Литература

Рассвет

Я едва могу разглядеть глаза сестры в темноте. Георг, мой отчим, выкрутил лампочку, чтобы сестра не расходовала электричество по пустякам. Отчима выкинули с работы, и он не знает, как сказать об этом маме. Вчера он пригласил меня на серьёзный разговор к себе в гараж, похлопал по плечу и смущённо улыбнулся.

Экономический кризис. Попал под сокращение.

После того как Георг рассказал о своём увольнении, взял в руки гаечный ключ на четырнадцать и отправился к эстакаде. На её постаменте стояла старая волга. Лобовое стекло испещрялось бесчисленными трещинами; правая фара была обернута грязным куском картона. Волга досталась Георгу от отца. Она уже давно не заводилась, но Георг всё ещё готов был продать за машину душу и все свои органы. В гараже он сказал, что подал документы в одну таксистскую фирму, которой заведует его друг. Всё, что Георгу требовалось для получения работы: починить машину. Он не вылезает из гаража уже целую неделю…

- Данька, ты такой красивый… - Сестра улыбается. В её глазах стоят слёзы. Сестре двадцать, но она похожа на старуху больше, чем Джуди Денч в её семьдесят четыре. Я люблю эту девушку, несмотря на потрескавшуюся кожу, впалые щёки, бледно-фиолетовые губы и седой волос. В детстве я не мог заснуть, пока она не усаживалась перед моей кроватью и не прочитывала сказку. Сейчас мне больно смотреть на сестру, но я всё ещё не могу без её голоса.

- Ты… ты принимала таблетки?

Сестра отрицательно качает головой и нащупывает мою ладонь в темноте. От сестринского запястья веет сказочным теплом. Её рука поразительно гладкая на ощупь. Мне даже кажется, что былая её красота вернулась.

Лет десять назад моя сестричка была лучшей в музыкальной школе. Натан Перельман, знаменитый советский музыкант, гастролировал по России и напоследок, перед тем как вернуться на родную Украину, случайно заехал в нашу провинцию. Он не только выступил в городской филармонии, но и захотел посмотреть музыкальную школу, которую называли лучшей в регионе. Он сидел на скамейке позади исполнителей, слушал их бездарные побрякивания, вытирал пот со лба и скучал.

Пока за пианино не уселась моя сестра. Она начала играть концерт Рахманинова с верхнего до-диез. Кружевной платок выпал из рук маэстро, как только первая нота вырвалась из инструмента. За всё выступление сестры Перельман не пропустил и единой ноты. Когда девушка встала и поклонилась, он аплодировал ей несколько минут, затем сказал, что у неё большое будущее и отпустил домой. После он поговорил с её учительницей, подарил ей свою книжку «в классе рояля» с автографом и попросил передать этот экземпляр девочке. По словам Перельмана, карьера сестры должна была вырасти также стремительно, как акции крупной компании после удачной сделки. Но вскоре девушка заболела, правая её рука отнялась. Сначала врачи говорили, что это последствия гриппа, затем – что девушку охватил апоплексический удар, после некоторые из них написали в карточке: «кишечный дисбактериоз».

Мама часто водила сестру на анализы, но все диагносты лишь указывали на дверь. Пока Вениамин Григорьевич, врач, которого она случайно встретила на улице, не прописал курс каких-то таблеток. Их не было в магазинах, о них не слышали ни врачи, ни мамины знакомые. Но, похоже, только они могли поддерживать стабильное состояние моей сестрички.

- Ты должна принять таблетку. Иначе мама будет ругаться…

- Лучше принеси мне молока, Данечка…

- Молоко тебя не вылечит.

- Молоко лечит от всех болезней. Кроме смерти, разумеется…

- От смерти вообще ничего не лечит.

- От смерти лечит любовь. Но ты ещё слишком маленький, чтобы понять это…

Я отпускаю её руку, и мне кажется, что мир умирает. Обрыв плёнки. Край пропасти.

На кухне холодно. Я обхватываю себя руками. В холодильнике лежит пачка сосисок «Пятачок»; стоят недопитая бутылка с пивом и бидончик с майонезом. Я осматриваюсь. Когда-то к стене жался стол из резного дерева, деньги на который заработал дедушка. Видный партийный работник в советском союзе, он так и не нашёл себя в новом государстве. Однажды мы нашли его на кухне мёртвым. Врачи сказали – сердечный приступ, а мама только процедила сквозь зубы: «Трус», - и с тех пор не заговаривала о нём.

Мы продали все кухонные приборы, дорогую шведскую плиту, телевизор и два кожаных дивана. Все деньги уходили на дорогие таблетки. Только они могли поддерживать жизнь сестричке.

Капсул хватало на месяц, одна упаковка стоила сто двадцать пять долларов и четыре цента, которые мы отдавали напрямую Вениамину Григорьевичу. У нас кончались деньги. Георга выкинули с работы, а мамина зарплата целиком уходила на еду, коммунальные услуги и кредиты, которыми мы расплачивались за лекарство вот уже целый год.

Я подошёл к кофейному складному столику, за которым мы каждый день собирались ужинать, и открыл упаковку с лекарством. Оставалась всего лишь одна капсула.

К горлу подступает тошнота. Я пытаюсь сглотнуть, но не получается.

Моя сестричка ничего не знала о перипетиях нашей семьи. Она не могла ходить и всё время лежала в своей комнате, окна которой выходили на городскую свалку. Каждый день я рассказывал девушке о том, что Георг поднимался по служебной лестнице всё выше, что маме повышали зарплату, а я выигрывал различные олимпиады и получал предложения от московских вузов…

Я открыл кран, налил воды в стакан, дрожащими руками вытащил капсулу из упаковки и отправился в комнату. Сестра чуть приподнялась, когда увидела меня. Она улыбалась. Но в её глазах всё ещё блестели слёзы. Я не мог видеть – я чувствовал.

- Ты принёс молочко?

- Я… да… молоко… и таблетку…

- Не люблю я эти таблетки… после них голова кружится… изжога… клонит в сон...

- Тебе надо поспать, - говорю я и подношу капсулу к её рту. Она глотает и припадает губами к стакану.

- Вода? – спрашивает сестра. – Просто вода?

- Молоко закончилось… - говорю я. – Запей водой, пожалуйста…

Сестричка улыбается, пожимает плечами и выпивает всё до дна. Я обхватываю стакан как можно крепче и отправляюсь на кухню.

- Я люблю тебя, - говорит она сонным голосом, когда я прикрываю дверь.

- И я… и я тебя люблю, девочка моя…

Я надеваю ботинки и рассматриваю их, но перед глазами стоит только её осунувшееся лицо, красноватые глаза и впавшие щёки. Я выхожу из подъезда и иду по дороге, вымощенной кирпичом. По бокам стоят низенькие фонари. Редкие прохожие кажутся иллюзиями. Спускаюсь в чрево кооперативного гаража с высокими потолками. Эстакада высится в нескольких десятках метров. На ней по-прежнему стоит старенькая волга. Под машиной сидит Георг и выбирает из двух ключей более подходящий.

- Уже поздно, - говорит Георг. – А завтра в школу. Лучше бы спал, чем шлялся по городу…

- Там… там… - пытаюсь я начать, но не могу найти подходящих слов.

- Что там меня мало интересует. Здесь волга… и она не работает, мать её! – Выкрикивает он, бросает ключи на землю и резко выпрямляется. Бьётся головой о машину, падает на колени, обхватывает голову двумя руками и матерится.

- Там… там таблетки кончились. Уже скоро рассвет, а назавтра нет ни одной таблетки… а деньги закончились… и купить таблетки не на что… я…

Внезапно Георг перестаёт морщиться, убирает руки от головы, вылезает из-под волги и подходит ко мне.

- Она не принимает таблетки уже целый месяц. Деньги закончились ещё первого октября. Всё это время твоя сестра принимала крахмал с водой вместо капсул с молоком.

- Скоро рассвет, - не слышу я его слов, - а таблеток всё ещё нет… нужно купить…

Георг обхватывает меня руками, встряхивает и легонько бьёт по щеке.

- Для неё не будет рассвета, - говорит Георг. – А если я не починю машину, рассвета не будет и для нас. Так что иди домой и спи. Ты должен закончить школу и свалить отсюда. Поступить на бюджет. Таблетки… таблетки… – продолжаю шептать я, но Георг уже не слушает. Он встаёт на колени и заползает под машину. Поднимает ключ и начинает выкручивать какие-то болтики. Я разворачиваюсь и выхожу из кооперативного гаража. Луна походит на люк от канализации, а редкие прохожие на слизняков. Отхожу в сторону от вымощенной кирпичом дороги, где нет ни фонарей, ни людей. Я пытаюсь разглядеть глаза сестры в темноте, но не вижу ничего, кроме покорёженных каркасов машин, выброшенных на свалку, и целлофановых мешков с мусором. Я уже хотел было отправиться домой, как вдруг увидел сгусток света вдали. Мне кажется, что это моя сестра. Свет болтается из стороны в сторону. Сердце ныряет к желудку и затем прыгает выше диафрагмы. Я улыбаюсь и бегу на свет. От света раздаётся монотонный механический шум. Он дымится. Я бегу всё стремительнее и стремительнее, чтобы успеть – сгусток движется очень быстро.

Свисток, раздаётся свисток, но ему не остановить меня. Кажется, что ноги сейчас оторвутся, но я продолжаю бежать.

стой кричат мне стой но я не слышу

свет всё ближе всё ярче и от него идёт сладкий на вкус дым

я прыгаю и расправляю руки

наступает рассвет