Литература

Сегодня у меня и у Юлии Сергеевны – десять лет со дня нашей первой встречи. Мне было двадцать два, ей – на два года меньше. Я всегда звал её по отчеству, даже когда ей едва исполнилось двадцать, так было интересней, веселей и как-то дурацки-глупо. С тех пор я всех знакомых женщин называю по отчеству, но это – скорее вынужденная необходимость, поскольку родители не слишком часто балуют своих детей яркими, запоминающимися именами (я не говорю о неологизмах и всяких экспериментах), а тем более именами, которые подходят именно их детям.

Юлия Сергеевна – восточная женщина, но с хищными повадками деловых сухопарых европеек. Её деда по материнской линии звали Спартак, а по отцовской – Фёдор, поэтому в Юлии Сергеевне соединились худшие черты обеих наций, намертво скреплённые острым умом и постоянно ускользающей красотой. Этот тип женской красоты я называю астигматическим – он находится вне женщины и, как туман, периодически скрывает или наоборот подчёркивает её изъяны. Лучшие черты остаются неизменными, но замыленными и нечёткими. Именно это необъяснимое превращение из куколки в бабочку, и обратно делают таких женщин привлекательными.

***

Я только что закончил институт, и метался по городу в поисках работы. Работа, конечно, нашлась, ибо какой же директор не возьмёт в штат далеко не глупого выпускника юридического факультета с личным автомобилем и собственной квартирой, да ещё согласного на еженедельную выплату зарплаты. Будущий шеф бегло просмотрел диплом, полистал паспорт и как-то странно ухмыльнулся. Гораздо позже я узнал, что двумя этажами выше моей квартиры у него была шикарная «двушка», купленная «на вырост» старшей дочери, но служившая самым разнообразным и изощрённым целям хозяина.

Меня приписали к бухгалтерии, поскольку штатной единицы юриста на фирме не было никогда, да и в принципе быть не могло – шеф экономил на всём. В «бухгалтерию» были зачислены кладовщики, экспедиторы, охранники, ночные сторожа и прочая шушера, не имеющая непосредственного отношения к производству.

Юлия Сергеевна была высшим существом – секретарём шефа. Хорошим секретарём, с кучей факультативных обязанностей, в которые входило всё, кроме секса – Юлия Сергеевна работала на фирме с семнадцати лет.

Пока я принимал дела и присматривался – я не обращал на Юлию Сергеевну абсолютно никакого внимания – она была Высшим Существом, практически таким же, как главный конструктор – Виталий Евгеньевич, которому шеф был обязан всем и платил безумную, даже по тем временам, зарплату. Однако всё невольно решил сам шеф – транспорта не хватало, а офис находился в центре промзоны, растянувшейся на всю длину завода с северной стороны. Через неделю он добавил к моей зарплате полтинник и попросил, чтобы я забирал Юлию Сергеевну из дома и отвозил домой после работы. Но я внёс в его «план экономии» свои коррективы – привозить Юлию Сергеевну полагалось к восьми утра, шеф появлялся в половине девятого, все же приличные заведения по моему профилю начинали работать с девяти. Поэтому я немедленно нашёл кучу дел, требующих моего присутствия в дирекции завода, суде и мэрии непременно с утра, и был избавлен от ежедневных подъёмов в семь часов. Позже я довёл средний «градус опоздания» до одиннадцати часов дня – рекордом же была половина первого.

Но домой Юлия Сергеевна предпочитала ездить со мной – шеф любил задерживаться допоздна, то принимая «крышу», которая приезжала на потрёпанном «Чероки» с питерскими номерами, то обсуждая с главным конструктором форму нового спойлера, то лично обзванивая московских дилеров.

***

Я сходу проскочил приличный снежный занос и затормозил юзом, но колёса всё равно мягко стукнули о высокий бордюр дороги, ведущей вдоль заснеженной набережной. До Нового года оставалось два дня. Салон машины сверкал и переливался от блёск, осыпавшихся с её волос.

Мы сбежали с корпоративной вечеринки. Просто вышли из офиса, закинули пальто и шубу на заднее сиденье и, под весёлое улюлюканье прокуренных пьяненьких дам из бухгалтерии, рванули по свежему снегу прочь. В небе то вспыхивали, то угасали салюты и фейерверки, обозначая расположение больших ресторанов и дорогих офисов. Город потихоньку начинал провожать предпоследний год тысячелетия.

Я закурил, а она положила голову мне на плечо и стала всматриваться в ярко-жёлтую пелену метели, пытаясь разглядеть противоположный берег. Я выключил фары, и сразу же из серой темноты проступили чёрные очертания невысоких гор. Я выбросил окурок, выдернул «подсос» и включил печку на максимум.

***

Мы ничего не скрывали и почему-то вели себя вызывающе, словно хотели отпугнуть всех, кто мог бы нам помешать. После работы мы, подъезжая к кольцевой развязке, на которой стояла огромная стела, увенчанная ладьёй, закрывали глаза и одновременно произносили «Направо!» Хотя ей надо было налево, а мне – прямо. Направо был гараж. Нам было плевать на всех, абсолютно на всех, кто нас окружал. Однажды она сказала мне, что её муж хочет меня убить, на что я просто усмехнулся, но со стороны это, наверное, выглядело так убедительно, что она сразу поверила моей усмешке больше, чем обещаниям мужа. Мне было плевать, ей – тоже. Она была серьёзной, иногда настолько, что мне становилось страшно. Она воспринимала всё буквально, как договор поставки с отсрочкой платежа. Даже к сексу она относилась как к работе. Она так и говорила: «Сначала я закончу свою работу, а потом ты - сделаешь свою!» Через два месяца она ушла от первого мужа, а я разошёлся с женой.

Мы окружили себя стеной, которая постепенно превратилась в колодец, выбраться из которого мы не могли – оставалось либо утонуть, либо продолжать барахтаться в постепенно протухающей воде. Но мы не сделали ни того, ни другого – мы, отбросив эволюцию, очень быстро изменились революционным путём. Мы превратились в рыб - научились плавать и добывать кислород из этой мутной воды.

Я начал писать, писать запоем. Я писал на работе, прямо в текстах договоров, на стенах гаража, в автомобильном атласе дорог. Я бежал домой, стараясь не растерять придуманные по дороге строчки. Утром я собирал с кухонного стола исписанные листки, читал, перечитывал и рвал, бесконечно рвал бумагу.

Она изменилась немного позже. Сначала она с нескрываемым ужасом наблюдала за мной то нервным, то безумно счастливым, читающим ей неожиданно удачные строки. А потом она просто исчезла, исчезла примерно на год, а когда вернулась (вернее я сам нашёл её), то она изменилась ещё больше и гораздо хуже, чем я.

***

Пятьсот экземпляров первого сборника моих стихов лежали в картонной коробке на заднем сиденье, я пил пиво и курил, иногда смахивая дворниками крупинки снега с лобового стекла. В машине пахло свежей типографской краской и шоколадом. Миссия была выполнена, и, как мне тогда казалось, можно было спокойно умирать. Я набрал номер. Трубку взяла её мама.

Я приехал на следующий день и сразу же, прямо в прихожей, споткнулся о новенький монитор. Юлия Сергеевна улыбнулась и попросила помочь – она открывала своё агентство недвижимости, которому дала красивое японское название. Я положил три экземпляра книги на монитор и тихо ушёл, чтобы не мешать Юлии Сергеевне читать инструкцию по сборке офисного стула.

Через три месяца я сидел в небольшом, уютном офисе и слушал бред Юлии Сергеевны, которая втолковывала только что набранному штату сотрудников политику свой фирмы. Я вышел на улицу и закурил. Она появилась через пять минут, свернула глазами, но промолчала. Мы постояли немного, и так же молча вернулись в офис.

Ещё через месяц, ближе к лету, Юлия Сергеевна подцепила первого жирного клиента. Я сидел на диване и слушал. Теперь она не молчала – она говорила, не переставая, изредка пронзительно взвизгивая, и в тысячный раз показывая мне подписанный вчера договор. Я узнал, что я - бездарный бумагомаратель и размазня, что деньги, деньги идут в руки, а я не хочу помочь. Большие деньги. Юлия Сергеевна нервничала, закусывала нижнюю губу и подолгу смотрела на меня. Я назвал свой процент, и мы начали торговаться.

Клиент остался очень доволен и перешёл в разряд постоянных. Своей доли я так и не увидел. Это было начало бизнеса, того бизнеса, который пророс сквозь гильзы АК и ПМ. Стреляли всё реже, а безнаказанно кидали – чаще. Юлия Сергеевна отлично понимала ситуацию. Я понимал её не хуже, и уже через неделю очередной жирный клиент едва не соскочил с крючка – это был первый и единственный раз, когда она чуть-чуть не влепила мне пощёчину. После мы кидали друг друга хладнокровно, чётко и быстро.

***

Мы, как голодные волчата, вместе отрывали большой лакомый кусок, а потом с ворчанием делили его между собой – всегда по-разному. Иногда мне перепадало больше, иногда Юлия Сергеевна проглатывала всё, пока я примерялся с какой стороны подойти. Но мы никогда не злились и не завидовали друг другу – просто в этот раз вышло так.

Мы работали вместе только в случае крайней необходимости, но если для решения какого-либо вопроса мы обращались друг к другу, то знали точно, что больше довериться нельзя никому. Никому, даже нам самим, поскольку совместная работа была чем-то вроде лотереи.

Мы издевались друг над другом, как только предоставлялась такая возможность – то она вбивала себе в голову, что я сижу на героине, и начисто перекрывала доступ к деньгам. То я проваливал в суде заведомо выигрышное дело только потому, что накануне она в пятый раз обновила штат и уволила семнадцатилетних студенток, не выплатив им ни копейки. Дела летели кувырком. Я устраивал к ней на работу знакомых девочек, она непременно представляла мне всех своих ухажёров. Я пинал дверь её кабинета и уводил к себе домой её подружку, дожидавшуюся аудиенции в приёмной, она растягивала дела моих клиентов на годы. Она выписала из элитного питомника ротвейлера с длиннейшей родословной, я подобрал на стоянке лохматого метиса чёрного терьера.

Мы веселились, шарахая друг друга по голове то поролоновой дубинкой, то куском арматуры. Всё это кончилось тем, что я женился на её однокласснице, а она вышла замуж за шефа моего однокурсника. Мы обменялись приглашениями на свадьбу и – успокоились. Совместных дел становилось всё меньше.

Но иногда мы развлекались иначе – она звонила рано утром и приглашала меня в пиццерию или на набережную, а я с идиотской улыбкой показывал ей ремонт в очередной квартире. Мы сидели то на высокой, ещё не вкопанной в песок скамейке, болтали ногами и смотрели на те самые горы, то за барной стойкой перед огромным, во всю стену, окном и смотрели на те же самые горы, и молчали. Мы не хотели уступать друг другу ни миллиметра. Тот, кто уступил – немедленно был бы растоптан.

Мы сидели (не реже раза в год) рядом и молчали. Она знала, о чём думаю я, а я знал, о чём думает она. Мы знали мысли друг друга до последнего слова, до запятой, и это обстоятельство не давало нам сделать то, что мы сделали когда-то давно, миллион лет назад.

И, даже когда мы в очередной раз стали свободными, - мы продолжали молчать. И, когда я решил уйти, уйти совсем, чтобы никогда не возвращаться, она поняла меня лишь только по одному моему взгляду.

***

Я приехал, чтобы отдать какие-то старые, давно никому не нужные документы. Новые девочки всё так же сидели за компьютерами, но уже не было ни личного кабинета, ни кухни - в новом офисе не было даже окон. Моя первая книга всё также стояла между рекламным проспектом отелей Анталии и прошлогодней распечаткой цен на однокомнатные квартиры.

За лёгкой перегородкой, на потёртых стульях сидели небритые мальчишки в мешковатых трениках и кожаных куртках. Мальчишки курили прямо в офисе, пуская дым в сопло кондиционера.

Юлия Сергеевна взяла у меня увесистую папку, широко открыла ящик стола и замерла всего на секунду, только для того, чтобы я успел рассмотреть содержимое ящика: синий томик «Мастера и Маргариты» между сорок восьмой и сорок девятой страницей которого лежала засушенная белая хризантема.

- Я помню все! – тихо сказала Юлия Сергеевна и с силой бросила папку в ящик.

***