Литература

– Говорю тебе, он незауряднейший человек! – Жора сморщил своё обезьянье лицо так, что оно стало не крупнее теннисного мяча, – он был на арене в тот момент, когда умер Енгибаров, представляешь?!

Вот уже минут двадцать Жора Фридман уговаривал меня пойти на вечеринку, где обещался быть гастрольный циркач, Альфир Нагаев.

– Представляю, – мрачно ответил я. Цирк я не любил с детства, особенно клоунов-женщин. Но Нагаев был воздушным акробатом, а не клоуном, поэтому я, после долгих уговоров, наконец, решился.

– Альфир просто обожает общаться с художниками и музыкантами! – убеждал меня Жора, пока мы шагали к нашему общему знакомому, Марку Левину, у которого сегодня вечером

гулял великий очевидец смерти клоуна Енгибарова.

На кухне роскошной коммуналки из трёх комнат было накурено так, что мне с мороза перехватило дыхание. Мои длинные волосы и толстый свитер мгновенно пропитались тяжёлым табачным духом. На табуретах сидели хозяин Марк Левин и его молодая жена, Рита, а в потёртом плюшевом кресле небрежно развалился тот самый циркач. Его большие тёмные глаза быстро скользнули по куцей фигуре Жоры и остановились на мне. В одной руке Альфир держал кубинскую сигару, в другой – рюмку коньяку.

– Мои друзья, молодые художники Георгий и Михаил, – как-то мелко и услужливо представил нас гостю Марк. Марк был музыкантом, и играл первого саксофона в оркестровой яме Театра оперы и балета.

– Что пишем, парни? – циркач давал знать, что он разбирается в «художествах».

– Мы вообще-то графики, – бойко ответил мелкий Жора.

– Так взяли бы с собой пару своих «графиков», показали, что ли, – хохотнул Альфир.

Его гладковыбритые щёки отливали синевой, закордонный свитер пёстрой вязки ладно облегал мускулистую фигуру.

– Марик, тащи пару стульев, будем гостей коньяком поить, – и жестом фокусника Альфир извлёк ниоткуда тугую бутылку коньку.

– «Славутич», – прочитал он название на этикетке, дальнозорко отведя коньяк от себя.

Циркач снял с бутылки «бескозырку». Под ней неожиданно обнаружилась корковая пробка.

– Хороший коньяк, – продолжил Альфир, – позавчера, в Киеве, мне его цельный ящик подогнали! И знаете кто? Не поверите! Сам Валера Шелковников, начальник УВД Киевщины!

Пока Альфир разливал янтарную жидкость по рюмочкам, полупрозрачная альбиноска Рита тоненькими ломтиками нарезала закуску – лимончик и кусок сыра, который притащили мы с Жорой.

Мы завели непринуждённый разговор на тему Харьковской культуры. После третьей рюмки общение сделалась легким и приятным. Ловкий Альфир старался вовсю казаться своим в доску парнем.

– Классный у вас город, ребята! Вы сами не понимаете, в каком прекрасном месте живёте, – вещал он.

Хозяева посадили меня рядом с циркачом, и он во время беседы, обращаясь ко всем, несколько раз небрежно клал руку мне на колено. Мне это очень не понравилось.

После первой бутылки Альфир встал из кресла и эффектно потянулся, давая присутствовавшим возможность лишний раз оценить свою фигуру.

– Пойдем, выйдем на балкон, подышим, – неожиданно предложил он мне.

Я затравленно оглянулся на приятелей. Они, как ни в чём не бывало, обсуждали тему еврейской эмиграции, не обращая на нас внимания.

На узеньком, засыпанном снегом балконе циркач достал новую сигару и откусил на ней кончик, эффектно сплюнув его вниз.

– Девушка у тебя есть? – по-дружески приобням меня за плечи, спросил он.

– Есть, а что? – я попробовал отстраниться, но на балконе было очень тесно.

Его правая рука как бы невзначай соскользнула мне на талию.

– Просто спросил, – Альфир выдохнул клуб душистого дыма, – хороший ты парень,

Михаил!

– Откуда вы знаете, какой я? – я осторожно убрал его руку. Альфир как раз пытался запустить ладонь ко мне в задний карман джинсов.

– Вижу, – циркач посмотрел мне в глаза и тихонько засмеялся.

Страшная догадка пронзила мне мозг. Алкоголь немедленно выветрился из моего организма.

– Я надеюсь, вы не подумали, что я знакомиться с вами пришёл…на время гастролей?

Мне хотелось, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.

– Да что ты, парень, как вообще можно такое подумать, – и Альфир снова тихо и очень неприятно рассмеялся.

Наконец мы вернулись на кухню.

– Марк, Рита, мне пора! Жора, если хочешь, оставайся! – проговорив всё это как можно гнусавее, я отправился в прихожую.

Жора тут же появился рядом, виновато моргая выпуклыми красными глазками.

Не обращая на него никакого внимания, я обулся, надел пальто, вязаную шапочку и повернулся к вышедшему провожать меня народу.

– Всем пока! – чтобы не пожимать никому руки, я прожестикулировал в воздухе, подобно небезызвестному покойному генсеку.

– Стоп, братишка! – железная ладонь циркача опустилась мне на плечо.

– Ты чего на голову натянул? Шапка?? Это, Мишаря, у тебя не шапка, а презерватив какой-то! Вот шапка настоящая, глянь-ка! – Альфир встал на цыпочки и снял с вешалки норковую «ушанку», – померяй, не боись, нет у меня вшей!

Скрипя зубами, я стащил свою шапочку и позволил циркачу нахлобучить на себя «норку».

– Вот! Зашибись! Новьё тебе подогнал! Три дня назад в Киеве, в меховом салоне купил.

Носи, браток на здоровье! Мне она великовата, вышла, а тебе в самый раз! Нет-нет, дорогой, подарок это! У нас на Востоке отказываться нельзя!

На прощание он подарил вручил мне контрамарку в цирк на своё представление, и я, наконец, вырвался из прокуренной коммуналки и устремился на улицу, присыпанную крупитчатым свежим снежком.

Дома я положил «подарок» Нагаева в картонную коробку, заклеил коробку изолентой, и забросил оную на шкап в прихожей. Контрамарку скомкал, но, поколебавшись, бросил не в мусорое ведро, а в ящик письменного стола…

Прошло две недели… Я постарался забыть про вечеринку с развращённым циркачом, и целиком окунулся в повседневные дела. Беда пришла внезапно. Поздно вечером в дверь моей квартиры раздался тревожный звонок. На пороге стоял Жора Фридман в расстёгнутой тёплой куртке. Ему было жарко, и, как вскоре выяснилось, неспроста.

– Привет! – выпалил с ходу Жора, и, продолжил скороговоркой, – там, это, Альфир шапку назад просит!

Сказать честно, у меня гора с плеч упала. Подсознательно эта норковая ушанка две недели давила мне на психику.

Прихватив коробку с шапкой, я вышел на улицу и молча пошёл рядом с бормочущим какую-то чушь, приятелем. По пути я зашёл в парикмахерскую, и не обращая внимания на нетерпеливо поскуливавшего Жорика, подстригся покороче, отдав последний полтинник.

Спустя десять минут мы уже разувались в тускло освещённой прихожей коммуналки.

Я, правда, хотел передать Альфиру шапку через Марка, но тот уговорил нас таки пройти на кухню.

Там снова было дико накурено. Циркач суховато со мной поздоровался, и предложил выпить со всеми. Я отказался, отметив про себя, что пьют они «Русскую», а курит Альфир обычный «Беломор».

«Как он завтра выступать будет?» – мелькнуло у меня в голове.

Нагаев как будто прочитал мои мысли и спокойно сказал, что «…всегда бухает накануне выступления». Дыхалка, мол, ему позволяет….

– Вот шапка, Альфир, – я протянул ему заклеенную синей изолентой коробку.

– Молоток, вижу, заботишься о вещах! – циркач, явно бравируя, достал из кармана кнопочный нож, эффектным движением открыл его, и небрежно разрезал на коробке изоленту.

– Пока. Удачного выступления. – Я повернулся и пошёл в прихожую.

– Стоп, стоп, стоп! – голос циркача на кухне сорвался на неприятный фальцет. – Ты это что мне принёс, чудак?

Сердце моё сжалось от неприятного предчувствия. В прихожую за мной рванулся Альфир с шапкой в руке, а за ним – его перепуганная свита.

– Это твоя норковая шапка, старик, – последнее слово прозвучало в моих устах как-то фальшиво.

– Я давал тебе НОВУЮ шапку! А это что?? – он сунул мягкую ушанку мне под нос.

– Что?? – обалдело переспросил я.

– Что-что, это – не новая шапка! Этой никак не меньше двух недель!

– Да ты же сам…

– В общем так. Ты попал, парень. Подсовываешь, понимаешь какую-то рухлядь Заслуженному артисту Советского Союза. – Циркач хитро сощурился, и его большие красивые глаза вдруг разом превратились в восточные масляные щёлочки. – Завтра принесёшь мне в цирк триста рублей. Отдашь после представления. Если не будут пускать за кулисы, скажешь: «Аль нужен»…

Он говорил ещё что-то, но я уже не слушал. Отперев кучу хитроумных еврейских замков на дверях Марка, я повернулся к Нагаеву и чётко произнёс:

– Пошёл ты…Аль!

Я хотел было шагнуть за порог, но железная рука циркача схватила меня за воротник и рывком втащила обратно. В прихожей никого, кроме нас, уже не было. Марка и Жору как ветром сдуло после моих слов, а туберкулёзная Рита вообще не выходила меня провожать.

– Я прощаю тебя, мой маленький дружок, потому что ты симпатичный парень, хоть и подстригся, как харьковский сявка*. Скажу тебе, и можешь спросить кого хошь. Тело последнего, кто меня «послал», родственники давно сожгли в Алма-Атинском крематории… Я свернул тому поганцу шею вот этими руками. А из следственного изолятора я вышел, к твоему сведению, через две недели после того события. Так что иди, Мишаря, и потроши свою заначку. Или проси у мамы с папой. Так и скажи: «краски кончились»… Так что… давай! – и он, наконец, разжал свою хватку.

Я уже спускался по лестнице, когда он крикнул мне вслед:

– До завтра… дружок!

Триста рублей я тогда ему отдал. Пришлось взять деньги, которыея откладывал, чтобы съездить следующим летом в Прибалтику. В Прибалтику я, конечно, попал, но только спустя четыре года после вышеописанных событий.

А Альфир Нагаев умер молодым и гордым. Только не под куполом цирка порвалось его сердце… На гастролях в Душанбе, в гостинице «Чистый Арык» циркачи устроили грандиозную пьянку, на которой его и забили до смерти два других «брата Нагаевых» – воздушные акробаты Ашир Кичибеев и Реджеп Тагаев….

__________________________________________________________________________

* Сявка, сявота – так в 70-80-е годы в Харькове называли хулиганов, аналог современных «гопников».