Литература

«…Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!»

Псалтырь, псалом 136.

Я шла к себе домой, он находился недалеко, но наш город на холмах, поэтому, то и дело приходиться ходить по лестницам, то вверх, то вниз. Тогда я шла по одной из таких лестниц, маленькой каменной лесенке. Я шла и вдруг оступилась. Я падала вниз кубарем. Внизу я пролежала, распластавшись на камнях минут сорок. Не потому что не могла встать, не потому что что-то сломала, а потому что я поняла. Я нашла то, чего мне всю жизнь не хватало – лестницы. Лестницы – вот мое единственное спасение. Через боль от падения с лестницы я почувствовала боль всех людей на свете, даже боль Саши. И знаете, мне это пришлось по душе. Вот тогда я нашла свое предназначение, я буду падать с лестниц, а они мне будут давать счастье взамен. Да, счастье, очищение. Вот о чем говорят философы самосозидание через путь саморазрушения. В тот пасмурный вечер, я нашла лучшую из всех для себя ролей, как будто именно я, специально была создана для этого падения. Я смеялась, и скользкий камешек на ступеньке весело заливался смехом вместе со мной.

С тех пор я уже упала более чем с двухсот лестниц в нашем городе. На моей руке гипс, я сломала ее при последнем своем падении. Но это к лучшему ведь таким образом мне не пришлось писать на уроках в школе.

Сейчас я готовлюсь к новому великолепному падению, я хочу упасть с лестницы ведущей в подземный переход. Да, она конечно не очень крутая, но зато по ее бокам есть специальный путь для инвалидных колясок.

Моя подготовка к падению проста, я спускаюсь пешком по лестнице, с которой хочу упасть, а потом поднимаюсь вверх, держась за перила. Когда в этот раз я поднималась, мне навстречу пробежали две девочки, державшиеся за руки. Они весело хихикали, одна из них – я. Та, что слева, с короткими темными волосами.

Сегодня, лежа в постели, укутавшись одеялом, я тоже буду готовиться. Я представлю все до мельчайших деталей, и что одеть, и что потом говорить людям. Ведь меня часто спрашивают, как я упала, но я отвечаю: «Просто оступилась». В этом мире все оступаются и падают с лестниц; взбираются, взбираются, а потом раз, и кубарем вниз. А там внизу всегда неизвестность или страх.

Но я уже переборола свой страх, мне безразлично самосохранение, первобытный инстинкт, который мешает многим в этом мирке. И вот множество раз за ночь я прокручиваю, предвкушаю ощущения, которые будут сопровождать меня при падении. Адреналин в крови вызывает легкую эйфорию. Сама подготовка, чуть ли не важнее падения.

Наконец, я собралась. Утро, солнце только-только показалось из-за горизонта, даже птицы еще не все проснулись. Я стою на верхней ступеньке и делаю первый шаг к счастью.

Я лечу, мое тело невесомо, такое приятное ощущение отчужденности от остального мира. Возможно, со стороны мой полет и выглядит неуклюжим, гротескным, или даже болезненным. Но это не так, мне приятно, я не чувствую неприятной боли или какого либо дискомфорта.

Все. Я достигла высшей точки. Я лежу на последних четырех ступеньках, вверх ногами. Прекрасно, ведь никто кроме меня не сможет повторить подобное, каждое мое падение неповторимое произведение искусства. Моя физическая боль – это отражение множества душевных переживаний. Но с помощью боли, обнаженных и столь уязвимых переживаний.

Я заплакала, не знаю почему, ведь мне очень хорошо. Когда я коснулась своей головы, то поняла, что у меня идет кровь. Я облизала пальцы и почувствовала стальной вкус. Я еще минут пять пролежала так, в небе летел самолетик, он оставлял за собой хвост из разных сладостей и пряностей.

С трудом поднявшись, я отправилась в больницу находящуюся поблизости. Над входными воротами больницы был нарисован огромный красный крест. Я хотела бы дотянуться до него рукой, но он слишком высоко. У меня кружилась голова, я вошла в приемное отделение, там сидела молоденькая сестричка, она читала дешевый журнальчик про каких-то «Суперзвезд». Когда я подошла к ней поближе, то смогла прочитать ее имя на бейдже, сестричку зовут Грейс. Я очень вежливо к ней обратилась:

-Сдравствуйте, Грейс. Не могли бы вы меня сопроводить до травматологического отделения.

-Извините, я слишком занята…

Именно в этот момент я потеряла сознание и упала лицом на журнальчик со «звездами». Грейс тут же позвала двоих санитаров, и они меня унесли к доктору. У меня из головы текла кровь. Я улыбнулась, а окровавленный глянцевый Джонни Депп улыбнулся мне в ответ. Мы-то с ним знаем толк в этой жизни. Но Джонни еще далеко до меня. Ведь я маленький ангелок, ангелочек с черными крыльями.

Доктор обработал несколько ссадин на моем теле, и стал забинтовывать мою голову. Пока он заматывал меня бинтами, я решила прочитать ему маленькое стихотворение, милый экспромт, немного глупый и наивный:

Монотонные массы существ,

Вяло, качаясь, идут.

Они все из одних и тех же веществ

И все они в одно место бредут.

Они передвигаются в темноте,

И дальше двух метров не видят.

Они жалки в своей простоте.

Друг друга они ненавидят.

Эти твари грызлись,

Белые кости и жилы обнажая.

Несколько тварей в небо взвились

Они больше других плоть обожали.

Вся земля покрыта ныне их трупаками

Огромными уродливыми дураками

Вот так остались лишь самые сильные и страшные из мерзких ублюдин,

И нынче все их называют – Люди.

Доктор закончил перебинтовывать мне голову и сказал:

-Молодец, есть несколько недостатков, но все же, это было прекрасно. Только я не понял про кого стихотворение, про людей или про ангелов?

-Вы все поймете если, сходите на то место, где я упала с лестницы. На каждой ступеньке вы увидите перья. Нежные окровавленные перья.

Доктор словно проигнорировал меня и сказал:

-Будь, в другой раз осторожнее. У тебя сотрясение мозга, еще чуть сильнее удар, и ты могла бы повредить мозг.

-Не волнуйтесь доктор, мой мозг, уже совсем не тот. Он другой, не такой как у вас, и даже не такой как у Грейс. До свидания, скоро увидимся…

Я сидела на крыше старого недостроенного здания и поглаживала руками мох, проросший между железобетонных плит. Внизу суетились люди. Я закурила сигарету, и наблюдала за людьми сквозь дымовую завесу. Сделав затяжку, я сосчитала, сколько народу выпивало стоя на улице. Распитие спиртных напитков на улице запрещено, но люди все равно пьют, стыдливо завернув бутылки в бумажные пакетики. Пьют шестьдесят три человека.

Затем я стала считать, сколько голубиных какашек на голове бронзового памятника. Я считала, вела свои расчеты, а тем временем ангелочки умирали…

Моя новая любовь, огромная черная лестница перед входом в церковь. Я медленно поднималась, ступая с одной ступеньки на другую. Примерно на сорок седьмой ступеньке кто-то оставил две бутылки из-под пива, я не буду их убирать, так будет выглядеть естественнее. Когда я достигла вершины, то подумала, почему бы не войти в церковь.

Я открыла дверь и была ослеплена светом свечей. Тишина и шепоты, вот чем наполнены подобные места, лишь изредка щелкали свечи. Старая женщина плакала возле алтаря и себе под нос что-то причитала. Они что с ума сошли, ведь здесь нет бога.

Увидев исповедальню, я вдруг поняла, что должна там побывать. Я вошла внутрь и закрыла шторку. Через полупрозрачное заграждение на меня смотрел священник. Я не знала что сказать. Но потом разрыдалась и начала рассказывать:

-Ох, Святой отец, мне так плохо. Я не знаю, что сможет мне помочь. У меня умер муж и двое детей, они погибли в автокатастрофе.

-Ах, мне так жаль, я вам сильно сочувствую, крепитесь.

-Если бы вы видели, что с ними стало, Джеймса перемолотило как в мясорубке, мотор был на его коленях. Водителю грузовика хоть бы что, а моего Джеймса просто выпотрошило.

-Пожалуйста, вы не должны держать злобы на водителя того злополучного грузовика.

-Почему нет, я хочу его убить, этот проклятый пьянчуга, как обычно надрался перед поездкой, и вот что случилось.

-Прошу вас умерьте свою злость, будьте более милосердны…

-А если бы вы видели, что случилось с моими девочками. Если бы вы видели их маленькие трупики. Это было ужасное зрелище, ужасное… Маленькая сандалия на асфальте и кровь, - я еще сильнее зарыдала.

Священник тоже зарыдал, он не выдержал такой волны боли и несчастья. Но я вытерла слезы и прервала его:

-Вы знаете, я все это придумала, я вам солгала.

Священник сквозь слезы тихонько произнес:

-Но зачем?

-Ах, ну это по плану входит в мою подготовку к полету. Я думаю, солгав вам, мне будет лучше лететь.

Я выскочила из исповедальни, подбежала к входным вратам, через которые каждое воскресенье заходят прихожане, и распахнула двери. Два глубоких вдоха и прыжок.

Снова я лечу, мои оборванные крылья, смехотворно волочатся по ступенькам, я как голубь с переломанным крылом. Моя очередная тщетная попытка взлететь заканчивается на дорожке посыпанной гравием. Я лежу на спине и смотрю, как перья блестят в лунном свете.

Мне нужно в больницу. Самый короткий путь - это если пересечь кладбище. И я пошла по дорожкам из гравия. Меня окружают неправдоподобно старые могилы, Ангелы с отбитыми лицами и крыльями. Я в другом мире, здесь правят мертвецы, а я среди них почти своя. Если бы они не спали сейчас, может быть, я могла бы станцевать с Джорджем 1756-1804. Я бы нежно прижалась к его плечу, а он был бы моим лучшим ведущим партнером. После этого медленного танца, я подарила бы ему поцелуй, я бы коснулась губами его желтых зубов. Джордж рассыпался бы в прах, а я уснула бы рядом с ним.

И правда хочется спать, я раскопала небольшую свежую могилу. Красивый гробик обитый синим бархатом. Я открыла крышку, и вдохнула аромат разложения. Внутри лежит симпатичная девушка лет девятнадцати. Из ее ноздри вылез червячок, это придало некоторой пикантности и необычности ее образу. Девочка конечно симпатичная, но мне тоже нужно где-то спать. Поэтому я вытащила трупачок наверх. Хотя я и не просила, но она все же представилась, ее зовут Мария. Надгробие - ее визитная карточка.

Мария в своем розовом платьице оказалась отличным партнером, и мы часа два напролет вальсировали между крестов и надгробий. Мы могли бы делать это еще дольше, но Мария намекнула мне, что уже достаточно, у нее вывалился мутный левый глаз. Глаз повис на глазном нерве, а из глазного яблока потекла черная жидкость. Я в последний раз обняла Марию и отпустила ее.

Все, мне пора спать. Я легла в синий гробик и уютно накрылась крышечкой. Я долго лежала, закрыв глаза, но никак не могла уснуть. Вскоре червячки, бывшие друзья Марии, стали рассказывать мне интересные истории и сказки. И я уснула…

Проснувшись, я была полна сил. Я выбралась из могилы и осмотрелась. Вокруг Марии весело кружили мухи. Какая же милая девочка эта Мария, везде находит себе друзей. Я отряхнулась от могильной пыли и пошла в сторону больницы.

Все было хорошо в моем плане сократить путь через кладбище, но мне вдруг преградила дорогу приличного размера каменная стена. Я, недолго думая, стала ее перелезать, хватаясь за выступающие камни руками и упираясь ногами в выбоины стены, я лезла вверх. Наконец достигнув вершины, я немного отдышалась, присев на стене, свесив ножки. Я сидела на стене и улыбалась, а внизу подо мной прошел странный мужчина в комбинезоне и с лопатой. Он, скорее всего, тоже друг Марии и Джорджа. Я взглянула на небо, надо мной пролетело двенадцать голубей, и два из них покакали сверху на церковь.

Наконец оказавшись в больнице, я улыбнулась и подмигнула Грейс. А она, слегка смутившись, погрузилась в глянцевый мир «Суперзвезд».

Мой любимый доктор Блейк, читал историю болезни, стоя перед окном. Я вошла в его кабинет без стука и поздоровалась:

-Привет, доктор.

-А, это ты. Ну проходи…

Я уселась на койку и стала раздеваться. Доктор подошел ко мне и спросил:

-В чем проблема, на этот раз?

-Простите меня, я снова упала с лестницы.

-Но с тобой все в порядке, - сказал он, нахмурив брови.

-Да, доктор, со мной все в порядке, только душа немного болит… Доктор давайте займемся любовью.

Доктор Блейк, закрыл дверь своего кабинета, и задвинул жалюзи на окнах. Затем он подошел ко мне, и мы поцеловались. От него пахло лекарствами, и я сказала:

-Мне страшно…

-Не бойся.

В тот вечер я повисала в нежных руках доктора Блейка несколько раз. Он был со мной нежен и груб, ласков и жесток, терпелив и хитер. Он вставлял в меня свой огромный и необрезанный. До этого я занималась сексом со своим парнем, но доктор Блейк был во сто крат лучше. Такого удовольствия я не получала никогда.

Я лежала на груди, у своего педиатра, и вдруг заговорила:

-Хотите, я расскажу вам одну историю, которую сама недавно услышала от одного друга.

Доктор, тяжело дышал, одна его рука свисала с койки, он ответил:

-Ну, давай расскажи мне историю.

-Знаете, это скорее даже не история, а в некотором роде личные впечатления. Он со мной ими поделился по секрету, так что вы не должны никому об этом говорить. Обещайте.

-Обещаю.

-Ладно, тогда слушайте. Мой друг рассказал мне о том, как он любит человеческую плоть. Мертвую плоть, подвергнутую некоторому разложению, когда все мускулы расслабленны, каппиляры и сосуды превращаются в нежное желе. Он как истинный гурман кушает это все. Еще мой друг любит залезать под первую плевру левого легкого. Там он чувствует себя очень комфортно, там тепло и много еды. Иногда прогрызаясь сквозь гнилую плоть, он находит островки жизни. Это может быть мышечная оболочка сердца не тронутая дистрофией или же поджелудочная железа, наполненная соком. Ему все это нравиться, он может часами рассуждать, о том насколько вкусно и сладко человеческое мясо, особенно если оно полежало в тепле несколько дней. Совсем недавно мой друг нашептывал все эти истории мне на ушко, как любовник нашептывает своей жертве ласковые словечки.

-Интересно, кто же этот твой новый дружок?

-Как, разве вы не догадались, это же могильный червь, который проживает в могиле Марии.

-Ты знаешь, тебе пора кончать падать с лестниц, совсем себе мозги отшибла.

-Со мной все в порядке.

-Я дам тебе номер телефона, одного хорошего психоаналитика, он тебе поможет.

-Психоаналитик? Кто из нас кого будет анализировать, скорее я смогу ему помочь.

Доктор Блейк протянул мне визитку, я ее взяла и порвала, но рваные кусочки бумаги не выбросила, а аккуратно положила в карман. Мы стояли у дверей, доктор поцеловал меня. Я развернулась и, не оборачиваясь, сказала:

-Доктор Блейк вы старый развратник, знаете хоть, сколько мне лет?

-Конечно, знаю, ведь я твой педиатр.

-Я вас ненавижу.

-Мне все равно, береги себя. Когда ходишь по лестницам, крепче держись за перила…

Я нашла новую лестницу, огромную, прекрасную, последнюю. Лестница возле здания мэрии, раньше по ней ходили короли.

Больше не буду падать с лестниц, это последняя. Я целый день собирала черные перья. Эти перья когда-то обронили вороны, а я их позаимствую для себя. Я взяла два куска картона и стала приклеивать перышки на суперпуперклей. Теперь у меня появились самые настоящие крылышки. Я пришила их к двум ремешкам, крест-накрест. Нацепив их на себя, я вдруг стала самой счастливой на свете. Если пошевелить локтями, то я машу крылышками.

Сегодня ночью, перед моим последним прыжком, мне снились запонки. А еще мне снились мармеладные туфли, старый изодранный аккордеон и мертвые лыжники. В моем втором сне, какой-то старый мужичок, постоянно завинчивал огромные вентили, а из них то и дело валил пар. Бородатый старик весь покрылся испариной, но продолжал регулировать свои вентили, он был одет в грязный комбинезон, с надписью на спине ГАД. Интересно как это расшифровывается, если расшифровывается вообще. ГЛАВНЫЙ АДМИНИСТРАТОР ДУРАКОВ или ГЕММОРОЙ АТРОФИРОВАЛСЯ ДАРОМ. А может он просто гад, с маленькой буквы. Но это все не важно, потому что на его спине надпись не на русском, а на английском. Старик слышал все мои умозаключения и дико заржал, он даже отпустил один вентиль. На том вентиле было написано Оклахома 64. Странно…

Я проснулась вся мокрая, ну, конечно же, не оттого что описалась, я сильно вспотела. Ночь была жаркая, да, и в котельной бородатого старикашки тоже было душно.

Всего через два часа я упаду со ста тридцати четырех ступенек, но сейчас я об этом не думаю. Сейчас я надеваю свое самое красивое черное платье, с красным отливом. Мою маленькую грудь поддерживает легкий лиф, а далее платье свободно. Снизу оно обшито красивыми кружевами. В такой одежде я чувствую себя принцессой. Я надела свои самодельные крылышки и стала порхать по комнате. Я скакала и кружилась в вихре радости и предвкушения, даже гипс на правой руке я разукрасила баллончиком в черный цвет. На уровне живота на моем платьице есть аппликация с надписью, но я вам не скажу ничего, это секрет.

Я взошла на самую верхнюю ступень, пару раз взмахнула крыльями, и прыгнула.

Полет просто великолепен. Я приземлилась на тридцать шестой ступеньке, а дальше покатилась, перескакивая то через три, то через все восемь ступеней. В итоге, я распласталась на асфальтовой дорожке возле мэрии. Мои плечи, руки и ребра были переломаны.

Я долго так лежала и думала. Опадающие кленовые листья падали мне на лицо, я слышала ветер. Я думала о том, как хорошо, что мои родители забыли о моем существовании уже года три назад. Еще я думала о том, что мне очень нравятся смешные опечатки в дешевых книгах в мягком переплете.

Люди толпились вокруг меня. А я смотрела вверх, и видела деревья; как давно, я просто вот так не лежала и не смотрела на деревья. Ветерок теребит тонкие ветви, а они слегка поскрипывают. Люди суетятся вокруг меня, они думают, что я умерла. Нет. Фигушки вам. Я просто достигла высшей точки просветления, и теперь я знаю, как мне сохранить свой опыт. Рядом со мной стоял Саша, он извинялся и плакал. Мужчина в клетчатой рубашке и комбинезоне, взял свою лопату и пошел прочь. Мария подружилась с Джорджем, теперь по ночам они вместе ходят за ручку по кладбищу. Доктор Блейк ушел из медицины, теперь он не лечит детишек. Он уехал в тихое озерное местечко под названием Брейклейк. Наверняка, сейчас он сидит где-нибудь в зарослях тростника и ждет, пока на его удочку клюнет рыбка. Он хороший человек.

Я очень, очень долго лежала в луже собственной крови возле мэрии, тем самым, смущая толпу зевак. Наконец я встала, вызвав бурную реакцию толпы, я встала и прочла надпись на аппликации, которая пришита на моем платье: «I hate this fucking world!»

Теперь я блаженна.

Кстати, я забыла сказать вам, сколько птичьих какашек на голове у памятника. Так вот сто-двадцать три сочные какашки. Честно, я сосчитала.

P.S.

Вы спросите, а что же произошло со священником и могильным червем. Я вам отвечу: Ровным счетом ничего, каждый из них продолжил заниматься своим важным, по их мнению, делом. Разве что червяк немного изменился, он стал еще более предпочтителен в еде.