Литература

Я иду мимо рядов одинаково грязных домов из красного кирпича. Несколько черных рабочих проходят мимо меня, от них пахнет потом и пылью. Кучки гнилых желудей лежат возле осыпающихся кривых дубов. Я перехожу через мостик, в воде плавают листья. Машин вокруг очень мало. Из здания серого цвета торчат какие-то трубы. Вот дверь, в которой каждый день скрываются толпы очкастых девушек.

Я иду по Девятой линии. Сворачиваю перед церковью в подворотню. Я оказываюсь в грязном зассаном дворике. В дворике-колодце. Из подъезда поблизости доносятся крики. Какой-то мужик орет, что сейчас он придет с ружьем и вышибет всем нахер мозги. У меня нет желания проверять правдивость его слов. Я сквозь темную подворотню проникаю в другой дворик. Чуть менее грязный. Из-за мусорных баков выходит черный песик. В пасти пса какая-то пленка. За этим псом из-за зеленой помойки выходит точно такой же. Нет, я не в матрице, и это не перезагрузка системы, просто эти псы братья. На детской площадке сидят бомжи. Один опухший, старый и грязный бомж обнимает, такую же как он, грязную и опухшую бомжиху. Хотя я ни разу не видел чистых и опрятных бомжей, все же эти двое были ужасны, сладкая парочка уродцев. На детской качели раскачивался еще один убогий в рваной шапке и шубе. Бомжи носят все свое на себе в любое время года. Я прошел мимо мусорных бачков, в которых рылись, явно соревнуясь, несколько старичков и собак.

Выйдя из этой серии двориков, я пошел дальше, перешел дорогу. Странно, но машин вообще нет.

Медленно вышагивая по дороге из кирпича, я смотрю вверх. Сквозь голые ветви деревьев видно небо. Две вороны сидят на крыше и наблюдают за мной. Каркуньи смотрят, как я пинаю пожухлую листву. Деревья сбрасывают свои листья. Наверное, именно так они оплакивают прошедшее лето. У многих осень ассоциируется с увяданием и смертью. Мне же она представляется спокойным временем. Осень – это единственное время в году, когда я чувствую себя нормально. Никакой депрессии, никаких суицидальных мыслей, никакого движения. Я слишком отличаюсь от всех, я слишком не соответствую норме.

Словом «Гайдзин» в Японии пренебрежительно обозначают чужестранца. Я Гайдзин в собственной стране, в своем родном городе – я чужак для этих мест. Или же меня попросту отторгает эта действительность.

Вот опять я вошел в подворотню. Новый дворик менее зассаный чем предыдущие. На желтой потрескавшейся стене дома нарисованы Омоновцы в масках. На другой стене написано «A. C. A. B.».

Я выбрался и из этого дворика.

Переходя дорогу, я понял, почему машин нет на дорогах. На дороге произошла авария. Четыре машины столкнулись на повороте. Струйки крови текут к водостоку.

Перехожу Неву. Я иду по разводному мосту. По реке проплывает баржа, которую тащит буксир. На барже огромные металлические конструкции. Я остановился примерно посередине моста. Я смотрю на воду. Истеричные воды Невы не знают что делать, они паникуют, ведь скоро у них не получится затопить город. Финский залив углубляют, да еще и дамбу скоро достроят. Уровень воды в Неве понизился. Я подумал о том, что неплохо бы спрыгнуть с моста, но это слишком просто. Умирать просто, гораздо сложнее жить.

Нева, мне напоминает грязный поток жизни. Тут есть все: кровь, сперма, гной, слюна, сопли, героин. Андрес Серано приезжай фотографировать Неву. Вот она жидкость, состоящая из жизней и смертей. Вот он морг, крематорий, и колыбель. Эти воды несут в себе множество разнообразнейших видений. Все Петербуржцы тонут в этой вязкой воде. Они борются за свою жизнь. Я же нашел способ всегда быть на плаву. Сначала я превратился в дерьмо. А говно, как известно, не тонет. Затем я отрастил себе жабры и стал отфильтровывать грязную воду хаоса. В этой грязной воде я чувствую себя как рыба.

Я посмотрел на воду другими глазами. На поверхности проплывали пятна мазута, несколько водорослей плыли навстречу мне. Сегодня я точно не спрыгну с моста – это было бы слишком банально и глупо.

Я прошел через турникеты и встал на эскалатор.

Из динамиков доносится голос Светланы Алимовой. Она что-то говорит о концертах.

Вот я стою на платформе и жду электричку. Я читаю на стене: «О, спорт – ты мир!»

Подъезжает электричка, и я захожу в нее. Я сажусь на коричневое сиденье. Сначала я гляжу на уродливые лица людей, которые сидят в вагоне, потом я смотрю на убогую рекламу. Вот реклама мусорных книжонок, эти книжонки такие же убогие, как и эстрадные песенки – век их славы недолог. Через час после прочтения вы забудете, о чем была книга, и не думайте что у вас плохо с памятью, просто книга ни о чем. Все эти юмористические детективы, они существуют, чтобы заполнять собой пустоту. Все эти книжонки созданы для недалеких людей, для людей существующих, как и эти книжки, в трехмерном измерении, но четвертого измерения им не дано. Они не способны соединять время и пространство – играть с ними, растягивать, сжимать, разрушать – это подвластно только истинным творцам.

Вижу нескольких тварей читающих мусор, твари склонили свои кривые позвоночники и внимательно читают. Я не стал бы даже вытирать свою жопу страницами из таких книжонок.

Поезд тронулся, и я погружаюсь в воспоминания. Не самые приятные воспоминания, но все же способные вызвать у меня сентиментальное глупое выражение лица.

2

Агриппина – римская патрицианка. Предавалась любви с молодыми рабами, которых потом истязала до смерти, принося в жертву Гекате – богине мрака, ночных кошмаров и колдовства. Блейк изобразил Гекату во всей красе. Если хотите ее увидеть взгляните на его работы.

Я стоял возле турникетов, на новой станции метро. Ну, на той станции, где еще мозаика с голубыми авиаторами. Не в том смысле, что они педики, а в том, что мозаика голубоватая. Я просто стоял около турникетов и ждал девчонку. Она ко мне едет со «звездолета». В общем, она едет из одного убогого спального района в другой.

С этой девочкой я познакомился в Интернете. Я от нечего делать лазил по всяким чатам, смеялся над глупыми разговорами детей. Еще я удивлялся, как такие ограниченные черви вообще доползли до Интернета, но потом осознал, что Интернет придуман именно для них, для червей.

Итак, я познакомился с этой девочкой в чате. У меня был ник Хомяк-берсеркер. Я написал фразу приманку, что-то вроде: «Выкормите грудью Хомячка». Абсурдная сюрреалистическая ерунда – подумали вы. А вот и нет, мне в приватном виде стали писать сразу пять девчонок. Нескольких тринадцатилетних, и тех, кто живут вне пределов досягаемости, я сразу поставил на игнорирование. Осталась одна, под именем Злобная_Стерва. «Ей уже семнадцать, самое то», – подумал я. Мы немного переписывались в Аське. Но она сразу предложила мне поскорее перейти к более серьезным вещам, нежели кормление грудью. И я решил позвать ее к себе. Она согласилась. Неужели у нее тогда был такой же тотальный недотрах, как у меня.

Вот она идет. Ставит одну ногу впереди другой. Неуклюжая подиумная походка, но зато так амплитуда движения ее задницы размашистей. Я ей улыбнулся, она меня сразу узнала. Мы обменивались фотками, она мне сказала что я «симпатяга», а я ей ответил, что она, мол, просто супермодель. Но добавил, немного про то, что у нее на лице слишком много макияжа. Она приняла это к сведенью. Сейчас на ее лице не было ни грамма макияжа, меня это смутило. Она блондинка. Пусть это не звучит как приговор. Но блондинки и впрямь, слишком много лишнего принимают к сведенью. Она такая блондинистая, что у нее и ресницы, и брови светлые. Прекрасные, ангельские, золотистые ресницы и брови, которые, мать их, не видно на ее светлом лице. Она просто лишена бровей и ресниц. Всегда обменивайтесь фотками при знакомстве через Интернет, но будьте готовы к сюрпризам. Теперь-то я понимал, почему было много туши на ее ресницах на тех фотографиях, что она мне прислала.

Я сказал:

-Приветики.

Она ответила:

-Привет. Куда пойдем?

-Ну не знаю. Может сразу ко мне, - я пытался не показать ей, что знакомлюсь с девкой вот так впервые в жизни. Но она все равно просекла, что мне надо подыграть.

Она сказала:

-Хорошо, пойдем к тебе.

Был тихий июльский вечер. По дороге она в основном молчала, а я трепался обо всем на свете. Я рассказывал о том, что пишу всякие эссе и книгу. Она спросила, как книга называется. Но после того как я произнес – «Новая плоть» - ее лицо перекосила гримаса неприятия. Ее лицо стало таким, будто она испытывает одновременно отвращение, что-то не понимает, и жалеет меня. Может быть, ей и впрямь было меня жаль. Мысль о том, что эта Злобная_Стерва хочет потрахаться со мной из жалости, не отпускала меня. Но я глушил эту докучную мысль своим собственным трепом, который не имел для нее никакого смысла.

Стоило нам переступить порог моего дома, как она переменилась. Из пассивной стадии неприятия, она перешла в массированное наступление похоти. Она сказала:

-Ну что ты стоишь, давай же шевелись. Мы тут чтобы классно провести время. - Она имела в виду, - Поимей меня быстрее, много-много раз.

Бытие, глава 24, стих 31

«Войди, благословенный Господом; зачем ты стоишь вне?»

Я быстро скинул кроссовки и направился прямиком к себе в комнату. У меня были мысли о том, чтобы немного перекусить, выпить чего-нибудь; но все мысли отпали, когда я повалил Злобную_Стерву на диван. Я осыпал ее блондинистую мордашку поцелуями, параллельно с этим расстегивая пуговицы на ее джинсах. Ее джинсы уже были стянуты до конца, остался последний рывок. Она сняла кофту, я в панической спешке искал дрожащими руками застежку на ее лифчике, не мог найти. Ее глаза говорили мне: «Еби же меня, скорее!» Я стал снимать свои штаны, а она тем временем снимала свой лифчик сама. Моя левая нога была еще в штанине, когда Стерва уже сняла свои трусики. Я, вконец обезумев, повалил ее на диван и стал прорываться сквозь ее сухое влагалище. Я вошел в нее, совершил несколько движений. Ее щель только увлажнилась, я только смог вставить ей, как кончил. Слишком быстро. Со мной это произошло из-за неожиданной скорости, которую она задала.

Тяжело дыша, я сел на диване, я выглядел как детский приют, в котором взорвалась бомба. Разбитый. Требующий сострадания. Тогда мне был нужен нежный поцелуй в ушко. Я сидел, опираясь головой на свои руки. Злобная_Стерва поднялась и встала передо мной, ее писька была на уровне моих глаз. Между ног у Стервы капелька спермы повисла на волосах. Стерва сказала:

-Какого хрена ты расселся? Давай же, ты дохлый хомяк, трахай меня.

У любого мужика начался бы стресс, любой мужик расстроился бы, но проблема в том, что я не мужик, и даже не баба – я дохлый хомяк.

Я сказал:

-Иди подмойся, а я пока кровать разберу, и мы устроим тут траходром.

Стерва ушла в ванную, я разобрал диван, постелил белье.

Злобная_Стерва достала из своей сумочки какие-то фотографии. Она сказала:

-Ты знаешь, я модель.

В наше время все модели, бизнесмены, менеджеры, чемпионы, профессионалы, мастера – никто не хочет, чтобы его называли просто человеком. Очень многие таскаются с убогой мазней по улицам и думают, что они художники, очень многие пишут бездарные стихи и думают, что они поэты. Если девочка снялась полуобнаженной для фотографа, который снимал ее просто чтобы потом трахнуть, она тоже модель.

Я листал фотографии – на одной она мне даже понравилась. На той фотографии, что мне понравилась, Злобная_Стерва сидела голая на стуле и прикрывала руками свою промежность. На этой фотке у нее забавно выпирают ключицы, ее грудь слегка сжатая с боков приподнята, а ножки просто загляденье, особенно коленки. Я сказал:

-А ты не думаешь, что тот фотограф сейчас сидит и дрочит на твои фотографии?

-Не думаю. Он скорее трахает какую-нибудь молоденькую дурочку, - она это сказала, не думая, про саму себя, и я с трудом сдержался, чтобы не засмеяться ей в лицо.

Она посмотрела на меня, видимо поняв свою убогость в моих глазах. Она решила подняться надо мной путем унижения. Она сказала:

-По крайней мере, тот фотограф классный ебарь – не то что ты.

Я не был удивлен подобной реакцией, поэтому пошел в контратаку. Я улегся у нее между ног, и стал лизать ее щелку.

Я играл с ее клитором, дразнил ее, отодвигая пальцем плоть прикрывающую клитор. Я забавлялся, нарезая круги языком. Стерва возбудилась не на шутку и стала прижимать мою голову к себе. Я с трудом дышал, но работал языком. Ее медок проистекал изнутри. Ее запах сулил мне бессонную ночь. Она зверски кончила.

Я улыбнулся влажной полуулыбкой бога. Я повелитель клитора, царь кунилингуса. Я достал пачку презервативов с полки. Они у меня лежат рядом с иконой Александра Невского. Я раскатал один священный презерватив и вошел в прекрасно увлажненную Злобную_Стерву.

Всю ночь мы занимались любовью. Не просто банально трахались, а именно занимались любовью. Прекрасно, никуда не торопясь. Я терзал ее плоть своей, мы делали это по-всякому, раком, лежа на боку, я заходил спереди, сзади, она была то сверху, то снизу. Мы отключались несколько раз устав от любовных игр. Мы играли в любовь. Одноразовую любовь. Да лучшего слова и не подберешь. Одноразовая любовь – как презерватив, как зубочистка, как туалетная бумага.

Я разбрасывал использованные презервативы по всей комнате, днем мне придется их отдирать от пола, но тогда я не думал о таких мелочах. Я взбивал в пену соки, которые исторгала Стерва. Я так устал, что у меня болели яйца. Она устала не меньше, ее влагалище воспалилось, она еще не скоро захочет траха. И я должен потрахаться с запасом, впрок.

Вконец выбившись из сил, я уснул, думая о том, реанимировался ли я в ее глазах после той оплошности в начале нашей прекрасной ночи. Она, похоже, тоже отключилась.

Я проснулся от табачного запаха. Злобная_Стерва курила у меня в комнате. Воняет никотином и спермой. Я слегка повернулся в кровати, потрогал живот Стервы. Она повернулась ко мне, и сказала:

-Прекрасная ночь была, Котенок.

-Да, Киска. Ты просто супер.

Она пошла в ванную умываться, а я сделал пару бутербродов и уселся на табурет посреди кухни. Я сидел, подпирая голову рукой, мой член весь красный и жутко болит. Член так распух и покраснел, что я с трудом мог его узнать, как будто это чужой орган приделали к моему телу. Такой жестокий трах со мной давно не случался. И чего я так заторопился, не подхватить бы чего. Уж больно крутая ебариха эта Злобная_Стерва, в семнадцать-то лет.

Злобная_Стерва сожрала оба бутерброда, хоть один из них и предназначался мне. Она встала и направилась к двери. Я открыл дверь, вышел на лестничную площадку. Стерва потыкала в кнопку лифта, лифт как всегда не работал, она пошла пешком. Я помахал ей рукой и сказал: «Позвони». Она ответила: «Обязательно». И все. Наверное, мы выглядели как роботы выполняющие убогий алгоритм. Она мне не позвонит, я ей тем более. Этот потрах я произвел исключительно в плане эксперимента. Я давно уже понял, что маленькие бляди гораздо дешевле обходятся, нежели старые разлагающиеся шлюхи.

Одноразовая любовь – это игра в любовь. Всегда мы люди играем в игры. Это лицемерие настолько въелось нам в кровь, что мы даже не замечаем этого. Мы относимся со снисхождением к больным людям не потому что нам их жаль, а потому что мы считаем, что они настолько убогие, что мы можем удостоить их нашей жалости. Вы не думали о том, что истинное лицемерие и высокомерие, это проявлять жалость к другим, жалеть кого-то. Я давно понял, что все люди неравны. Просто одни люди мусор, а другие короли. И каждый из них решил это сам для себя. Мусор мечтает стать королем, но никогда им не станет, потому что он всегда будет стремиться к другому мусору. Так происходит всегда, общество топит в дерьме тех, кто не такие как остальные.

Стерва лишь маленький напыщенный стереотип – маленькая блядь. Она безликая, ее лицом является промежность. Вы можете общаться только с ее щелью. Щель обязательно вам улыбнется. Но с каждым разом щель становится все раздолбанее и из нее все больше течет то, что течь оттуда не должно.