Литература

Песни умерших детей

Пётр Романович любил позднюю осень. Нет любил не подходящее здесь даже, пожалуй, слово. Поздняя расхлябанная осень играла на таких же расхлябанных, раздёрганных струнах его больной души свою неброскую, странную мелодию. Тогда-то его вялое обычно тело наполняла особая какая-то сила, безразличная ко всему и смирившаяся с неудавшейся жизнью душа оживала.

Позднюю осень, Пётр Романович, заядлый балетоман, сравнивал про себя с театральным закулисьем. Кирпичная с осыпающейся местами штукатуркой стена, металлические сложные приспособления для перемены декораций, смазанные маслом блоки, и уходящие куда-то вверх поднимающиеся на тросах холщовые сменные задники с грубо намалёванными пейзажами на весь репертуар захолустного провинциального театра.

Работа сексопатолога была необременительна и, пожалуй, могла бы даже и развлечь иного человека. Несколько раз в неделю он принимал пациентов с различными действительными или мнимыми расстройствами половой функции, - развращённых свалившимся в одночасье богатством толстосумов, их скучающих, пресыщенных дорогими подарками жён. Попадались и явно попросту странные люди с бегающим взглядом, влажными ладошками неуверенных рук и не ясным будущим.

Но работа его не увлекала, он теперь уже и не помнил почему решил стать врачом. Пётр Романович стремился поскорее отделаться от своих навязчивых клиентов, в сумерки возвращался домой. Там не зажигая электричества на газовой плите на скору руку готовил себе поесть, - жены у него не было и о сексе он знал из прочитанных в юности книг. Но это было так давно.

В полутьме безразлично проглатывал приготовленное и не раздеваясь ложился на разобранную, никогда не прибиравшуюся постель, ждал наступления ночи. Если случалось ему заснуть он вдруг просыпался, как от толчка и суетливо начинал двигаться по тёмной квартире, собираться и делать приготовления.

После несчастья случившегося с Ирочкой Зайцевой, их коллегой, Владимира Анатольевича Лагутина какое-то время держали взаперти в доме для умалишённых, за обитой железом дверью, но вскорости, как не представлявшего теперь уже опасности для себя и окружающих отпустили. И он вернулся в свой морг, куда его с охотой взяли ночным сторожем на пол ставки. Вместе с пенсией по инвалидности это приносило какие-то деньги и можно было жить.

Осенними промозглыми поздними ночами к нему приходил Пётр Романович, приносил с собой белую крепкую водку и мешок с детской одеждой и игрушками. Они проходили в смрадные, пропахшие формалином комнаты. На оцинкованных столах находили безжизненные маленькие тельца. Разрезали наложенные на посиневшие губки небрежной рукой вечно пьяного прозектора грубые швы. Тогда челюсть тотчас же отвисала, как открытый навесной замок и в проёме рта показывался неровный ряд молочных зубов.

На сомкнутых намертво веках рисовали широко распахнутые, совсем как живые глаза. Суетливо обряжали в принесённую нарядную одежду. Усаживали, совали в ледяные ручонки игрушки. И потом уже, успокоившись после проделанного, выпивали белой крепкой водки и забившись в уголке прижавшись друг к другу тесно, обмирая от ужаса, слушали. Слушали, слушали, слушали... Песни умерших детей.

Ганнибал Лектер, доктор медицины