Литература

- Мы с тобой боевики, Стёпа-а! - зарычал Саныч, приняв на грудь первый стакан самогона.

Я кивнул в знак согласия. Мне польстило сравнение с носителями людской силы, при том, что я был абсолютным хилятиком и пьяницей. Саныч выглядел авторитетно, руку жал крепко и всегда при этом рычал:

- Я в танке горел! В Афгане, бля, в танке горел!

А рука у Саныча была, ё-моё, сильная, шершавая и огромная.

- Всех этих современных художничков, Степан, перестрелять надо. Вот Шишкин, например, или Серов. Вот это - художники. А эти, бля, пра-аститутки? Только краску переводят.

Осушив третий стакан, Саныч поднял с земли булыжник и запустил им в птичью клетку. Поднялся шум, Саныч заржал. В нём странным образом сочитались интеллектуал и животное.

- Лишь одного человека на земле я уважаю, Стёп, лишь одного, - зашептал он мне прямо в нос суровым перегаром.

Я кивнул в знак согласия.

- Знаешь, кого?

- Кого?

Фермá.

Я удивился, откуда этот изъеденный морщинами алкаш знает столь редкого математика, который по профессии даже и не математиком был, а юристом.. Еще больше я удивился, когда Саныч наизусть и с выражением (да еще с каким!) прочитал мне «Поэт и толпа» Пушкина. «Вот какие залежи русской культуры хранятся в забытых богом селениях!» - подумал я и выпил вместе с Санычем за здоровье русской нации. Я просто опешил, когда Саныч оперным голосом исполнил Баскова. Но когда Саныч стал предлагать вместе ебать коня, я побледнел, представляя, чем это всё может закончится.

Очнулся я среди сена и пахучего навоза. Саныч стоял рядом во дворе и на кого-то рычал дурным голосом:

- А мне по чем знать?! Чтоб к вечеру на место поставил.

Войдя в хлев он радостно поприветствовал меня:

- Ну что, Потёмкин? Оклимался? Капуста есть?

Голова трещала, но я понял о чем пойдет разговор.

- Есть, немного.

- Дуй в продуктовый. Возми чего-нибудь покрепче.

- Возьму, на что хватит, - пробурчал я и попытался подняться.

Хватило на водку. Я думал - допьём и поеду домой. Но не тут-то было! Вечером Саныч приволок канистру самогона, и мы забухали по полной. Так и жил я на сене посреди коров две недели, все мозги пропил. Но каждое утро при пробуждении обаяние Саныча заставляло меня улыбаться.