Литература

Я вдыхаю тяжелый воздух и с ужасом осознаю, что озон – львиная доля его составляющая, всего-навсего царапает мне легкие, питая клетки моего организма не кислородом, но горечью. Воздух, точно вода, окружает меня, от того движения мои неспешны, плавны, неуверенны. Я нахожусь в местности, отдаленно напоминающей парк в осеннюю пору: деревья лишены листвы, непрозрачный туман пронизывает их низкие ветви, обволакивая пространство всецело собою, помещая тебя даже не в комнату из четырех стен, но явно ограничивающий свободу движения и видимости. Я и еще несколько человек облачены в серые одежды, цвета грязного льна. Мы держим на привязи десять собак, ведущих нас вниз по аллее к полуразрушенным зданиям, сооруженным из камня. Мы показываем окрестности мира нас окружающего новоприбывшим. Наши движения преисполнены лени и тяжести, усталости и тоски, как таковы возможны у иного рода проводников и гидов. Для новоприбывших сей мир кажется пугающим, они неуверенно шагают впереди, то и дело спотыкаясь о выступающие камни и отстраняясь от псов, свирепо набрасывающихся на них в надежде уцепиться за части тела, оставленные без должного внимания. Кто-то из нас обращается к новоприбывшим с желанием пресечь их напрасные страхи и называя данное поведение псов нормальным по отношению к существам, которые они видят впервые.

Прогулка по окрестностям продолжается какое-то время, если уместно употребить последнее слово в контексте с пространством его окружающим, либо является только его частью. Я бросаю взгляд на траву, которая продолжает быть зеленой, но цвет этот лишен всякого проявления жизни, и меня удивляет ее статичность: в природе не слышны порывы ветра и свет, который кажется мне теперь искусственным, берет исток от люминесцентных облаков тумана.

Наша прогулка находит свое завершение у небольшой возвышенности, где расположен невысокий дом. У бледно-голубого крыльца в это мрачного вида жилище, я спускаю с поводьев своих церберов, и они в неистовстве загоняют одного из новоприбывших на некоторое подобие строительных козел. Другие проводники раздвигают ему ноги, и свора псов со стреловидными гениталиями поочередно врезается в зад ошеломленного и сжавшегося от судорог страха человека. Истошный крик вблизи поглощается туманом издали, и отсутствие эха делает крик глухим, постепенно утихающим в шепот уже мертвых губ. Церберы вгрызаются в спины своих жертв и разбрасывают куски плоти по сторонам. По окончанию утомительной для меня последней стадии церемонии посвящения, я неспешно скрываюсь за дверью близ находящегося дома и оказываюсь в полумрачном вагоне поезда, в его голове.

Моя мать – машинист, находясь у рычагов, ведущих поезд, оборачивается и томным взглядом вопрошает о цели моего прибытия. Я киваю головой, и она медленно включает двигатель. Поезд трогается. Я оборачиваюсь к стене и делаю пометки на своеобразной схеме метрополитена, которая представляет собой спираль с небольшим числом ответвлений и станций, отмеченных на ней. Погружаюсь в сидение и некоторое подобие сна сквозь грохот колес несущегося по темному тоннелю поезда.

Меня возвращает к реальности настойчивый звон, и я замечаю красную лампу, горящую над дверью напротив той, в которую я некогда вошел. Я сверяюсь с координатами схемы у меня над головой и встаю за тем, чтобы нажать кнопку открытия двери. Последняя со скрежетом входит внутрь стены, и яркий свет бьет мне в глаза, я жмурюсь и прячусь от обилия звуков в тень. Как только дверь закрылась, я поспешил рассмотреть человека, появившегося на пороге. Странные образы прорезали мою память вспышками, живыми голосами и яркими цветами. Я распознал в новоприбывшем девушку, которую я когда-то любил, но к удивлению своему не почувствовал ни какой дрожи, мой взгляд выражал спокойствие и отчуждение. Она же узнала меня сразу.

Мне пришлось слушать ее на пути к необходимой станции. Порой слова ее едва отличались от грохота, издаваемого поездом, порой в них слышались знакомые ноты, особенно, когда она обращалась ко мне. Я был спокоен, но внутренне осознавал, что мне неприятно нахождение рядом с этим человеком. Недовольство мое создавала сумбурная картина странных воспоминаний, которые могли произойти со мной когда-то, но о которых я ни как не мог вспомнить, как о факте моей прошлой жизни. Так или иначе, поезд остановился, и пассажир приутих от отсутствия моей ответной реакции на многочисленные вопросы. Я почувствовал странное, давно не волнующее меня чувство стыда. Я ощутил необходимость взять ее за руку, потянуть ее к себе и поцеловать. Не знаю какой смысл скрывал в себе мой жест, но ее губы оказались на вкус совершенно неприятными. Горькая слизь осталась у меня на губах, и прохлада от прикосновения ее губ, заставила меня оттолкнуться от нее.

Я нажал кнопку на двери. Дверь открыла взгляду уже привычное пространство тумана, сырости и безжизненности осеннего парка. Ее глаза вопрошающе смотрели на меня в ожидании ответа на вопрос «Почему?».

Я вытолкнул ее из вагона и сказал чуть-слышно:

-Я проводник. Мы не можем быть вместе…

Закрывая дверь, я услышал яростный лай церберов по ту сторону стены. Мать смотрела на меня, и я поспешил дать ей требуемое согласие продолжить движение вниз по бесконечной спирали, по которой еще тянется сотня подобных поездов, издающих адский грохот колес от станции до станции этого мертвенного метрополитена.