Литература

Привет, Анка! (ничего, что я так фамильярно?)

Извини, что слишком быстро бросаю дискурсы, я ощущаю - для тебя это тяжело, но моя деятельная натура не позволяет долго задерживаться ни на одном из них. Своим "кусочком бредовых подсознательных рефлексов" ты мне напомнила кое-что... Мне вчера приснился забавный сон, не поможешь с его толкованием? Ведь говорят, в снах проявляется бессознательное. Дай, пожалуйста толкование, любимая моя Анка! Я уснул на диване перед вкльченным телевизором и мне приснилось, что я девушка и будто иду по роще подле дачного поселка "Саратов", папоротник растет, и щавель кислый, его детишки любят несказанно, особенно по лету, когда он нежный такой, зеленый еще, переливается под холодными утренними лучами блестками капель росы, чистой, прозрачной, приятным холодом щекочущей ноги встающей с криками петухов детворы, которая носится и играет днем под клещистыми ветвями. Но сейчас никого в роще, кроме одинокой меня, по холоду слоняющейся без особенных мыслей и запинающейся в беззвездной тьме о бугры и коряги, иногда присаживающейся прямо на траву, чтобы хлебнуть из тонкой фляги глоток жгучего самогона да выкурить беломорину.

Мне хорошо, но пока еще не во всех окнах дач стух свет, мне нечего делать ни на щебне узких дорог, ни на тропинках, заваленных поливальными шлангами, ни в крытых тяжелым плотным полиэтиленом теплицах с огурцами в навозе, заботливо натасканном хозяевами из куи возле забора, куда ее привез Камаз, прозываемый в этих местах говновозом, с замызганными номерами и вечнострадающим щуплым монголом-водителем. Поэтому к моему блаженству примешивается воодушевленное ожидание, которое надрывно-сладко ноет где-то под копчиком, и между ног, отдаваясь в животе и в задней части бедер, немного ниже ягодиц, так что хочется прыгать, бегать и кричать "оооооооо!", разродиться, наконец, действием и разбить эту нарастающую боль, о да, это боль, желанная боль желания, ощущение, схожее разве что с позывом к дефекации, дающей много твердого стула, усиленным в миллионы и миллионы раз.

Слышу, как кто-то запахивает ставни, кто-то выключает телевизор и, наконец, ничего больше не слышу кроме лающей вдалеке сторожихиной овчарки, приподнимаюсь, гляжу прямо: тьма, фонарные столбы вообще не светят после урагана, прошедшего несколько дней назад, когда пыль, поднятая с трассы, летела в лобовые стекла дачникам, спешащим домой, и била в глаза мне, заставляя искать укрытия, и я пряталась за сараем, где было неубрано и гнилостно. Началась гроза, а мне от такого необузданного буйства ветра, дождя и молний сделалось поначалу страшно, в этом страхе я залезла рукой себе туда, и, удивившись обилию мокроты, теребила пальцами свои губы, клитор, но закончить не удалось, потому что вышел какой-то мужик и застукал меня по дороге в уборную, так и стоял со стеклянными глазами не в силах двинуться, а я весело показала ему задницу, убежала в рощу, бросившись там прямо в мокрую траву, лежала и мерзла, скрежетала зубами, пока не успокоилась и не перебралась в свою вырытую сразу, как я приехала в этот район, землянку.

Я зашнуровываю свои надежные ботинки и проверяю фонарик, всё в порядке, уже можно идти, перелезая через забор, мечтаю, как сегодня всё будет, много месяцев ничего не происходило, мне совсем уже плохо, еще думаю, что зря надела джинсы, хоть в них и удобнее в таких <полевых> условиях. Вот я и на охоте, в голове образ черной пантеры, мне с ним нужно отождествиться и стать тихой смертью, заглянувшей в обезьянье племя. Стучусь в дверь облюбованного вчера дома, пункт номер один, здесь можно не бояться, что кто-то услышит, кроме этого двухэтажного коттеджика, единственный живой дом на улице обитаем только глуховатой дряблой старухой. Слышатся шаги, шепот, потом голос из-за

двери:

- Кто это?

- Я Василькина, с Центральной, откройте пожалуйста, у нас несчастье!

- Какое еще несчастье! - с раздражением, за которым мужики всегда прячут свои самые сильные страхи, не интересуется, а скорее прогоняет меня хозяин, а я чувствую, как кто-то оглядывает из окна мой нечеткий образ, вырываемый из темноты слабосильной лампочкой над крыльцом.

- У моей мамы сердечный приступ, а у вас единственных поблизости есть машина, у вас в аптечке, может, найдется что-нибудь от сердца, хотя бы валидол! - я разве что не рыдаю. - Пожалуйста, мужчина, пожалуйста!

Он открывает засов и яркий свет из двери ослепляет меня на несколько секунд, в лицо бьет тепло и запах ацетона, перебивающий нечто более тонкое и съедобное: жареная картошка?

- А это зачем? - испуганно говорит щуплый парень, отходя вглубь и указывая на мою фомку.

- Темно ведь, страхотища такая, я трусиха, неизвестно воры какие ходят вокруг, дачи-то вот ломают, к нам ведь тоже забирались, всё вынесли, все одеяла, одежду, холодильник, ничегошеньки не оставили, мы с мамой как приехали, так и ахнули сразу, ведь до чего всё у нас поломали там, и кастрюли все на полу, и перебили посуду всю, хоть бы стакан оставили! Пожалуйста, быстрее, дайте что-нибудь сердечное, маме плохо!

Он сочувственно улыбается мне, чем вызывает злой взгляд своей жены или подружки, которая спустилась со второго этажа во время моего ответа о фомке, женщина не очень красивая, с длинным носом и крашенными волосами, у нее лицо нездорового вида, мешки под глазами, но это из-за того, что я ее разбудила среди ночи: она куталась в халат, спускаясь.

- Сейчас, минутку - он указал мне на дверь и пошел за мной на крыльцо, потом повернул к гаражу, быстро открыл и вошел внутрь, не приглашая меня. Я все-таки зашла за ним, но он уже выходил.

- Что, взяли? - волнуясь, спросила я.

- Нет, ключи от машины забыл.

- А-ааа... - протянула я и ударила фомкой его в висок, а когда он съежился, закрывая руками голову, добила его двумя или тремя ударами по макушке, потом вытерла кровь с рук и пошла обратно в дом, еле достучалась жены, а когда та открыла, протолкнула ее внутрь, угрожая фомкой, и успела закрыть двери, прежде чем якобы блондинка издала свой первый и последний визг за эту ночь.

Труп парня перетащить в дом оказалось труднее, чем мне представлялось, но справиться с ним мне удалось быстро: уже через десять минут я с победоносным видом стояла на двух поверженных телах, лежащих вольтом и ликовала, размахивая фомкой, пока не наскучило, и вот я уже разыскала маленький топорик, годный только для тесания щепок, и стянула с себя джинсы, чтобы не запачкаться. Играю: сажусь на корточки так, чтобы лицо парня у меня оказалось между ногами, трусь о его лицо и насаживаюсь на нос, а правой рукой в это время рублю колено его подружки, приподнимаюсь и писаю прямо в рот парню, потом слезаю, разворачиваюсь и ложусь сверху, расстегивая его рубашку, штаны и трогательные семейные трусы с нарисованными долларами, серыми, а не зелеными, долго смотрю на его маленький нежизнеспособный член и обрубаю его вместе с яичками одним ударом топорика, чем очень довольна. Засовываю в анус парня палец, а другой рукой беру в рот целиком его член, сосу, жую, глотаю сок, вы не знаете, что это за наслаждение - откусить головку, разжевать ее, жилистую, цепляющуюся за передние зубы, а потом проглотить! А яички! Вы когда-нибудь ели черную икру, крупную, такую, сочную, лопающуюся, стоит только ее придавить зубами?.. Бросив остатки члена на пол я перехожу к блондинке и задираю ее халатик на пуговицах, она голая, видимо, они только что трахались, или собирались, я с трудом отодвигаю ее правую ногу, согнув в изрубленном колене, провожу ногтями по губам, обнажаю клитор и, припав к ее лону ртом, нащупываю клитор языком, откусываю, глотаю со смехом не прожевывая. Потом вставляю во влагалище пальцы, всю ладонь и пропихиваю ее вперед чуть ли не по локоть, разрывая внутренности.

Отойдя от тел и пробежавшись по кухонным полкам и столу взглядом, к удивлению своему не нахожу ножа, поэтому приходится переворачивать вверх дном весь дом и только через десять минут (трупики стынут!) нахожу его на втором этаже возле кровати, рядом с полуочищенным яблоком, которое собиралась скушать <подружка этого парня>, я догадалась по слишком тонкой для мужской руки кожурке на блюдце с облезшей местами золотой каймой. Беру всё это, несу вниз и ставлю, словно на стенд, блюдце с яблоком на грудь мужчины, а нож вставляю во влагалище девушке и режу, режу пока оно не превращается в единое целое с ее прямой кишкой. Вот теперь просовываю внутрь обе руки и перемешиваю рваную матку с мягким калом, мешаю все, пропуская сквозь пальцы до однородности, а потом добавляю в салат в этой импровизированной клоаке нарезанное яблоко и облизываю пальцы, руки, обтираю их о синий халатик.

Теперь как можно ровнее срезаю ее красивые, плотные грудки второго размера (детей мы, конечно, еще не кормили...), прикладываю их друг к другу плоскостью отреза, получается забавный шарик с сосками, связываю его захваченной с собой ниткой, две нитки привязываю к соскам и, вставив один конец в зубы парня, привязываю второй к большому пальцу "здоровой" ноги блондинки. Отхожу, натягиваю конструкцию, отодвинув ногу девушки и подложив под нее какое-то полено. Лаская себя, долго любуюсь шариком, покачивающимся и покручивающимся в воздухе.

Под умывальником мою руки и промачиваю холодной водой вход в свое стонущее, выворачивающееся наизнанку влагалище, но вода не промывает его, слизь остается, сколько бы я ни пыталась ее смыть. Одеваю джинсы, смотрю в зеркало на свое окровавленное, но от того не перестающее быть красивым лицо, и тут я проснулся в горячем поту! К чему по-твоему такое могло присниться?

Твой,

Вадим.