Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



Maksim Usachov

«Без соплей и фарша» (для печати )

 

О чистой шведской грусти

 

Мы пили чай и мечтали о том, как будем убивать маленьких капиталисточек, в легких ситцевых платьицах. Значит в мире снова ночь, у нас нет денег, а декаданс остался знаменит не декадентами, а свальным грехом. Мы бы не отказались от греха и даже выключили свет и разделись, но что-то в мире лопнуло и спелая, круглая, сочная луна фригидно мелькала в листьях, игралась с серебряными боками электросамовара, отражалась в чашках, попутно охлаждая желание. В результате, как-то незаметно сбились на разговоры о пустоте и литературе. В этих вопросах мы менее всего компетентны, поэтому были серьезны и милы. Я держал в ладонях тяжелые Машины груди, сжимая и отпуская их без какого-либо ритма, Маша игралась во рту чайной ложкой, с которой постепенно исчезал вкус меда, Паша шумно и вдохновенно мешал чай, в то время как Ольга Федоровна сосредоточенно дергала его член.

– Шовесшь, эша гарнишура или акшешуар? – в который раз спрашивала Маша, не вынимая изо рта ложку.

Ответ был очевиден, поэтому все снова промолчали, только Ольга Федоровна не в тему буркнула:

– Бесполезно, – и встала.

Она подошла к окну и, посмотрев сурово на луну, спросила:

– Что мы делаем не так?

Никто конечно даже не подумал, что она может спрашивать её, наш далекий спутник, но и пояснять никто не спешил. Никто из нас и не знал, почему вечер совершенно не сторчал, и даже девушки не смогли ласками завести друг друга. Я подозревал некий интеллектуальный резонанс, забивающий животные инстинкты. В этот влажный и жаркий воздух мы пришли расслабиться, провести ночь к самым утренним всполохам, потрогать друг друга, прикоснуться губами к поту, защитить слюной эрогенные зоны, но попытки оказались неудачными. Без удовольствия потыкавшись ртами, мы распались на отдельные части.

– Мы прокляшы, – зачем-то пошутила Маша.

Я в отместку сжал её груди чуть сильней, чем следовало, и она захихикала.

– А давайте… – начал Паша и замолчал, продолжая мешать чай.

Меня неотвратно потянуло одеться и включить телевизор. С трудом борясь с проснувшимся мещанством, я отпустил на свободу груди и тоже поднялся. В попытках что-то сделать, я подошел сзади к Ольге Федоровне. Для начала, на пробу, я прикоснулся своим повисшим от тяжелых мыслей другом к её заднице. Та оказалась холодной. Я прильнул сильней, вдавливая свое тело в неё.

– Контакта нет, – подтвердила она мои ощущения.

– У меня такое впечатление, что мы все умерли, – произнес я.

– Экзистенционально? – спросила Маша, расставшись, наконец, с ложкой.

– Я чувствую себя старой и никому не нужной, – произнесла Ольга Федоровна.

Маша тоже встала и подошла к нам. Я почувствовал, как она прижалась ко мне, груди её пока сохранили тепло моих ладоней, но с каждым мигом холодели. Её заросший лобок, касался бедра, но думать об этом можно было только отстраненно. Как о хлебе.

– Нет, все-таки давайте, – снова начал говорить Паша и снова замолчал. Но неожиданно, даже для себя, после паузы продолжил: – Давайте поиграем в города?

– Ашхабад, – тут же предложила Маша.

– Мне нравится Венеция, – возразил я. – Но я там ни разу не был.

– Глупая игра, – подвела итог Ольга Федоровна и все опять замолчали.

Подошел Паша и обнял всех. Так мы и стояли, молча. Минут пять. А потом инстинкт все же победил, мы отстранились и пошли собирать свою одежду. Когда все ушли, попрощавшись, как получалось, без огонька и сухими губами, как бы извиняясь за возникшую между нами холодность, я снова разделся. Мысли крутились около желания поплакаться и боязни импотенции. Чтобы хоть как-то себя успокоить, я открыл холодильник и устроил поздний перекус, запивая оставшимся после всего чаем. В полутьме покинутой друзьями квартиры, заполненной холодным и рассеянным лунным светом, было ужасно плохо и одиноко.

 

 

Последний троллейбус

 

В те времена шумели. Шумели признаться почем зря, по пустякам и даже без оных. Все это чертовски мешало жить. Даже больше необходимости жить с женой, потому что в браке меня пугал только супружеский секс, а в расплесканном по улице шуме мне мерещились и призраки Бастилий, и упыри Февральской революции, и суровые сари гражданского неповиновения, и, правда совсем размыто, опальные рыцари саентологии. От печальных размышлений меня отвлекал только минет и дождь за окном. Мы ждали последний троллейбус, не соблюдая свойственной осени печали и правил дорожного влечения – просто стояли на остановке. Легкими и влажными мазками света отражался в лужах город, дрожа от капель, которые все падали. Кутаясь в брызги, торопились машины, им вторили люди, натягивая по плечи гондоны-зонтики. К остановке медленно, важно скрипя тормозами, подплыл троллейбус.

– Последний? – спросила Маша в разверзнувшиеся двери.

Мятое пятно оттуда непонятливо пробурчала какую-то нецензурную дичь.

– Нам последний нужен, – не смущаясь уверила Маша.

– Следующий, – внятно ответило пятно и по-хамски хрюкнуло закрывающимися дверями.

– Когда мне невмочь пересилить беду, – просипела Ольга Федоровна, зябко кутаясь в густую китайскую шаль, – когда проступает отчаянье, я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, отчаянный…

– Никогда не видел синих… – пожал плечам я. – Чистота эксперимента может быть нарушена…

Мне никто не возразил, но и не поддержал.

– Это в Москве наверное… А у нас… – Маша на секунду задумалась и обернулась ко мне, ослепляя стразиками на вязанной шапочке. – Вот ты вообще помнишь, какого они цвета у нас в городе?

Жутко захотелось обидеться, удариться в эксгумацию старых абстракций, но с отчаянием понял, что действительно не помню. Схитрив, я покосился на только что отъехавший, но в тесной ночной темноте различить что-то больше габаритных огней оказалось совершенно невозможно.

– У нас они просто не пьют так много, мастера психологической нотации победили троллейбусный алкоголизм, – признался я.

– Бедные, – пожалела кого-то Маша.

Мне хотелось верить, что именно троллейбусы удостоились её жалости – искристой, как моча ребенка.

– Удивительно, что они вообще прижились в наших широтах, – пожала плечами Ольга Федоровна. – Автобусы для троллей, пережили эмиграцию, акклиматизацию и остались в городах, растворились на улицах. Настоящие трудяги…

– Едет, – прервал я её.

Стало страшно. Еще не до липкого пота, а всего лишь до «фуххх!» где-то внутри, с обязательным помутнением в глазах и похолоданием в чреслах. И ведь бояться было абсолютно нечего. В любой момент за два-три тарифа нас ждал большой, пока еще совсем не сонный, город, жаждущий коктейлей и благородных спиртосодержащих напитков. А можно и плюнуть на потонувший в пляшущем свете ночных клубах центр и просто вернуться домой, обнажиться, сцепиться в объятиях и замереть, словно глупышка Ирит. Громыхнул гром и троллейбус, открылась дверь и Маша бодро прокричала вовнутрь.

– Последний? Нам нужен последний троллейбус!

В проеме появилась кондукторша. Лицо её давно расплавилось, и теперь форму поддерживал только густой макияж. Под его слоем угадывались какие-то эмоции, но даже улыбку, которую она подарила нам, нельзя было трактовать хоть как-то определенно.

– Последний, – проскрипела она, почти как двери. – Залазьте…

Внутри горел свет, шипела какая-то музыка, сидели зачумленные трудяги, пассажиров обволакивал тяжелый запах перегара, а по стеклам скользили капли. Мы прошли на галерку и заняли неудобные кресла.

– Сейчас начнется, – пробормотал Маша, прижимаясь ко мне.

– А может через остановку, – произнесла Ольга Федоровна, прижимаясь к другому боку, – жизнь непредсказуема.

Мы дернулись и потекли по маршруту. Захотелось вина, я обнял Ольгу Федоровну и ткнулся носом в её мокрые волосы, Маша осторожно укусила меня за мочку, какой-то хмурый кент в плохенькой одежде стрельнул взглядом, пытаясь прожечь мое либидо, но тут же потух, словно брошенный в море окурок.

– Как там Паша интересно? – услышал я шепот Маши. – Он тебе-то хоть пишет?

Захотелось сказать какую-то глупость. Или передать привет, что вообще в современном мире надо приравнивать к идиотизму.

– Созванивались, – нейтрально сообщил я.

– И как? – тоже заинтересовалась Ольга Федоровна.

– Половая функция у него не нарушена, стул твердый и конституционный, мораль как всегда, окружение стремное. Будто и не уезжал.

– Здорово, – резюмировала Маша тусклым и лишенным жизни голосом.

Троллейбус остановился, мы замерли, но никто не вошел. Двери без толку впустили несколько капель дождя и закрылись.

– Ты простишь его? – спросил я Машу и вопрос повис в воздухе.

– За что прощать? – спросила Ольга Федоровна в свою очередь, отгоняя вопрос от нас.

Мы замерли на светофоре. На душе было мутно, несвоевременно вспомнилась жена, собственная обида, походные кухни людоедов из винтажной записи «Мира путешественников». Между нами не могло быть обид. Это было бы неправильно и слишком отдавало бы психоанализом. Мы просто частицы, столкнувшиеся когда-то, и некоторое количество ночей летящие вместе. Мы не бросаем друг друга – мы отталкиваемся, а это не больно. Но почему-то мне казалось, что у Маши что-то болит. Может и не сердце, а зуб, но вспоминая Пашу она хмурится от боли.

– Пустое, – пробормотала Ольга Федоровна. – Он все равно вернется.

Я кивнул. И слава богу! Женщина не вода, в неё можно войти и дважды, и трижды. И сколько бы лет не прошло – это будет та же самая женщина, которая когда-то впустила тебя в себя. Это мы можем поменяться, а они только стареют и изнашиваются.

– Вот! – сказала Маша, дергая меня и показывая куда-то за окно.

Троллейбус замер. Опять заскрипели двери. Первым вошел мальчик-подросток. За ним вплыла тучная матрона. Они на мгновение замерли, но тут же поспешили к свободным местам. Троллейбус тронулся, а мальчик повернулся к матроне и громко произнес:

– Отсоси!

Трудяги вокруг перекатили свой безразличный взгляд на него.

– Потом, – спокойно ответила матрона.

– Ты всегда потом. Сейчас! – на последнем слове он взвизгнул.

– Правда волшебно? – спросила нас Маша.

– Правда, – шепотом согласились мы. А я добавил: – Это самое романтичное, из виденного за последний год.

– Я тебе шоколадный батончик куплю, – предложила матрона непоколебимо спокойным тоном.

– В жопу его засунь, – оскорбился мальчик. – Отсоси!

– Потом, – продолжила гнуть свое матрона.

– Мне! Надо! Сейчас! У меня писька! – не сдавался подросток.

– Он же болен? – поинтересовалась Ольга Федоровна у Маши. – Как ты о них узнала?

– Из интернета. Они едут до конечной.

– И никто у него до сих пор не отсосал? – удивилась Ольга Федоровна. – Вот уж действительно – чудо.

Чудо продолжало визжать, прыгать и требовать от женщины рядом сексуальных услуг. Я и забыл что общественный транспорт это так весело.

– Отсоси у меня! – попросил я Машу.

И мы с облегчением засмеялись.

 



проголосовавшие

Для добавления камента зарегистрируйтесь!

всего выбрано: 21
вы видите 6 ...21 (2 страниц)
в прошлое


комментарии к тексту:

всего выбрано: 21
вы видите 6 ...21 (2 страниц)
в прошлое


Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.025937 секунд