Литература

Это статья об известном в узких кругах контркультурном авторе, который с 2003 по 2008 год публиковал свои произведения на сайте Стихи.ру и некоторых других ресурсах под псевдонимами Tier, Бранхиата, Гауляйтер, Гедда Габлер, Нюра Лейпольд, Ангелина Мессер и т. д. Почти все эти страницы были удалены модераторами за «разжигание межнациональной розни» и «призывы к насилию».

В цитируемых произведениях, в основном, сохранена авторская орфография и пунктуация.

---

слушай меня, господь,

черных пархатых пустынь!

да не устрашусь я тебя!

похуй мне серный дым!

точно злы псицы враги

бля обступили меня

хотят меня бля разорвать

побить камнями меня

но без тебя они тлен

ветер в говне тростников

ты - Урфин Джюс их всех

глиняных блядь говнюков.

Ангелина Мессер

По словам самой А. М., литературоведение и культурология — дегенеративные дисциплины, да и вообще, любая заметка о писателе, содержащая биографические сведения, ему только вредит:

«например… Сорокин — это известный хорошо оплачиваемый писатель с гламурным еблом дающий интервью в том числе которые можно прочитать итд поэтому книга мне противна так как мне противны подобные писатели тк они находятся на службе у упорядоченного враждебного тупого и жестокого режима, даже выразить не могу как мне противна эта книга, как она бездарна и гнусна и именно из-за этого

… если воспринимать нечто написанное в первозданной чистоте то нужно ничего не знать о том, кто это писал.

иначе получается что идиоты читающие книги в первую очередь обращают внимание не на то что написано а на то кем написано».

Поэтому я постараюсь говорить только о творчестве русско-германского самородка — личность его останется скрытой за 88-ю печатями. Хотя чисто субъективно отказ от биографического метода текстуальной интерпретации мне не близок. Если, фигурально выражаясь, выйти за «пределы добра и зла», «подняться над схваткой» и проч., то тебе уже не так важно, был конкретный автор «гламурным мурлом» или, напротив, «борцом за свободу», подходит он под чьё-то личное («личное, слишком личное!») определение «унтерменша» или «юберменша», аристократа духа или пассивного буржуазного соглашателя.

И потом, Ангелина благополучно забывает, что один и тот же поступок разные люди могут совершать по разным причинам. Гламурная буржуазность как пример крайней интеллектуальной пассивности и как следствие крайнего цинизма — презирать общество, выказывать своё презрение в книгах и ничтоже сумняшеся жить за счёт этого общества. Эпатаж как проявление подросткового максимализма и неуравновешенности и как чистый расчёт со стороны музыканта или писателя, сознательно делающего карьеру на скандале. Родить ребёнка в семнадцать лет может и простушка, не обременённая знаниями о контрацепции, и художница, таким образом пытающаяся как можно раньше обрести (травматический) опыт, необходимый творческому человеку... Перечислять можно до бесконечности.

Ницше, Мисима, «Майн Кампф», сверхчеловеческое, выход за пределы морали — стандартный набор молодого радикала. Но мы видим, что Ангелина Мессер как писатель находится вовсе не за «пределом добра и зла», а лишь за пределом идеологий; как правило — идеологий несовершенных, с тоталитарным уклоном. В её творчестве последовательно подвергаются осмеянию христианство (в частности, православие и лютеранство), язычество, русский и немецкий национализм, исламский фундаментализм, псевдогуманизм. Если в её ранних текстах хлестание ценностей репрезентируется в духе «новой искренности» и скорее напоминает спрятанные от родителей дневниковые записи трудного подростка, то в более поздних произведениях реализован метод имитации как провокации. Автор использует многочисленные стереотипы («русские свиньи», «немцы-сверхчеловеки», «добро должно быть с кулаками»). Одно из её стихотворений, под названием «Эй, православные!», состоит из одной строки и является прямым указанием на мировоззренческий штамп: «Жиды царя убили!»

Откровенно провокационно творчество вымышленного Ангелиной героя её антиутопии — будущего гауляйтера Алекса фон Фейля, который должен управлять Россией в конце XXI века:

русские как крысы или тараканы

по грязи болота прокладывают себе путь.

командир обещал им по водки стакану

если они успеют высоту взводу вернуть.

солнце над лесом всходит, красные лучи пылая

рожи русских сизые с перепоя окрашивают в пурпуровые цвета

а над высотой сияет немецкое знамя

и свастика на штандарте как капля росы чиста

никто не охраняет высоту ни пулеметом

ни автоматом, и овчарок не слышен лай

только русские сопят подползая с болота

и мозг их примитивный требует "водки дай дай"

они заползают на вершину холма

и видят только палатки брошенные небрежно

и цветут фиалки и ландыш лесной

и ветерок траву зеленую колышет нежно.

но душа русского корявая славянская глуха к красоте

высшее достижение цивилизации для русского водка

второе достижение цивилизации для русского жратва

и третье достижение цивилизации для русского махорка

все это находят в погребе они

там консервные банки и на них свастика сияет

и бутылки и фляжки с жидкостью от которой

русская душа как балалайка играет

и, вот, нечленораздельно вопя и шипя,

они бросаются на немецкие припасы

и слышно сквозь чавканье, хлюпанье, рев

"водка! махорка! консервное мясо!"

пожрали. им стало совсем хорошо

глаза загорелись под низкими лбами

и жирные рты жуя колбасу

только "баб бы сюда" еле слышно шептали

дымилась махорка над тихим леском

лесная фиалка под ветром дрожала

на зеленой траве, отравленная немецким пайком

толпа русских дегенератов в разных позах лежала.

«Немецкий погреб»

Великолепной пародией на «великодержавный» русский шовинизм, обмусоленный всеми поэтами-«патриотами», является «Евангелие от сестры Анемподисты»:

«…пошли ученики и Иисус дальше по берегу Днепра отдаляясь от моря. И повстречал Иисус человека который пахал землю на корове. И ученики засмеялись а человек смиренно молвил «хоть на кошке мне пахать, господь всегда со мной». И спросил его Иисус «ты русский?» и отвечал человек «да, господи». и поразился сильно Иисус и сказал «вот маловерные, глядите, какова его вера». и спросил его «как тебя зовут?» он сказал «Ерема». и сказал Иисус «наречешься ты Андрей и будешь ты тем кто построит единственно верную православную церковь». И пошел с ними Андрей.

10. и вот пришли они в селение где жили две блудницы, Марфа и Мария, и Лазарь, брат их, который умер. И пришли и сразу вошли в дом Марфы и Марии. Спросил их Иисус «кто таков Лазарь, жид или русский?» и ответила Мария «чеченец, господи». «что же ты хочешь чтобы я собак кормил хлебом а свиней поил вином?» - сурово спросил Иисус но блудница ответила ему «и собаки хватают крохи из под стола, и свиньям достаются помои». И сказал Иисус «велика твоя вера, чеченец Лазарь, выйди и будь жив». И чеченец Лазарь вышел и сильно обрадовался и стал православным но потом перестал и опять умер.

11. А блудница Мария была русской и пошла вместе с Иисусом. И сидела она обычно у него в ногах и сморкалась ему на щиколотки а потом вытирала своей косой. И сильно плакала по своей загубленной жизни. Но Иисус спросил ее «ты русская?» «да, господи» «будешь со мной в раю» отвечал ей».

Здесь намёки православных богословов, поэтов, поэтов-богословов и иже с ними на «избранничество» русских-богоносцев и «церковь божию против синагоги сатаны» доведены до логического абсурда. Упоминание киберпанковской символики, причём в её сниженной, характерной для голливудских блокбастеров, ипостаси окончательно ставит крест на попытках читателя отнестись к этому тексту серьёзно. Смешение стилей, особенно — архаического, «как бы» античного и разговорного, с употреблением обсценной лексики, вообще характерно для творчества Мессер.

Общатися с природою ебучей

И собирать коллекции ужасны

Да в комнате отстойной обретаться

где коек семь стоят точно в бараке

я завтра из москвы благой поеду

в звенигород, что культовым зовется.

Дерьмо зверей сбирать там на дорогах,

как говорят, там в общем-то придется.

А по ночам сидеть, читая книги

чтоб сдать ебучи праки на отлично

или вообще, хотя бы сдать

и после

ловить точно юннат ужасный, глупый

В траве нам неизвестных насекомых?

О бляди, о ужаснейшие бляди!

Наслать на нас такие испытанья,

на нас еще так в общем неокрепших

Обречь на это жуткое общенье

С ебучею, противною природой???

Не мне ли дача дома стала хуже

чем свастики позорное попранье?

Не я ли ненавижу труд ужасный

И лес, и реку мерзостну и грязну?

Я вас убью когда-нибудь за это,

за то что светлым мы воскресным утром

общатися с природою ебучей

в звенигород точно рабы поедем.

Издевательством над «аутентичной русской песенной традицией», каковой она представляется по школьным учебникам, является и «Песнь о царе Иисусе», стилизованная под былину.

Образ Иисуса в творчестве Ангелины Мессер весьма многогранен (тут, наверное, надо смайлик поставить). Иисус как эманация сатаны-Люцифера в одном из ранних стихотворений; Иисус, обманувший паству; Иисус — «русский националист»; Иисус как двойник Цезаря в прозаических текстах, пародирующих альтернативную историю Фоменко; Иисус как порождённый тоталитарными безумцами фантом и, следовательно, объект глобального издевательства:

Отъебсти тебя Iisys

Отъебсти тебя Iisvs

Отъебсти тебя Iisvs

Отъебсти тебя Iisvs

За щечку тебе сделать флюс

Выеби себя, Isus

И пойдет гулять под елки

Веселые деды морозы;

Добрые волки.

Выеби себя Isvs

Заеби себя Isvs

Крутись кренделем, Isvs

Крутись бубликом, Isvs

Станешь рубликом — Isvs.

Ты же давно мечтал чеканить

собственную монету?

В другом стихотворении как бы сводится на нет само понятие перверсии, этот текст парадоксальным образом не читается как богохульный:

Хочешь

Научу ходить по воде?

Хочешь

В рай попадешь не моля?

Хочешь

пить из чаши моей

и креститься так же

Как крестился я?

Хочешь?

Пребудет

День из дней

На листе напишут

что чист и бел

Что было у Зеведея двое сыновей.

И одного их них

Иисус хотел.

«Иисус хочет»

Мессер высмеивает и поэтов-дилетантов с манией величия.

когда меня увидел пушкин —

за голову схватился он.

воскликнул слёзы проливая

«ах, как поэт я посрамлён!»

меня лишь лермонтов увидел -

так сразу страшно побледнел

дал пистолет он коле-другу

и сам пошел он на расстрел.

едва меня сам блок кудрявый

в стойле пегаса увидал

так сразу страшно блок заплакал

«я не поэт уж!» — он сказал

едва кичливый маяковский

меня увидел у реки

как сразу от стыда краснея

он перестал писать стихи.

сама ахматова-старуха

меня увидев обмерла

и так призналась крича в ухо

«право, словами я срала!»

затмил я всех своим сияньем

как звезды затмевает день

на весь поэта мир продрогший

упал огонь. и у ветвей

развесистых тех лип мохнатых

они прибежища, увы

искать пытались виновато —

их всех лучи мои сожгли

мои как угли красны очи

в ладонях — красный карандаш

коль ты «поэт» со мною соревноваться захочешь

так ты сам себе в еблище кувалдою дашь!

Неуклюжие рифмы в сочетании с апломбом лирического героя вызывают в нашей памяти, разумеется, главную страницу стихиры, авторы коей, за редким исключением, писать не умеют, а в ответ на критику заявляют нечто в духе «как вы можете меня ругать, у меня ведь целых 10 (20, 100) тысяч читателей!!!»

Сама Ангелина относится к своим стихам довольно критично и однажды написала в своём блоге следующее:

«стала читать собрание своих сочинений любезно составленное моим другом

сопсно мысль при чтении только одна "блядь, какая гадость"

впрочем некоторые начисто забытые вещи (таких там бОльшая часть) меня порадовали

"радуют" также и бесконечные опечатки, косноязычие, махровая сентиментальщина, откровенный и невольный плагиат, неумелые переводы, отвратительные слова наподобие "отстой", "переться", "глюк" и поразительная бездарность графомана наряду с весьма отвратительной искренностью, в общем читаю с превеликим удовольствием и отвращением, которое (отвращение) увеличивается, увеличивается и увеличивается».

Иногда Мессер намекает на ироническую подоплёку как бы серьёзного текста, непонятную профанам.

все стихи я написал напившись

пивом горьким светлым золотым

и явилась мне тогда германия

и обозвала верным сыном своим

велела она мне во имя дубов священных

по европе сапогами немецкими топтать

приказала мне стальная снежная мама

недочеловеков без жалости из автомата убивать

напоследок она меня в лоб поцеловала

и обозвала «совершенным мудаком»

с тех пор иду по европе я, одинокий воин,

а когда ноги не идут то ползу ползком!

Здесь обсценная лексика служит не только для ненавязчивого (само-)уничижения лирического повествователя, но и подвергает сомнению проповедуемые им ценности.

Тексты, в которых лирический герой приближен к автору, несут на себе отпечаток модного ныне садизма-как-альтернативной-сексуальности; подразумевается, что другой альтернативы нет, но это лучше, чем слащавые дамские романчики и мыльные оперы или отвратительно сентиментальные стихи сетевых поэтесс:

stihi.ru

Кислопиздых цветаевых тысячи

stihi.ru

сладкопиздых ахматовых миллионы.

Теток взрослых каблучистых тьмущи

толстоживотых симменталок — легионы

А я не читаю всякую муть.

А я ничьей не лижу пизды.

А я давно не пью ничего

кроме кристалльно чистой

воды.

«Стихи Не Про Стихи»

Творчество Ангелины носит отчётливо мизогинический характер («странная ирония — родиться в женском теле… глупый пол»), в одной из её инвектив Азия как женское отрицательное противостоит андрогинному активному Западу. Женское подаётся автором/героиней как антиэстетическое и смешивается с феминным – производным фаллократической цивилизации и не имеющим почти ничего общего с эссенциальной женственностью. Вообще, мнение типа «все бабы — самки и дуры, одна я — отважная амазонка» глубоко инфантильно и, можно сказать, провинциально: свободолюбивая девушка, выросшая в провинции, всегда сталкивается с кодлой разжиревших и отупевших после родов домашних куриц в застиранных халатах, которые не могут не вызывать брезгливости у мыслящего человека независимо от пола. После переезда в большой город ощущение собственного изгойства и гендерная дисфория у многих молодых людей благополучно исчезает — в случае, если они не культивируют мизантропию. Так, в ответ на вопрос, почему она не любит не только патриархалок, но и независимых женщин, Ангелина заявила, что ей неприятны люди как биологический вид.

Ангелина не воспринимает женское как сугубо природное, вопреки затёртому фаллогоцентристскому стереотипу. Для неё любой человек — надприродное. «Люди — всего лишь мерзостная плесень на жемчужине земли. людей надо уничтожить», — пишет она в «Экологическом манифесте», доводящем до абсурда идеи «зелёных» и в то же время позволяющем вычленить находящееся «между строк» мнение реального автора. Поэтому только на первый взгляд харизматический лидер вроде Гитлера, несущий в себе огромный заряд разрушения, — отрицательный герой.

черные овраги и русла высохших рек

смерть которую я с заботливой любовью сею -

behold the man

это я совершенный человек

со внутренностями птицы

с сердцем остроухого зверя

Такой человек помогает цивилизации самоуничтожиться, а это «хорошо».

Цивилизация выступает как синоним отупляющей буржуазности:

дороги бегут и становятся главным

хорошо будет день и только тайга

и небо серой буквой заглавной

а вашы города гребаные буржуйские заметут снега!!!

«Смерть цивилизации»

Отрицание орфографии здесь подчёркивает отрицание буржуазной нормы, урбанистической деструкции, парадоксальным образом ставшей эманацией «слишком человеческого».

Любой мифоборец одновременно является мифотворцем; разрушая одни мифы, человек создаёт другие. Многочисленные сказки о Гитлере — якобы дожившем до глубокой старости и воспитавшем семерых детей, Гитлере-транссексуале, Гитлере — Эмиле Синклере, Рудольфе Гессе — брате писателя Германа Гессе, изменившем фамилию во избежание ассоциации с братом-фашистом и проч., снижают пафос разоблачительной публицистики из категории «совершенно секретно», демонстрируют относительность исторической истины. Согласно авторам-деконструкторам, история — лишь ряд мифов, каждый из которых обнажает несостоятельность предыдущего, и так до бесконечности.

Сняв одну за другой маски «сестры Анемподисты», фашиста-гауляйтера, «Гедды Габлер» Ангелина Мессер предстаёт как интересный поэт, близкий немецким экспрессионистам. Постоянно варьируются темы смерти, убийства, небытия (как и у нелюбимой Леопольд Цветаевой, на которую она во многом похожа), социального протеста. Некоторых любителей простоты (той самой, которая хуже воровства) и ясности (не той, которой добивались акмеисты) подобная лирика доводит до белого каления быстрее, нежели нарочито примитивные «профашистские» профанации:

и в небе открываются золотые ворота

когда последний из героев взмывает в петле —

пусть выжившие лезут в грязи болото,

пусть ищут кости в земном барахле!

за золотыми дверями в пурпуровом тумане

реют без ножек дубовые столы

и за ними боги германии в легком дурмане

в их блестящих глазах тают мысли и сны

божественное молоко в мировых пустотах,

в каждую кружку небо добавило по слезе —

на черных улицах неба нет поворотов.

на небе с каждой минутой добавляется по звезде.

но ночь пройдет, воскрешение близко —

в час тридцать утра умирать нелегко —

за золотыми дверями чернеющие пустоты

и на створках написано: «осторожно. высоко».

«Процесс»

не читать не слышать не чувствовать не писать

всё ничего ничто много тридцать пять двадцать шесть

крыльями хлопать глазами птиц считать

рыть ров и плевать на то что ров уже есть

прыгать через ров нарываться сердцем на меч

разжигать костер блеять в дудку голосом сном

убивать не убивать молчать ненавидеть стеречь

быть человеком австралопитеком обезьяной ослом

пренебрегать обеззараживать раскалять забивать

в глотку забивать забивать свиней детей овец

нанизывать на нитку проволока шерсть шелк

сорок лапок сухих сорок свежих теплых сердец

лежка в траве тело след два нога

дерево смола плач янтарь ствол

могила the tomb das Grab струна

the eagle, aquila, der adler птушка орел

сон распластался купальщик тело песок

коричневый желтый на метр на пол покрыть

небо синий яркий лучезарный шуршит

копаться грязь ладонный трогать плыть

жить

«Каин и Рем»

мне снились прекрасные длинные лесницы

загробные миры, нежноцветные облака

люди загробные ходящие весело

к ножу, к гвоздю

тянулась невольно рука

«Загробная Жытия»

Замечательны юмористические стихи Ангелины:

нет, я не Гитлер, я другой.

еще неведомый избранник.

из вечности залетный странник

принёс вам яростный покой

нет, по-иному путь намечен.

солнце иное зажжено

навстречу свастике навстречу

я прыгну прямо сквозь окно

«Нет, я не Гитлер, я другой…»

Каждый хочет чего-то.

Властвовать,

жрать,

ебать...

Кто-то хочет петь.

Кто-то хочет срать.

Кто-то убийством счастлив

Кто-то счастлив верить.

Кто-то похудеть хочет

Кто-то хочет лицемерить...

И только Будде на все посрать!

Не хочет он

ни жрать, ни ебать.

Не хочет молиться,

не хочет мочиться.

Вот всем бы ничего не хотеть научиться!!!

«Монолог буддиста»

Хотите, напишу слово «хуй» десять в минус пятнадцатой степени раз???

Хотите, при абсолютном нуле по Кельвину скажу: «пидарас!»

Хотите — на картинке Эшеровой «водопад» прокричу «ппизда!!!»

Все равно не получится!!! Такого — не бывает ни-ког-да!!!

Это чувство языка, в отличие от идеологической направленности, нельзя сымитировать, с этим нужно родиться. Ангелина Мессер не стремится к чисто техническому совершенству, точности рифм, которые могут отличать и графоманский текст:

Я дышу стихами,

Ты их пишешь.

Музыка должна же выдыхаться.

Выходить из легких вместе с мыслью

И наружу с теплым паром рваться.

Я дышу стихами,

Ты их пишешь.

«Другу-графоману»

***

Как заметила переводчица романа Дороты Масловской «Русско-польская война под бело-красным флагом», в тексте юной писательницы нет никаких ценностей, лишь сталкивающиеся между собой бесчисленные идеологии. Романный мир напоминает бесконечно длящийся наркотический глюк. То же самое можно сказать об известной поэтессе Алине Витухновской, декларируемая цель которой — уничтожить реальность любой ценой. Голос презревшего норму мизантропа становится голосом поколения. Перенаселённость, вызывающая ненависть людей к толпе и человечеству в целом, исчерпанность традиционных идеологий, несостоятельность имеющихся на данный момент моделей гуманизма, глобализация, оборачивающаяся безграничным «торжеством попсы», — всё это причина, а творчество альтернативных писателей — лишь следствие. У нас есть выбор — тупеть, увязая в попсе по уши и глубоко возмущаясь «отвратительной писаниной всяких шизофреников» или посмотреть на себя в зеркало. Просто посмотреть на себя в зеркало и подумать: за что можно ненавидеть меня лично и всё человечество в целом?

Когда-то Константин Кедров сказал об Алине Витухновской: «Alien – наш приговор». Так вот, Ангелина Мессер — наш очередной приговор. Это не литературная барышня из «Билингвы» — это олицетворённая пощёчина общественному вкусу. Которая уже по счёту? Вы ещё помните закон больших чисел, дорогие читатели?

Пародийные демарши Мессер открывают истинную сущность идеологии; поведение модераторов литпортала по отношению к подобным авторам обнажает несостоятельность отечественной демократии, подразумевающей свободу слова и терпимость. Ведь к бездарям цензоры на сайтах со свободной публикацией терпимы. Но талантливый автор, занимающий позицию идеологического аутсайдера, не имеет шанса публиковаться. Правда, у него есть другой, пожалуй, главный, шанс — быть талантливым автором.

декабрь 2007.