Блаженство забытия, безмятежность спокойствия, осенний сон жизни. Выворачивает наизнанку не меняя внутреннего состояния тихого безбрежного неанализируемого. Тебя трясет, выводит из себя, рвет на части, но это так далеко, не с тобой, это уже игры мозга –не чувства. И это плохо – ты становишься безжалостным, твой внутренний мир непоколебим (– это хорошо), потому что его нет, его переехал бульдозер, а ты оставшийся серым пятном на асфальте след, который и до этого не представлял из себя ничего подобного целиковой сложившейся стратегии жизни, след из ничего, ничем являющийся вообще, но в каждый момент живой. След из которого тупой чугунной несокрушимой уверенностью прорастает насыщенный своей зеленой свежестью и не имеющий, кроме себе подобных равных по бездарности и бесцельности, росток, который станет одной из высоких берез в плоскости пыльной действительности. И осознание этого берет на себя тот же мозг, который скупится передать его чувствам, жалея их, не давая им убить свои остатки, доподлинно зная, что без остатков чувств и ему не жить. Мозг и сердцебиения ширмы друг для друга, позволяющие не встречаться себе самим в закоулках одухотворенных тел. Осень. Долгожданно-нежелаемая, жадно-впитываемая, вечнообилеченная на экспресс круговорота жизни.
Похоже не одной ровной линии не прочерчено эти миром, кроме силы притяжения с высоток. И та ни на что не годится. Каждая судьба крива, как турецкий зигзаг, каждая мысль, как макраме из пучков обломанных макарон, половина из которых, как-бы и не твои. Каждая волна – смертельный запас информации. Каждый день – воздух и вода, которые всё больше становятся условным обозначением. И каждый это осознаёт. Но ничего не происходит. Поговорка про мужика, который без грома креститься не намерен применима ко всему человечеству, русские здесь ни при делах, они просто мимо проходили. И кривая тёмная изба, и набитый деньгам коттедж равно ни к чему не вели никогда, братство невозможно. Просто летит стрела, а ты из окна не можешь выглянуть, физической способности нет. Остается быть ростком на пустом месте. Бликом бликов, сверкающим с уверенностью для всех в том, что это и есть солнце, в том, что это и есть окончание путей. Жестоким сорняком затоптавшим самое себя в угоду теории борьбы за выживание. И вспомнив вдруг что-то голосить о фонарях и о людях, о красках, затухших в тебе из-за задержки в издании учебника жизни, из-за воспитывания тебя, кем-то другим, не тобой, неправильно. Догладывая кости одиночества понятно, что падать уже некуда, только вверх. Но верх этот таков, что, как ребенок из яслей просится обратно к маме, будешь не желать. А потом не вернешься уже никогда из садика в дом к той же маме, станешь злее. И так и надо, потому что другого не дано. Ты счастью своему должен быть обязан счастьем своим, за то, что не упал. И да, твой мозг это вывел и ты уверен в этом, но за ширмой прячутся чувства. |
проголосовавшие
комментарии к тексту:
