Литература

 

 

 

Торговые будни

До открытия магазина продавцов набирали ещё семь раз. Единственным, кто дожил до праздничного дня с разрезанием ленточки, оказался Максим. Его за это сразу же старшим продавцом отдела аудио-видео техники сделали.

- Хорошо начинаешь, - пожал ему руку директор. – Всего две недели работаешь, а уже старший продавец. Головокружительная карьера.

Первый месяц в магазине на товар большие скидки установили. Народу – пушкой не прошибёшь. Рабочий день – двенадцать часов. Целых пятнадцать минут дают на обед. Правда, тут же поторапливают, но как поговаривают, в других торговых компаниях и за пять минут люди обедают.

«Вот такой он, капитализм, - рассуждал Максим. – Только попытаешься его понять, впустить в тело, так он сразу становится ещё более ужасным, чем раньше».

Двух принятых на работу грузчиков так никто и не видел. Где-то по подвалам прятались. Ну да ладно – фуры сейчас пореже стали приходить. Всего одна за два-три дня. Ерунда.

Каждое утро и каждый вечер – планёрка.

- Радостное известие у меня для вас, ребятушки! – объявил директор. – С завтрашнего дня в связи с большим наплывом покупателей продляем рабочий день на два часа. И отменяем выходные. Это даст вам возможность заработать ещё больше денег.

Понуро молчат работнички.

- Неужели вы не рады? – изумился он. - Неужели вы устроились сюда номер отбывать, а не деньги зарабатывать?

- Ура… - пронеслось робко по рядам.

- Вот так-то.

Вскоре продавцы стали от покупателей прятаться. Один в холодильник залезет, другой – в стиральную машину, третий рубашку снимет и полы ей натирает – вроде как уборщик.

- Где продавцы! – носилась по магазину озверевшая толпа покупателей. – Вы продавец? – спрашивали друг у друга. – Нет, нет, что вы! – испуганно отвечали заподозренные в причастности к торговле граждане.

Один замешкался ответить, за продавца его приняли.

- Выписывай стиральную машину! – за грудки взяли.

- Какой музыкальный центр больше басов качает? – за штанины хватают.

- Мы у вас вчера телевизор взяли, а как его обменять можно? – канючат.

- Да не продавец я, не продавец! – кричал истошно парень.

- Не ври, сволочь! Попался, не сбежишь теперь.

А Максиму совесть не позволяла прятаться. Он и так уже зол на себя до чёртиков был из-за этой совести. Понимал всем нутром, что используют его капиталистические силы зла, безбожно используют, выжимая все жизненные соки, а совесть всё равно не позволяла от людей скрываться.

- Я продавец! – говорил он, выходя к людям.

Те замирали, словно не веря в храбрость человека, который сам, добровольно выступил вперёд и назвался продавцом.

А потом – потом неслись на него, раскинув руки и вопя о своих желаниях и проблемах.

И пахал он, пахал, пахал…

Совесть – она такая. Именно на совестливых капиталисты и выезжают.

По ночам удавалось почитать.

«Тяжелый труд малолетних, ночной труд, вредные для здоровья производства, ужасные условия жизни, низкая оплата труда - вот лицо современной мануфактуры», - писал Маркс.

Сердце отзывалось болезненным сжатием, означавшим понимание и согласие.

За свободу!

За первый месяц продавцы зарплату не получили. Даже остались должны. Потому что из магазина загадочным образом пропала стиральная машина, холодильник, три телевизора, четыре музыкальных центра, семь видеомагнитофонов и три видеокамеры.

Сами виноваты – не досмотрели. Законы капитализма – придётся расплачиваться рублём.

На второй месяц – такая же история.

И на третий.

Долг каждого из продавцов уже за сто тысяч рублей перевалил. Как расплачиваться – никто не знает. Директор ввёл концлагерный режим – никого из сотрудников за территорию магазина не выпускать. Даже на ночь. Все здесь и днюют, и ночуют. По пирожку в день выдаёт. В долг записывает.

У магазина оцепление выставил с дубинками. Стоит кому наружу выбежать, его догоняют, дубинками мочат и обратно в магазин закидывают.

- Я не продавец! – кричит несчастный. – Я покупатель! Просто у меня такая же белая рубашка, как у продавцов.

- Не ври нам! – дубасят его церберы.

- Да правду я говорю, правду! – рыдает человек.

И действительно – увеличилось количество продавцов. Ну а что поделаешь – приходилось и новеньким, случайным людям, охранниками пойманным в работу впрягаться.

Идут месяцы, ничего не приносят карательные меры, всё равно товар бесследно исчезает. Долг продавцов уже к трёмстам тысячам на брата приближается. Стали люди понимать, что в вечную кабалу попали.

- Друзья! – вскочив на стиральную машину, закричал на весь магазин Максим. – Товарищи!

Обессилевшие продавцы остановились и подняли на него усталые глаза.

- Больше так продолжаться не может! – махал он руками и, сверкая глазами, вглядывался в понурые лица. – В двадцать первом веке мы попали в настоящее рабство. В угоду капиталистической жажде обогащения нас превратили в безмолвный скот. Нами понукают, над нами издеваются, на наших телах уже давно выжжено невидимое клеймо, свидетельствующее о нашем закабалении.

Засветились у продавцов глаза. Стали выпрямляться спины.

- Обманом, подлым обманом, - изливал душу Максим, - завладели нами невидимые эксплуататоры. С первого дня мы не получили ни копейки, и долги наши – подло сфабрикованные долги – настолько велики, что нам за всю жизнь не расплатиться с ними.

- Точно! – крикнул кто-то в ответ.

- Правильно говоришь! – донеслось из другого угла.

- Хватит терпеть!

Максим аж искрами сыплет:

- Неужели мы молчаливо будем дожидаться своей смерти? А, я вас спрашиваю?! Нам совершенно нечего терять, зато впереди, там, за оцеплением - свобода! Так давайте же прорвёмся к ней, братья! Давайте свергнем ненавистное директорское иго! Давайте освободимся наконец!

- За свободу!!! – завопили осмелевшие продавцы. – Вперёд, на штурм!

А в зал вперевалочку директор заявился.

- Это что это за беспорядки такие? – возмущённо оглядел территорию. – Хотите, подлецы ленивые, чтобы я вам ещё штрафы выписал?

Схватил Максим видеомагнитофон с полки и крикнул:

- Бей его, гада!

И магнитофоном тем прямо в директорскую морду запустил. Хорош удар! Опрокинулся директор, на спину шмякнулся. Набросились на него продавцы и всей подручной техникой валтузить начали.

- На тебе, изверг! – лупят его. – Получи, эксплуататор!

Завалили наконец холодильниками. Только кровавое пятно под ними расползается.

- Охранники на нас идут! – заметил Максим передвижение церберов. – Выстраиваем оборону. Дверной проход узкий, словно Фермопильский перешеек. Забрасывайте их пылесосами, спартанцы!

Полетели в охранников пылесосы. Одна разбитая голова, другая. Не прорваться душителям свободы, отступают.

- Хорошо! - кричит Максим. – Молодцы! Братва, тараньте стёкла стиральными машинами!

Хватают продавцы стиральные машины, волокут их к окнам и прямо в стекло врезают. Сыпятся на пол осколки.

- Есть проходы! – голосит Максим. – Вооружаемся ножами и скалками из посудного отдела и всем скопом вываливаемся на улицу! Организованно! Друг другу помогаем!

Выбрались на улицу продавцы. Струсившие охранники ещё в оцеплении стоят.

- Вперёд, на врагов! – завопил Максим. - Режь капиталистических псов! Свобода или смерть!

- Ура-а-а-а!!! – выдали громогласно продавцы и лавиной понеслись на охранников.

Их ряды дрогнули. Побежали гнусные часовые эксплуатации и частной собственности. Позорно побежали. А продавцы их догоняют и бьют, бьют. От души прикладываются.

Как-то само собой запелось.

- Ве-э-есь мир насилья мы разрушим!!! – радостные от победы, от собственного освобождения, от того, что смогли сбросить ярмо, заголосили продавцы. – До основанья, а зате-э-ем… Мы наш, мы новый мир постро-о-им…

Но тут милицейские сирены завыли, из машин люди в камуфляжной форме и с автоматами стали выскакивать.

«Не справимся, - лихорадочно вертелось у Максима в голове. – Идти против автоматов - самоубийство».

- Врассыпную, братцы! – отдал он команду. – Всем удачи! Ещё встретимся.

Бросились продавцы кто куда. Над головами пули засвистели. Максим почувствовал толчок в плечо, а потом на бегу стал наблюдать красивую картину: на плече его растекалось, всё более увеличиваясь, алое пятно.

«Ранен», - с удовлетворением подумал он.

Видимого ущерба рана не принесла. По спине колотила котомка с книгой Маркса. Он пробежал несколько кварталов, свернул в подворотню, перепрыгнул через деревянный забор и увидел перед собой остов строящегося здания. Людей поблизости не наблюдалось.

В здании он затаился на груде строительного мусора. Сердце радостно колотилось.

«Организованной борьбой можно добиваться результата, - проносились мысли. – Теперь я понимаю, что бороться нужно, что бороться необходимо. Есть в людях сила, есть злоба, чтобы свергнуть этот бесчеловечный строй! Надо собирать команду, дружину, войско – и завоёвывать власть. Это реально, это вполне реально».

Белой казённой рубашкой он перевязал рану. Ночь отлежался на стройке.

Братец Дениска и сестрица Настёна

Летит Денис на Дальний Восток, в город Биробиджан, столицу Еврейского автономного округа. Открывает здесь его предприятие представительство. А Денис – подумать только! – назначен директором филиала.

- Хорошо ты работал, - напутствовал его генеральный, - полезно. Сейчас новые горизонты перед нами открываются, новые задачи встают. Будем Дальний Восток завоёвывать, хочу тебя туда направить. Опыт у тебя есть, сейчас с любой работой справишься. Но смотри, облажаешься – ноги выдерну. Выбирай, куда бы отправиться хотел.

А Денис, ни секунды не раздумывая, выдал:

- Биробиджан.

Он насчёт этого города свои планы имел. К евреям ему хотелось. Любил он их очень.

Задачи перед филиалом торговые. Продукцию продвигать, рынок завоёвывать. Летит Денис в самолёте, гордый – до чёртиков, даже жопа светится, а всё равно волнительно. Трясёт его. Держит он на коленях книжку и иврит учит. Ну, чтобы евреи за своего приняли.

Настя склонилась над швейной машинкой и строчит оборку. Машина древняя, плохенькая, вот-вот кранты ей настанут, но работу тоже делать надо. Уф, готово!

Встаёт она, подходит с платьицем, что воспитанницы работного дома для кукол шьют, к наставнице, госпоже Симаковой и робко протягивает выполненную работу.

- А, Настька! – поворачивается та на шаги. – Соизволила наконец к десяти утра одно платье сшить. Три часа как работа идёт, а она лишь первое сделала!

- Простите, госпожа, там очень аккуратно надо было.

- Ну, что тут у тебя?

Платьице сшито на загляденье. Красивое, ажурное. Настёна – одна из лучших швей, но не говорить же ей об этом. Вдруг возгордится и закапризничает.

- Ой, ты господи! – вскидывает руками госпожа Симакова. – Ну опять туфта какая-то! Ну сколько раз вам говорить, как вот эти складки обшивать надо. А, сколько раз я вам это говорила? Сколько показывала? Ты думаешь, богатые тётеньки станут покупать для своих детей кукол, которые одеты в такие дрянные платья?

- Простите меня, - опускает голову Настя. На глазах её слёзы. – Я сейчас же всё переделаю, - тянет она руки к платью.

- Ступай! – отталкивает её наставница. Сама всё переделаю. Учишь вас, учишь, бестолочей! Придётся из зарплаты удержать за брак.

- Шолом! – приветствует Денис встречающую его челядь. – Шолом алейхем!

Челядь недоумённо смотрит большими глазами друг на друга. «Вот мы попались! - словно говорят их понурые взгляды. - Настоящего еврея над нами поставили! Теперь пахать будем как Ясир Арафат».

- Кхм, кхм, - покашливает один в кулачок. – Вы знаете, Денис Тимофеевич… Несмотря на то, что это Еврейский автономный округ, здесь на иврите никто не говорит.

- На самом деле? – изумлён Денис.

Это одно из самых больших открытий в его жизни.

«Милый братец мой Максимка, - слюнявит Настя карандаш и под свет керосиновой лампы выводит кривые буквы на обрывке бумаге, - пишет тебе сестрёнка Настёнушка. Живу я хорошо. И мама живёт хорошо. И Дениска тоже. Про Вовку мы давно ничего не слышали, а от папы как не было никаких вестей, так и нет. Только о тебе сердце ноет, братик мой милый! Почему сестру не навещаешь, почему забыл о Насте? Или, может, ты работаешь не покладая рук и тебе некогда мне написать? Приезжай ко мне, милый мой Максимка! Очень я хочу с тобой повидаться, аж болею вся. Или напиши хотя бы, потому что сил нет жить в неведении».

Она складывает бумажку вчетверо и подписывает: «Брату Максиму».

- Кто это тут керосин жжёт? – слышится истеричный голос госпожи Симаковой. – Сейчас на месте прибью!

Настя быстро задувает лампу, ныряет под одеяло и замирает.

- Ну что, начнём совещание, - негромко говорит Денис (негромко – это специально, так надо) и следит за реакцией сотрудников.

Сотрудники напряжены и собраны. У каждого в руках ручка, на столе – блокноты. Они ждут распоряжений.

«Вот она, власть над людьми! – демонически хохочет в душе Денис. – Вот оно, торжество!»

- Сначала поговорим о маркетинговой политике… - многозначительно бросает он.

Пять утра, нещадно звенит будильник.

- Подъём! Подъём! – разносится по коридорам работного дома.

Дети бегут на улицу к умывальникам.

Настя подбегает к забору, просовывает руку сквозь прутья и опускает незапечатанное письмо в почтовый ящик.

- Не подведи меня, Максимка! – шепчет она.

Переход Максима через Уральские горы

- И всё же, - возразил Максим спутнику, - какие-то вульгарные у тебя представления о свободе. Не может человек быть абсолютно свободным в несвободном обществе.

Хиппи, с которым он познакомился три дня назад, продолжал улыбаться и мотать хайрастой головой.

- Свобода – она одна, - продолжал он гнуть свою линию. – И не бывает других свобод. Общество здесь совершенно не при чём. Оно всегда несвободно.

От пребывания в Саратове у Максима осталась одна сплошная досада. Ни копейки заработанных денег, ни гроша не положено на книжку. Ко всему прочему чуть в тюрьму не загремел. Вот если только принимать как положительный опыт революционной борьбы…

Несколько дней по городу рыскали милицейские машины, в которые сажали всех, кто носил белые рубашки и чёрные брюки. Ну, а если у человека обнаруживался на груди бейдж, то его сразу же на улице забивали до смерти. Очень испугал властные и коммерческие структуры этот бунт продавцов. Сам федеральный министр МВД и председатель ФСБ на место приезжали, чтобы разобраться в чём суть да дело. А какой-то журналист-обозреватель на центральном канале плакался, что бунтарские идеи всё ещё насаждаются нашему народу из отсталых стран Латинской Америки. Позитива мало у людей, радости – к такому выводу пришёл акула журналистики.

Максим всё это не видел, но понял, что в городе оставаться нельзя. Ноги вынесли в чистое поле, где он наткнулся на бродячего хиппи, перебирающегося в Сибирь для продолжения духовного роста.

- То есть, - не унимался Максим, - ты не принимаешь на себя никаких обязательств перед обществом?

- Не-а, - мотнул головой хиппи.

- Перед своей страной?

- Да плевал я на неё!

- Перед своим народом?

- Блин, какую ты чушь плетёшь!

Они поднимались по каменистому склону. Заросли в этом месте особенно сгустились – приходилось буквально продираться сквозь ветви. Да к тому же подъёмы, спуски – нелегко. Горы, одно слово. Максим начинал подумывать, что хиппи потерял тропу, но тот вышагивал уверенно.

- Значит, - загорался Максим, - тебе всё равно, что народ той страны, в которой ты живёшь, на языке которой ты говоришь, поставлен на колени? Тебе всё равно, что он порабощён и вымирает? Тебе всё равно, что им управляет кучка сволочей?

- Оставь эту революционную патетику для митингов, - поморщился хиппи. – Ты пытаешься навязать мне ложные ценности.

Гудели совы. Солнце за спиной опускалось за горы.

- Это трусливая позиция. От окружающей действительности не спрятаться. Она всё равно настигнет тебя. Другое дело, встретишь ты её лицом к лицу, или она вонзит нож тебе в спину.

- Это не моя действительность. Каждый творит вокруг себя собственную действительность. Ты создал себе свою, а я – свою. Твоя действительность полна злобы и страданий, а моя наполнена любовью. В мире есть только одна правда – любовь.

Максим усмехнулся.

- Поверь мне, недолго осталось любви править твоим миром. Недолго.

Хиппи сделал вид, что не расслышал его.

- Sheriff John Brown always hated me, - затянул он песню Боба Марли, - for what – I don’t know…

- Между прочим, - бросил Максим, - это революционная песня… Но петь я её не буду, потому что растафарианство, которое пропагандировал Марли – чуждое нам учение.

«Потеряны для борьбы эти хиппи, - подумал он. – Безвозвратно потеряны».

В Ека-ека-ека-теринбурге

Наутро перешли через горы, а тут и Екатеринбург нарисовался. Хиппи сразу в толпе растворился, даже «до свидания» не сказал. Такие они, неформалы. Себе на уме, неврастеники.

Максим только рад был от него избавиться. А то присматривать бы за ним пришлось.

Шёл по городу, по сторонам оглядывался. Решил: вот сейчас зайду в первое попавшееся заведение и работу там получу.

Зашёл.

К собственному удивлению, работу получил.

Заведение оказалось рекламным агентством. Приняли туда Максима легко, даже не спросили, где он работал раньше. О трудовой книжке вообще речи не шло. Да у Максима её и не было никогда.

- Поздравляю! – хитро посматривал на новую паству бородатый хозяин агентства. Шло кропотливое обучение новичков. Обучение занимало целых пятнадцать минут. – Раньше вы были никем, пылью под ногами сапог, шуршащей листвой, не удобренным грунтом, но теперь… - Он обвёл всех торжествующим взором, - теперь вы стали элитой, менеджерами среднего звена. На вас, только на вас держится экономика современной России. Да что России, всего мира! Белые воротнички, ангелы рыночной экономики, вот кто вы такие…

- А нельзя ли, - перебил его Максим, - более подробно узнать о системе оплаты?

Недовольный тем, что ему не дали договорить, бородач всё же ответил:

- Система простая: ищете клиентов, заключаете договор, получаете десять процентов. И самое главное – свободный график! Вот только вам, молодой человек, необходимо приобрести презентабельный костюм. В грязном свитере договор не заключить.

Максим не сразу поверил, что на Земле существует такая работа, на которой не надо пребывать с утра до вечера. Спи сколько хочешь, объясняли ему, делай что считаешь нужным. Только заключай по контракту в день и будет у тебя нос в шоколаде.

«Продажная, конечно, работёнка, - думал Максим, - питающая соками капиталистическую свиноматку, но где-то надо копейку зарабатывать. Да и время свободное будет».

На окраине Екатеринбурга, в частном доме, Максим снял комнатёнку у какого-то алкоголика, бывшего офицера. У того даже костюм приличный нашёлся.

- Носи, мил человек, коли надо! – великодушно махнул рукой алик.

- С первым же контрактом расплачусь, - пообещал ему Максим.

- Реклама печатная, щитовая, прочая - мыслимая и немыслимая, - долдонил он, заходя в какое-то заведение.

- Реклама? – изумилась пожилая тётенька в больших роговых очках. – Да вообще-то у нас детский сад.

- Ну и что? – не растерялся Максим. – Разве вам не надо состоятельных детей привлекать?

- Да мы бюджетная организация! У нас каждая копейка на счету.

- Нет, тётенька, - мотал головой Максим, - так дела не делаются. Ты шире на вещи посмотри, глубже. Мне же жить на что-то надо, правильно?

Чего-то не хотела она на вещи глубже смотреть.

- Ну хорошо, - рассматривал прайс-лист чэпэшник, - а какие у вас гарантии, что эта реклама окажется эффективной.?

- Гарантии давно известны, - ответил Максим. – Их вот уже несколько веков даёт теоретик рыночных отношений Адам Смит.

- Не знаю такого.

- Вот-те здрасьте! – изумился Максим. – Разве вы не молитесь ночами на его икону?

- Это шутка такая?.. Выходит, нет у вас никаких гарантий…

- Гарантии – в миллионах исследований адептов капитализма.

«Все они лживы, - тут же сказал сам себе, - но на слепой вере в капитализм и строится у вас, недалёких людей, вся ваша вшивая гарантия».

- Увы, - развёл руками предприниматель, - ваши условия нас не устраивают.

- Вы даже не представляете, - доказывал он секретарше директора завода железобетонных конструкций, в кабинет которой (о, чудо!) ему удалось прорваться, - насколько эффективно выставить щит с рекламой завода на футбольном стадионе.

- Да у нас сейчас, насколько я помню, - красила ногти на ногах секретарша, - футбольная команда играет во второй лиге. На футбол никто не ходит.

- Что вы, что вы! – замахал руками Максим. – У вас неверная информация. Екатеринбургская команда уже давно лидер Лиги чемпионов. Разве вы не видели вчера по «Евроспорту» трансляцию? Разве не видели, как наши сделали «Ювентус»?

- Надо же, - равнодушно пожала плечами секретарша, - а я и не знала. Но наш директор бобслеем увлекается, так что беспокоить его по этому вопросу нет смысла.

День шёл за днём, контрактов не было.

И вдруг Максиму улыбнулась удача.

- Вот! – принёс он в офис бумагу. – В газету.

Директор пробежал глазами текст: «Продам комод б/у, недорого. Телефон такой-то».

- Полтинник взял, - достал Максим из кармана купюру. – Надеюсь, правильно?

Бородач нашёл в себе силы поздравить агента.

- Вот он какой прыткий! – потрепал Максима по плечу. – Недели не прошло, а уже первая сделка! Чувствует моё сердце, далеко ты пойдёшь. Держи пять рублей, – вложил он Максиму в ладонь монету. – Так держать!

«Продаюсь, - вертелись мысли, - угасаю. Пытаюсь вырваться из капиталистической клети, а всё равно закрыт в ней на замок, состою в услужении и спасения не видно. Что делать? Кто виноват?»

Только «Капитал» спасал от дурных мыслей. Максим открывал том, погружался в чтение, и дух его вновь становился твёрдым.

«Удешевление рабочей силы путем простого злоупотребления рабочей силой женщин и малолетних, - вещал через века Маркс, - путем простого лишения труда всех тех условий, при которых труд и жизнь протекают нормально, путем жестокости чрезмерного и ночного труда в конце концов наталкивается на известные естественные границы, которые невозможно преступить, а вместе с тем на эти границы наталкиваются покоящееся на таких основаниях удешевление товаров и капиталистическая эксплуатация вообще».

Агитатор

В Екатеринбургском литературном кафе «У Осипа Эмильевича» – поэтический вечер. «Турнир поэтов» - так гласят черно-белые афиши, распечатанные на струйном принтере. «Приглашаются все желающие, - гордо добавлено в нижней части страницы, - владеющие даром стихосложения».

На тусовке - все местные бездари. Прыщавые и толстые девушки, очкастые и дистрофичные юноши. Дети одиночества и нервных заболеваний, не вписавшиеся в парадигму большинства.

Максиму это собрание показалось интересным с точки зрения революционной агитации.

Нескладные поэты порывисто рассекали ограниченное пространство заведения. У стойки бара было пусто, лишь изредка отдельный рифмоплёт-транжира покупал за червонец бутылку минеральной воды. Со всех сторон доносились приглушённые разговоры.

«Гумилёв тогда ответил на это проникновенными строками… Вот поэтому-то Волошин и замкнулся в своём рефлексивно-пульсирующем мирке… Но Ходасевич мигом поставил на место этого зарвавшегося юнца…» - шептали поэты с благоговейным трепетом.

Максим чувствовал себя здесь неуютно, но бодрился. Почему-то все поэты казались ему инвалидами, которых необходимо пожалеть.

- Дорогие гости! – объявил со сцены ведущий вечера, знаменитый уральский поэт Гиперболоид Четырнадцать, которого невозможно было не узнать по отсутствию нескольких передних зубов. – Разрешите начать наш турнир. Прошу всех, кто желает почитать стихи, записываться у Верочки.

Со стульчика поднялась Верочка – круглая, словно мячик, девушка в бриджах.

- Пока продолжается запись, - объявил Гиперболоид, - я начну декламацию своих виршей.

И начал. Максим эту сумбурную и непонятную поэзию не воспринял, но далеко идущие выводы делать не стал. Он подошёл к Верочке и записался для выступления.

Поэт сменял поэта, все они несли редкостную ахинею. Тем не менее, всех их приветствовали аплодисментами, некоторых - весьма бурными. Одной девушке Максим тоже похлопал, она оказалась удивительно стройной и симпатичной. Впрочем, вполне возможно, что таковой она казалась лишь на фоне остальных.

Пришла его очередь.

- Товарищи! – бодро подскочил он к микрофону. – Братья! Не пора ли нам задуматься о положении дел в матушке-России, Родине нашей?

- Верлибр, - зашептались по рядам. – Актуальная поэзия левацкого толка.

- Крестьянин пашет, - выдавал Максим, - рабочий вкалывает, а буржуин-сволочь стрижёт купоны и спонсирует экономику наших политических противников. Скажите мне, кто позволил обществу заново разделиться на касты? Кто заинтересован во всеобщем неравенстве? Кто пытается сделать из народа послушное и тупое стадо?

- Не, вроде не верлибр, - шептались слушатели. – Рвано-аритмизированная прозаическая декламация…

- Ответ один: капиталистические силы зла. Они долго и целенаправленно разрушали экономику нашего государства, исподволь вбрасывали нам идеи о превосходстве частнособственнических отношений над социалистическими, использовали все возможные и невозможные способы давления и делали это с одной-единственной целью: завладеть промышленным и природным достоянием страны, которое по праву принадлежит народу.

- Да это вообще не поэзия! – крикнул вдруг кто-то. – Это какая-то гнусная пропаганда!

- Вы правы! – отозвался Максим. – Это не поэзия, это попытка открыть вам, людям, которые предпочитают прятать головы в песок, глаза на то, что происходит со страной и её народом. Посмотрите на себя: что вы имеете, во что вас превратили? Вы жалкие и нищие сумасшедшие, которые пытаются построить иллюзорную раковину искусства на пепелище. В вас есть интеллектуальный потенциал, вы ещё не потеряли способность к аналитическому мышлению. Почему вы молчите? Поднимайтесь на борьбу, ведите за собой людей. Мы ещё можем вернуть себе справедливое общественное устройство.

- Провокатор! – закричали из зала. – Хозяин кафе, предприниматель и депутат городского совета Осип Эмильевич Цибербюллер, выгонит нас на улицу, если мы позволим экстремистам устраивать здесь свои проповеди. Вон отсюда!

В Максима полетели тухлые яйца. В правилах поэтических турниров кафе «У Осипа Эмильевича» всегда было прописано, что не понравившийся публике поэт может быть закидан яйцами, но на практике этот пункт применялся впервые. Поэты торопились выбросить все яйца, что накопились за время воздержания.

Яйца попадали в лицо, в грудь, жёлто-белые ошмётки свисали с одежды Максима.

Он продолжал говорить:

- Одумайтесь, люди творчества! Творческий человек – прежде всего, честный и совестливый гражданин. Вспомните о своей совести, не выбрасывайте её на капиталистическую помойку ради пары лживых аплодисментов. В атмосфере чистогана не может существовать искреннего творчества.

Разухабившиеся поэты почувствовали вкус вакханалии и кинулись на Максима с кулаками. Драться они не умели, он быстро раскидал нападавших и во избежание незапланированных трагедий гордо покинул заведение.

- Если вы не проснётесь и не подниметесь на борьбу, - бросил он поэтам, - жернова капитализма превратят вас в труху.

Член братства

«Вовка помер, - читал Денис телеграмму от матери. - Может, съездишь на похороны?»

- Делать мне больше нечего! – скомкал он в негодовании телеграмму и бросил на пол.

Портной колдовал над талией.

- Долго ещё? – раздражённо бросил ему Денис.

- Айн момент, - семенил тот, - айн момент.

До отъезда за невестой оставались считанные минуты.

- Не соблаговолите ли вы снять пиджачок? – попросил учтивый мастер. – Пять минут, и мы его подгоним под вашу талию.

Шумно выдохнув, Денис освободился от пиджака.

Вскоре костюм был готов.

- Ну всё, едем! – скомандовал Денис прислужникам.

Все устремились к выходу.

В жёны он брал дочь дальневосточного промышленного магната, по национальности – еврейку. Сбывалась его мечта. Брак с еврейкой – это вступления в мировую финансово-промышленную элиту, вот так он смотрел на это дело.

«Я же не собираюсь одной Россией ограничиваться, - думал он. – Надо распространяться, завоёвывать мир, торжествовать над Вселенной! Без евреев это не сделать».

- Дэннис! – бросилась ему на грудь невеста.

- Сара! – прижал он её к груди.

- Я так волнуюсь… - моргала она чёрными глазами.

- Не волнуйся, любимая! – проникновенно смотрел на неё жених. – Мои заработки позволят нам жить в достатке. И заработки твоего папы тоже.

- Ну хорошо, не буду, - согласилась она.

Зазвучал марш Мендельсона, открылись двери, они вошли в зал.

- Сладко! Сладко! – кричали на свадьбе приглашённые толстосумы.

Молодые робко прикасались губами друг к другу.

- I’ve got a ticket to the moon… - затянули пьяные гости песню из репертуара группы Electric Light Orchestra.

После свадебного пира тесть отвёл зятя в отдельную комнату.

- Вот ты и стал, - положил он руку на плечо Денису, – членом мирового сионистского финансового братства!

- Я знал! – воскликнул Денис. – Я знал, что оно существует!

- Готов ли ты служить ему и принимать его постулаты?

- Беспрекословно, - ответствовал Денис.

Тесть поставил его раком, стянул с него штаны и раскалённым металлом выжег на правой ягодице клеймо – звезду Давида.

Единственный шанс

- Что, не идут дела? – звучал над ухом голос.

Максим открыл глаза и увидел Великого Капиталиста. Тот был в белой теннисной майке, шортах и кроссовках. Вертел в руках ракетку.

- Уходи, - буркнул Максим, переворачиваясь на другой бок. – Всё равно ты мне снишься.

- Это хорошо, что ты так думаешь. Никто не должен знать, что я существую на самом деле.

Максим нашарил под подушкой том «Капитала».

- Подожди, подожди! – заволновался Капиталист. – Не торопись меня прогонять. Дай хоть слово молвить.

- Нельзя тебе позволять говорить.

- Да ты послушай, Фома Неверующий! Я же зла тебе не желаю. Это хорошо, Максимушка, очень хорошо, что ты в менеджеры пошёл. Это правильно. То, что не везёт тебе с договорами – этому есть своё объяснение. Слишком в контрах ты с капитализмом, нутро твоё перестроиться пока не может. А капиталистические боги чувствуют это, и своего благословения на успех не дают. Да и бизнес этот, которым ты сейчас занимаешься… Он, между нами говоря, капитализм иного сорта… Третьего или пятого… А может десятого… Не совсем то, что надо. Ты натура гордая, на дядю работать не любишь. Тебе бы своё собственное дело открыть, пусть пока небольшое, пусть пока локальное – вот тогда ты бы оценил преимущества капиталистической системы и частнособственнических отношений.

- Не нужно мне это! – буркнул Максим в ответ. – Не хочу продавать душу!

- Понимаю, что средств на это нет, понимаю. Большая это проблема – первоначальный капитал. Многие из-за него пропадают. Послушай меня, Максим! Помочь я тебе хочу. Есть у меня такая возможность - помочь тебе, но всего один раз. Другой попытки не будет.

- Не можешь ты мне ничем помочь, гадина олигархическая! – начинал злиться Максим и был уже готов окрестить Капиталиста книгой Маркса.

- Дам я тебе шанс! – продолжал Великий Капиталист. – Единственный шанс. Дам я тебе возможность начать своё собственное маленькое дело. Ты только смири гордыню и перестань размахивать своим «Капиталом» хотя бы одну минуту. Станешь ты частным предпринимателем!

- Не нужно мне это!

- Не спорь, дурак, не спорь! Надо тебя в город поменьше переместить. Екатеринбург – слишком крупный, тяжело здесь бизнес начинать. Отправлю-ка я тебя в какой-нибудь захолустный сибирский городишко, где конкурентов не будет. Только «Капиталом» не размахивай, умоляю тебя!.. Итак: крибле-крабле-бумс!!!

Щёлкнул Великий Капиталист пальцами и потемнело всё вокруг.

А когда просветлело, видит Максим, что стоит он на перроне провинциального вокзала, за спиной его набирает ход поезд, а в руках у него – большая картонная коробка.

- А «Капитал» где? – встрепенулся он.

Поставил коробку на асфальт, по бокам себя щупает.

Вот она, котомка! Уф, и «Капитал» внутри! Не властен над ним Великий Капиталист.

Заглянул в коробку. Смотрит - DVD-диски лежат. Штук триста.

- Вот этого мне только не хватало! – воскликнул в досаде. – Ну и что мне с ними делать?

 

На ниве частного предпринимательства

Тобольск – вот куда занесла Максима непотребная помощь Великого Капиталиста. Городок скромный, ничем не примечательный, кроме того, что лежал на пути некоторых исторических личностей, и в силу своей непримечательности некоторым образом неплохой. Степенный такой и мало раздражающий. Максиму он в общем и целом понравился.

Пошлялся он по улицам. Отдавать диски бесплатно первому встречному жаба давит. Решил на рынке толкануть.

Тут и рынок на пути возник. Все дороги на радость торгашам всегда приводят на рынок. У входа бабульки стоят, сигаретами и семечками торгуют. Максим к ним пристроился. Потому что на торговые ряды вставать – очко играет. Да ведь и платить за место надо. А старухи так стоят, бесплатно.

Разложил диски, к людям присматривается. Стеснительно – сил нет. Так и кажется, что сейчас кто-нибудь подбежит, станет на него пальцем показывать и слюной брызгать. Вроде бы и продавцом работал, но то – другое. Там за тебя организация выступает, а здесь ты сам по себе.

Да нет, люди взирают понимающе. Подходят, интересуются ценой. В витринах магазинов Максим за сто двадцать диски видел, здесь решил за сотню отдавать.

- Ну а чего-нибудь такое есть? – спрашивает его чувачок в спортивных штанах. – Чтобы прям вставило конкретно.

Пробежался Максим глазами по названиям – сам ещё толком не знает, что за фильмы у него. Ну, смотрит, ничего так вроде.

- Ну вот, - отвечает, - про кунг-фу бери. Вставляет не по детски.

- О, точно, точно! – согласился чувачок. – Как это я сам про кунг-фу не подумал.

И хоба – деньги протягивает! Вот она, первая продажа!

Потом тут же ещё диск взяли. А потом сразу два. Через какое-то время вообще толпа рядом с ним образовалась. Берут люди диски, хвалят: вроде того, что недорого, да и выбор хорош. Новинок много.

Не много не мало, а сто три штуки дисков Максим за день продал. Срубил на этом десять тысяч триста рублей. Небывалый заработок. И всего за день!

«Не надо обольщаться, - успокаивал себя. – Новичкам везёт. Постоянно так продолжаться не может. Распродам все – и работу искать буду. Может, что на книжку положить удастся».

Устроился в ночлежке для бродяг. Всего червонец стоит там ночь скоротать. Сидят по углам на циновках мужички, дешёвым табаком дымят и горестные истории о капиталистической действительности рассказывают. Ой, тоскливые истории! Сердце от них сжимается, и слеза невольно из-под ресниц выбежать норовит. Но мужички не ради жалости истории сказывают – так, время убить, да себя занять.

Расстроился Максим, еле заснуть смог.

На следующий день ещё треть дисков продал, а через день – остаток. Люди довольны, хвалят – ещё вези. Качество хорошее, лица у актёров разглядеть можно и переводчика вполне отчётливо слышно.

Но он работу принялся искать. Чтобы на завод устроиться – об этом и не думал. Туда даже для уборщиц блат страшенный нужен. А без специальности и опыта – и мечтать не стоит. По коммерческим конторам торкался, к частным предпринимателям. Везде облом.

Вдруг повезло. Берёт один. Что да как, что за работа хоть?

- На рынке, - отвечает чэпэшник. – Дисками торговать.

«Ё-пе-ре-се-те, - Максим подумал, - что за западло такое?! Только уйти хочу с этого рынка, а меня всё равно к нему подводят. Да нафига мне надо за проценты на этого ухаря горбатиться? Лучше я своими дисками торговать стану».

Вот только где новые достать?

Думать, думать надо…

Додумался. Забрёл в интернет-салон, пошарил по сайтам, нашёл нужные. Тридцать тыщ-то есть свободных, кое-что можно заказать. Выписал цены, телефоны, потом на переговорном пункте разговоры заказывал, детали обсуждал.

Страшно было – просто обосраться! Но оптовики ничего, без издевательств разговаривали. С одним сторговался. Самарский предприниматель. По сорок рублей за диск просил, минимальный опт двести штук. Доставка в любой населенный пункт Российской Федерации. С проводниками отправляет. Продиктовал свои банковские реквизиты.

Максим полдня маялся – страшно какому-то неизвестному дяденьке деньги отправлять. Но всё же решился. Заказ составил – по электронной почте послал. Выбрал боевики да порнуху – их лучше берут.

Созвонился с партнёром через день. Всё чики-пуки, тот говорит, деньги пришли, отправляю груз. Такой-то поезд, такой-то вагон, проводник Вазген. Жди.

Прибыл через два дня поезд. Максим Вазгена сразу узнал – у него целая толпа нарисовалась. Кричит весёлый армянин на всю округу, руками машет, всем посылки передаёт. Кому рыболовные снасти, кому гостинец от бабушки, кому диски.

- Сколько с меня? – спросил Максим.

- Э, дорогой, сколько не жалко, столько и дай!

Хотел сто рублей дать, да видит – мало. Двести? Тоже. Вот триста – в самый раз.

Рассчитались с Вазгеном, тронулся поезд. Запрыгнул проводник на подножку и кричит:

- Люблю тебя, Россия! Всей душой люблю!

Дружелюбные парни

Рынок. Торговля. Бабло.

Дело шло. Новая партия быстро улетела. Максим сразу же ещё заказал.

Диски уходят, люди валом валят.

- Слушай-ка, фраер! – подошли к нему два парня дружелюбного вида. – Чё-то там ты неправильно бизнес строишь. Мы там не хотим сказать, что ты там баклан какой-то набыченный, но там возьми на заметку, что там не один на белом свете лавируешь, правильно? Люди, бизнесмены там, тоже жить хотят в коттеджах благоустроенных, правильно? Так что там как-то дружно надо жить, как там кот Леопольд завещал, правильно? Короче, цены там подкорректируй немного, потому что демпинг это форменный, и коллеги там ваще тебя понимать отказываются. Ну мы там поговорили, да?

Поговорили.

Пришлось цены повысить, чтоб других бизнесменов не обижать. Максим себя меньше уважать стал.

«Позор. На этом весь капитализм и строится – на унижении и приспособленчестве».

А дело шло. Со старухами стоять стало невыгодно. Максим официально зарегистрировался частным предпринимателем. Стал палатку в торговых рядах ставить. Наконец-то из ночлежки в съёмную квартиру переехал. Причём без хозяев.

- Ого, братела! – топчутся рядом дружелюбные парни. – Ну как там жизнь молодая? До дома там без проблем доходишь, хулиганы там не тревожат? Ты пойми там, что не всегда такая лафа будет продолжаться, правильно? Не всё там, как наши великие предки сказывали, коту там масленица, правильно? Как бы трезво на жизнь там смотреть надо, на негативные там стороны. Бизнес же – это такие риски! Правильно? Ну там о защите собственного дела кумекать надо, риски уменьшать, правильно? Ну мы там подумаем над вопросом, да?

Подумали.

Стал Максим деньги отстёгивать. Ну, вроде как за охрану. Хотя кроме братков рыночных охраняться не от кого. Ну да ладно, риски – они действительно имеются.

Максим ещё меньше уважать себя стал.

«Позор, невероятный позор. И в кого я только превращаюсь?»

Но дело шло. Вторую палатку решил Максим ставить. В двух сам торговать не будешь. Надо работника брать.

Дал он объявление в газету. Стали люди подходить. Один парень вроде сообразительный, в фильмах разбирается, но взгляд злобный, из босяков видимо, предпринимателей скорей всего терпеть не может. Максим понял – с ним проблемы будут. Решил не брать.

Взял девчонку туповатую. В фильмах она не бум-бум, зато управляемая. Поставил её на новую точку.

О покупке квартиры стал подумывать.

- Салют, корешок! – дружелюбные парни снова тут отираются. – Ну как там, рулишь вроде в безбрежном там океане свободной конкуренции? Хорошее там дело, хорошее. Чё, диски там новые есть что ли? Ну-ка, ну-ка… Ох ты, братья Дарден! Ну нифига себе, последний писк Каннского кинофестиваля. Берём. Ну ещё вот эти там десять штук, чтобы было там чем вечер занять. Не расстраивайся там, как кот Матроскин без бутерброда, с возвратом же, правильно? Если там не потеряем.

И засмеялись парни во все свои могучие рты.

«Позор! Я форменный эксплуататор и настоящий трус! Вот так капитализм превращает меня в ничтожество».

- Дружбан! – парни загорелись. – А там как ты к цирку в принципе относишься? Ну там цирк нашего детства, Карандаш там с уморными скетчами? Дядя Юра Никулин там с надувным бревном? Дядя Куклачёв там с дрессированными котами!? Ты слышал, сама Тереза Дурова там почтила наш городок своим присутствием! Это феерия! Брат, своди нас в цирк, а! Душа там просит, сердце горит, в детство вернуться хочется – аж сил нет.

Максим с ответом не медлил.

- Да без проблем!

«Даже про «Капитал» забыл. Не читаю. Одно слово: позор!»

Дрессированные людишки театра Дуровой

На арену цирка под барабанную дробь, вся в белом, вышла Тереза Дурова. По просьбе новых друзей Максим купил билеты на самые лучшие места – рукой подать до дрессировщицы. Парни, между которыми он сидел, отчаянно зааплодировали знаменитости.

- Дорогие друзья! – приветствовала публику Дурова. – Я рада вновь посетить ваш прекрасный город, название которого к сожалению постоянно вылетает из моей головы. Сегодня мы представим вашему вниманию новую программу, с которой нас прекрасно принимают во всех уголках света – от Филиппин до Гренландии. Я давно задумывала её, можно сказать всю жизнь, но по некоторым причинам воплотить замыслы не получалось. И вот представьте, какая я теперь счастливая! Надеюсь, вы разделите моё счастье, потому что сейчас эту программу увидите и вы.

- Просим! – били в ладоши друзья Максима. – Просим!

- Дрессированные людишки! – под грохот оваций объявила Дурова.

Оркестр выдал весёлый цирковой пассаж, зрители в нетерпении замерли, готовые к представлению. Оно и вправду гремело по всему миру.

А сколько в зале детей! Счастливчики, им можно лишь искренне позавидовать.

На арену на четвереньках выполз голый человек. Женщины, находившиеся в зале, завизжали от восторга. Человек подполз к ногам Дуровой и стал лизать её и без того блестящие ботинки.

- Друзья, это первый наш герой, Тимоша! – обратилась к залу дрессировщица. – Тимоша хороший, вот только любит хулиганить. Тимоша, ты любишь хулиганить?

Человек высунул язык и закивал головой. Лицо его отчего-то показалось Максиму знакомым.

- Тимоша, как ты хулиганишь? – задала Дурова вопрос дрессированному человеку.

Человек поднял ногу и пустил в землю струю мочи.

- Вот он какой хулиган, дорогие зрители! – развела руки Дурова. – Ай-яй-яй, как это нехорошо! Нехорошо, ребята?

- Нехорошо!!! – закричали дети, а громче всех – дружелюбные парни.

Человек смущённо опустил голову. Максим снова отметил, что он кого-то ему напоминает.

- Я думаю, - говорила дрессировщица, - надо наказать Тимошу. Что скажите, ребята?

- Наказать!!! – закричал зал. – Выпори его как сидорову козу!!!

Строгий мужчина во фраке вынес длинную гибкую плеть.

- Ну что, Тимоша, - горестно качала головой Дурова, - придётся тебя выпороть.

Она занесла плеть и опустила её на спину дрессированного человека. Человек завыл по-собачьи.

- Вот так тебе, нехороший! – приговаривала Дурова. – Будешь впредь знать, как хулиганить!

Зал неистовствовал от восторга.

Сердце Максима вдруг и совершенно безапелляционно пронзила острая боль.

- Отец!!! – вскочил он на ноги и бросился на арену.

Плеть опускалась для удара. Максим схватил Дурову за руку и отшвырнул её в сторону.

- Отец, это ты? – склонился он над человеком.

Загнанным взглядом тот исподлобья взирал на него. Все последние сомнения развеялись – это он.

- Папа, что ты здесь делаешь? – обнял он отца за худые плечи. – Что произошло, почему ты здесь? Где твоя денежная работа на севере?

- Сынок, - отводил отец от Максима слезящиеся глаза, - ты всё неправильно понял. Это просто работа, это шоу. Это лучше, чем работа на севере. Мне неплохо платят, у меня есть карточка медицинского страхования, я коплю на пенсию. Я счастливый, сынок.

- Господи, какая работа, о чём ты говоришь! Это обыкновенное унижение. Почему ты позволяешь так обращаться с собой?

- Сынок, сядь пожалуйста на место. Шоу маст гоу он. Зрители будут недовольны.

- Пойдём, папа, пойдём, - стал поднимать Максим отца на ноги. – У меня есть деньги, мы будем работать вместе. Тебе нельзя здесь оставаться.

Вскочившая на ноги Дурова замахала руками, подзывая кого-то из-за кулис.

- Почему ты помогаешь мне, сынок? – бормотал отец. – Я выгнал тебя на улицу, я никогда не любил тебя… Капитализм не терпит соплей, оставайся сильным. Моя работа – это ничего, это нормально. Это вовсе не рабство, как ты можешь подумать, это просто контракт. Я обязан отработать ещё десять лет. Так надо.

- Да пойдём же, папа! – потянул его за собой Максим. – Где твоё человеческое достоинство, где твоя гордость?

- Христос велел смирить гордыню. Максимушка, ты всё неправильно понимаешь. Это же просто представление. Людям нравится, они платят деньги. Я гляжу, дела у тебя идут, ты хорошо одет и имеешь наличность, чтобы посещать шоу, я рад за тебя, сынок. Не будь таким букой, взгляни на всё с другой точки зрения, позитивнее. На самом деле капитализм – это очень весело.

На сцену выскочила охрана. Максима схватили за руки и потащили за кулисы.

- Папа! – кричал он. – Перестань унижаться! Пойдём со мной!

За кулисами его побили и вышвырнули на улицу.

- Как вы догадались, - доносился с цирковой арены голос Терезы Дуровой,- этот молодой человек – часть программы. Такой же дрессированный, как и остальные.

Истерия

Лупит Максим молотком по разложенным в коробки дискам. Хрустит пластик, разлетается в стороны, окропляя пол тёмной шелухой. Лопаются под напором молота лазерные диски, и блестят, блестят в свете электрической лампы. Они так красивы, эти осколки, в них что-то завораживающее, хочется сгребать их в охапку и подкидывать вверх.

- Всё напрасно! – бормочет он в такт движениям рук. – Обман, очередной обман. Я же знал, что это кончится плохо. Как можно вступать в соглашение с капитализмом?! Он изворотливее, циничнее, беспощаднее меня. Он всё равно высосет из меня все соки и выбросит на помойку.

Дисков ещё много. Разбить, разбить их все, чтобы освободиться от материальной зависимости, чтобы обрести себя!

- Господи! – слышит Максим чей-то вопль. – Что ты делаешь, придурок!?

Это Великий Капиталист. Лицо его искривлено злобой, на щеках приплясывают желваки, по лицу ходуном ходят белые пятна. Он почти голый, лишь торс обмотан полотенцем, видимо бунт Максима застал его в сауне.

- Уничтожу! – рычит Максим. – Всех уничтожу и всё! Никакой пощады к людям, принявшим капитализм, никакой жалости к его слугам!

Великий Капиталист в шоке. Он хватает себя за голову и нервно шагает от стены к стене.

- Но ты… Ты же стал предпринимателем, у тебя хорошо шли дела, у тебя завелись деньги… Опомнись, Максим! Так нельзя. Так не должны поступать разумные люди.

- Я не разумен! - кричит Максим. – Мне не нужен разум для того, чтобы обманывать людей и самого себя. Я обойдусь без него.

- Успокойся, Максим! Всё ещё можно исправить, - пытается утихомирить его Великий Капиталист. – Это нервный срыв, такое может случиться с каждым, главное – вовремя остановиться. Сдержать себя в руках, стиснуть зубы и двигаться дальше. Я помогу тебе. Я дам тебе кредит, ты закупишь новый товар, ты снова встанешь на ноги. Ничего, ничего, мы с тобой ещё поднимемся.

Осталась последняя коробка. Максим подскакивает к ней и в щепки разносит диски. Весь пол усеян осколками, они жилибятся под ногами словно зыбучие пески.

- Дурак! – кричит на него Великий Капиталист. – Если тебе не по душе это дело, ты мог просто продать их! Ты поступил как последнее чмо, как тупое животное.

- В этом моя свобода. Свобода от ваших каверзных истин и субстанций. Свобода от зарабатывания денег. Скройся, исчадие ада!

Он находит том Маркса, садится на пол, прислоняется спиной к стене и начинает читать. Заветные строки, в которые он не погружался уже давно, о которых он стал забывать, выжигают пелену, опустившуюся на глаза, и очищают зрение.

- «Стоимость рабочей силы определяет стоимость труда, - шепчет Максим. Так как стоимость труда есть лишь иррациональное выражение для стоимости рабочей силы, то само собою понятно, что стоимость труда всегда должна быть меньше, чем вновь созданная трудом стоимость».

Великий Капиталист морщится и затыкает уши.

- «Ни одно общество не может непрерывно производить, - говорит Максим, то есть воспроизводить, не превращая непрерывно известной части своего продукта в средства производства, или элементы нового производства».

Капиталиста трясёт.

- «Была сочинена басня, - голос Максима делается всё громче, он почти кричит, - что вещественное существование переменного капитала, то есть та масса жизненных средств, которых он представляет для рабочих или так называемый рабочий фонд, есть ограниченная самой природой особая часть общественного богатства, границы которого непреодолимы».

Великий Капиталист, изрыгая проклятия, тает в пространстве.

Круг Избранных

- Ты готов? – спросил тесть Дениса.

Тот выдохнул и твёрдо ответил:

- Готов.

Двери распахнулись, они вошли внутрь. Денис ожидал чего-то мрачного: тусклого света, давящего пространства над головой, сосредоточенных лиц с напряженными глазами. Ему представлялись сотни этих лиц, тысячи, а глаз – их вовсе было не счесть. И все они должны были взирать на него, и все требовать покорности…

Помещение оказалось небольшим, а Избранных он насчитал всего семерых. Обстановка была самой непринуждённой: звучала музыка, на большом круглом столе танцевали три голые девушки, а Избранные кидались в них косточками от фруктов. Все дружно смеялись.

- О! – увидели Избранные вошедших. – Ефим Соломонович новичка привёл! Все сюда, господа, все сюда! Сейчас мы будем принимать в Круг Избранных новенького.

Вся семёрка живо скучилась в центре комнаты. Оставшиеся без внимания девицы соскочили со стола, но помещение не покинули. Уселись на диване.

Трясущийся от напряжения Денис исподлобья вглядывался в лица. Ба, скользили мысли, да это же тот самый, генеральный директор нефтедобывающей корпорации… А это водочный король… А это машиностроительный магнат… А это… Господи, неужели он тоже здесь?

- Да, он здесь, - шёпотом ответил тесть. – Он тоже член Круга. Прошу тебя, не выражайся вслух.

Денис в панике закрыл рот руками. Избранные с любопытством его разглядывали.

- Ну что же, - смотрел на Дениса ОН САМЫЙ, и огоньки светились в его глазах. – Значит, этот хочет взять власть в Сибири?

Словно по команде Избранные засмеялись.

- Я рекомендую его, - пояснил тесть, - на должность смотрящего по Центральной Сибири. Считаю, что Денис готов к этой нелегкой миссии.

- Да уж, - покивал головой глава Круга, - миссия воистину нелегка.

Новый взрыв смеха. От души все смеялись, от самых её истоков. Тесть тоже поспешил искривиться в улыбке. Попытался улыбнуться и Денис, хотя получилось у него нечто паскудное.

- Денис, - приблизился глава к нему вплотную, - ты знаешь, что мы должны тебя испытать?

- Да, - ответил он. – Я готов пройти все испытания.

Глава покивал. Так необычно было видеть вблизи этого человека, который появлялся на экранах телевизоров каждый день, таким странным он казался сейчас, вне образа государственника.

- Но ты понимаешь, - продолжал глава, - что мы можем предложить тебе что угодно.

- Понимаю и принимаю, - твёрдо отвечал Денис. – Это необходимо.

- Мы можем попросить тебя покукарекать, можем попросить снять штаны и ползать на четвереньках, можем попросить трахнуть кого-нибудь из этих тёлок.

«О таком испытании можно только мечтать», - подумал Денис, покосившись на хихикающих девушек.

- Я сделаю всё, что вы попросите.

- А можем потребовать и нечто другое, - отхлебнул глава из бокала. - Можем попросить отсосать у нас по очереди.

Денис в панике покосился на тестя. Взглядом тот приказывал смириться. Принимать всё как есть.

Избранные посмеивались.

- Я сделаю всё, - покорно прошептал Денис.

- Ты такая безмозглая мразь, такое уродливое чмо, что в тебе совсем не осталось гордости? Ты готов унизиться перед нами лишь бы тебя приняли в наш Круг? Ты думаешь, нам нужна такая тварь, как ты?

Холоден и зол был взгляд главы. В комнате воцарилась тишина.

Тесть смотрел в угол.

«Это испытание, - понимал Денис. – Это эмоциональное испытание. Что я должен сделать? Я должен взорваться и продемонстрировать своё возмущение, чтобы они поняли, что я не мразь?.. Или же…»

- Я сделаю всё, Повелитель, - ответил он, взглянув в глаза главе Круга. – Единство должно базироваться на покорности. Всё ради общей цели. Личность – ничто, организация - всё.

Глава внимательно рассматривал его.

- Похоже, стоит допустить тебя к испытанию, - сказал он наконец. – Ты можешь нам пригодиться.

Он повернулся к остальным Избранным и щёлкнул пальцами.

- Приведите девочку.

Избранные засуетились.

Через минуту в зал ввели хрупкую измождённую девочку. Грязная одежда, дырявая обувь. Опустошённый взгляд.

«Настя!» – воскликнул про себя Денис.

- Понимаешь, Денис, - говорил глава Круга, - всё, о чём я говорил ранее – невинные шалости. Они не привязывают человека к нашей организации, в них нет никакого содержательного стержня. По настоящему человек становится верным только после испытания кровью.

«Может быть, просто ранить её?» – лихорадочно вертелось в голове Дениса. – «Не попросят же они…»

- Убей эту девочку, - тихо сказал глава. – Вырежи её сердце и принеси нам. Все вместе мы съедим его.

Голая девушка подала Денису кинжал на подносе. Рукоятка его была инкрустирована бриллиантами.

Денис вертел кинжал в руках и не двигался с места. Испуганная Настя растерянно смотрела на него.

- Какие-то сомнения, мальчик мой? – спросил глава.

- Она моя сестра, - глухо отозвался Денис.

- О, мы знаем это! – хохотнул могущественный Повелитель. – Для этого мы и привели её сюда. Что, ты в чём-то сомневаешься? Тебе не по душе наша компания, тебе опротивел капитализм, ты вдруг сделался вонючим антиглобалистом? Ты не желаешь вступать в наш Круг? Не желаешь стать одним из Избранных? Я правильно тебя понимаю?

- Вы ошибаетесь, – ответил Денис. – Я сделаю всё, что надо.

Он перехватил кинжал покрепче и приблизился к сестре.

«Жребий брошен, - думалось ему, - отступать некуда. Капитализм не простит этого. Она всё равно не жилец».

- Дениска, - услышал он голос сестрёнки, - ты уведёшь меня отсюда, да? Братик мой, так страшно здесь…

- Да, Настенька, - прошептал Денис в ответ. – Я уведу тебя. Тебе больше не будет страшно.

Он замахнулся и опустил кинжал на Настю.

На тропу войну

Командный пункт сибирских староверов базировался прямо в тайге. К центральному срубу, штаб-квартире лесных братьев, Максиму позволили приблизиться не ближе, чем на сто метров. Выскочили здоровенные амбалы с бородами и ружьями, скрутили. Он, впрочем, не сопротивлялся. Дело у него к староверам было.

- Кто таков? – оглядел сурового парня командир лесного скита.

- Максимом звать, - отозвался. – Дело у меня к вам.

- Что за дело такое? Баптистские брошюры продать хочешь? Ну так мы тебя за это живо на вертеле зажарим. Правда, братцы!

- Правда!!! – гаркнула толпа бородатых мужиков.

Не то у Максима дело к лесным братьям, не то. Стал бы он за сотни километров ради такой ерунды в тайгу углубляться! Нужен ему… А, впрочем, он и сам всё расскажет.

- Автомат хочу у вас купить. Очень рассчитываю на вашу помощь.

- Ты гляди, ты гляди! – обвёл глазами соратников командир. – Уж не автомат ли Калашникова модифицированный ты захотел, дитятко?

- Что-то в этом духе.

Хохотнул бородач.

- А с чего же ты решил, бестолочь, что мы его тебе продадим? Думаешь у нас здесь фабрика по производству автоматов?

- А я очень вежливо просить буду. Да к тому же у меня цели благие.

- На большой дороге деньги с честных людей сшибать?

Думает Максим – говорить не говорить. А, решил, честность – лучшая политика.

- Революцию я затеял. Капитализм хочу свергнуть.

Долго ржали над ним лесные мужички.

- Да куда тебе с капитализмом тягаться, сопля зелёная?! Капитализм – это же не человек какой-то, это явление, его одним автоматом не свергнешь.

- Пусть и не свергну, зато по моим следам другие пойдут. Нет сил больше жить в этой бесчеловечной системе. Я автомат не просто так прошу, живыми рублями за него расплачусь. Все сбережения свои отдам. Помогите мне, люди добрые. Знаю я, что и вам капитализм не мил, знаю, что притеснения вы от него терпите. На вас одна надежда.

Ничего не ответили Максиму староверы, до выяснения обстоятельств бросили его в погреб. Ночью совет держали. Говорили, кумекали, спорили, что с щенком этим делать. Одни баяли, что врёт пацан, не враг нам капитализм. При нём свобода совести и собраний. Другие, поумнее, отвечали: так, мол, да не так. Номинально-то есть она, свобода, а всё же где мы с вами сидим? Да всё так же, в лесу, как и сотни лет назад. Нет для нас хорошего общественно-политического строя, кроме царства Божьего, однако пацан искренне анафемы частному капиталу выдаёт. По большому счёту нам пофигу, какие там у него счёты с капитализмом, зато копейку сбить с парня можно. Всучим старенький автомат, да и все дела. Пару раз стрельнуть успеет. А потом капитализм всё равно ему бошку расплющит. Кстати, деньги нашли при нём? Нет? Только банковскую карточку? Вот, хитрец!

Наутро привели Максима в избу.

- Ладно, - командир слово молвил, - продадим тебе автомат. Но за пятьдесят тысяч минимум.

- У меня на счёте только двадцать. Всю жизнь на капиталистов батрачил, но больше не заработал. Дяденьки, войдите в положение!

Рассердились было староверы, но светлая личность Максима, подогретая проникновенными горящими глазами, размягчила их. Ладно, рукой махнули, двадцать так двадцать. Сами всё равно из воинской части их воруем.

- Договорились, - Максиму сказали.

Со староверского компьютера Максим вышел в интернет и перевёл на их банковский счёт все свои сбережения.

- Владей, - вручили ему автомат Калашникова. – Будем наблюдать за твоей смертью в новостях.

Один старовер, молодой совсем парень, расщедрился и втайне от других дополнительный рожок Максиму в карман сунул.

- Молодец ты! – подмигнул ему на прощание. – Один на весь капитализм идёшь. Уважаю. Может, найду твою могилку. Поухаживаю.

Правда за мной!

Максим сосредоточен, лишь бормотания вырываются из напряженной глотки.

- Правда на моей стороне!

- Пусть я погибну, но кто-то должен выступить против.

- Кто-то обязан сказать «нет»!

Верный «Капитал» рядом. Бодрит.

- «Всякая прибавочная стоимости есть материализация неоплаченного рабочего времени» – читает Максим в пустоту.

- «Исходным пунктом процесса производства является купля рабочей силы на определенное время».

- «Прибавочная стоимость есть не только индивидуальный потребительный фонд капиталиста и не только фонд накопления, а то и другое вместе. Часть прибавочной стоимости потребляется капиталистом как доход, другая часть ее применяется как капитал, или накопляется».

- «Капиталистическое накопление постоянно производит и притом пропорционально своей энергии и своим размерам, относительно избыточное, то есть избыточное по сравнению со средней потребностью капитала в возрастании, а потому излишнее или добавочное рабочее население».

- «Абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления: чем больше промышленная резервная армия по сравнению с активной рабочей силой, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше функциональная бедность рабочих».

Он целеустремлён. Обратной дороги нет.

- Всё правда. Никто не опроверг Маркса и никому никогда не опровергнуть его.

- Борьба – единственный выход.

- Капитализм питается покорностью людей. Но я отказываюсь быть покорным.

- Я объявляю ему войну!

Добро и зло

На Новосибирском областном телевидении суета. Новый владелец будет сегодня в прямом эфире интервью давать. Говорят, совсем молодой, но уже влиятельный. Кое-кто шепчет, что его в сам Круг Избранных приняли.

Подготовка к эфиру шла в обычном режиме. Три камеры в студии, операторы трезвые. За час до эфира заявился телеведущий Владимир Огнев – при его виде режиссёр руками всплеснула, был Огнев помятым и с похмелья, но буквально за пятнадцать минут привёл себя в порядок. Ничего, успокаивала себя режиссёр Тамара Никонова, седеющая женщина предпенсионного возраста, бывало и похуже.

Ровно в полседьмого, как и было оговорено, к зданию телецентра подъехала машина. В сопровождении охранника в здание вошёл Денис Горюнов, новый владелец канала, восходящая звезда бизнеса и политики. Костюм с иголочки, броский галстук, розовые щёки, причёска – ну прямо душечка. Все женщины, встречая его в коридоре, невольно начинали задумываться, по какой причине они не встретили в жизни такого мужчину и какие дискотеки надо было посещать, чтобы его встретить. А Горюнов, светящийся, яркий, уверенно и бодро вышагивал по коридорам и, улыбаясь, приветливо кивал каждому встречному:

- Добрый вечер. Поздравляю вас. С праздником.

Сотрудники телеканала никак не могли понять, о каком празднике идёт речь и лишь после некоторых раздумий их осеняло, что праздник, конечно же, не для них, а для самого Горюнова, который вступает во владение обширным медиапространством.

Огнев с Никоновой встретили Горюнова на подходах к студии и коротко переговорили о сценарии и темах беседы. Ровно в семь программа вышла в эфир.

Клинический мизантроп Огнев радушно приветствовал аудиторию, подобострастно представил собеседника и начал череду нудных вопросов. Горюнов отвечал энергично и по-деловому. Прошло пятнадцать минут эфира, как вдруг… О, нет, как же такое может произойти на Новосибирском телевидении?!

В коридоре раздались выстрелы!

Буквально секундой спустя распахнулась дверь студии и, сползая по ней, внутрь ввалился окровавленный охранник Горюнова. Он шлёпал губами, пытаясь что-то произнести, но сил на слова не осталось. Охранник распластался на полу и затих.

- Продолжать эфир! – перешагивая через охранника, отдал приказ появившийся в дверном проёме человек с автоматом. Челочек был молод и чрезвычайно зол. – Если эфир прервётся, все будут расстреляны. Камеру на меня!

Белая как лист бумаги Никонова слабо махнула операторам рукой. Её тошнило.

Увидев своё изображение в техническом мониторе, молодой человек заговорил:

- Я объявляю о свержении преступного капиталистического строя на территории Новосибирской области. Вся частная собственность национализируется, все банки переходят в распоряжение революционного комитета, представитель которого стоит сейчас перед вами. Годы обмана и беззакония завершились, начинается эпоха справедливости. Лица, не пожелавшие добровольно подчиниться требованиям революционного комитета, будут беспощадно уничтожаться.

- Максим! – удивлённо и как-то нелепо выдохнул Денис Горюнов. – Брат, ты как здесь! Это какой-то розыгрыш, да?

Максим повернулся на голос и обомлел. Перед ним сидел Великий Капиталист, благоухающий, помолодевший, но неизменный в своей бесчеловечности.

Впрочем, чему тут удивляться? Не думал же ты, Максим, что революция пройдёт гладко?

- Капитализму конец! – крикнул Максим. – Не будет его больше! И тебя больше не будет, мерзкое существо! Сейчас я пущу в тебя очередь, и ты разлетишься на мелкие кусочки, которые скормят бродячим псам. Ты хочешь превратиться в собачий корм?

- Подожди, брат, подожди! – вскочил Денис с места. – Ты обиделся на то, что тебя прогнали на улицу? Забудь, кто старое помянет, тому глаз вон. Ты работаешь? Нет? Ну так я помогу тебе! Представляешь, я сейчас большая шишка! Пойдёшь ко мне в помощники?

Эфир продолжался. Зрители Новосибирской области в напряжении припали к экранам телевизоров.

- Закрыть дверь! – приказал Максим помощникам режиссёра. – На все замки! Наверняка скоро сюда захотят ворваться цепные псы капитализма.

- Максим, братишка! – говорил Денис. – Ты же не убьёшь меня, да? Я же твой брат. Давай завтра к маме съездим. Мне говорили, что недавно её хватил удар, что она сейчас в больнице, что даже умереть может. Согласись, надо навестить маму! Может быть, мы сможем ей помочь. Слушай, а давай заберём её к себе, будем жить одной дружной семьёй, ездить на пикники. Просто мы бедные были, поэтому не дружили, а сейчас мы хорошо заживём. Ой, как мы здорово заживём!

- Заткнись, капиталистическая мразь! – Максим навёл на Великого Капиталиста дуло автомата.

Дениса затрясло.

- Подожди, Максимушка, подожди! Может ты объяснишь мне, за что ты так невзлюбил капитализм? Может, я пойму тебя. Может, мы вместе подумаем, как решить все проблемы и двигаться дальше в позитивном русле.

- В позитивном… - усмехнулся Максим. – Капиталисты всегда жаждут позитива. Потому что он позволяет им дурачить народ. Смейся, веселись, а мы будем высасывать твои соки, а мы будем пить твою кровь! Боже упаси, если ты серьёзный или, не дай бог, нахмурился. Всё, ты моментально становишься подозреваемым в неверности. Серьёзный – значит, думаешь, нахмурен – значит, недоволен тем, что видишь. Думаешь и недоволен? Значит, ты враг, значит, тебя надо уничтожить! Да, я мрачен. Да, я задумчив. Да, я обессилен, а всё потому что лживые теоретики мнимых предпринимательских свобод поставили меня в положение скота. Мне позволяется только мычать. Мычать и работать. Мычать, работать и быть позитивным. Я отрицаю капитализм, потому что он противоестественен человеческой природе! Потому что он позволяет одному человеку эксплуатировать другого, позволяет издеваться над ним, позволяет ставить его в положение слуги и даже раба. Капитализм приятен только тем, кто владеет. У нищих и бесправных капитализм не вызывает ничего, кроме омерзения. С капитализмом могут мириться лишь розовые идиоты, люди, которых по каким-то причинам он задевает лишь в слабой степени. Честный и ответственный, думающий и понимающий человек никогда не сможет согласиться с догмами капитализма, потому что догмы эти надиктованы дьяволом. Я физически отторгаю капиталистический уклад, он противен мне до глубины души, он – извращение человеческой натуры. Пусть мне создадут волшебные замки, пусть меня погрузят в молочные реки с кисельными берегами, но боль, ты понимаешь, боль от столкновений с капиталистическими извращениями, от ожогов, оставшихся на теле и душе, от немыслимых разочарований, в которые я был погружён – эта боль никогда не позволит мне смириться с его существованием. Один из нас должен исчезнуть. Должен остаться либо я, либо капитализм. Ты скажешь, что капитализм невозможно победить, но мне плевать. Я выбираю себя, поэтому капитализм для меня, живого или мёртвого, должен исчезнуть. Должны исчезнуть все сальные свиные рыла его адептов, которые продают свои души за монету. Пусть всё летит в тартарары, но я вырву капитализм из своего нутра. Чего бы мне это не стоило.

- Максим! – выставив руки вперёд, убаюкивающе говорил ему Денис. – Ты переутомился. Ты устал. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Причина не в капитализме, причина в твоей нервной системе и богатом воображении. Нельзя делить весь мир на чёрное и белое, на добро и зло.

- Можно, - процедил сквозь зубы Максим. – Я – добро, а ты – зло. Добро всегда побеждает зло.

Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Очередь прошила Дениса от паха до лба. Пули ложились последовательно, аккуратно.

Покачнувшись, Денис рухнул на пол.

Конец капитализма

Максим сидел на стуле и отрешённо вглядывался в зрачок телекамеры. Рядом лежал мёртвый Денис, чуть поодаль – мёртвый охранник. Эфир продолжался, но слов у него не осталось. Он смотрел в камеру и молчал. Странное шевеление происходило за дверями.

«Видимо, готовятся к штурму, - думал он. – Скоро ворвутся. Скоро всё закончится. Я сделал всё правильно, я вырвал из груди капитализм. Жаль, что не удастся помочь другим людям».

Режиссёр Никонова тронула его за плечо.

- Вас вызывает на связь Кемерово.

- Кемерово? – изумился он. – Я никогда не был в Кемерово, кто может меня вызывать?

- Мы дадим на монитор сигнал.

На экране возникла картинка студии Кемеровского телевидения. Перед камерой сидел молодой человек с автоматом.

- Друг! – кричал он. – Ты слышишь меня, товарищ! Как тебя зовут?

Что-то светлое, радостное принеслось с изображением этого парня. Такая прочная, основательная радость. Глубинная.

- Максим! – отозвался он. – Что такое, в чём дело?

- Я видел трансляцию из Новосибирска. Поздравляю. Чёрт, как я рад! – глаза у парня были полны слёз. – Я же думал, что я один. Представляешь, один в целом свете! Что весь мир продался капитализму, и только я выступаю против.

Он справился с волнением и, стараясь быть спокойным, добавил:

- Докладываю: меня зовут Иван. Я захватил Кемеровское телевидение. Объявил на территории области конец капитализма. Ждал нападения спецслужб – и тут ты. Чёрт возьми, Максим, это настоящее счастье – знать, что ты не один!

- Иван! – от всплеска восторга чуть не помутнело в глазах. – Иван, камрад, я счастлив. Я безмерно счастлив! Поборемся ещё, как ты думаешь?

- Поборемся, Максимка! Само собой поборемся!

Режиссёр Никонова снова приблизилась к нему.

- На связь просится Омск. Включить?

- Кто там?

- Тоже какой-то с автоматом.

- Включайте.

Новая картинка. Парень. В руках автомат. На губах – радость.

- Новосибирск? Слышите меня, Новосибирск?

- Слышу вас, Омск.

- Меня звать Алексеем. Это ты захватил телевидение, брат?

- Я, брат. Что там у тебя?

- Я в студии Омского телевидения. Ворвался, пострелял немного. Заявил жителям, что капитализма больше нет. Думал, всё – секир башка мне, а тут ты.

- Я не один. Есть ещё Кемерово.

- Кемерово? Ох ты, здорово! Держитесь, камрады! Победа за нами!

Тут же новый вызов. По телефону.

- Новосибирск? – девичий голос.

- Новосибирск.

- Говорит Тюмень. Меня зовут Людмила. Я захватила здание администрации Тюменской области. Объявила о крахе капитализма. Местное телевидение его передало. Прошу сообщить о моих действиях жителям Новосибирской области.

- Молодец, сестрёнка! Держись, ты не одна!

А сообщения не прекращаются. Лавиной несутся.

- Я - Салават. Захватил банк в Уфе.

- Я - Зульфия. С боем прорвалась на Казанское телевидение. Нет капитализму!

- Николай. Уничтожаю частную собственность в Нижегородской области.

- Федя я. Захватил телевидение в Ростове. Прошу информационной поддержки.

Центральные каналы включили. Программа «Время». В студии вместо привычных ведущих – вооружённые ребята.

- Мы члены революционного комитета. Объявляем о захвате нашими силами Кремля и свержении ненавистного капиталистического президента. Подобные выступления проходят во всех регионах нашей Родины. Капитализму в России пришёл полный кирдык, с чем вас, товарищи, и поздравляем! Все выступления капиталистических отбросов будут жестоко подавляться. Потому что нет оправдания капитализму и чужд он человеческой природе.

А ночью вообще кураж начался запредельный. На всех мировых каналах – сообщения о революциях.

- Япония.

- Саудовская Аравия.

- Южно-африканская республика.

- Аргентина.

- Германия.

- Франция.

- Соединённое Королевство.

Под утро пришли новости из Штатов:

- По всей территории страны проходят выступления революционной молодёжи. Правительство низложено, президент арестован. Капиталистические порядки в стране отменены. Да здравствует свобода!

- Да здравствует! – кричат все в Новосибирской студии.

И режиссёр Никонова радуется, и журналист Огнев, и операторы, и осветители.

- Какое же счастье, - вопит Никонова, - что вы избавили нас от власти капитала!

А Максим пьян от счастья. Сил не хватает сдерживаться, и он плачет.

- Не будет больше на земле капитализма! - шепчет он. – Не будет больше эксплуатации! Новый мир будем строить! Свободный, справедливый! Господи, какая же жизнь сейчас начнётся!

2007 г.