону доказывал своим, что убийство – моих рук дело, и что послание было направлено именно ему. И что же? Его слова проигнорировали, заявив, что вампир не будет сознательно себя светить, и кроме того, у жертвы на месте преступления осталась вся кровь и шея прокушена не была, поэтому такое убийство вампир совершить не мог.

И так всегда. Я оставляю ему самые косвенные улики, достаточные, впрочем, чтобы он на грани терпения шел за мной по пятам, но только он один без основных сил своей организации, оснащенной по последнему слову техники. Они-то мне точно не нужны.

Впрочем, Следопыт в лицо меня не знал, а значит, волноваться было абсолютно незачем. Он, конечно, визуально мог отличить человека от вампира, они все были для этого тренированы, но вглядываться именно в меня в такой огромной, шумной и тесной толпе он, понятно, не будет. Поэтому, когда пришла Оля (моя новая знакомая) со своей подружкой, я просто вычеркнул его из головы. Были дела поважнее.

Подружка мне сразу понравилась, и я еле сдержал готовые выскочить резцы. Полноватая, с характерным румянцем на щеках, она заставила резь в желудке заметно усилиться. Кровь такой сильно насыщена витаминами и веществами, ради которых я пил ее.

Неправильно истолковав мой жадный взгляд, эта дура зарделась еще больше и спрятала глаза. Впрочем, мысленно я уже успел отбросить ее как вариант: вряд ли такая останется с почти незнакомым мужчиной наедине – дома мама с папой ждут.

Другое дело – Оля. Шлюха еще та – сразу видать.

Мы еще посидели: я был сам Компания, сам Щедрость и сам Хозяин Вечера. Когда наступил момент, благоприятный и желательный для танца, мы с Олей станцевали, и мои физические возможности и опыт давали мне такое превосходство, что это двуногое животное было просто шокировано, толпа же танцующих расступилась в стороны и восхищенно хлопала. Я был просто неподражаем.

Надо признать, в этот вечер я тоже заметно набрался, потому что когда мы покинули наконец заведение, и Оля попросила меня поехать куда-нибудь еще, я поддался на ее уговоры, хотя теоретически уже сейчас можно было тащить ее в уютную комнатку.

Итак, мы остановили тачку, забросили подружку к родителям, и Оля повезла меня показывать достопримечательности Находки, их городка, который мне был полностью незнаком. Впрочем, те, кто не были в этом городе, могут спать спокойно: они ничего не потеряли. Если бы эта Оля была хотя бы краями знакома с ночным Лас-Вегасом, ей было бы просто стыдно тащить меня на Вечный Огонь и Смотровую Площадку. Впрочем я, увеселенный выпитым, был способен наслаждаться даже такими каменновековыми развлечениями.

В одном из этих мест нам повстречалась компания молодых парней, к которым мы как-то незаметно и присоединились. Там тоже лилось спиртное, хотя и куда меньшего качества, чем то, к которому я привык. Впрочем, мой иммунитет еще никогда меня не подводил, и мне не смог бы повредить даже технический спирт. Больше я опасался за эту Олю: как бы ей не перепить и попросить отвезти ее домой. Меня такие дела совсем не устраивали, и я тщательно следил, сколько ей пить и чего. Понятно, женщину нелегко заставить слушаться, особенно такую, легкого поведения, как Олю. Но у меня были свои обходные способы. Кошек тоже, с первого взгляда, надрессировать невозможно, но тут уж я был самим Куклачевым.

Поднять свой авторитет в новой компании оказалось неожиданно легко: у тех оказалась с собой расстроенная гитара без струны. Чуть побрынькав, приловчаясь, я исполнил им такую вещь, что они просто рты пораскрывали. Потом начали наперебой просить повторить ее на бис, но я знал чувство меры – баловать такую компанию нельзя, иначе быстро на шею сядут.

Мы разболтались. Оказалось, они собирались на днях ехать куда-то в тайгу, на природу. Самый молодой из них, следивший за мной огромными глазами, предложил поехать с ними. Пришлось уйти от ответа, однако перед глазами у меня так и повисла картина: лес, много километров вокруг ни одной человеческой морды, а посредине я и это пацанво. Можно было бы познакомить их поближе с понятием «ад». Устроить им там кромешное чистилище, так, как я люблю и умею. Показать им, кто я и кто они. Так, чтобы кишки на земле! А вот этого, малого, не убивать – пусть с ума сойдет от всего увиденного. Я могу организовать им такие картины, от которых и любой взрослый предпочтет глаза себе вырвать, лишь бы не видеть такого. Я уже говорил, что я психолог? Только психолог я не по образованию, а по призванию. Очень люблю крайние человеческие чувства.

При мысли о совместном турпоходе я улыбнулся. Молодой, которого я уже представлял себе бессмысленно бормочущим и с глазами – одними белками, тут же спросил о причине, меня рассмешившей.

- Да это анекдот. Слушай. Сидят в соседних клетках в зоопарке бегемот и медведь…

Когда я закончил, раздался дружный хохот, а потом разговор перешел на зоологические темы. Они наперебой стали высказываться, кто видел живого зайца на воле, а кто – тигра. Наврали, конечно, больше. Я тоже что-то врал, но меня, понятно, на ложь толкало совсем не желание блеснуть бывалостью.

Помню, как-то я тоже оказался в тайге в сотнях километров от ближайшего человеческого жилья. Тогда я еще был довольно молод как вампир, и мне приходилось скрываться в лесу от погони. Заблудившись, я брел по тайге с вечера, а днем отсиживался в чащах, да в оврагах, куда не попадали прямые солнечные лучи. Голод мучил с каждым днем все сильнее, а о мысли, чтобы наткнуться тут на человеческое существо, и речи не было.

И вот в одно утро, когда я уже подбирал себе убежище на солнечный день, совершенно неожиданно наткнулся на медведицу с двумя медвежатами. Та дернулась, увидела меня и кинулась было, чтобы растерзать. От удивления я даже не побежал. А медведица, когда оказалась от меня метрах в пяти, перестала приближаться, а только все ревела и рыла лапами землю. Сначала я стоял оторопевший, а потом понял: она меня боится гораздо больше, чем я ее. Тогда я стал подходить к ней. Она – пятиться. Я – еще ближе, она – еще больше пятиться, и рычит как-то уже совсем неуверенно, а в глазах – дикий страх. Она чуяла во мне хищника. И когда я уже двинулся вперед ровным шагом, бросилась прочь со всех ног. Я сначала подумал было, что от страха, но это было не так: она схватила одного из медвежат и рысью побежала с ним прочь. Второй медвежонок бросился было за ней, но куда там ему было угнаться за взрослым медведем.

Этот медвежонок достался мне. Кровь, скажу, у него препоганнейшая, голод только терял свою остроту и уж конечно не на три-четыре недели, как полноценная человеческая кровь. Но тогда, пожалуй, этот заменитель не дал мне умереть.

Уже позже я понял поведение медведицы. Когда не вышло меня запугать, этот зверь не раздумывая спас одного своего детеныша, оставив другого, чтобы я за ним не погнался. Практичность – вот уважаемая мной черта мира животных, и эту черту я, как ни смотрю, не могу углядеть в человеческих существах.

Всему приходит свой конец, и я начал замечать признаки усталости в своей спутнице. Тут важно было указать ей, что сегодня она спит со мной, но ни в коем случае не создавать ощущение вопроса или неуверенности. Не то она могла и отказать.

- Я еще не решил, в какой гостинице остановиться. Куда направимся?

Оля чуть оживилась, ее полупьяный, полусонный мозг заработал, и уже очень скоро мы были у цели, в местечке под названием Юань Дунь. Я задернул шторы, пока она раздевалась.

В постели мы оказались тоже очень быстро. Оля начала делать какие-то движения, указывающие на то, что она, дескать, собирается быстро заснуть, и если я хочу что-то с ней делать, то в ее полусонном состоянии. Это меня никак не устраивало, и с помощью хорошо проверенных методов я быстро разбудил в ней женщину.

Совокуплялись мы очень энергично и страстно. К своему стыду, признаюсь, что к сексу я небезразличен, и там, где я должен видеть только кровь, я иногда замечаю еще и тело.

Мы повторили это, и подружка, я полагаю, получила удовольствия не меньше меня. Мне на это было начхать, потому что там, где для нее уже все заканчивалось, для меня самое приятное оставалось впереди

Мы оказались в очень плотных объятиях, и она начала лепетать что-то свое: насчет парней, которые у нее были до меня, и какими они все были жлобами и импотентами. Мне иногда кажется, что человеческие женщины говорят так каждому из своих любовников – и в следующий раз обливают грязью уже тех, кого ставили в пример другим еще вчера.

Впрочем, мне на все это было самым глубоким образом начхать, и я начал потихоньку обнимать подружку поплотнее, стараясь в тот же момент оказаться сверху. Эта дурочка, приняв мои движения за ласки, прижалась ко мне в ответ, облегчая задачу.

- И тогда я ему сказала: «Слушай, Игорек, а не пошел бы ты…» Слушай, отодвинься немного, мне неудобно… Игорек… Да отодвинься же!..

Это были последние ее слова, потому что к этому моменту я обвил ее уже довольно плотно: ногами – ноги, руками – верхнюю часть тела. Она не могла пошевелиться и на миллиметр, зажатая как гайка в железных тисках. Голова ее оказалась на боку, а шея – как раз передо мной. Я провел губами по коже, ощущая пульсацию крови – и едва успел убрать собственный язык, когда два резца с готовностью выскочили из своих пазов так, как двигается затвор в автомате.

Вкус первой крови во рту всегда самый приятный. Резцы вначале сильно мешают, но скрываются они только с первыми признаками насыщения. А до этого – что весьма кстати – помогают пережимать человеку определенные точки, лишая его возможности кричать. Впрочем, я всегда играю с этими точками, и человек пытается было что-то хрипеть, силясь позвать на помощь. А я пережимаю точки снова. И опять приотпускаю. И делаю меж тем свое приятное дело.

В такие моменты мысли начинают течь плавно и праздно. Думать о том, чтобы не упустить добычу, уже не приходится: вот она, здесь, и уже не может ни причинить мне вред, ни позвать на помощь, хотя жить ей еще целые минуты. И я думаю: а что же они чувствуют? Понимают ли вообще, что с ними происходит? Понимают, что безвозвратно погибают, вливая свою жизнь в другого? Я все хочу как-нибудь остановиться и спросить, что тот обо всем этом думает? Понятно, что условия должны быть совсем не такими, где за дверью и за стеной кишмя кишат подобные им люди. Но даже когда дело происходит где-нибудь на пустыре, я почти физически не могу остановиться – слишком приятное дело пришлось бы прервать.

Кровь я всегда выпиваю всю, чтобы как можно дольше потом обходиться без пищи: в современном обществе исчезновение человека сопровождается часто очень неприятными поисками, хотя милиция в России просто-таки на удивление туга на подъем.

Оля все билась и билась, глупо пытаясь разжать мои железные объятия. Наверное, если бы она осталась в живых, на теле образовались бы огромные синяки. Но она не останется в живых.

Уже когда она начала слабеть и вялость движений позволила мне даже немного расслабиться, я вдруг очень возбудился. Такое обстоятельство неприятно меня удивило: не замечал раньше в себе склонностей к некрофилии. Причины же были понятны: мы оставались полностью раздеты, а мое дело требовало очень близкого физического контакта. Кроме того, ослабевшие попытки высвободиться создавали большое ощущение беспомощности. И свежая кровь, после уже начавшего подступать чувства легкого похмелья, бальзамом легла в нутро подуставшего организма.

Когда я отпустил ее, а в частности, ее шею, на свежие простыни не упало ни одной красной капли. И во время самого процесса даже не испачкал губы. Все было проведено с ювелирной точностью.

Меня вдруг совсем разморило. За долгие годы ночной жизни я так до конца и не избавился от сонливости в темное время суток. Напитавшееся тело почувствовало неодолимую тягу ко сну, и я позволил себе немного отдохнуть. Так, на часок, не больше.

Пробуждение было более чем неприятным. Кто-то меня толкал и дергал, я же в ответ хватал этого кого-то покрепче, чтобы он меня не беспокоил, а он все равно продолжал свое.

Открыв глаза, я тут же их зажмурил. Вместо привычной темноты или сумерек в глаза ударил ослепительный свет. Причину такого недоразумения я понял очень быстро: после пьяного вечера и последующего приятного питания я как был, проспал до солнечного дня. Я заставил себя открыть глаза и совсем недалеко различил квадратик прямого солнечного света, пробивающийся через второе окно, которое я не стал зашторивать. Если бы этот квадратик прошел совсем немного дальше, мое пробуждение вышло бы еще более неприятным.

Тут толчок, собственно, разбудивший меня, повторился, что-то дернулось. Люди, почувствовав рядом с собой что-то неизвестное, тут же отталкивают это, мои же рефлексы были другими, прямо противоположными: я сжал это нечто, старясь подмять под себя.

И только сейчас я понял невероятное: это была Оля! Это она дергалась и извивалась, пытаясь избавиться от моих рефлекторных объятий!

Не конечно, это была она, кто же еще. И прежде чем я успел додумать напрашивающуюся мысль, она толкнула меня с силой, которую я от нее совсем не мог ожидать, и едва не высвободилась. Однако я не отпускал ее, хотя и не был в состоянии, как раньше, обездвижить. Наши действия превратились в ожесточенную борьбу, мы упали на пол, к счастью, не с той стороны, где на него падали солнечные блики, и круша все подряд и привлекая совершенно ненужное внимание соседей, начали кататься взад-вперед.

В конце концов мне кое-как удалось прижать ее к полу. Это было совсем не просто, да только на моей стороне оказалось явное превосходство: Оля не умела еще пользоваться своей неожиданно возросшей силой. К тому же я все же был мужчиной, и поэтому сильнее.

Я сидел у нее на спине, связывая заведенные за спину руки ремнем от своих брюк. Я был еще тот умелец в подобных делах, однако мне пришлось изрядно постараться, чтобы она не смогла разорвать даже этот крепкий материал. Бабенка тем временем помогала, как могла, непрестанно дергаясь и кроя меня последними словами.

Наконец, я усадил ее на кровать, а сам принялся расхаживать взад-вперед в нелегких раздумьях. Она смотрела на меня исподлобья, и надо отдать должное ее чувству самосохранения, совсем не кричала. Чувствовала, должно быть, насколько быстро я способен заткнуть ей рот кулаком.

Позавидовать моему положению вряд ли бы кто смог. Все шло навыворот, переворачивались все мои планы. Черт же дернул превратиться в вампира именно эту шлюшку! И именно сегодня, когда на ближайшее будущее у меня были составлены совсем другие планы.

И что мне с ней делать, я не имел ни малейшего понятия. Если бы она спокойно оставалась трупом, у меня существовали десятки хорошо проверенных способов выкрутиться из ситуации, выйти сухим из воды. Я бы ни капли не волновался.

Но если меня хоть что-то в жизни могло выбить из колеи, поставить в тупик, так это именно то, что произошло. Из убитых мной вампирами становились лишь десятые, если не сотые доли процента, это случалось так редко! Глупая случайность превращала в равных мне, не исходя не из каких внешних признаков: будь то мужчина или женщина, ребенок или старик, культурист или инвалид, гений или полный дебил, брюнет или блондин, наконец, - это мог быть кто угодно! И вот теперь это была Оля.

Я мерил комнату шагами, от стены к стене, и мое настоящее представлялась мне все более темным. Я, который привык выбирать из миллионов самых разных ситуаций, был поставлен в тупик единственным, пожалуй, случаем, из которого не сумел выйти, так как почти не имел подобного опыта.

Остановившись, я одернул себя. Эй, погоди! Разве не об этом я мечтаю, сколько себя помню? Поделиться, наконец, с кем-нибудь своими сокровенными мыслями, прекратить тоскливое существование одиночки?

И кто же мне послан судьбой? Женщина, еще совсем молодая и с прекрасными формами! Разве это плохо – разделить бессмертие с кем-либо не только духовно, но и физически…

- Свинья, - прошептала сидящая на кровати. В отличие от меня, успевшего кое-что накинуть, она оставалась полностью нага. Красива, но глядя на нее, я отказывался принять ее равной мне. Для меня она оставалась человеком, ведь еще им она была вчера вечером, не так ли? А за одну ночь не меняются, стань она хоть трижды вампиром.

- Чего? – сделал я вид, что не расслышал.

- Чего-чего! Свинья, вот ты кто! Зачем ты сделал это вчера? Я же тебе дала, а ты меня изнасиловал!

Вот так так! Ну что тут можно еще добавить? Дура, как и все люди.

- А зачем, ты думаешь, мне тебя насиловать? – поинтересовался я.

- Кто тебя знает? Ты идиот! – последовал возмущенный вопль. – Зачем ты меня связал?!

- Тише. Не ори. Сейчас это ни в твоих, ни в моих интересах. Ты не замечаешь в себе ничего необычного?

- Развяжи меня! – твердила неугомонная женщина. – Дай хоть одеться!

- Да не ори же! – цыкнул я на нее.

В ответ же эта дура разразилась дичайшим животным визгом, вынуждая меня к действиям. Давно меня никто так не выводил из себя! Я шагнул к ней и с силой ударил ее в лицо, в губу. От такого удара голова человека должна была отделиться от тела.

Оля упала на спину, но тут же поднялась. По лицу ее текла кровь, и я сначала удивился, откуда она у нее. Затем посмотрел на руку и понял, что эта кровь – моя. Моя! Я стал искать, что приложить к ранке, не рискнув слизывать.

Теперь она по-настоящему бесила меня. И как человек, и как вампир одновременно.

- Смотри на себя! – заорал я на нее. – Что ты чувствуешь, а? чувствуешь голод? Отвечай!

У Оли уже, пожалуй, успела пропасть страсть к сопротивлению, потому что она задумалась.

- Да, я есть хочу… Очень сильно! Откуда ты знаешь?..

- Но ты хочешь не чего попало, да? Может, хочешь сладкого?

Ее буквально передернуло.

- Нет, совсем не хочу!

- Или хочешь хлеба? У меня его много, я тебе сейчас его дам! – неистовствовал я.

Оля помотала головой. Упомянутые мной продукты наиболее неприятны вампирам, потому как совсем не содержат веществ, заменяющих то, что нам нужно в человеческой крови.

- А чего же ты хочешь? Ты голодна, говори немедленно, чего тебе нужно! – Мой тон стал угрожающим, заставив ее думать.

- Наверное… яблоки? Хотя нет, не то… Я даже и не знаю, что…

А вот это уже верно. Яблоки – совсем иная часть человеческой пищи, они очень вкусны и иногда в больших количествах способны даже немного приглушить голод…

- Послушай меня, Оля, - наседал я, - а кровь? Крови ты не хочешь попить?

Я видел, как в ее глазах отразились все ее чувства. Сначала они блеснули, отвечая «да», а потом в них появился страх, когда и сама она поняла свои мысли.

Я схватил первое попавшееся зеркало и развернул к ней. Зрелище там предстало красноречивое донельзя: от голода и моей крови, попавшей ей на губы, из своих пазов выскочили новехонькие резцы, преображая олину внешность самым явным образом.

Зеркало я убрал из сострадания, так как ее вид стал настолько жалким, что противно стало смотреть. Она тихонько и очень испуганно заскулила.

- У-уу… что со мной?.. у-уу…

Ничто не предвещало, что за время одной следующей секунды произойдет так много. Дверь находилась за моей спиной, когда замок заскрежетал: его отворяли, и делали это очень быстро. Однако человек весом около семидесяти пяти килограмм – моим весом – и моей же физической силой способен двигаться еще быстрее. И когда дверь резко отворилась, она просто спрятала меня за собой, не мешая мне все же наблюдать за вошедшим.

А вошедшего я узнал сразу – и чуть не упал от удивления. Я сразу понял, что он один – Следопыт не мог вернуться ни в чьей компании.

Когда он ввалился в комнату, то оказался практически нос к носу с Олей. Они вылупились друг на друга, как два свалившихся с луны. И хотя я, к своему великому сожалению, не видел лица Следопыта, я мог догадаться о его озадаченности.

В этот момент я, можно сказать, стоял за спиной Следопыта, меньше чем в метре, и мог одним движением избавиться от преследователя навсегда. Но даже в этот момент, когда время шло на доли секунды, я не потерял способности мгновенно принимать решения, и понимал, что его гибель будет означать для его организации самое прямое доказательство моего существования. И на этот раз я воздержался от действий.

Следопыту не понадобилось много времени, чтобы распознать в Оле вампира. Тренированный глаз мгновенно отмечал почти незаметные, но очень характерные черты лица, фигуры, манеру держаться. И куда как красноречиво говорили резцы, торчащие из-под верхней олиной губы. Рука Следопыта потянулась к поясу, где я уже видел пистолет с глушителем.

В этот ключевой момент мною вдруг овладело успокоение. Под действием ситуации, наблюдая, как правая рука Следопыта с зажатым уже в ней оружием постепенно направляется на Олю, я вдруг понял, что все мои проблемы решаются. Я здесь ни при чем, я не прилагаю к смерти Оли как вампира никаких усилий – а значит, совесть моя чиста, а заодно, и решена проблема, поставившая меня в тупик, сбившая с толку и лишившая смысла существования.

Щелчок выстрела прозвучал сухо и почти не слышно: такие как Следопыт были не меньше меня заинтересованы в сохранении конфиденциальности. Еще не успел труп Оли упасть на кровать, а я уже отобрал у Следопыта оружие и бросил на пол его самого. Схватив за волосы, я стукнул его головой. Хотелось стукнуть посильнее, так, чтобы моему давнишнему врагу не пришлось приходить в себя, однако что-то в его поведении задержало меня. Ведь когда я ударил его сзади, он уже понял, что проиграл и убил совсем не того вампира, однако же он не завопил в ужасе, не стал бессмысленно брыкаться, будто в последних конвульсиях, а постарался вывернуться, чтобы только увидеть мое лицо. Ему это почти удалось, потому что я никак не ожидал, что он применит все свои силы для одного такого рывка, но в конце концов я справился и уложил его ненадолго поспать.

Поднявшись на ноги, я перво-наперво прикрыл дверь. Замок защелкнулся ровно, что говорило о его неповрежденности. Это штучки подобных Следопыту: не знаю точно, как они это делали, но для них не существовало преград в виде дверей и замков.

Я окинул взглядом поле битвы. Два распластанных неподвижных тела, одно из них успело совсем недолго побыть в моей шкуре вампира; однако больше меня привлекал Следопыт. Я не мог не восхищаться им. Он забрался совсем далеко, он почти взял меня голыми руками, ошибившись только на сантиметр. Он сделал все это в совершенном одиночестве, все хитро рассчитав и ни с кем не делясь планами. То есть именно так, как это делал я сам. И именно поэтому я не мог прикончить его – в этом случае я бы остался действительно один, и никто никогда бы не смог понять меня, мотивов моих действий. А Следопыту так или иначе по мере цели своей жизни приходилось думать, как и мне – иначе бы он никогда так близко ко мне не подошел.

Спеленав по рукам и ногам человека, а особенно позаботившись, чтобы были завязаны его глаза, я потщательнее припрятал олин труп, а затем сходил вниз, чтобы уточнить, что кругом все идет своим чередом, разборки в моем номере прошли незаметно и заодно проплатить еще дополнительно: инее нужно было дождаться темного времени суток. В это время года, летом, короткая ночь мне была крайне неудобна.

Вернувшись обратно, я застал начавшего приходить в себя Следопыта. Он не пытался развязаться, а также не звал на помощь, хотя последнее он делал, похоже, убедившись, что я в одной с ним комнате. Я ожидал, что он заговорит, но он молчал, прямо сидя на полу. Мы так и просидели молча весь солнечный день, да и о чем нам было говорить? Все и так было ясно, кроме того, Следопыт не мог не понимать, что я ни за что не дам запомнить ему свой голос. Вообще, безмолвие было для меня очень естественно, гораздо естественнее, чем безумолчное людское болтание, однако Следопыт меня удивил. Хотя чему было удивляться: за долгие годы непрестанного преследования он стал таким же, как я: без семьи, без дома, без будущего. Непрестанное бессмысленное движение вперед, только я был бессмертен, а он очень ограничен во времени. Наверное, именно поэтому ему не терпелось прервать наш дуэт, отправив меня к праотцам; я же был другого мнения и не собирался так быстро все заканчивать.

Когда стемнело, я подошел к нему проверить узлы и завязать рот, чтобы ему вдруг не пришло в голову позвать на помощь, едва я переступлю порог.

- Я тебя все равно убью. – Это был его голос.

«Может быть, - мысленно согласился я с ним. – Но не сегодня».

машину поймать не составило труда, и уже когда мы выехали за пределы города, тоска одиночества и невыразимая печаль от потери Оли накрыли меня с головой. О боже, Оля, сколько мы с тобой смогли бы вместе сделать, какой бы мы были парой, скольким мы смогли бы поделиться! Но люди не позволили нашему счастью осуществиться.

Ничуть не сдерживаясь, я испустил полурев-полувой, шедший из самой тоскующей души.

Автомобиль вильнул в сторону.

- Ты чего, сбрендил?! – завопил на меня водитель, очень уверенный в себе молодой человек.

- Веди машину, урод, - посоветовал я ему и добавил пару словечек покрепче. Я ничуть не кривил душой, так как действительно считал уродом его в частности и все остальное человечество в целом. Но машина начала принимать к обочине и останавливаться.

На посту в селе Екатериновка мою машину остановило ГАИ. И чего им еще не спиться? Инспектор представился и вежливо попросил документы, что я ему и протянул.

- По доверенности ездите, - заметил он, и некоторое время ушло на глупую процедуру сверки данных паспорта в их данных и на моей рукописной бумажке.

- Да у брата взял, съездить нужно, - эти слова были сказаны мной столь простецким и бесхитростным тоном, что у инспектора разом пропало желание дальнейших проверок.

- Хоть машина и не ваша, за непройденный техосмотр платить придется именно вам.

Я изобразил на лице вселенскую скорбь, но как законопослушный гражданин расплатился, подписавшись фамилией с поддельных прав. Уже спустя минуту я снова был в пути.

Прежнему хозяину машины пришлось заплатить за гибель Оли. Из-за таких как он она умерла, и я организовал ему такие мучения, что он рад был умереть. А жаль! Следовало бы заняться им понастойчивей, да только во времени я был сильно ограничен. Ничего. Впереди еще кишащие толпы людей, и ни один из них ответит за смерть Оленьки, когда торопиться мне уже будет некуда.

Глубины моего одиночества не понять ни одному человеку. Я крайне редко встречаюсь с другими вампирами, и если брать последние десятки лет, то время, что еще не теряется за туманными завесами памяти, что случалось всего два раза.

Около тридцати лет назад убитый мною с целью питания старик вдруг воскрес, очень рассмешив своим видом. Думаю, я оказал ему большую услугу, стукнув один раз хорошенько по голове и раз и навсегда вышибив из него дух. Старческому маразму не место в бессмертии, а этому деду было, наверное, все пятьдесят лет!

А уже совсем недавно, не больше десяти лет назад я совершенно случайно столкнулся на улице в толпе с другим вампиром. Он сделал, что не узнал меня, так же поступил и я. А после этого стремглав уехал в другой город, всю дорогу только и опасаясь, как бы мне не встретиться с ним по пути. Через год я, правда, смог достаточно оправиться, чтобы вернуться на ту самую улицу и провести две ночи в поисках. К сожалению, так его и не встретил: он будто сквозь землю провалился. Больше я в том городе не бываю, обхожу его десятой дорогой.

Ну почему же все равные мне, с кеми так редко сводит меня судьба, так исчезающее быстро пропадают из моей жизни? Откуда такая несправедливость? В минуты слабости мне кажется, что это есть наказание, посланное мне человеческим Богом за ненависть к его людям. Но поймите, большего они и не заслуживают.

На глаза наворачивались слезы, мешая следить за дорогой. Я попытался отвлечься от таких тяжелых мыслей. По небу неспеша плыла луна – мое солнце серого цвета.