Литература

Зеркало оказалось совсем невкусным, но я всё равно доем его. Зря, что ли, я его так долго выпрашивал? Испытал все допустимые виды унижения. В детстве это зеркало было чуть ли не единственным, о чём я мечтал.

Оно висело в прихожей у тёти Клавы, массивное старое зеркало, побитое ржавчиной, в тяжёлой резной дубовой раме. От времени зеркало поплыло и помутнело. Иногда при быстром взглядена него казалось, что в глубине отражения промелькнуло неясное лицо, сутулая мрачная фигура, даже как будто слышался далёкий звук голоса...

Мне оно представлялось аппетитнее шоколада. Теперь я уже давно не люблю шоколад - от него путаются мысли и краснеют глаза.

Я разжёвывал старый ссохшийся дуб рамы и рассеянно осматривался. Обветшалый заброшенный особняк на берегу пруда, куда мы в детстве бегали вместо уроков. Я не был здесь лет десять, и теперь мне казалось, что дом ещё больше постарел и опустел. Мох свешивался с дверного проёма парадного входа. Пустые сырые окна зияли чернотой. От кровли осталось лишь несколько заржавленных листов.

Всё было так же, как и прежде, но как будто тише, безлюднее. Или это я постарел и свое внутреннее одиночество проецирую на этот дом?

И всё же я ему рад - после десятка лет вернувшись в свой родной город, каждую крышку люка встречаешь как старого доброго знакомого.

Когда я решил навестить тётю Клаву, то само собой, не обнаружил её дома - больше она там не жила. Я и сейчас не знаю, где она и что с ней случилось за эти годы. Может быть, она покоится на дне какого-нибудь водохранилища, привязанная за ногу к бетонной свае... Или наоборот, вдыхает пары ртути, горбатясь за жалкие гроши на вредном производстве...

Мне это невдомёк, не буду даже строить догадки. Но когда дверь её квартиры мне открыл какой-то жлобина, сквозь щёлку я углядел, что зеркало висит на прежнем месте. И сразу понял, что должен заполучить его любой ценой. Чтобы съесть.

Конечно, я не сказал хозяину, что собираюсь сделать с зеркалом, да и вообще никому никогда не говорил о своей давней мечте. Не хватало ещё, чтобы меня сочли безумцем. Но прежде чем позволить мне забрать зеркало, жлобина вдоволь напился моей крови. Вероятно, у него были на то свои причины.

Я монотонно хрустел стеклом и старался не думать о напрасности своих действий. Вот так рушатся детские мечты - прекрасная принцесса оказывается противной бабой ягой, а вожделенное зеркало - безвкусной грудой опилок и осколков.

Но я доем его. И буду гордиться собой, потому что сумел исполнить свою мечту. В сущности, я был счастлив сидеть здесь в одиночестве, на берегу цветущего пруда, уставившись в непрозрачную тёмную воду, и неторопливо вкушать кусочек за кусочком, которые я отламывал от зеркала моего детства.

Оно даже не было нисколько питательным - всего лишь старое сухое дерево, покрытое рассохшимся лаком, и стекло с проржавленной амальгамой. Наверное, оно совсем не было полезным. Впрочем, ржавчина придавала блюду некоторый оттенок вкуса.

Найти бы того мастера, который делал это зеркало... И что? Выкопать его, освежевать, распилить на части? Ну что сделаешь покойнику? А я уверен, что его давно нет в живых: зеркалу явно больше ста лет.

Говорят, цирковые пожиратели стекла перед приёмом порции выпивают парафина. И очень правильно делают, вероятно. В желудке уже начиналось невообразимое. Честно-то говоря, у меня весь подбородок и часть куртки были теперь забрызганы кровью, а внутренняя сторона губ истыкана занозами. С каждой минутой я терял уверенность, что мою жизнь ещё можно спасти. А съесть оставалось чуть больше половины зеркала.

Я бы хотел, чтобы моё тело, наполненное пиротехникой, растянули на стальных канатах над площадью и запалили запал. А всё, что уцелеет, переработали в фарш и распродали на месте зевакам.В моём завещании всё так и записано .

Немного обидно, что никто не будет свидетелем моей кончины. Мне всегда было любопытно, что происходит в момент смерти. И ни разу не удавалось никого застать в такой момент. Если, конечно, не считать мелкой живности, типа комаров, погибших от моей руки. Но что можно углядеть в момент погибели комара? Он слишком мал для сколько-нибудь серьёзных наблюденй.

Вот и моя смерть не удовлетворит ничьё любопытство. Впрочем, нет. Со стороны лесопарка слышится хруст веток и пара голосов. Мужской и женский. Кажется, они приближаются, и я начинаю разбирать, о чём они говорят.

- Галя, где расчёска?

- Какая расчёска? Двигатель испорчен, мсье подпоручик!

- Чины оставьте для мантии владыки, поручительство старым гномам. Велено улетучить ковчег!

- Тут где-то был табурет, позвольте присесть.

Всего лишь пара наркоманов, обожравшихся тарена. Он принял меня за собаку, она - за радиоприёмник. Через пару секунд оба об этом позабыли и отправились дальше.

Мне совсем не помешал бы доктор. Но я уже вряд ли смогу подняться с земли. Остались последние несколько осколков - а губы уже распухли и онемели, и пальцы почти не слушаются.

Проклятый мастер ставил подпись на тыльной стороне стекла какими-то самопальными чернилами, которые, похоже, имели эффект снотворного. На предпоследнем осколке чернила подействовали, и я провалился в глубокий больной сон.

Мне снилось, как тысяча обезумевших роботов пытались одновременно подпрыгнуть, чтобы ввести в резонанс пожарную каланчу, но все они были ржавыми, и никак не могли скоординироваться для одновременного прыжка. Кроме того, после нескольких прыжков они стали рассыпаться на части, из обездвиженных металлических тел выскакивали болты и пружинки. Последнего робота добили баграми пожарные в сияющих касках.

На этом всё и закончилось.