Литература

Здравствуй!

Честно говоря, я совершенно не умею писать письма. Наверное, потому, что не знаю, о чём писать. У меня почему-то не получается выделить из того, что со мной происходит, главное. Или даже не главное, а хотя бы интересное. А если я и выделяю, то тут же начинаю мучиться вопросом: а будет ли интересно то, что я выделил, получателю моего письма? Я очень мнительный человек, и мне кажется, что те, кому я пишу письма, никогда их не читают, а сразу выбрасывают, потому что в прошлых посланиях читать было просто нечего. Скорей всего, я преувеличиваю, но ничего с собой поделать не могу и потому пишу крайне редко, и то – если попросят, как это сделала ты.

Я буду писать обо всём, что приходит в голову. Пока что мне ничего туда не приходит, поэтому я закругляюсь до следующего раза. Очень надеюсь, что этот следующий раз наступит, – и очень скоро.

До встречи.

P.S. Долго думал, как подписаться, но ничего путного не выходило, поэтому я написал просто «До встречи». Всякие там «Целую», «Твой» и т.д. я терпеть не могу, и в данном случае они никак не подходят, потому что я, на самом деле, и не твой вовсе, и целовать бы тебя не стал – даже вот так, словом (потому что стесняюсь).

2.

Здравствуй!

Я не помню, о чём я писал в первом письме. Я даже не помню, когда я тебе его отправил. Сегодня утром заходил на почту – купить бумаги (у нас её и так было мало, а вчера совсем закончилась (я тут пытаюсь рисовать, но не очень получается – испорченные листы идут в камин, который, кстати, уже довольно плотно ими набит; на них, наверное, можно было бы писать письма, но я рисую углём, а он – пачкучий, и если что-то не получается, то я переворачиваю лист и снова пытаюсь, а если не выходит во второй раз – рву… Короче, листы у меня двух видов: 1) – чистые; 2) – грязные и рваные. Чистые нужны мне, в самую первую очередь, для рисования, а на грязных и рваных письма писать как-то стыдно…)) – так вот, сегодня утром я заходил на почту и решил купить две пачки бумаги, потому что вспомнил, что обещал писать тебе и что одно послание уже отправил когда-то. Одна пачка – с белой бумагой (это для рисунков), а вторая – с серой (на ней мне не нравится рисовать, поэтому она будет специальной бумагой для писем).

У нас уже довольно холодно. Я как раз сижу сейчас на берегу, прямо на песке, и, пока чирикал всё это, порядком замёрз. Пойду домой – топить камин (первый раз, кстати). Может, ещё и рано – по всем правилам, но сегодня ночью мы никак не могли толком заснуть, потому что всё время неустанно копошились, пытаясь своровать друг у друга тепло и одеяло, и, в конце концов, подскочили всклокоченные, несколько безумные и абсолютно замороженные в пять утра. Это всё ветер, который появился вчера вечером. Продул нам весь дом.

Всё. Надо уходить. Писать трудно, листок заворачивается. И море брызгается.

Пока!

P.S. Я уже дома. В камине только что сгорели все испорченные листки. Сейчас потопаю за дровами. Не знаю, получилось ли письмо, но очень на это надеюсь.

3.

Привет.

Бумаги для писем теперь много, и я вспоминаю о том, что обещал писать тебе, гораздо чаще. Но так получается, что только вспоминаю. Со мной не происходит ничего особенного, ничего такого, что может даже хотя бы показаться интересным. Или же я опять преувеличиваю…

У нас очень холодно. К морю я хожу крайне редко (у меня нет подходящей для этого обуви), но всё же хожу. Порой на берегу можно найти что-нибудь для себя. Однажды я притащил домой красный пластмассовый стул (такие бывают в летних кафе). Стоит теперь на кухне.

А сегодня я нашёл неподъёмный металлический ящик. Еле дотащил. Но открыл на удивление легко. Всё что угодно я представлял себе, когда думал о том, что же у него внутри, но никак не то, что увидел – около двадцати виниловых пластинок в жёлтых бумажных конвертах. Классика. Моцарт, Бетховен, Лист, Вивальди и т.д. Никогда не слушал ничего подобного. Теперь надо думать, где достать подержанный проигрыватель. Спрошу на почте – может быть, у кого-нибудь из жителей нашего посёлка есть такой, и его можно будет купить (желательно, конечно, подешевле).

Вот, в принципе, и всё.

До свидания.

P.S. В конверте ты найдёшь маленький кусочек бутылочного стекла. Это не просто стекляшка: во-первых – её очень долго лизало море, и она стала такой вот округлой и безопасной; а во-вторых – в ней есть дырочка, в которую можно продеть верёвочку. Получится талисман. Это мой тебе подарок.

4.

Привет!

У нас жутко холодно. Никакой камин не спасает, а на обогреватель (даже подержанный) моего пособия уже не хватит, потому что часть я потратил на проигрыватель. Да, я его купил. И это одна из самых великих покупок в моей жизни, как мне кажется. Я не скажу, что теперь я бесконечно слушаю Моцарта или, там, Шопена и что эта музыка открыла для меня дверь в какой-нибудь особенный, удивительный сверх-мега-супер-мир, но! – с пластинками как-то веселее, что ли, чем было без них. На самом деле, приобретение проигрывателя – это событие, первое настоящее с тех пор, как мы здесь. Что-то меняется, движется, и я, вроде бы, начинаю вникать. Пропало, наконец, это дурацкое ощущение, что ты никак не можешь выбраться из плоского, занудного сновидения. Коматоз, по-моему, подошёл к концу. И голова больше не болит.

Я просто спросил у девушки, которая работает на почте, – знает ли она кого-нибудь, у кого можно купить старый ненужный проигрыватель грампластинок, можно даже неисправный (я не уверен, конечно, что смог бы его починить, но – а вдруг?). Девушка попросила, чтобы я подождал на диванчике у двери, пока она будет звонить каким-то своим знакомым – может быть, они смогут помочь. Я скучал на диване добрых полчаса, листал какие-то дряхлые каталоги (так и не смог понять, на каком они языке), смотрел сквозь стеклянную дверь на улицу (снег с дождём и больше никого, ни единой души) и чуть было не отрубился – не успел, – проигрыватель нашёлся-таки, старенький, но абсолютно исправный. Я спросил о цене, уже готовясь расстроиться. Девушка сказала, что какой-то конкретной цены нет, надо разговаривать с тем дедулей, у которого я буду покупать, – всё зависит от того, понравлюсь ли я ему. Я попросил записать мне его телефон и адрес.

Я позвонил этому деду только через неделю – не мог никак решиться, боялся, что он окажется каким-нибудь невероятно сварливым или просто грубым. Это, на самом деле, моя чуть ли не главная проблема: я весьма редко довожу дело до конца – все мои силы куда-то деваются ещё в начале, и я начинаю себя запугивать, чтобы не продолжать. Но в этом случае я взял себя в руки.

Дедок оказался вполне нормальным, даже вежливым. По телефону о цене он говорить не захотел, пригласил меня к себе на чай к пяти часам и попросил не приходить с собакой, если она у меня есть. Я сказал, что нету. Он облегчённо вздохнул, как-то несколько невнятно попрощался и повесил трубку.

Как потом оказалось, про собаку я, сам того не зная, соврал. Да, у нас не было собаки. Вообще никакой живности. Я хотел завести кошку, но в нашем посёлке не обнаружил, к сожалению, ни одного котёнка, который бы меня устраивал, – все они были с длинной шерстью и приплюснутыми мордочками, как такие кошачьи бульдоги. Вроде как породистые. А мне нужна была самая обычная полосатая «дворняжка», каких много у вас, но почти совсем нет здесь. Я только один раз видел. На берегу, когда копался в выброшенном волнами мусоре. Подошла, посмотрела внимательно, а когда я выпрямился – рванула пулей в кусты.

Собака пришла к нам сама. Я как раз одевался – случайно глянул в окно и увидел огромную белую псину, спокойно так бредущую мимо нашего дома. Я собак боюсь и потому так и замер на месте с приподнятой над полом ногой (ботинок натягивал). А потом чуть не упал: это белоснежное чудовище унюхало мои, по всей видимости, следы и направилось прямо к крыльцу. Где и улеглось, как я потом выяснил, когда, стараясь не издавать ни единого звука, слегка приоткрыл дверь и посмотрел. Лежит себе на крыльце огромный живой сугроб и не шевелится, только едва заметно дышит.

Что с ней делать? Или, может, через окно выйти? А если услышит? И даже если через окно, и не услышит, то всё равно – к шести должна вернуться из посёлка жена… А она собак ещё больше, чем я, боится.

Наверное, подумал я, придётся звонить деду и договариваться на другой какой-нибудь день. Я подошёл к телефону и уже взялся за трубку, как вдруг услышал скрип входной двери. Обернулся… Стоит, смотрит, сосредоточенно нюхает воздух. Не собака, а средних размеров медведь. У меня колени сами собой согнулись и я медленно стёк по стенке на пол, усевшись, к тому же, на какую-то колючую дрянь (щётку для обуви, как потом выяснилось). Псина без особых церемоний пошла прямо ко мне и вовсе не разгрызла меня пополам, к чему я уже приготовился. Она завиляла хвостом, вывалила из пасти гигантский фиолетовый язык и минут пять слюнявила мне лицо. Я, умирая от страха, поднял руку и легонько притронулся к большой белой голове. Ничего ужасного не произошло. Собака перестала меня лизать, шумно вздохнула и улеглась на пол у моих ног. Я уже почти перестал её бояться, но встать пока не решался. Сидел и думал, что мне делать. Через несколько минут я совсем успокоился, тихонько поднялся (собака практически не отреагировала, только лениво вильнула пару раз хвостом) и, с трудом переставляя затёкшие ноги, пошёл к холодильнику. Достал кастрюлю со вчерашним супом и две варёные картофелины. Налил немного супа в миску, покрошил туда картошку и немного подогрел всё это на плите, помешивая. Потом поставил в угол, там, где у нас обувь. И пошёл к телефону – звонить деду и одновременно наблюдать, как поведёт себя моя гостья. Собака повернула голову ко мне, посмотрела прямо в глаза как будто с укором, поднялась и пошла к миске.

Дедок согласился принять меня позже. Никакого чаепития, правда, не вышло, – я даже в дом к деду не попал, какой уж там чай… Дед, как выяснилось, боялся собак просто панически, раз в сто сильнее, чем я и моя жена вместе взятые. А я совершенно забыл про его просьбу. И пришёл с собакой. Она за мной увязалась, а я не стал её прогонять – пусть себе идёт, мне-то что? Это уже у самого дедова дома я вдруг вспомнил, но было поздно: дедок, как я предполагаю, увидел нас из окна и, когда я нажимал кнопку звонка, прокричал мне из-за двери, что я подлец и убийца, и что ничего он мне не продаст – «даже и не проси!» Не знаю, как мне удалось уговорить старика, но проигрыватель всё-таки оказался у меня. Мы решили сделать так: дед ставит то, что мне нужно, перед дверью, потом отпирает замок и идёт в одну из комнат – прятаться. Я жду минут пять, после открываю дверь, забираю товар («ни в коем случае не впускай в дом это чудовище, слышишь?!»), кладу на пол деньги (и немалые – «с доплатой за моральный ущерб»), закрываю дверь и ухожу – собака должна уйти вместе со мной, иначе… Что «иначе», я так и не узнал: дед, не договорив, пошёл за проигрывателем, а я присел на крыльцо, достал из кармана сухарик и принялся его грызть. Псина уселась рядом. Я отломал половинку сухаря и отдал её псине…

Меньше чем через час я был уже дома и слушал Моцарта, а жена знакомилась с Зимой (это я так собаку назвал – по пути домой придумал).

Вот – теперь у нас есть своя собственная Зима…

Пока!

P.S. Перечитал письмо, и оно мне не очень понравилось. Что-то в нём не так. В самом начале попахивает каким-то самообманом, что ли… Ладно. Впредь буду внимательнее.

5.

Привет.

Деньги закончились три дня назад. Остались какие-то копейки – потрачу на конверт (если, кстати, хватит). Есть практически нечего. Не знаю, как мы будем жить ещё две недели. Пособие жены почти всё ушло на новую куртку для неё, а половина (даже больше) моего – на этот чёртов проигрыватель. Зачем он мне теперь? Я уже успел устать от музыки, хоть и прошло всего каких-нибудь девять дней… А так радовался, когда принёс, наконец, заветный аппарат домой, включил и поставил первую пластинку! – кажется, Моцарта. Сидел за столом, смотрел, как вращается чёрный, с круглой жёлтой наклейкой в центре, диск, и глупо улыбался. Музыка! В нашем доме – музыка! Какое счастье. Да уж… Я даже не все пластинки послушал. А смысл? – они же все одинаковые!.. Уже второй день проигрыватель стоит на столе просто как элемент декора, покрывается пылью и как будто бы просит куда-нибудь подальше спрятать его – на шкаф или под кровать. Я ещё подумаю.

Я совершенно разбит. Дело даже не в деньгах – выживем, никуда не денемся. Если что – пойду в посёлок просить немного в долг. Хоть и стыдно.

Ты меня прости – нет никакого настроения. Такое письмо, конечно, и отсылать бы не стоило (только конверт переводить), но другого я ещё долго, мне кажется, не смогу написать.

До свидания.

P.S. Привет тебе от Зимы. Ходит тут, вынюхивает чего-то. У нас для неё никакой еды нет, поэтому пойдём сейчас с ней гулять: я хочу мусор на берегу проверить, а Зима какую-нибудь крысу себе на обед, думаю, поймает.

6.

Здравствуй!