Литература

Мои волосы пахнут рыбой, потому что я ел рыбу, а потом вытер руки о волосы. Рыбу я ел с пивом, и пива выпил бутылок шесть или семь, а потому осмелел и решил поехать к Галине.

Галина живет на Воровского. Я сел в автобус и долго ехал, а потом заснул и проснулся, когда Воровского уже проехали. Пришлось возвращаться пешком.

Галины нет дома. Я спускаюсь во дворик и сажусь на скамейку. Рядом со мной на скамейке сидит старик. Старик выгуливает пса.

Пес бегает вокруг скамейки кругами и меня вновь клонит в сон. Но спать нельзя, потому что я могу пропустить Галину.

Я хорошо ее знаю. Если она найдет меня спящим под своими окнами, то ни за что не подумает подойти и поздороваться. Хорошо еще, если не плюнет в лицо. Мы нехорошо расстались.

Спать нельзя ни в коем случае. Было бы здорово, если бы старик развлек меня беседой. Не успеваю я об этом подумать, как старик поворачивается ко мне и спрашивает:

– Есть ли у вас нужда в деньгах, молодой человек?

– Неужели это настолько бросается в глаза? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Я не в обиду, – говорит старик. – Я хочу предложить вам работу.

Мой отец, царствие ему небесное, часто издевался над моей любовью к фантастике. «Двадцать шесть лет мужику, – говорил он, – а все мечтает на коне в сказку уехать».

Это тогда мне было двадцать шесть, когда отец еще жив был. Теперь мне двадцать восемь, но я все еще склонен к фантазиям. Например, люблю помечтать, что стану делать с неожиданно обрушившимися на меня богатством или какой-нибудь силой.

Вот и сейчас я думаю – а вдруг этот старик не простой. Вдруг я ему помогу, а он отблагодарит меня как-нибудь по-особенному. Фольклор полнится волшебными стариками и старухами.

Но старик всего лишь предлагает мне вынести на свалку старый холодильник и сулит за это двести рублей. Копейки даже по моим меркам. Четыре пива в кафе или шесть в ларьке.

Но мне нужно чем-то себя развлечь до прихода Галины, и вот уже я поднимаюсь к старику на этаж, а его пес путается у меня в ногах, покусывая за икры.

Старик живет на четвертом этаже, как раз над Галиной. Холодильник стоит в коридоре. Дверца примотана клейкой лентой, чтобы не раскрывалась, когда будут тащить.

Я беру холодильник за бока и пытаюсь сдвинуть с места – не двигается. Пытаюсь наклонить – не наклоняется.

– Да как же я его потащу?

– Это уж я не знаю, – ответил старик. – Деньги-то заплачены.

– Денег я еще не видел.

Старик достает из кармана мятую сотню.

– Это, – говорит, – тебе аванс. Остальное по завершении.

Можно было бы сбежать прямо сейчас. Два пива в кафе или три в ларьке, а там и Галина подтянется. Но мне как-то неудобно, и вот уже я беру холодильник и, поднатужившись, кое-как его наклоняю. Холодильник весит не менее тонны.

– Его бы, по-хорошему, разобрать надо.

– Разбирать, – отвечает старик, – нельзя. Тогда фреон вытечет, озоновый слой разъест.

– А вам не все равно?

– Все равно? Конечно, все равно. Я же старый, мне уже помирать пора. Мне же уже все все равно. Так что ли?

Я раскачиваю холодильник из стороны в сторону, переставляя с угла на угол. Спускаю по лестнице, подолгу отдыхая на каждой площадке. Пару раз мне кажется, что он вот-вот сорвется и размажет меня по ступенькам.

Наконец, я внизу. Дворовая детвора глазеет на меня с любопытством. Вдалеке зеленеют мусорные баки. Остался последний, шестой рывок.

Тут до меня доходит.

Я отдыхал пять раз – по одному на каждой площадке. Значит, спускался с третьего этажа. Из Галининой квартиры.

И холодильник этот – Галинин. Я узнал наклейку на дверце. Я сам ее наклеил – она прилагалась к жвачке, а жвачку я жевал, чтобы перебить запах пива.

Я срываю клейкую ленту и распахиваю дверцу холодильника. Дворовая детвора разбегается с визгом. Я захлопываю дверцу и бегу наверх.

Сейчас, думаю, прибегу наверх, а там ни старика, ни собаки.

Но старик стоит в дверях, с улыбкой протягивая мне вторую сотню.

– Зачем? – говорю. – Зачем вы это сделали?

– А блядовать не надо было.

– Вы кто такой вообще?

– Я? Я ее отец.

Собака вылизывается.

Старик спрашивает:

– Водку будешь?

– Я больше по пиву, но буду.

– Пойдем на кухню.

В кухне старик хлопает себя по лбу.

– Что такое?

– Водка в холодильнике.

– Я сбегаю.

Внизу меня скрутили.

Лагеря для особо опасных государственных преступников, куда я попал прямо с Лубянки, являли собой пеструю картину. Кого там только не было: власовцы, казаки из 15-го казачьего корпуса СС, "лесные братья" из Прибалтики, бандеровцы, всевозможные сектанты, марксисты-ревизионисты, воры-"прошляки" и просто "мужики, ломом подпоясанные"...