Литература

Прекрасным майским утром Роза Эмильевна Козубовская проснулась с тягостным ощущением, хотя тому, как будто, и не было видимых причин. Возможно, это было вызвано обострением шейного остеохондроза, возможно, повлияла перемена погоды. Так или иначе, настроение было скверным, а стоило лишь задуматься о сыне, год назад покинувшем родительский дом, как и вовсе появлялись безысходность и уныние. «По крайней мере, нужно встать с кровати и чем-то заняться, – решила Роза Эмильевна. – Лучше всего поможет прогулка на свежем воздухе».

Поднявшись в одной ночной сорочке, Козубовская вдруг заметила, что стоявшие на полке серванта фарфоровые слоники совершенно запылились. Если бы кто-нибудь зашёл в спальню, он, удивлённый такой неряшливостью, мог бы сделать неверные выводы относительно хозяев. Роза Эмильевна в два прыжка подскочила к полке и стала протирать слоников подолом, от усердия высунув кончик языка.

«Надо будет непременно обсудить с мужем наше положение, – подумала она. – Всё-таки, Исаак наш единственный сын, и было бы большой ошибкой делать вид, что всё благополучно. Мальчик не появляется дома с прошлого лета, а всё потому, что хочет предстать перед отцом уже состоявшимся человеком. В нём слишком укоренилось чувство долга и ответственности. Мне же он дорог просто как сын, независимо от достигнутого им положения в обществе».

Роза Эмильевна взяла с полки очередного слоника, с задумчивым видом повертела его в руке и, замахнувшись, швырнула на пол. Паркет под её ногами усеялся множеством ядовито-синих фарфоровых черепков. За дверью тотчас послышались гулкие шаги, и вскоре на пороге спальни появился глава семьи – Вениамин Осипович Губерман. Его гладкое и розовое, похожее на копчёный окорок лицо выражало изумление, у переносицы собрались складки.

- Дорогая? Мне послышались странные звуки. У тебя всё в порядке? – спросил он и, увидев осколки на полу, откашлялся, как бы смущаясь и не зная, что говорить дальше.

- Доброе утро, Вениамин. Это очень хорошо, что ты зашёл, – Роза Эмильевна опустилась на колени и принялась собирать останки разбитого слоника. Голос её был бесстрастным. – Мне нужно срочно – слышишь меня? – срочно поговорить с тобой. Этот разговор касается нашего сына и его отношения к нам. Признаться, я ожидала, что ты сам затронешь эту тему, но тут видно ничего не поделаешь. Если тебе до такой степени безразличен собственный сын, то можешь и дальше молчать, пожалуйста.

Ёрзая по паркету голыми коленями, Козубовская выпятила нижнюю челюсть и враждебно посмотрела на мужа. Губерман выглядел испуганным и озадаченным. Он рассеянно теребил какой-то бумажный обрывок, которого Роза Эмильевна сначала не заметила, в обеспокоенном взгляде мужа читалось непонимание.

- Но, Роза… – неуверенно проговорил он после некоторого молчания. – В конце концов, он сам оставил нас. Не будешь же ты уверять меня, будто я плохой отец, будто я уделял вам с сыном недостаточно внимания. Тебе следует более взвешенно оценивать обстановку.

Вениамин Осипович заложил руки за спину и взволнованно прошёлся по комнате, скосив глаза на разбросанные по полу осколки фарфора. При этом он принял такой вид, словно ему было известно нечто, о чём он не желал, или не решался сказать супруге. Козубовская продолжала шарить пальцами по паркету, слова мужа, казалось, ввергли её в безразличие.

- Впрочем, как знаешь, – с сожалением проговорила она. – Я никогда не питала на твой счёт никаких иллюзий. А в последнее время ты и вовсе стал внушать мне опасения. Ты постоянно что-то недоговариваешь, что-то утаиваешь от меня.

Роза Эмильевна поднялась с пола и, приподняв край ночной рубашки, стала медленно приближаться к Губерману. Тот попятился в ужасе, и вжавшись в стену издал приглушённый гортанный звук. Козубовская отчётливо видела, как дрожат его губы.

- Ты смешон! – громко сказала женщина и подбоченилась, как бы упиваясь своей победой. – Посмотри на себя – ты старый больной нищеброд, костлявый импотент и неудачник. Тебя же везде, где только можно уже списали в тираж, вышвырнули на свалку, пнули под зад. И при этом ты стараешься казаться значимым, из кожи вон лезешь, чтобы убедить меня, что ты по-прежнему имеешь вес, и ни один вопрос не решается без твоего участия. Дурак! Безмозглый и самодовольный обмудок. Напыщенный болван.

Роза Эмильевна подошла вплотную к мужу и расхохоталась. Губерман, побледнев, сжал кулаки. По его лицу стекали крупные капли пота, на висках вздыбились вены. Козубовская удовлетворённо улыбнулась и продолжила наступление:

- Я не знаю о тебе ничего, ровным счётом ничего такого, что должна знать любая жена о своём муже. Не говоря о том, что вот уже восемь лет мы спим в разных постелях. А ведь я хотела бы о многом тебя расспросить, – Роза Эмильевна прищурилась, взяла со столика у кровати тюбик с кремом для рук и стала вертеть его в пальцах, словно раздумывая: излагать свою мысль дальше, или ограничиться сказанным. В итоге, видимо, решившись, она продолжила:

– Например, кто этот твой таинственный друг из Нижневартовска, который навещает тебя каждую неделю и дарит тебе золотые украшения? За что ты так ненавидишь мою маму? И, наконец, что означают те гондоны, которые я обнаружила в кармане твоего пиджака на прошлой неделе? - Козубовская наморщилась, скривила рот и прерывисто задышала. – Впрочем, я не сомневаюсь, что ты легко сможешь найти объяснение всем этим фактам и, как всегда, удачно выкрутишься. Ведь это так легко и даже приятно – обманывать и унижать несчастную доверчивую женщину, водить её за нос. Так просто!

Роза Эмильевна рухнула на колени, отвернулась к стене и, спрятав лицо в ладонях, глухо зарыдала. Вениамин Осипович смущённо откашлялся и принялся рассматривать свои небрежно обстриженные ногти. Козубовская никак не могла успокоиться, продолжая сдавленно всхлипывать и шмыгать носом. Гнетущая сцена затягивалась. Наконец, Губерман не выдержал, осторожными мелкими шажками приблизился к жене, неуклюже приобнял её за плечи и помог подняться.

- Ну-ну, родная. Не надо слёз. Ты должна постараться понять меня, взглянуть на происходящее моими глазами. Ведь если мы с тобой будем внимательнее прислушиваться друг к другу, нам будет намного проще улаживать возникающие недоразумения наподобие тех, о которых ты говоришь. Что толку сейчас вести речь о каких-то гондонах? Ведь корень проблемы скрыт гораздо глубже, – Вениамин Осипович отступил чуть назад и поправил манжету, на его розовых щеках обозначились желваки.

- Тебе, Роза, известно отнюдь не всё. Я не хотел говорить с тобой об этом, но обстоятельства вынуждают меня раскрыть карты. Видишь ли, я давно переписываюсь с сыном. Да-да, не смотри на меня так! В своих письмах он признался, что всегда считал меня примером для подражания, что он горд своим отцом и, главное, что вину за побег из дома он полностью возлагает на тебя.

Губерман прошёлся по комнате, взмахивая руками и с неподдельным возмущением потрясая всклокоченной головой. Козубовская молча наблюдала за ним, её желтоватое морщинистое лицо было напряжённым, словно она ожидала от мужа каких-нибудь подлостей исподтишка.

- Послушай, что он написал мне в последнем письме. Сейчас, – Губерман достал из футляра большие круглые очки в роговой оправе, протёр их расшитым вензелями носовым платком, расправил клочок грязной бумаги, исписанной неразборчивым стариковским почерком, и с воодушевлением принялся читать.

«Дорогой отец! Мне трудно выразить свою радость от того, что меня повсюду незримо сопровождает понимающая родственная душа, которая…», - впрочем, это можно пропустить…А-а! Вот! Вот это! – «И коль скоро, отец, нам, вероятно, не суждено увидеться с тобой, покуда живёт и здравствует с тобой под одной крышей эта климактерическая дура, я хочу просто, пусть даже на бумаге, засвидетельствовать тебе свою неописуемую любовь и сердечно уверить тебя в моей безграничной преданности. Этой же склочной бабище, моей мамаше, передай от меня, если сочтёшь нужным, единственное искреннее пожелание: «Сдохни скорее, старая поблядушка, захлопни свой поганый хавальник навсегда и дай, в конце концов, нам зажить так, как мы того, несомненно, заслуживаем».

Закончив чтение, Вениамин Осипович с удивительной для своих лет живостью подпрыгнул на месте и, расхохотавшись, показал супруге средний палец.

- Что съела, а? Теперь тебе, наконец, всё ясно? Ты-то, наверное, думала, что я невнимательный отец и, помимо этого, тиран и самодур? Хотела вбить клин между мной и Исааком? Не тут то было! Мы с ним понимаем и ценим друг друга, как бы горько это для тебя не звучало. Тебе ведь известно, что главный врач наркологического диспансера Валерий Самуилович Флейшман мой старый товарищ? Мне ничего не стоит засадить тебя туда на недели, на месяцы, на годы, и я могу сделать это, когда посчитаю нужным. Так что, коза, жри ногти с перхотью и моли Бога, чтобы я сжалился над тобой.

Козубовская сидела на полу, поджав колени и погрузив кончики пальцев в безжизненные крашеные волосы. Едва лишь Вениамин Осипович успел подумать, что услышанное повергло супругу в апатию и надломило её, как Роза Эмильевна подняла на мужа ничего не выражавшие глаза, высокомерно усмехнулась и со звоном в голосе воскликнула:

- Это ложь. Прекращай ломать комедию, старый пердун. Ты сам написал это письмо и теперь хочешь уверить меня, будто мой любимый сын способен отзываться обо мне в таких выражениях. Ведь это твой почерк, уёбище? По-хорошему, тебя следовало бы подвесить за яйца на заборе, или переломать тебе ноги. До того ты опротивел мне. Старая сволочь!

Слова эти, казалось, ещё больше распалили Вениамина Осиповича: он стремительно заметался по комнате, со свистом дыша и размахивая руками. Лицо его исказилось в оскале, похожем на безобразную зловещую улыбку. В конце концов, он застыл рядом с кроватью, картинно сложил руки на груди, расправил сутулые плечи и выпятил подбородок.

- Не фантазируй, безмозглая сучка, – с пылом заорал он. - Такие ничтожества как ты всегда норовят спихнуть всё с больной головы на здоровую. Хуй тебе! Дура! Жидовка! Бесово отродье!

Губерман болезненно скривил губы, затрясся и стал судорожными движениями расстёгивать верхнюю пуговицу на воротнике, который будто душил его. Сделав несколько неуверенных шагов по направлению к распахнутому окну, он согнулся и с глухим стуком рухнул на пол. Козубовская молча смотрела на него, продолжая накручивать на палец прядь жирных нечесаных волос.

- Роза… Роза… Я… Нет… Помоги. Мне… – еле слышно сипел Губерман, дрыгавший ногами и корчившийся, как огромное беспомощное насекомое. Его обвислые щёки становились фиолетовыми.

Роза Эмильевна резко поднялась, вышла из комнаты и решительно проследовала в спальню мужа, где на тумбочке блестели многочисленные пузырьки и флакончики с лекарствами. Там же стоял наполненный водой стакан, куда Вениамин Осипович помещал на ночь свою вставную челюсть. Козубовская быстрым движением выплеснула содержимое стакана и, с хищным блеском в глазах открывая пузырьки, стала беспорядочно наполнять освободившуюся ёмкость всеми подворачивавшимися под руку микстурами. Наполнив стакан примерно на четверть, Козубовская нервно облизнула губы и вернулась к себе в комнату. Вениамин Осипович, насколько можно было судить по внешним признакам, начинал приходить в себя – лицо его стало бледно-розовым, руки были сложены в замок на груди, и вся поза выражала совершенную покорность. Козубовской на миг стало жаль его.

- На, выпей это, Вениамин. Тебе полегчает, – проговорила она, участливо склонившись над распростёртым на спине мужем. – Ты должен беречь нервы, ведь знаешь, что у тебя на этой почве случаются припадки.

Губерман, казалось, был тронут такой заботой. Он натянуто улыбнулся, сморщившись, приподнял голову, сухощавой рукой взял протянутый Розой Эмильевной стакан и стал жадно пить. Было слышно, как клацают о край стакана его зубы. Допив, он вытер рот рукавом, повернулся на бок и обессилено замер.

…Приближался полдень. Роза Эмильевна собиралась выйти перед обедом на прогулку – необходимо было глотнуть воздуха и привести мысли в порядок. Сейчас она, напевая, вертелась перед зеркалом - подбирала подходящую шляпку. Из открытого окна слышалось разноголосое щебетание птиц, с тяжёлым гудением бился в занавесках шмель. Кряхтения и стоны Губермана становились всё тише и жалостливее. Роза Эмильевна мельком бросила взгляд на мужа – он уже перестал метаться и теперь лежал с безучастным и отрешённым лицом, скорбно постанывая. По его щекам стекали ручейки пота. В синюшных пальцах он по-прежнему сжимал жалкий клочок бумаги, по строчкам скакали мелкие кривые буквы.

Роза Эмильевна взглянула на часы и с досадой покачала головой: время уже близилось к обеду, а она до сих пор ещё не отправилась прогуляться. Уходить же, не убедившись в том, что начатое дело завершилось должным образом, Роза Эмильевна не могла. Расслабленно опустившись в кресло, она закрыла глаза и ощерила гнилые зубы в улыбке. Предстояло хорошенько поразмыслить, как быть с трупом. Из распахнутого окна прилетали сочные звуки майского полдня: проехал троллейбус, тявкнула дворняга, соседские дети, неумело матерясь друг на друга, играли в мяч на асфальте.