Литература

Агония

Когда гул стих Ия ловил свое сознание, глаза пытались поймать фокус, картинку далекую от равновесия. Еще один мощный удар и экран потух, с не заметным потрескиванием, словно угли в костре.

Субботним утром, прильнув правым ухом к динамику радио Биоритмов слушал прогноз погоды. Из-под земли вылизало огромное пепеляще костровое солнце. Своими лучами, преломляя вокруг и так без того не проснувшийся воздух, окрашивая его в совершенно разнообразный цвет. Цвет природы, смешной, забавный до полноты души вселяющий желание жить и умирать.

- Сегодня солнечно, осадков не ожидается, - доносилось из механического рупора.

Глаз, слизистый глаз Биоритмова параноидально сужался и дергался. Рукой как в заветном ужасе он прикрывал рот.

- Температура в течение дня 23-25 градусов по Цельсию, желаем вам успешного дня! Далее приятная популярная музыка.

Биоритмов прильнул к стенке, из которой жарким страшным светом было прорублено окно. Паранойя задергалась в глазу, кадык проглотил желеобразную, безукоризненно непроходимую слюну, капли пота стекали с лица, на котором россыпью дергался тик. Высохшее, ненадежно стоячее задерганное тело Биоритмова переживало очередной день.

Подробно рассматривая свое небо, было видно, что все существо искало необходимый объект спасения для собственного сознания. Сознание, которое истошно пыталось уйти от невидимых ударов и очагов поражения ядовитого солнца. Но больная мысль о стотонном вреде, об атомной катастрофе своему счастью давила непроходимой тяжестью страха. При этом в ярком неизгладимо откровенном свете он чувствовал себя голым, неуютным и рентгенообразным существом, стыдясь смотреть людям в глаза и вести, какую либо полноценную жизнь; стоя вот так у торцовой стены, зажимаясь в судорогах, прекращая жить, тогда когда другие только просыпаются и ведут своих детишек субботним утром в парк. В парк, где цветет и благоухает выходная жизнь, которая так желанна и так недосягаема.

По мере сползания по стенке вниз, ближе к бесчувственному полу, устремления философии в потолок, Биоритмов думал и планировал, как сегодня сражаться с очередным приступом жизнибоязни и как будет очень скоро праздновать победу ближе к вечеру, выходя на улицу, прижимаясь к кронам больших кустов.

- Ну что ты скажешь мне в ответ, ты кого я вырастил и теперь вот позорно от меня скрывающийся, ты зловонный смрад моего существа, который незнает ни границ, ни понятий, зачем я тебе,

Что тебе от меня надо!!!

Слезы текли и текли по щекам, красное лицо билось в судорогах отчаяния. Худые руки били в катотаническом замирании по голове, и кто-то из прохожих мог жалостливо смотреть и слышать повсхлипывание и шизофреническое бормотание. Прохожий пускал странную улыбку и пытливую мину, прохожий забавно улыбался и показывал пальцем, прохожий пинал ногой, прохожий чувствовал страх и быстро проходил, чтобы больше не видеть того, что может и быть и с ним.

Солнце спускалось, приступ отходил и Биоритмов оживал, смакуя в предшествии предстоящей мистерии.

Насчет скорости тут можно было поспорить, посмотреть, что не так все однозначно и прилежно. Все шло скорее равномерно, чем с подозрительными перепадами. Ночь наступала, и маленький огонек ближайших девятиэтажек начинал мерцать и созывать своих родных в теплый, милый, уютный дом. Это касалось не всех. Где-то на краю мира, возле местного леска с перламутровой аурой бродил человек, искал укромного местечка для удобного погружения в несуществующий колодец собственных реальностей и тонкоматериальных тел. Незаметность ни для кого, мерность экзальтации, поглощенная шаманским танцем, в плоть и до того, внешне и внутри переливался ритмом своего сознания, выдавая стойкие образы.

- Я раскаленное небо, без ветра, без трона, мне просто больно, когда разрывает на части тревога, мне не стоит здесь так погибать…,- прогудело мельком в голове, или где?

Костер набирал силу и вне его существовали только окольцованные мириады планет и сочное множество вездесущих звезд, ничего не происходило зря, движение словно всеобъемлющая, поглощающая пучина; вертелась вокруг странного состояния веществ под названием огонь. Чьи-то руки ритмично, точно искусственный калейдоскоп переворачивались и вертелись в ярком мареве. Звуки как пушечные ядра, залпом били салюты, задымляя вокруг непроглядным туманом транса. Чей-то взгляд слишком сильно уткнулся в красный цвет, а он его укусил, сожрал, раскрыл ему душу, полностью увел, тотально забрал.… Пролетая со скоростью отсутствия времени и переживая невообразимые картины хаоса космоса, чуть-чуть и не исчезая, чуть-чуть и не сгорая, летим, словно к заветной мечте, словно к своему предназначению; попадаем в чужой сон.

Существо разгневанное собственной ложью, наличие чужой оболочки и ускоренное укрепляющейся выдуманной объективностью. Чужая реальность как недра чьх-то кишек громоздко переплелись в социальных связях.

- Мое лицо, мое лицо, где ты?- странно передвигаясь и передергиваясь Биоритмов, поглаживал нечто в полной плотной темноте, вернее в темной пустоте, где кроме него был Некто, и он спал, и то, что было вокруг – не больше не меньше являлось сладким, приторно реальным и вседозволющим сном. Сном високосного дня, вещий - словно весенний росток, как ручеек приятный, текущий Ниоткуда в Никуда. Кто-то спал, закрыв глаза, они шевелились по кожным векам и метафизически отражали их предназначение. Кто-то спал, кто-то крепко спал, и видел вещий сон. Он бы никогда бы не подумал, никогда бы не представил, и не хотел бы представлять, что во сне, который он не контролирует и не осознает появиться некто - как страх. Страха остаться одному, загромоздиться, обставиться своим видением, пригрезив забыть собственную жизнь, забыть своих друзей, знакомых, всех навыков и никчемных дней, остаться одному с глазу на глаз, со своим страхом, в темной нескончаемой пустоте с множественными сменами образов, событий, размышлений.

Сон, вечное пробуждение от некой потаенной пространственности. И где-то тут, почти мельком, неосознанно появится Биоритмов. Чей-то глаз дернулся. Чей-то лоб покрылся испариной. Чьи-то губы налились аллюминивым инеем, и все тело почувствовало страх.

- Вот они, вот они! Вот вы где собираетесь!

К человеку, который ничего не помнил, бредил, а то и дело выкрикивал бессвязные слова, подбежали санитары. Потревоженное травмой сознание искало, за что зацепиться, опереться и найти точку отправления. Найти тот фон, с той фигурой, чтобы его жалкий организм выжил, занял свою ячейку в мириадных сотах. Приняв многоуровневую пентаграмму и двигаясь в соответствии её программы. Относится к этому легко, неприкаянно, словно это не с тобой, а жизнь это несуществующая реаль. И бывает, пропадает осмысление всего этого и появляется сплошное явное ощущение, которое, вот сидит под ложечкой, сосет, растекается по всему телу, затрагивает сплошную эрогенную зону – мозг – и ты само сплошное возбужденное чувствование себя и что вокруг, и что все меняется, и что тебе это нравится.

Волны вокруг Ия расходились кругами, с вибрацией затрагивая каждый предмет, каждый участок существования, каждый атом вселенной…

- Я же тебе не мог рассказать все сразу, вот так вот откровенно признаться во всем, оголиться, преодолеть скальпелизацию, оставив нервы сушиться на знойном ветру, ты тоже этого мало хотел. Поэтому сейчас терпи и слушай, чувствуй и бойся, бойся себя, меня и слушайся, слушайся и повинуйся.

-Не чувствует боли, исчезают реакции на рефлекс зрачков, дыхание слабое, пульс тоже, судороги, гипоксия. Это агония, он скоро умрет, тут нет сомнений.

Солнце вставало. Наступал рассвет. Только Венера как яркая звезда светила на ультрамариновым небе. Как последнее напоминание об уходящей ночи. За белым полотном бинта зияла рана, сочилась капиллярно кровь и ночная лихорадка на время ослабила свои жесткие тиски.

В голове зияет отверстие, бьет сине цинковым лучем, в голове черная дыра, и как в космосе поглощает все вокруг себя, даже свет, который доходит до нас, когда он уже исчез.

- Доктор у меня такое ощущение, что меня нет.

-Кого нет?

-Меня. Меня не существует, и не было никогда.

-«Может, юноша утратил ощущение реальности своего тела? Или не испытывает никаких эмоциональных переживаний, чувствует себя погруженным в вату индифферентности и равнодушия? Или чувствует себя объектом чьей-то деятельности? Или дело не в эмоциях, а в сознании неподлинности, бесполезности, бессмысленности своего существования?» – подумал доктор.

-Спите, вам нужно спать, набираться сил, у вас серьезная травма головы.

Доктор посмотрел на небо. Он оглянулся вокруг, осмотрел на кромешную тьму приближающихся мгновений и прошлых лет. Сколько он прочел книг, сколько продумал, и к чему пришел? Усевшись за стол, доктор забил трубку, обволок все пространство серым дымом и ушел, ушел в непонимание, в предубеждение, в бездну архаичных образов. Незаметно ночь увела его в транс, в поимку собственностей. Тело успокоилось, и погрузилось в более реальный инопостасный мир, с презентацией слайд-шоу образов бессознательного. Нагорный Карабах, структура молекулы, письмо от Лели, это ты забираешься на конструкцию, смена файлов, замена, открытие, перемещение, трансформация и….

« утром в окно пробивался первый луч, самый яркий и непривычно затрагивающий все внимание. Теплый, стоячий кисель горячих воспоминаний, и того чего вроде не было, но есть. Я знал, что сегодня ждет меня. Я готов. Я обречен на победу. Пора. Пора зажечь свет во тьме неясного мира. Последняя ночь как уходящее эго, Я которого не существовало. Вечное творение одномигового распада. Жизнь как верный, смелый шаг к смерти. Я смотрел на луч. Я не видел его никогда, никогда его так. Что тут? Тягучее жидкое вещество яркого цвета переливалась и отдавала воспоминаниями жизни недосягаемой и вечной, разве это может уместиться у меня в голове. Вот так, вот все. Чтобы перед полетом так все воспринимать. Жестоко и сверх откровенно. Время шло, и луч указывал на выход.

Тело в экипировке. Уши ничего не слышат. Кто-то что-то говорит. Рука тянется к чаше в которой мое последнее сакэ. Очень медленно погружаюсь в кабину. Сверху на меня смотрит тонкая струйка неба. Ждет. Чистота и пустота. Небо, огонь и Я.

Стокатто зенитных залпов разрывали свод на резкие грани шрамовых полос. Били нескончаемым огненным ливнем. Переворачивая радугу как детский калейдоскоп, пытались спастись, не опоздать, дать себе шанс на пожить, уйти от дерзкой напасти, от одноименного прыжка в бездну.

- Огонь!

- Правее!

- Черт! Спасайтесь!

Самолёт как искусный мастер ходьбы между капель дождя, плавно заканчивая маневр, шел тараном вниз, прямиком на палубу, где можно было разглядеть мелькающих людей, машущих руками, пытаясь предотвратить столкновения и взрыва. Взрыва их собственной надежды. В кабине все тряслось, и грохотало, взрывы и шум пикирующего самолёта, перемешались со страхом, восторгом и оцепенением перед неизведанным. Все вокруг настойчиво жаждало своего осуществления.

В один короткий миг в кабину прилетел маленький лучик. Он ярко осветил глаза. Я видел, что нос самолёта был в двадцати метрах от борта эсминца. Сердце, вырываясь наружу от трепета, сгорало, ярким светом, дотла.

Неизвестное, непонятное, таинственное, неизведанное, жестокое, поразительное.

- А! а! ААА! ААА!!!....

Пятнадцать метров. Руки, ноги, торс всей силой сжимали то, что можно было сжимать. Раз, два, три, слеза потекла из глаза…десять. Я вижу утро, и надо вставать. Три, четыре.

Гул. Три метра, один… Оглушительный взрыв. Во все стороны плотным, концентрированным огнем разбросало остатки палубы, самолёта и людей.

Всё это поглотил бесконечный океан, вместе со мною и другими не существующими. Где-то сверху, кто-то летит, не на самолёте, не в чем, сам. Парит над местом отчаяния, уходит в синь, видит горы, леса, осветленные маленьким незатейливым лучиком...»

Вся постель мокрая, в горле сухо и невыносимо. Ия не понимая, умер он или нет, напрягал сознание, чтобы понять и проанализировать, сопоставить и установить, может прийти к выводу, разузнать, ответить на вопросы, перед всем, что было и что ожидает, есть ли этому смысл, и что это за камни которые огромными валунами валяться на него один за одним, один за одним… Масса из желтого, песчаного, пластмассового, и кислого на вкус перемалывало и смешивало Ия с останками камней, глубоко проникая, заставляло поверить, почувствовать, принять, прийти, узнать, отчаяться, захлебнуться, вспотеть и полюбить.

Вода переливается, поглощает пространство, плавно и мерно с определенной последовательностью чередуются волны и рябь с другими смятениями. Поток однородности, сконструированости, универсума захватывают взгляд, проникают в тебя.

На серой стене появляются капли, течь дает свободу. Вокруг все заполняется ниспадающим водопадом, бурно перекатывающимися, один за другим, блеском, ослепительным гипнозом. Накатывает, приближается, трогает тебя за кожу, щупает, подхватывает, берет как пушинку. Палата постепенно заполнялась водой, из стен, бешеным потоком, струилась, билась в агонии, как и все живое вода. Предметы, заполненные воздухом, поднимались и хаотично танцевали на глади воды, как и кровать, которая поднялась словно пузырь, ритмично укачивая, разбивая поверхность на отдельные грани, четко отчерченные и понятные предметы. Где-то на полу стали появляться отшлифованные морские камни, переливаясь с водорослями, светились мерцающим зеркальным заревом глубиной спокойственности. Кровать более походила на вырубленное из цельного дерева коное, стены расплывались и переходили в темные пейзажи. Поддергивающий пульс на руке исчезал в повторяющихся движениях гребли веслом. В дали, за много километров, был еле слышен и различим голос доктора и медсестры, суетившихся около его постели. Все как обратным концом подзорной трубы. Бортами судно ласково раздвигали воду на части, темный цвет говорил о стойкости собственного состояния. В небе, как из векторной графики сонмом светили звезды, словно художник кистью разбрызгал белила. Все атрибуты космоса и чередующегося леса, как древние руны пролетали во тьме. Во мраке река, волнуется под светом луны. Только разлив и движение. Плащ окутывает тебя, несет к первоистоку, где плацента превращается в твою самость. Лодка плывет, пути нет, пропало, что либо опознавательное. Незаметное приближение, под игрой света невидимой луны и ее перемещения, отсутствие колебаний лодки, придавало чувства отсутствия. Свет вскоре пропал, из зарослей свистнуло духовое оружие и шмелем укусило, резкая боль открыла Ия глаза, и он, захлебываясь в воде, ища воздух руками, увидел как в размывшемся фокусе докторов и потолок, верх своих изысканий, меру своего наказания. Память скоро придет и очень крепко привяжет тебя к прочному, приземистому основанию, укажет твое место через призму мироздания. Руки покрыты потом, понимание что ты где-то на волоске от того, чего боишься и ждешь, впечатлен и восторженно заражен. Тебе не придется рубить канаты, вешаться или резать себя, тонуть захлебываясь собственной слюной. Придется ждать, как всю жизнь почти мечтая, думая что это не с тобой, и никогда не будет. Только в кино и рассказах других. Вечно отклоняясь, оттесняя, подавляя точку соприкосновения, выдумывая о продолжении после себя. Тебя не станет и мир исчезнет. Ты вспомнишь все и будешь богом, бессмертным, безнадежно отчаянным больным, потерянной надеждой, безбудущий неделимый атом. Сам себе зародыш вечного желания, неосознанный коллапс неудовлетворенности. Дитя-веревка, прочно запутавшееся само в себе.

Тело лежит, тело не стонет, оно хватается за себя, шипит и не сдается.

Ия лежал укрытым белым больничным одеялом, дверь не открылась, но в помещении появился Биоритмов в халате, как у доктора. Черные очки скрывали глаза, руки, сердце, находившиеся в строжайших запретных сейфах черепной коробки. Тело дернулось от перезвона невидимых пуль пролетевших мимо, рикошетом задевших спокойствие в отдельно взятой палате, где на согнувшимся издыхании вкушал смак бытия измотанный Ия. Множеством переплетенных, колючих проволок грудой брустверов, окопов, траншей и ежей пролегло расстояние в несколько метров перед ними двумя. Металлическая пыль во взвешенном состоянии меняла цвет, и ветром покачивала давно измождено-оглоданные нервы, как мокасины на рукавах индейца.

Биоритмов оглянулся через плечо, убедившись, что кроме их никого нет:

- Привет, старый знакомый, приятель, до боли известный мне друг и товарищ, как твои дела?

-Что тебе нужно? Уходи…

- Мне страшно и больно смотреть на солнце, понимаешь, я пришел к тебе, у тебя есть глаза, отдай мне их.

- Мне не страшно

- Солнце палит, пепелит мне душу, отдай мне глаза. Они как отчий дом, будто глубокое отражение, спасительный камень и уютный мир. Отдай мне их. Ты умираешь, а мне жить. Ты больше не увидишь солнца, а я боюсь на его смотреть, не мучь себя самого, ведь я часть тебя.

Силуэт Биоритмова потерял очертания и превратился в фон. Все предметы вокруг составляли линии его существа. Как единый портрет, все пазы объединились в целостный конструкт. Стена располагала шкаф, шкаф переходил в Биоритмова, потолок ничтожно потерял свою функцию держать следующий этаж, и служить верхним ограничителем комнаты, исчез и превратился в абстрактное месиво из живых страстей и потребностей Ия и Биоритмова.

Соединяясь и распадаясь на части, в течение жизни никто не замечал друг друга. Внесения внутрь жизни, каждого в себе, тех частиц, которые мешали и дополняли судьбы обоих.

- Да ладно тебе, не переживай ты так, ты всего лишь умираешь, немного бредишь и лихорадишь. Пустяки, сущая безделица. Ничего толком не происходит, ничего грандиозного и эпохального. Раз и все. Как говорил поэт: « легче гусиного пуха жизнь улетает». Перестань на меня так смотреть, глазами полной надежды, не бери настолько близко, это хоть что-то яркое и светлое в твоей жизни. Да, кстати конец, это тоже продолжение. Иная форма, понимаешь? Так что не грузись, все это суета, бренное, не нужное тело, вот ты и освободишься от него.

Ия полулежа, попытался встать, по щекам текли слезы.

- Тих, тих, тих. Что ж ты столь серьезно, не спеши, а то успеешь, - говорил некто и его рука металлически спокойно, белым платком обтирала щеки и глаза Ия.

- Солнце заходит. Вот еще день прошел. А сколько, сколько событий, а?! Сколько?! Давай, давай, я буду ждать тебя,- указательные пальцы некто указали в грудь Ия.

- Ок?

Ничего своего, только полет над землей, с присущим ему свободой и широтой суждения, раскрытия границ и созерцания великолепных, восхищающих пейзажей. Ты над сетью гор, местами покрытых снегом, над ландшафтом ниспадающих склонов. Через облака, через отчаяние, суету и собственную беспомощность, никчемность, уникальность, крик, возвращение в собственные травмы и ложные смыслы.

Картинка за картинкой, кадр за кадром. Возвращаясь в заросли Боливии. Неудачный поход, предательство Кастро, утопия, не помощь и молчание. Помещение школы, деревянный пол. Многие дни изматывающей борьбы. Усталость.

Появилась женщина, местная учительница, посмотрела боговеяянной тревогой на Че, на его заросший и растрепанный вид, который отказывался стыковаться с красивым, знаменитым образом героя революционера. Он был прост, к нему можно было, запросто обратится, он все поймет, и все понимал, даже солдата, пришедшего исполнить приказ.

- Не робей, стреляй, ты убиваешь всего лишь человека. – Последние слова Че, за ними последовала натянутая очередь. Автомат выплюнул огненный яд, и багровые пятна рассыпались по торсу, зрачок расширился и что-то навсегда улетело, из уставшего тела.

Чья-то слеза окропила воздух. Поглядите вверх может там что-то есть, может там вы увидите себя. Может там нам улыбается Че.

Остался след на коже от отчаянной руки. Взгляд внутрь сводит с ума, ничем не проглотить, ничем не заменить, нет иного бытия. Вещества растут из недр земли и остается только бежать, топча, рыскать в темноте. Слезно умолять чтобы черви не точили твои корни. Остается еще немного времени чтобы пожить самую малость, чтобы что-то осознать, толику света из прозрачной двери, ничтожное чувствование на принятие себя самого и мира. Не корчась, не геройствуя, безвестно умереть.

И снова и снова. Раз за разом, Сет убьет Озириса, закат сменит рассвет, вновь поплывет ладья по млечному пути, к созвездию Ориона. Небо будет окружать тебя. Весь мир дрогнет, сойдет с места, окружит, обнимет и понесет тебя, в пространство жизни распада, в бездну забвений.

Тут нет места желаниям, тут нет места словам, тут нет места для ощущений. Здесь ты летишь в разные стороны, отдельный атом рассеянной материи, стремящаяся к своему предназначению, значению жить, значению умирать. Что лучше чего и что есть что?

Прошло три дня. Несколько людей подняли окоченевшее тело и перенесли на тележку, накрыли простыней, и увезли в морг, не дрогнув ничем, выполняя свою работу.

Чьи-то глаза, в тайном хранилище, видели теплый свет и радовались яркому летнему солнцу. Пройдя немного по радостно освещенной улице, подняли голову и посмотрели вверх…они увидели себя… они увидели солнце…

февраль 2008