Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



МС Сагиб

Гаста-Рэп [LP] (для печати )

ГАСТА-РЭП [LP]

ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ АЛИШЕРЕ И ЕГО БЕССМЕРТНОМ БАРАНЕ

Систематизация Пустоты (Интро) – 01

Времена Героев – 02

Побег – 03

Фиты От Упыря Лихого (Скит 1-1) – 04

Кроссовки – 05

Великий и Всемогущий – 06

Очень, Очень Большой Диск (Скит 1-2) – 07

Большой Диск – 08

Тозакунанда (Скит 2-1) – 09

Техника Читки – 10

Так Он Сказал (Скит 3-1) – 11

Чак Ди Jr. – 12

Милый Александр Сергеевич – 13

Хохчаи Наврас 2.0 (Скит 2-2) – 14

Олими Гов – 15

Один Литтл Индиан (Скит 2-3) – 16

Синдром Аннушки – 17

Белая Господина Идёт Сдаваться (Скит 4-1) – 18

Сарай и Те, Кто Снаружи… – 19

… И Внутри (Скит 4-2) – 20

Вакил-Али – 21

Фарханги Репи Руси Точики - 22

Шот Аутз – 23

Систематизация Пустоты

(Интро)

 

Я, МС Сагиб, потомок скальдов и дервишей, внебрачный сын Мефодия и мадам Коллонтай, сбривший волосы во благо науки, благочестия и всемирной проституции, растворивший их в царской водке, результатом чего стала амальгама похмелья, которая и послужила главной причиной моей деятельности на литературном поприще; скорбя, сквернословя, замышляя планы мировой революции, и национализации графического изображения буквы «ять», под влиянием пресловутого «столба воздуха» вынужден перенести на бумагу ещё не произошедшие события, наступление которых изменит политическую картину Мира, в особенности его надземной части.

Я, МС Сагиб, бывший почётный оруженосец господина Савинкова и правнук пария из Мадраса, вселившийся в ваши занавешенные линзами глаза и синие, шепелявящие губы; начинаю своё повествование о Великом в своём незнании собственного величия мальчике Алишере, его бессмертном баране, сестре Гульнаре, Большом Русском, изрядно подзабытой рэп-группе, правоверном басмаче Алимджане, сокровищах милого Александра Сергеевича, последнем мангыте и его жене Зухре Даад, товарище Фрунзе, гнусной попытке мировой революции, колониальном правительстве Индии, останках белой «копейки», новобрачном Бахтиере, лейтенанте Мойше Цвеймане, дяде Саше и его крепкой голове, грязных педорасах Джамбеке и Ахметкуле, кроссовках «Nike», сварливой москвичке Аннушке, последнем президенте, Первом из батыров, чёрном лакированном гробе и прочих персонажах, вещах и событиях, прозябающих, существующих и происходящих в нашем подземном мире.

 

Трэк Первый - Времена Героев

из которого мы узнаём о возвращении героя, собственном ничтожестве и вьетнамской проститутке

 

…западная Атлантика ранней осенью. Длинная, алюминиевая моторная лодка несётся по волнам. Над ней в серо-голубом линялом небе вертолёт кубинской пограничной службы. Мелодичный испанский мат доносится из спикофона. Лодка петляет, меняя курс каждые две минуты. Двадцать человек в шортах и футболках по приказу старшего наклоняют головы к самому днищу. На горизонте появляются силуэты трёх перехватчиков - Дядя Сэм простирает длань и вычерпывает беглецов из солёной пены. Вертолёт делает позорный, контрреволюционный разворот и берёт обратный курс на Остров Свободы. Лодка замедляет ход и уже совершенно спокойно входит в грузовую гавань одного из портов Майами. Рыдающие родственники, репортёры, агенты АНБ и портовые рабочие радостно приветствуют новоиспечённых эмигрантов…

 

***

 

Заманчиво? Не то слово, дорогой читатель! Как приятно описывать подобные триумфально-торжественные пересечения государственной границы Соединённых Штатов! Но если вы надеетесь найти подобную хуйню в данной книге, то можете послюнявить кассовый чек или что там было вручено вам в книжном магазине, прилепить его на форзац и смело делать возврат. Книгу примут, ведь четырнадцать дней ещё не прошли, а продавщица - плоскогрудая сучка, косящая под эмо, просто забыла указать вам на значок - «Внимание! Примитивизация русского языка».

Да-да, именно «примитивизация», поскольку последняя реформа Великого и Могучего простым щелчком секундной стрелки разметала всё полученное образование и уравняла выпускников литинститута и ПТУ, и посему я с полным правом буду писать «рэппер» и «шоппинг» с двумя «п», а «плэйер» - через «э».

Но! Дело не в лингвистических перипетиях - дело в обыкновенной, можно сказать, банальной диалектике. Бытие неумолимо довлеет над сознанием так же, как нож юного азербайджанца - над шеей бездомной собаки, изловленной в заплёванной подворотне. Собаку покромсают на шашлык, инспектор СЭС получит с каждых ста граммов мяса рублей по десять, посетители кафе под названием, скажем, «Привал» окажутся не настолько компетентны в анатомии, чтобы отличить свиную лопатку от собачьей; а я буду вынужден снова пережить агонию бедного пса, чтобы донести до вас, дорогой читатель, полусырые кусочки всей этой гадости.

Времена героев… Вы думаете, дорогой читатель, что герой именно Вы? Ни хуя подобного! Герои никогда не думают, им просто некогда предавать себя метафизике мыслей. Герои совершают подвиги: похищают понравившихся им женщин, бросаются на амбразуры, напиваются в стельку и блюют во французском посольстве, разбрасывая по холлу только что украденные секретные документы. Вы, дорогой читатель, не герой. Вы даже не хотите им быть. Вам нравится размышлять, воображая себя сэром Ланселотом, Робинзоном Крузо или Ричардом Львиное Сердце. Хорошо! Но в это самое время настоящий герой уже вздрочнул на Ваш пухленький зад; ещё минута – и он использует Вас, как щенок мохеровый шарф.

Герой он - и он уже запинал Вас в тёмный угол, откуда Вы, выглядывая из-за оставшейся от вашего советского благополучия тумбочки, восхищаетесь его тупыми и бездарными подвигами. Вы пускаете слюни, слёзы и сопли, которые он запихивает Вам обратно в нос и в красные от перепоя и недосыпа глаза. Он поимел Вас сто раз и поимеет сто первый и сто двадцать третий, а всё потому, что Вы - не герой.

Герой он - китаец со всклоченными волосами, вьетнамская швея, вечерами подрабатывающая проституткой, таджик, ворующий стройматериалы, азербайджанец, торгующий собачатиной…

Это он, депортируемый в десятый раз, гордо всходит по трапу самолёта, зная, что непременно вернётся обратно в багажном отсеке автобуса или на буфере поезда. Герои всегда возвращаются, не правда ли? Герой - бессмертен, он живёт, он хочет жить, он хочет жить вместо Вас, дорогой читатель, и он живёт вместо Вас. Пока Вы вскидываете брови, просматривая передачу «Лихие девяностые», и восклицаете: «Неужели всё это было!» - он совершает очередной подвиг - превращает Вашу бездарную жизнь в карнавальный круговорот событий.

«Кем же считает себя автор?» - зададите Вы резонный вопрос. Я - раб этой медной лампы, которая всегда появляется так некстати, обманутый гастарбайтером-дээвом. Я сторожу его жилплощадь и описываю его подвиги, пока он шляется по бескрайним просторам нашей страны.

Это он заставляет меня коверкать слова, это он смотрит на меня с экрана телевизора и заставляет рыдать от хохота, это он копает яму под дачный сортир, и он же, умея считать только до десяти, берётся в кратчайшие сроки построить космический корабль.

И я пишу его бесконечную историю только потому, что Ваша история, дорогой читатель, похожа на растаявший по весне исхол.

А ещё, дорогой читатель, Вы узнаете о том, чем всё это закончится, и где будет покоиться Ваше скрюченное, прихваченное морозом, обгорелое тельце, по которому будут бить палладиевыми копытами златорунные, сообразительные до отвращения, сквернословящие на фарси бараны.

 

Трэк Второй - Побег

из которого мы узнаём о трагической судьбе барана и незавидном положении его хозяина

 

Баран убежал. Это, в общем-то, тривиальное для прошлой жизни Алишера событие сейчас казалось ему катастрофой. Алишер десятки раз пас не одного барана, а целое стадо, но это было там - далеко-далеко, где никогда не выпадает снег, и люди говорят на простом и понятном Алишеру языке.

Здесь, где теперь жили Алишер, его отец, мать, две сестры и старший брат Хафиз - на ночной автостоянке, служившей также перевалочной базой для вновь прибывших гастарбайтеров, побег барана грозил Алишеру серьёзной поркой, а может быть, даже отправкой «на объект», где уже работал старший брат.

Барана купил отец - он привёз его в багажнике убитой белой «девятки» с полгода назад и поручил Алишеру следить за ним.

Отец потрепал Алишера по грязным, слипшимся волосам, пнул барана и сказал по-русски:

- Курбан-Байрам шашлик ест будем! Дёшева взял!

До сегодняшнего дня баран мирно бродил по стоянке, жевал серую от пыли траву, пристраивался к местным дворнягам и бодал приезжающие на постой машины. Алишер не любил барана - он любил свой старенький «Уралец», подаренный кем-то из постоянных клиентов. Баран мешал Алишеру совершать ежедневные прогулки до ближайшего супермаркета, где кипела жизнь и баба Маша, хватая прохожих за рукава, кричала:

- Семечки! Горячие, солёные! Семечки!

Алишер решил извести барана и ежедневно на пару часов отводил его пастись в дальний

угол стоянки, куда местное население сливало отработанное масло. Но баран не умирал, прибавлял в весе и всё отчаянней пытался трахнуть любимицу хозяина стоянки немецкую овчарку Найду.

«Уралец» ржавел под жестокими осенними дождями Среднего Поволжья, а Алишер, потерявший всякую надежду на освобождение из рабства, бил барана палкой, кидал в него обломками кирпичей, а затем тихо рыдал, сидя в голом кузове разобранной на запчасти «копейки».

Гульнара, сестра Алишера, которую он презирал и ненавидел, показала ему язык, кинула протухшей луковицей и громко рассмеялась, показывая, что Алишер всё ещё мальчишка, а не настоящий мужчина, за которого пытается себя выдать, - он упустил хурок, гушт, которой в настоящей их жизни и так очень и очень мало.

- Дар вахти хурок! – сестра замахала на Алишера полотенцем.

Гульнара была старше Алишера на год - ей уже исполнилось шестнадцать, и отец начал переговоры со смотрящим за одним из дачных массивов - Хайруллой на предмет свадьбы Гульнары и сына Хайруллы - Сулеймана. Сулейман катался на потрёпанной рыжей «тройке», и Алишер однажды видел, как Гульнара, надев своё лучшее платье, ждала жениха в сквере возле местного кинотеатра.

Алишер в ответ плюнул в сестру, попав ей прямо в лицо, развернулся и отправился на поиски барана, ушедшего куда-то в дебри бесконечных гаражных кооперативов.

Обитатели гаражей, мелких СТО и полуподвальных ларьков приветствовали Алишера, они видели побег барана и теперь указывали Алишеру направление для его поисков.

- Туда, туда побежал, сука! - радостно кричал рихтовщик дядя Вова. - Давай быстрей, а то спиздят на шашлык только так - пятница сегодня.

- Вэровка был на шея? - поинтересовался Алишер, надеясь хоть немного смягчить свою вину.

- Какая верёвка, чурбан ты недоделанный, - веселился гаражный сторож Семёныч, - развели здесь зоопарк, звери дикие! Так убёг, что мустанг твой.

Алишер не знал, кто такой мустанг, поэтому прибавил хода и скоро оказался в узком проходе между двумя длиннейшими гаражами. Баран мирно щипал траву, катал шарики и радостно блеял. Алишер просиял - он схватил хворостину и стал подбираться к барану.

- Хэть, хэть! - закричал Алишер, размахивая хворостиной. - Дамой пашёль, дамой!

Но баран, узнав в пришельце своего мучителя и вообще почуяв свободу, кинулся прочь, оставив недоумённого Алишера наедине со своим поистине огромным горем.

Алишер побежал за бараном, который проворно нырнул под огромные ворота, над которыми красовалась надпись: «Тойота-Центр TLT». Алишер остановился возле ворот. Охранник в серо-синей форме сплюнул себе под ноги и обратился к Алишеру:

- Что, черножопый, проебал животное? Ну, иди - лови, только быстро! - и он приоткрыл калитку, в которую Алишер незамедлительно нырнул.

 

***

 

- Вадим Петрович, баран!

- Кто баран? - встрепенулся директор представительства «Тойоты». - И вообще, Танечка, я же просил до трёх часов меня не беспокоить - у меня же сегодня переговоры с узкоглазыми!

Секретарь Танечка, всё ещё ощущая во рту незабываемый вкус спермы Вадима Петровича, подошла к окну, отодвинула жалюзи и махнула рукой:

- Вот, по стоянке товарняка бродит! Я уже Паше звонила, он говорит, что малец какой-то его к нам загнал.

Вадим Петрович подошёл к окну и присвистнул - по стоянке товарных «Рав-4» Алишер, размазывая по лицу слёзы и по-детски ругаясь на фарси, гонял измученного барана. Четверо охранников, матерясь и поминутно сплёвывая на чистейший асфальт, подбодряли Алишера:

- Давай, чурка, давай! Под чёрным он сидит! Да под чёрным - вот идиот, цветов не знает!

Вадим Петрович отрешённо ущипнул Танечку за плоскую задницу:

- Так, звони Паше - чурку этого на хуй, на стоянку никого не пускать, окна не открывать! Бегом!

Танечка улетела исполнять приказания, Вадим Петрович не спеша подошёл к сейфу, достал «Сайгу», зарядил, проверил прицел и вернулся к окну. Начальник охраны Павел Анатольевич выталкивал рыдающего Алишера за ворота, баран затаился у правого переднего колеса серебристого джипа.

Вадим Петрович открыл окно, прицелился и нажал на спусковой крючок…

 

Скит 1-1

Фиты От Упыря Лихого

 

Этот толерантный рассказ, несомненно, вызовет целую бурю нездорового энтузиазма у любого защитника прав нацианальных меньшинств. Со стороны может показаться, что речь идёт о небольшой трагедии небольшого мальчика Алишера. Он провинился, и его ждёт порка. Это так. Однако, по-настоящему толерантно настроенный читатель увидит в рассказе трагедию иного плана. Ведь главный герой повествования – не мальчик, а баран.

И все неприглядные нацианальные эпитеты, которые автор вкладывает в уста персонажам своего рассказа, являются всего лишь красной тряпкой, которой МС Сагиб как бы издалека машет нам, чтобы контрабандой провести под шумок этого весёленького и, прямо скажем, гнусноватого спектакля нацианальных идентичностей идею об этичном обращении с животными.

 

Трэк Третий – Кроссовки

из которого мы в очередной раз узнаём о том, что держать свечку нехорошо и о прекрасных белых кроссовках с чёрными, отстроченными серебром запятыми

 

Алишер сидел в засаде – это место он обнаружил три дня назад, когда бродил возле трансформаторной подстанции, питающей многочисленные гаражные кооперативы и погреба. Позиция была идеальной - густые кусты сирени вплотную подходили к металлической сетке, окружающей небольшой тупичок, расположенный между стеной гаража, огромной кучей мусора и забором давно заброшенного товарищества пчеловодов. Пчеловоды оставили несколько полуразвалившихся ульев, от которых до сих пор исходил тонкий аромат гречишного мёда, смешанный со свечным запахом трухлявых, высохших сот.

Каждый вечер, с наступлением темноты, в тупичок заезжала какая-нибудь машина и задерживалась в нём на час или два. Потом машина, по возможности тихо и аккуратно выезжала, а её место моментально занимала следующая. После машин в тупичке оставались инсулиновые шприцы, алюминиевые банки из-под дынных коктейлей, мутные тряпочки презервативов и бесконечные кучки окурков, высыпанных из переполненных пепельниц на землю.

Вот уже третий день Алишер занимал свою позицию в кустах и ждал, когда появится очередная машина без тонировки. С некоторых пор Алишер стал ненавидеть иномарки и навороченные «лады» последних моделей, наглухо затонированные и оборудованные кондиционерами. Он полюбил старенькие «шестёрки» и «девяносто девятые» бежевого цвета. На «шестёрках» приезжали только что получившие права юнцы, укравшие машину из отцовского гаража, чтобы неумело потискать своих ещё более юных подружек. А в «девяносто девятых» обычно сидели пышногрудые, дико раскрашенные проститутки с ближайшего проспекта. Проститутки возбуждали Алишера – они залпом выпивали свой коктейль и так стремительно раздевались, что у Алишера захватывало дух. После этого он видел ритмически движущийся голый зад владельца машины или груди его партнёрши, иногда огромные, а иногда - едва различимые и плоские.

Скоро Алишер научился узнавать наступление кульминации только по одному покачиванию машины, которая, казалось, принимала на себя страсть пассажиров и в последний момент вздрагивала всем кузовом, и замирала, сливаясь с окружающей её темнотой. Алишер выбирал удобный момент и начинал мастурбировать, кончая прямо в грязные «адидасовские» шорты, украденные неделю назад у одного из новоприбывших в город соплеменников. Владелец шорт долго матерился, кидался на товарищей, обвиняя их в краже, пока не был избит отцом Алишера и отправлен на укладку водопроводных труб в один из дальних дачных кооперативов.

Алишер ждал два дня, пока партия новоприбывших не рассосалась по городским и пригородным стройкам, и только тогда надел синие с белыми полосками и фирменным трилистником шорты. В тот же вечер отец избил Алишера, и в качестве наказания приказал ему распилить ножовкой ржавый кузов «тройки». Алишер выполнил эту работу за сутки, согреваясь ночью перед небольшим костром, разведённым прямо в кузове приговорённой к утилизации машины. После этого отец немного отошёл и позволил Алишеру оставить шорты себе. Останки «тройки» закинули в грузовую «газель» и отвезли в пункт приёма металлолома.

Один раз Алишер, пытаясь разглядеть роскошный бюст косой на один глаз брюнетки, которая вот уже полчаса визжала в серой «восьмёрке», слишком близко подобрался к забору и был застигнут врасплох. Хозяин машины – здоровенный, бритый наголо бугай, одетый в тренировочные штаны и сланцы на босу ногу, внезапно выскочил из своего потрёпанного транспорта и начал мочиться в том месте, где сидел Алишер. Он рычал, матерился и сплёвывал поверх кустов. Алишер зажмурился и затих, тёплые капли стекали по его лицу на футболку, немытую шею и голые руки. После этого случая Алишер перебросил через забор несколько засохших собачьих какашек, что бы оградить свой тайник от нежелательных вторжений.

 

***

 

Сегодня было достаточно спокойно и как-то обыденно. Первой приехала видавшая виды «Ока» с огромным красным багажником, её владелец, шустрый похотливый старичок, привёз очередную проститутку с проспекта. Дрожащими руками он открыл бутылку крепкого пива и, не дожидаясь пока девочка в чёрных заштопанных колготках допьёт, принялся мастурбировать, щупая свободной рукой пустую чашечку лифчика. Следом приехал молодой рыжий пацан, который курил одну сигарету за другой и долго настраивал радио в поисках романтической мелодии. Его подружка – прыщавая, весёлая блондинка, щёлкала семечки, сплёвывая шелуху прямо в салон. Наконец, какая-то станция начала передавать “Belle”, и рыжий, под завывания Макарского, распластал подругу на лоснящемся сиденье своей «четвёрки».

После цветущей всеми цветами ржавчины «четвёрки» в тупичок мягко въехала необъятная серебристая «Тойота». Алишер уже знал, что минут через двадцать стекло водительской двери медленно опустится, и волосатая рука выбросит в кусты превосходный английский двухкубовый шприц.

Но следующая машина заставила Алишера затаить дыхание – это была новенькая товарная «двенадцатая» хозяина стоянки, где жил Алишер со своими многочисленными родственниками. На машине ещё не было ни номеров, ни тонировки, ни, так любимых Рубеном, хромированных дисков с низкопрофильной спортивной резиной. Но не появление хозяина так взволновало Алишера – в пассажире «двенадцатой» он узнал Хайруллу, который появился на стоянке позавчера и уже успел подраться со старшим братом Алишера – Хафизом. Хаайрулла был старше Алишера всего года на два, но он важно расхаживал по стоянке, дразнил собак и заигрывал с Гульнарой, которая, кокетливо покачивая бёдрами, носила свежевыпеченный лаваш обедающим постояльцам. Хайрулла был сыном настоящего дипломированного инженера-строителя, и ожидал отправки на объект, финансируемый из федерального бюджета.

Рубен достал из бардачка бутылку водки и пластиковый стаканчик, он, не глядя, плеснул в стаканчик водку и протянул его Хайрулле. Сам же Рубен достал уже влажную, коричнево - масляную папиросу «Беломора», подкурил и, затянувшись, откинулся на спинку сиденья.

***

 

Алишер никогда ещё не пил водку. Изо всех разнообразных спиртных напитков, неизменно появляющихся на стоянке, он только один раз попробовал выдохшееся, безвкусное пиво, которое осталось после крещения очередной партии гастарбайтеров. Алишер украл пластиковую бутылку со стола, после того, как последний из новоприбывших, размазав по лицу собственную блевотину, свалился спать на один из свободных матрасов, раскиданных по земле.

Пиво понравилось Алишеру – он прилёг на кусок линолеума и принялся наблюдать весёлый хоровод тусклых звёзд, свет которых с трудом пробивал себе дорогу сквозь ослепительно яркие ночные огни большого индустриального города. С каждым выпитым глотком свет становился всё слабей и слабей, а сами звёзды свернулись в тугую пружину, растянуть которую у Алишера уже не было ни каких сил. Его стошнило и он, прополоскав рот остатками пива, заснул, продолжая и во сне что-то тихо мурлыкать на фарси.

Хайрулла опустошил стакан и начал жадно глотать воздух. Рубен затянулся, стряхнул пепел, пошарил под сиденьем и протянул Хайрулле бутылку минеральной воды. Алишер прижался к забору, напрочь позабыв про всякую осторожность. Рубен отхлебнул прямо из бутылки, добил косяк и вбросил его на мусорную кучу, после чего грубо обхватил голову Хайруллы и пригнул её вниз. Алишер видел, как Хайрулла копошился, расстёгивая ремень рубеновых джинсов, как он двигал своей головой и, как пытался вырваться, когда Рубен вздрогнул, но всё же успел придержать Хайруллу за шею.

Алишер на четвереньках выполз из кустов и побежал домой, шлёпая по растрескавшемуся асфальту окаменевшими, стоптанными сланцами. Он проскользнул между створками ворот и нырнул в жёлтый «москвич», служивший ему летней спальней – хозяин «москвича» потерял ключи от дверей и никак не мог сподобиться поменять замки. Алишер лежал на заднем сиденье и, глядя в зеркало заднего вида, наблюдал, как Хайрулла, аккуратно закрыв за собой ворота, пробрался под лёгкий навес, где уже спали тридцать человек, прибывших утренним поездом.

***

 

На следующий день, ближе к обеду, Хайрулла появился на стоянке, облачённый в искрящийся на солнце, насквозь синтетический тренировочный костюм и ослепительно – белые, высокие баскетбольные кроссовки. Ещё через несколько дней он получил место помощника администратора на автомойке, принадлежащей брату Рубена. Вечерами Хайрулла приходил на стоянку пьяным, а, вскоре, и совсем перестал появляться. Гульнара сказала Алишеру, что Хайруллу поселили в городе, в большой съёмной квартире, где кроме него обитают только дальние родственники Рубена.

Всё это время Алишер возился с тяжёлыми канализационными трубами, из которых он при помощи длинной палки выгребал засохшее дерьмо. Эти, отслужившие своё трубы, привёз отец. Под их тяжестью багажник умирающей белой «девятки» прогнулся так, что в нескольких местах продавил крышу. Алишер орудовал палкой, а его брат, ежеминутно отвешивая Алишеру подзатыльники, промывал трубы водой, вяло текущей из старого, перемотанного изолентой шланга. Трубы успешно сдали в приёмный пункт и Алишер, получив на карманные расходы двадцать четыре рубля, целыми днями шатался по близлежащим кварталам. Он нашёл дом, в котором теперь жил Хайрулла, и несколько раз видел, как тот возвращался с вечерней прогулки под руку с двумя малолетними дурнушками. Кроссовки мелькали в темноте, приводя своей белизной душу Алишера в трепет. И каждый раз он вскакивал на велосипед и мчался по бульварам домой, где забирался в «москвич», и тихонько рыдал, думая о своей незавидной доле. В тупик Алишер наведывался всего лишь раз. Он просидел в кустах полчаса, наблюдая за тем как четверо дегенератов сначала распили литр спирта, разливая в пластиковые стаканчики из мутной стеклянной банки, а потом палили из пневматической винтовки с оптическим прицелом по керамическим изоляторам на столбах. После этого Алишер больше не ходил к тупику. Каждый вечер он ловко уводил у какого-нибудь зазевавшегося постояльца тёплую пластиковую бутылку с остатками пива. Ночами Алишер пил пиво и наблюдал, как звёзды закручиваются в лихую спираль, которую невозможно раскрутить обратно.

 

***

 

Так прошло две недели. Отец определил Алишера в бригаду чернорабочих, и тот ждал, пока на стоянке соберётся достаточное количество молодых, не обременённых знаниями, ребят, чтобы вместе с ними отбыть в далёкий загородный посёлок – копать сливные ямы, погреба и бассейны.

Однажды вечером, когда взрослые уже поужинали и лежали под навесами в ожидании прохлады, а молодняк резвился, кидая друг в друга старым кирзовым сапогом, на стоянку, сверкая огромными, хромированными дисками, влетела «двенадцатая». Сидящий за рулём Рубен был пьян и весел – сквозь стёкла дорогих солнцезащитных очков он смотрел на притихшую молодёжь. Заметив Алишера, он поманил его пальцем – Алишер послушно подошёл к машине.

- Залезай, поедем машину мыть, - Рубен улыбнулся, показывая золотые коронки. – А то все мойщики заняты – клиентов много!

Алишер залез на переднее сиденье и затих, Рубен дал по газам и машина, отбрасывая назад щебёнку, вылетела со стоянки. Они уже давно проехали ярко освещённые, пустые боксы мойки, а Алишер всё сидел и тупо смотрел в окно, за которым медленно проплывали густые кусты сирени.

Водка не понравилась Алишеру, как не понравился и запах поддельного «Kenzo», которым пахли трусы Рубена. Через сорок минут Рубен уже высаживал его недалеко от стоянки, гладил по коленям и шептал, дыша перегаром:

- На мойку в обед приходи – в город поедем!

Алишер выполз из машины и поплёлся домой. Ночью ему снились большие чёрные запятые с серебряной обстрочкой, украшающие ослепительно – белые кроссовки. Запятые сначала вертелись в небе, а потом начали закручиваться в бездонную спираль, которая превратилась в стремительно вращающийся, сверкающий диск колеса. Алишер проснулся и долго вспоминал события вчерашнего дня.

Утром отец, довольный и сияющий, выгрузил из багажника машины два новеньких, с резиновой щетиной по бокам шин, импортных колеса, и принялся хвастать перед окружающими удачной покупкой. Алишер подошёл и сразу же получил от отца хороший подзатыльник.

- Чиро истодан?! Неси домкрат! – отец махнул рукой в сторону железной будки, где хранились инструменты.

Алишер принёс домкрат, а потом долго сидел в тени строительного вагончика, наблюдая как отец, цокая языком и напевая что-то себе под нос, откручивает болты передних колёс.

Остальные два колеса Рубен привёз ровно через неделю…

 

 

Трэк Четвёртый – Великий и Всемогущий

из которого мы узнаём о бесспорном вреде подросткового алкоголизма и великолепном зрении бравого лейтенанта Мойше Цвеймана

 

Алишер, по своему обыкновению, полулежал на прогнившем сиденье в кузове очередной умерщвлённой людьми «копейки». Сегодня ему повезло – он умудрился стащить полбутылки водки у новоприбывшего гастарбайтера, который, как сказал отец, приходился Алишеру каким-то совсем уж дальним родственником. Гастарбайтера звали Бахтиер, он успел уже поработать в Москве и Питере, был женат и пользовался авторитетом у новоприбывших. Но Алишеру были безразличны все новенькие, которые постоянно то появлялись, то снова исчезали. Он привык не замечать их вне зависимости, сколько людей в этот вечер ночевало на стоянке – тридцать или пять. Алишер отхлебнул прямо из горлышка и сразу же начал безудержно кашлять, по кузову немедленно ударила какая-то железка – люди хотели спать.

- Казлы! – сквозь кашель выдавил Алишер. – Пидарасы!

Он лёг и начал бессмысленно смотреть вверх, но через минуту увидел нечто, что необыкновенно взволновало его детскую душу. По лиловому небу быстро и чётко, словно по натянутой леске, скользил спутник. Он резко выделялся на фоне бледных, больных звёзд, свет которых тщетно боролся с электрической дымкой, висящей над большим городом. Спутник шёл с севера на юг, и Алишер почему-то был уверен, что он непременно остановится прямо над их стоянкой.

Алкоголь уже начал всасываться полупустым желудком вечно голодного Алишера, голова постепенно наливалась приятной и липкой тяжестью. Алишер приподнялся, и ржавый каркас сиденья сердито заворчал. Какие-то смутные, неясные, но, как казалось Алишеру, правильные мысли начали потихоньку вертеться в голове. Он ещё раз отхлебнул из горлышка, выскочил из «копейки», подбежал к строительному вагончику, где спали отец с матерью, и принялся изо всех сил барабанить в дверь.

- Ата! Ата! – кричал Алишер. – Ата! Алла паридан ба руй осмон! По небу! Ата!

Дверь вагончика распахнулась, и на пороге появился заспанный отец в белой майке и чёрных семейных трусах. Алишер бегал по стоянке, натыкался на автомобили и, перекрикивая сработавшие сигнализации, вопил:

- Алла! Великий и Всемогущий Алла летит по небу!

От грязных матрасов отрывались не менее грязные головы новеньких, кое-кто даже встал,

чтобы посмотреть, отчего это младший сын хозяина указывает рукой в небо и орёт как сумасшедший. Ноги Алишера заплетались, от волнения он даже не выпускал бутылку из рук. Отец посмотрел вверх, мрачно ухмыльнулся и начал спускаться вниз по неудобной железной лестнице. Дверь кирпичного пристроя открылась, и в проёме показалась испуганная Гульнара, которая, укутавшись с головой в покрывало, с удивлением смотрела то на обезумевшего Алишера, то на отца.

Алишер носился по щебёнке, пока не запнулся о стёртую до металлического корда покрышку и упал, выронив открытую бутылку из рук. Он встал на колени и, указывая рукой на удаляющийся спутник, бормотал:

- Алла! Великий Алла летит по небу!

Отец медленно подошёл к Алишеру, и с удовольствием рубанул по его спине грубым кожаным ремнём с окислившейся латунной пряжкой.

- Алла! – пропищал Алишер, и потерял сознание.

Отец пнул бутылку, она отлетела и со звоном покатилась по щебёнке. Асланбек долго смотрел на неё, размышляя – разбить или оставить, потом сплюнул себе под ноги и пошёл к вагончику.

 

***

 

- Вазидан! – Алишер приоткрыл глаза, прислушиваясь к незнакомому голосу. – Это же спутник! Вот дурачок! – Бахтиер погладил Алишера по голове. – Больно?

- Да-а-а! – выдавил из себя Алишер.

- Держи! – Бахтиер протянул Алишеру бутылку, в которой было ровно на один глоток.

Алишер отхлебнул, поморщился и попытался встать.

- Лежи! – приказал Бахтиер. – Я скоро приду.

Алишер перевернулся на другой бок и, невзирая на упиравшиеся в рёбра жёсткие пружины, заснул. Бахтиер накрыл мальчика новенькой серой спецовкой, ещё раз погладил по голове и прошептал:

- А хочешь, я расскажу тебе, как я хонадор шудан?

Сквозь сон Алишер пробормотал что-то невнятное. Бахтиер улыбнулся, щёлкнул пробкой, сделал огромный глоток и начал:

- Когда я, наконец, нащупал прохладный бок чайника, то понял, что я не в России.

 

***

 

Лейтенант Мойше Цвейман посмотрел на часы – ждать оставалось почти полторы минуты. Он допил кофе из синей кружки, на которой золотыми буквами было написано: «Любимому сыну от родителей в день окончания военного училища».

- Минутная готовность! – уведомил лейтенант наводчика.

Наводчик, такой же молодой, как и Мойше, немедленно начал жевать поролоновое покрытие микрофона, отдавая приказы кому-то невидимому, но, судя по виду наводчика, очень страшному и сильному.

Мойше впился глазами в монитор, на котором, в противном серо-зелёном цвете мощнейшего прибора ночного видения, установленного на спутнике, выплывали очертания небольшой деревушки. Лейтенант шарил глазами по крышам домов, сараев и каких-то длинных, полуразвалившихся построек непонятного назначения. Всё было спокойно, ни одного человека не было на улицах спящей деревни. И вот, когда большая часть домов уже скрылась за верхней кромкой монитора, Мойше уловил какое-то движение. Он немедленно переключил внимание на заинтересовавший его объект.

Фотографическая память лейтенанта была предметом не только его гордости, но и, пожалуй, всего их выпуска. Ещё бы, на учениях именно он – Мойше Цвейман – сумел разглядеть пять тщательно замаскированных противотанковых орудий на границе с Египтом. И память не подвела – вот этот невзрачный сарайчик точно был с крышей, а вот и сама соломенная крыша – лежит рядом.

Лицо лейтенанта вспыхнуло, ошибки быть не может. Он выждал долю секунды – из сарая выскочили два человека и принялись зачем-то кружить по двору. Картинка медленно и неумолимо уползала вверх, но Мойше уже разглядел всё, что ему было нужно: те двое тащили к сараю большой ящик.

Через секунду он, весь дрожа от напряжения, диктовал наводчику координаты. Наводчик начал яростно вплёвывать цифры и буквы в микрофон, а когда закончил, то выждал несколько секунд, повернулся к Мойше, улыбнулся и сказал:

- Ушли ракеты!

Мойше улыбнулся ему в ответ и произнёс почему-то по-русски:

- Давай после смены водочки, а?

 

Скит 1-2

Очень, Очень Большой Диск

 

На раз, два три…

Позвольте, дорогой читатель, отвлечь Вас от повествования о (как Вы уже поняли) Великом мальчике Алишере и, так сказать, предвосхитить появление нового персонажа сего сумбурного опуса.

Величина взаимоприлагаемых для постижения данной резервации Вселенной сил со стороны Алишера и его Муаллима неизвестна, но известно одно - эти силы, приложенные каждая в отдельности, без сомнения, вырвали бы из исследуемого объекта изрядный кусок. И это вселенское мясо, насаженное на шампур деструкции и толерантности, было бы съедено нашими героями и запито изрядным количеством тёплого пива без особого вреда для их грубых желудков познания.

И также как нельзя достоверно сказать кто мудрее – досточтимый Ходжа или его ослик, нельзя определить степень созависимости Алишера и Большого Русского.

Так и сидят они, свесив ноги, на этом очень, очень большом, чёрном крутящемся диске с едва различимыми бороздками то сталкиваясь, то разъезжаясь в разные стороны под действием той силы, которую Вы, дорогой читатель, скорее всего, назовёте жизнью, хотя называется она совершенно иначе.

 

Трэк Пятый – Большой Диск

из которого мы узнаём о Большом Русском, жестоком мире шоу-бизнеса и хитрой жопе Фархада

 

- Балшой диск! – удивлённо протянул Алишер. Он сидел на диване в гаражном боксе, переоборудованном под звукозаписывающую студию. Перегородки делили гараж на три части: слева на спущенных шинах стояла, поражающая своей неестественной белизной, «копейка», правая представляла собой некое подобие комнаты отдыха, а задняя часть являлась, собственно, «студией».

Алишеру понравилась студия – за толстой дверью-купе скрывалось небольшое помещение, обитое коврами пёстрой мордовской расцветки. Здесь стоял диван, огромная колонка, используемая также как стол, и куча всевозможных интригующих предметов: компьютер (которого Алишер прежде никогда не видел), мониторы, усилители, стеллажи, забитые кассетами, дисками, коробками со шнурами и книгами. Венчала всё это великолепие будка, обтянутая синей искрящейся тканью. Внутри находилась матово-чёрная стойка, на которой крепились микрофон и поп-фильтр, на стене висели устрашающего вида наушники.

Дверь была сделана таким образом, что открыть её можно было только изнутри, дабы праздношатающиеся по гаражу личности не мешали творческому процессу. С постеров, украшающих стены, на Алишера смотрели серьёзные чернокожие дядьки, одетые в тренировочные костюмы, бейсболки и высокие белые кроссовки.

Алишер завершил свою экскурсию, вышел из студии и присел на диван в комнате отдыха. Стены здесь были оклеены плотными зелёными обоями, на журнальном столе стоял музыкальный центр, а по углам – высокие, узкие колонки, выкрашенные в тёмно-красный цвет. Левая стена, за которой скрывалась «копейка», была полностью увешана тонкими чёрными дисками с едва различимыми бороздками и крохотным отверстием в центре.

Алишер потрогал рукой матовую поверхность одного из дисков и повторил:

- Балшой диск!

- Это пластинка, дурик! – ответил ему высокий, бритый наголо человек, сидящий на стуле перед журнальным столиком.

Алишер преданно посмотрел на человека, и попытался повторить новое слово:

- Пы-ла-сты-н-ка…

- Нравится?

Алишер утвердительно кивнул головой.

- Возьми любую, - сказал человек и принялся расстилать на столике газеты.

Алишер аккуратно снял с гвоздя пластинку, на которой было написано: ВИА «Лейся Песня», и лизнул её.

 

***

 

При всём своём безразличии к окружающим его людям, Алишер благоговел перед высоким человеком, которого про себя называл «Большой Русский». У Большого Русского было короткое, но очень трудное для Алишера имя, которое он никак не мог запомнить. Он спрашивал Большого Русского о том, как его зовут, раз пять, но, поняв, что этот лингвистический искус ему не по силам, стал называть его просто: «Бират».

Большой Русский был постоянным клиентом странной автостоянки, зажатой между необъятным пятиэтажным гаражным кооперативом и забором сверкающего зеркальными стёклами автосалона. Он появился года два назад, в декабре, и сразу же сделал подарок матери Алишера. Заплатив деньги за три месяца вперёд, Большой Русский извлёк из багажника своей «восьмёрки» комнатный электрообогреватель советского производства и вручил его Зейнаб. В то время из всего многочисленного семейства Алишера по-русски говорил только отец; Зейнаб взяла обогреватель и жестами показала, что очень благодарна; Алишер кокетливо прятался за спину матери, разглядывая нового клиента.

Большой Русский угадал с подарком – к ночи температура опустилась ниже двадцати. А на следующий день, вечером, когда он пригнал машину на постой, отец сам подошёл к нему, пожал руку, представился и предложил выпить чаю. Большой Русский улыбнулся и проворно поднялся по железной лесенке в строительный вагончик. Он больше часа разговаривал с отцом, пил чай и даже попробовал свежий лаваш, который испекла Гульнара. Алишер видел как сестра в полуобморочном состоянии, на ватных ногах несла на подносе горячие лепёшки в вагончик, и как Большой Русский что-то сказал ей, а отец рассмеялся, показав все двадцать золотых коронок.

На следующий день Большой Русский довёл Гульнару до истерики, подарив ей небольшую, практически новую духовку «Philips».

- Лаваш ещё лучше будет! – сказал он, ставя разноцветную коробку на приступку вагончика.

Гульнара немедленно спряталась в кирпичной, похожей на саклю, пристройке, а Зейнаб долго не решалась занести подарок в вагончик, и тупо смотрела, как большие снежинки медленно ложатся на цветной картон.

После этого Большой Русский методично, не реже раза в два-три месяца, делал подарки или, как он говорил «девайсы», всем членам семьи Алишера. Всего неделю назад он преподнёс Алишеру потрёпанный, но рабочий однокассетник, и Алишер терроризировал окружающих звуками хауса, рэгги и рэпа – кассет с другими записями у Большого Русского не было. И, хотя Алишер постоянно возвращал кассеты грязными и потёртыми, Большой Русский не переставал приобщать Алишера к современным ритмам.

Алишеру особенно нравилась одна запись, где трое русских с невероятной быстротой произносили огромное количество длинных замысловатых слов, значения которых он совершенно не понимал. Однако ритм и чистота произношения впечатлили Алишера; кроме того, русские замечательно выговаривали слово «хуй», столь полюбившееся Алишеру в последнее время. С позволения Большого Русского он оставил кассету себе, предварительно осведомившись, может ли «бират» делать так же. Русский усмехнулся, и уже вечером вручил Алишеру новенькую кассету. Ткнув себя пальцем в грудь, «бират» сказал: «Это – я!»

Большой Русский говорил так же быстро, как и те трое, но, что больше понравилось Алишеру, он чаще употреблял слово «хуй». Воодушевлённый, Алишер целый месяц дразнил транзитных постояльцев стоянки, посылая их «на хуй», пока один узбек, на удивление огромный и сильный, не изловил его, и чуть было не отвернул голову. После этого Алишер стал осмотрительней – теперь он тщательно выбирал жертву, и убегал от разъярённого соплеменника не в шлёпанцах, а в стоптанных, грязных кроссовках.

 

***

 

Большой Русский достал из-под колонки целлофановый пакет, набитый мелкой, бурого цвета травой. Алишер просиял – не выпуская пластинку из рук, он полуутвердительно спросил:

- Анаша, да?

Большой Русский аккуратно высыпал половину содержимого пакета на газету, улыбнулся и спросил:

- Будешь?

Алишер уже курил анашу - однажды его угостил один из постояльцев совсем молодой, постоянно обкуренный Фархад, работавший не на коттеджах, а где-то в городе. На все замечания отца Алишера Фархад не реагировал, пока одним сереньким вечером его не привёз прораб – серьёзный и необычайно злой русский мужик. Нос Фархада, бесцеремонно выброшенного из «Нивы» прямо на щебёнку, походил на лиловую картошку, а мочка правого уха была порвана.

- Докурился, сучонок! – сказал прораб, плюнул в Фархада и пояснил. – Двадцать рулонов итальянских обоев сжёг, по две пятьсот за рулон.

Как выяснилось, Фархад, вместо того, чтобы клеить обои, накурился прямо на объекте и чуть не спалил отделанную, и практически готовую к сдаче пятикомнатную квартиру. Прораб вёл с отцом долгий и, как понял Алишер, далеко не приятный разговор, из которого следовало, что Фархад попал тысяч на сто пятьдесят. Услышав сумму, теперь уже официального, долга виновник разборки уткнулся головой в кучу только что привезённого песка и зарыдал.

Ночью Фархад исчез. Разбуженный криками отца, Алишер, поёживаясь сырого холода сентябрьской ночи, неохотно поплёлся по переулкам гаражных кооперативов для сбора информации о беглеце.

Найти Фархада так и не удалось. Только через полгода Алишер узнал от старшего брата, что Фархад был изловлен русскими в Москве, где он, по выражению брата, «прожигал свой дырявый жопа». Но на все вопросы о дальнейшей судьбе хитрого Фархада брат отмалчивался.

 

***

 

- Атцу нэ скажешь? – Алишер заискивающе посмотрел на Большого Русского.

- Оно мне надо? – пренебрежительно ответил тот. – Сейчас народ соберётся и начнём.

- Мусики слюшать будем, да? – Алишер восхищённо смотрел на то, как ловко Большой Русский мешает анашу с табаком. – А, Бират?

- Поставь сам. Кассеты там, в чемодане.

Алишер осторожно открыл потёртый фанерный футляр от аккордеона и безмерно удивился – футляр был под завязку набит кассетами и дисками. Алишер, который умел считать только до десяти, и определял количество в соответствии с цифрой «десять», спросил:

- Калонтар десят, да?

Большой Русский, не прекращая своего занятия, коротко ответил:

-Айнан!

- Сколька болше? – продолжал допрос Алишер.

- В двадцать раз! – ответил Бират, зная эту алишерову слабость.

- Нэ понимай! – раздражённо воскликнул Алишер. – Сколка болше?!

- Ну, в десять, в десять! – улыбнулся Большой Русский.

- А! Дэсять знаю!

- А то!

В это время в небольшую дверь, вырезанную в массивных гаражных воротах ещё прошлым владельцем, коротко постучали. Бират кивнул головой:

- Открой!

Алишер отодвинул задвижку, и в гараж ввалился задыхающийся от хохота молодой человек. Он походил на соплеменников Алишера – такой же смуглый и темноволосый, однако нос у человека был с горбинкой, и Алишер, уже испугавшийся того, что пришли за ним, нахально протянул грязную ладонь и сказал:

- Дарова!

Пришелец брезгливо, двумя пальцами, пожал Алишеру руку и выпалил:

- Вы чего здесь, охуели?! Ты выйди в проезд, полюбуйся! Я на телефон уже поснимать успел! Барана-то на хуй сюда притащили?!

Большой Русский прислушался к взрывам хохота, доносящимся из-за приоткрытой двери.

- Ну, чего там, Димуля? Я что, барана не видел? А он, - Бират ткнул в Алишера пальцем, – он с ним как с собакой на поводке ходит.

- Да выйди же быстрей! – Димуля распахнул дверь.

Большой Русский свернул газету пополам и встал. В проезде завизжали и загоготали ещё сильней. Димуля выскочил первым, следом выбежал Алишер. Большой Русский, пригнувшись, вышел в пыльный, пропахший выхлопными газами, проезд следом за ними.

 

***

 

Покрытое колтунами липкой шерсти животное было привязано измочаленной верёвкой к ярко-красной трубе пожарного гидранта. Баран стоял в боевой стойке и отчаянно блеял. Перед ним на четвереньках, мотаясь из стороны в сторону и ежесекундно матерясь, ползала гордость гаражного кооператива номер пятьдесят три – дядя Саша.

Дядя Саша, совершивший за свою, в основном, бессознательную жизнь немало подвигов, среди которых были такие перлы как стрельба из поджига по залетевшим в гараж голубям и секс со страшной, как последняя модель «Лады», буфетчицей Леной, был основательно пьян. По проезду распространялся стойкий запах жжёной резины, которой обычно пах приготовляемый самим же дядей Сашей самогон.

Все обитатели гаража, оказавшиеся в это время в боксах, побросали свои занятия и расположились полукругом, подбадривая воинствующего дядю Сашу.

- У-у-у!!! Сука! – гудел дядя Саша, пытаясь выбрать оптимальную позицию для нападения. – Сейчас я тебя, сейчас… – он завалился на бок, но моментально поднялся.

Баран, ограниченный в манёврах верёвкой, отступил назад и нагнул голову. Алишер хотел было вмешаться, но Большой Русский властно придержал его за плечо.

- Ничего не будет с твоим бараном! – уверенно сказал он. – Пусть население повеселится!

Алишер хотел сказать, что баран вовсе не его, а отца, но благоразумно промолчал, надеясь, что Бират окажется прав.

Человек двадцать толпились в проезде, большинство снимало происходящее на камеры телефонов. Те, у кого такой опции не было, договаривались с невольными операторами о перезаписи бесценных кадров. Вновь подошедшим кратко рассказывали историю конфликта: дядя Саша, проснувшись в гараже после утреннего опохмела, решил прогуляться «до ветру», но на полпути к нужнику был атакован бараном и, без малейшего промедления, принял бой.

Внезапно дядя Саша сделал резкий, насколько это было возможно, выпад, целя барану прямо в лоб. Но то ли отсутствие подобного опыта, то ли состояние здоровья дяди Саши подвели его – баран отреагировал молниеносно. Упёршись передними ногами в щербатый бетон и оттолкнувшись задними от кирпичной стены, он сделал короткий грациозный прыжок, и обрушил всю силу своего черепа на темя дяди Саши. Взвизгнула молоденькая продавщица местного магазина запчастей, кто-то выронил сигарету, и в проезде повисла тишина.

Поверженный дядя Саша ничком лежал на залитом маслом бетоне и не шевелился; баран отскочил к стене, и принялся катать шарики. Кто-то крикнул: «Убил!», но сразу же осёкся и закашлялся. Большой Русский быстро подошёл к барану, отвязал его, всучил конец верёвки в руки Алишеру, подтолкнул его к выходу и шепнул:

- Домой давай, бегом!

Алишер, зажав под мышкой пластинку, потащил барана к выходу. И, уже почти скрывшись за изломом проезда, он услышал радостный крик: «Живой!» После чего Алишер замедлил шаг и гордо прошествовал мимо будки вахтёров. Баран шёл послушно, как хорошо выдрессированная собака. Придя на стоянку, Алишер, к великому удивлению сестры, отвёл барана в заросли густой жёсткой травы, слегка пнул его по плешивой заднице и сказал:

- Хуред!

Ночью Алишеру снились чёрные диски, Большой Русский, втискивающий машину между «газелью» и сгоревшим «уазиком», и тёмные, размытые очертания высоких гор, покрытых серыми шапками рыхлого снега.

 

Скит 2-1

Тозакунанда

 

- Блядь! То шкуру снимут, золотой краской вымажут, а потом долбоёбы какие-то за ней приезжают и местное население терроризируют. То какой-то гандон из карабина лупит…больно же, сука! То меняют тебя на всякую хуету визжащую. Как будто я и эта дурочка-арус одно и то же!

Большой Русский с превеликим трудом разлепил левый глаз – Баран, одетый в белую футболку New-York Yankees, широкие тёмно-синие джинсы и красные филовские «Ferrari», сидел в лакированном бамбуковом кресле-качалке, разводил копытами и продолжал философствовать:

- А ещё на ночь они барашков считают…- тут он заметил, что Большой Русский пришёл в себя, подмигнул ему и продолжил, как ни в чём не бывало. – А вы, суки, не думали, что здесь всё наоборот может быть?

Большой Русский огляделся: он лежал посреди стоянки прямо на грязной щебёнке; строительный вагончик был на месте, только теперь он парил в полуметре над землёй, автомобильные покрышки, в беспорядке разбросанные вокруг, горели мягким неоновым светом, чистенькие, румяные таджики, все сплошь в новеньких синих спецовках подметали территорию мётлами из павлиньих перьев. Баран периодически раскачивал кресло и делал сальто, ненадолго зависая вниз головой. При этом он не переставал болтать и сквернословить, иногда что-то выкрикивая на фарси, от чего таджики начинали трудиться ещё усерднее.

- Ба худ омадан? – Баран сделал очередное сальто и завис над Большим Русским. – Что, антидиалектик, доигрался? Определил бытие сознанием?

Большой Русский с трудом перевернулся на спину и открыл второй глаз. От нечесаной, свалянной шерсти Барана невыносимо воняло. Большой Русский попытался отстранить наглую, ухмыляющуюся морду рукой.

- Но, но! – Баран растопырил грязные копыта и сделал «козу». – Без рук, без рук!

- Это че-го? – поинтересовался Большой Русский, указывая на только что замеченную им гимнастическую пирамиду, уходящую высоко в небо.

- Считай – чистилище! – кресло крутанулось и встало на землю.

- Так ты значит - тозакунанда? – попытался сострить Большой Русский.

- Умный до хуя, да? - в копытах Барана появилась пачка «беломора» и спички фабрики «Верхний Ломов».

- Закурить дай, - Большой Русский облизнул сухие губы.

- В карманах у себя посмотри! – Баран чиркнул спичкой, которая немедленно выдала трёхметровый столб пламени.

Большой Русский принялся рыться в кенгурятнике балахона, выковыривая мятую, полупустую пачку «Примы». Он всунул жёваную папиросу в рот и прикурил от пламени, которое неожиданно оказалось абсолютно холодным. Баран тем временем развлекался, сбивая струёй дыма пролетающих мимо амурчиков и воробьёв. Первые начинали чихать и тереть глаза, а вторые, глотнув дыма, выпускали его через ноздри и заходили на новый вираж.

- А ещё, - Баран продолжал гундеть, - посадят тебя в стойло и травой масляной кормят! Охуенно, да?

- Я что ли тебя кормил? – огрызнулся Большой Русский, жадно затягиваясь.

- Может и не ты, а быть может и ты. Разве вас всех упомнишь, извергов?

- Чего чистить-то будем?

- Печень! – Баран хохотнул. – Ну, и голову, соответственно, заодно и прочие разные органы.

- Ну и хуй на вас! – Большой Русский отшвырнул окурок.

Баран осклабился, показав кривые, коричневые зубы:

- Ты не больно-то дерзи…

- Хуй на вас! – снова произнёс Большой Русский.

- Ты смотри, какой, сука, смелый! Эти-то по-началу на колени валились и в обмороки падали! – Баран махнул копытом в сторону притихших таджиков. – А этот, бля, Робин Гуд! Типа русский и всё можно?

- А чего меня сюда к чуркам определили. Ты говори, говори да не заговаривайся!

Баран расхохотался:

- А мы тут не по национальному признаку делим, дурачок, а по антидиалектическому! Я же тебе сразу сказал.

- Угу! – Большой Русский скривился в улыбке. – А банкира – пидараса вы куда засунете: к буржуям или к пиде?

- К пиде, конечно! – ни секунды не сомневаясь, выпалил Баран. – Банкир это он сегодня – банкир, а завтра его сковырнут как болячку и – фить!

- То есть по вашим понятиям я – гастарбайтер?

- Он, родимый! – морда Барана растянулась в безобразной улыбке. – А кто же ещё? Я же сказал – до-иг-рал-ся!

Большого Русского затошнило, он резко отвернулся и сплюнул бледно-розовую слюну на щебёнку.

Где-то вверху что-то ухнуло, треснуло, щёлкнуло, и стройная гимнастическая пирамида пришла в движение, высвободив одно из нижних звений. Ближайший к пирамиде таджик немедленно бросил метлу и, предварительно сняв одежду и сдав её старшему, занял освободившееся место.

 

 

Трэк Шестой – Техника Читки

из которого мы узнаём о последствиях интолерантного поведения, весьма скромных размерах нашей Родины и о том, что грязная педорас всё-таки должна умереть

 

- Бират приехал! – завопил Алишер, едва «восьмёрка» Большого Русского показалась в гаражном проезде. Машина явно была нагружена под завязку. Медленно перевалив через наполовину вкопанную в землю трубу, служившую своеобразным «лежачим полицейским», машина заползла на стоянку. Большой Русский вылез первым, за ним, матерясь и проклиная тесный салон, выбирались люди, которых Алишер никогда раньше не видел; все они были одеты в балахоны с капюшонами, клубные куртки и шикарные бейсболки, при виде которых у Алишера захватило дух. Особенно поразил Алишера тот, кто вылез из машины последним – он был одет в городской камуфляж и ярко-жёлтые ботинки «катерпиллер», на голове этого странного человека, как показалось Алишеру, извивались десятки змей. Человек-змея потянулся и обратился к Бирату:

- Ну, показывай барана, раз уж приехали.

Большой Русский лениво махнул рукой в сторону стойла, сделанного из старых дверей и автомобильных шин. Странные люди, весело улюлюкая, в припрыжку, словно дети, побежали смотреть местную достопримечательность. Найда недовольно затявкала и сорвалась за ними.

Большой Русский закурил, пожал Алишеру руку и, растягивая слова, спросил:

- Как дела? Что опять новеньких привезли? – он кивнул головой в сторону десятка рваных матрасов, беспорядочно лежавших у забора.

Алишер, соблюдая этикет, немного помолчал, сплюнул себе под ноги и, пытаясь растягивать слова так же, как Бират, начал рассказывать о событиях, произошедших на стоянке за время трёхдневного отсутствия Большого Русского:

- Дэсять человек приехал, работа нэт пока, все здэсь живут. Атец ругаеца – штаны украл кто-то.

- Нашли? – перебил его Бират.

- Ищат! – Алишер скорчил недовольную гримасу.

- Максим! – неожиданно закричал Большой Русский. - Гастарбайтеры без работы три дня сидят, бери себе в деревню сарай разбирать. При слове «работа» несколько человек, вырубавших по заданию Асланбека кусты в дальнем углу стоянки, сделали стойку и стали прислушиваться к разговору.

Небритый человек, который тщетно пытался ударить барана кулаком в лоб, и от нетерпения наступал ослепительно белыми «суперстарами» прямо в навоз, не прекращая своего занятия, крикнул в ответ:

- Сколько?!

- Иди сам договаривайся!

- Ладно, сейчас!

Гастарбайтеры бросили работу и стали медленно подкрадываться к потенциальному работодателю.

- Бират! – Алишер теребил Большого Русского за рукав куртки. - Здэсь рэпер приэхал, Душанбэ живёт, рэп читаит!

Большой Русский прищурил глаза и посмотрел на Алишера:

- Меня не смеши, да?

- Бират! – Алишер продолжал теребить рукав, - Читаит, я гаварю! Я касета шунидан – харашо читаит!

- Ну и где эта звезда? – Бират плюнул на колесо «восьмёрки».

Алишер завопил:

- Рушан, шинам будан, Ака – бемахзаб!

Большой Русский только сейчас заметил невысокого, совсем молодого пацана, который помогал Гульнаре чистить картошку. «Рэппер из Душанбе» бросил нож в большую кастрюлю, вытер руки о грязную, жирную тряпку и, заметно волнуясь, подошёл к машине.

- Вот! – торжественно произнёс Алишер. - На фарси хондан! Рушан завут.

Бират, с удивлением разглядывая рушановские кроссовки «Фила», протянул ему руку и сразу же задал вопрос:

- Ты это где «Филу» достал?

Рушан немного смутился, переступил с ноги на ногу и, отчаянно коверкая русские слова, ответил:

- Ринак на Душанбэ, савдо кордан висе.

Бират присвистнул и заорал:

- Максим, вы в Душанбе на гастроли не собираетесь? Там, говорят, весь рынок «Филой» завален!

Максим, наконец, изловчился, дал барану в лоб, обернулся и, потирая ладонь, ответил:

- Чего несёшь? Её в Москве-то толком нет!

- Хуй на твою Москву! Вот, человек три дня назад приехал, иди, посмотри!

Максим подошёл, прикурил сигарету и принялся бесцеремонно разглядывать тёмно-синие, с красной полосой кроссовки, которые были явно велики их владельцу.

- Они же размера на два больше! – резюмировал Максим.

Рушан улыбнулся:

- А-а-а! Душанбэ – тепло, дама нэ топят савсэм. Росия – холадно, зима, надо носка вторая из баран одэвать.

Максим и Бират моментально переломились пополам, Алишер, для приличия, тоже хихикнул, хотя был полностью согласен с Рушаном. Алишер очень не любил русскую зиму, а ещё больше – огромные кирзовые сапоги, в которых ему приходилось ходить целых четыре месяца.

- Давай так, - вытирая слёзы, сказал Большой Русский, - я тебе отдаю свои «рибоки», кроссовкам – месяц, тоже – баскетбол. И денег, - он защёлкал пальцами, - …триста?

Рушан заморгал.

- Хорошо – пятьсот! – Большой Русский нырнул в машину, взял из бардачка бумажник и отсчитал деньги. - Идёт?

Рушан кивнул головой.

- Ну и лады! – Бират присел на ржавый железный стул, хрустнул «липучкой», развязал шнурки и проворно сбросил свои бело-сине-чёрные «рибоки».

Переобувшись, Рушан повеселел – кроссовки Большого Русского дополнительно застёгивались на «липучку», что было очень удобно, учитывая их большой размер. Бират прошёлся по стоянке и тоже остался очень доволен.

- Ну, что, - он обратился к Рушану, - читаешь?

- Д-а-а-а! – радостно протянул Рушан.

- А дэмка есть? – встрял в разговор Максим.

Алишер, уже поднаторевший в делах шоу-бизнеса, пихнул Рушана локтем и сказал повелительным тоном начинающего продюсера:

- Касэта неси, да!

Рушан немедленно убежал за кассетой, а Алишер, только сейчас сообразивший, что уже заработал свою сотню – процент от выгодной сделки по обмену обувью – повеселел и расслабился. Все дела, происходившие на стоянке, Алишер считал своими личными, не зависимо от того, касались они его или нет, и старался извлечь максимальную выгоду из любого события – будь то покупка мешка сахара или очередная драка между гастарбайтерами.

Люди в балахонах продолжали с нескрываемым интересом наблюдать за бараном. Они только что вернулись с гастролей в губернском городе и, ошалевшие от грохота полуподвальных ночных клубов, подсовывали барану пучки пахнущей бензином жёлтой травы. Баран задумчиво жевал траву, блеял и периодически катал шарики, чем приводил балахоновых людей в восторг.

Максим ушёл договариваться о сносе сарая, а Большой Русский принялся терпеливо ожидать возвращения Рушана. Алишер дразнил сестру – он шевелил пальцами, делая вид что отсчитывает деньги, показывал ей язык и строил рожи.

Рушан прибежал минут через пять – он успел нацепить кепку с эмблемой «Нью-Йорк Метс» и стал немного походить на Большого Русского и его друзей.

- Вот! – он протянул Бирату приличную хромовую кассету, на вкладыше которой по-английски было написано название группы: «D-Sound».

Большой Русский улыбнулся:

- «Ди» - это Душанбе?

Рушан покраснел, утвердительно кивнул и пояснил:

- Тры чилавека: Джамал, Хафиз и - я! - он гордо ткнул себя пальцем в грудь.

- А альбом как называется?

- Мараканда-рэп! – мгновенно выпалил Рушан, словно ждал этого вопроса.

- Красиво! – Большой Русский снова улыбнулся, - А почему «Мараканда»?

- Джамал ис Мараканда, он просить.

- Молодцы! И много в Душанбе групп? – поинтересовался Бират, закинув кассету в машину.

Рушан беззвучно зашевелил губами и стал загибать пальцы.

- Хафт! – он закончил подсчёт.

- Прилично! – удивился Большой Русский.

- Ест исчо адын, - Рушан продолжал объяснять ситуацию с рэп-индустрией в Душанбе, - но ани – педарас!

- В смысле?

- Настаящий! – пояснил Рушан. - Ата – балшой началник – нэльзя трогат!

- Хуя себе! А у тебя случайно их кассеты нет? – поинтересовался Бират.

Рушан поморщился:

- Зачэм так гаваришь? Нэлзя – грэх! Грязная педарас друг друг жопа эбать! А я патом эта свая рука кассэта трогат?! – он презрительно сплюнул и замолчал.

- Ладно, ладно! – успокоил его Большой Русский. - Это я так, просто.

Рушан обиженно проворчал:

- Там на кассэта пэсня ест, называеца… - он зашевелил кожей на лбу, очевидно переводя название песни на русский, - …грязная педарас далжна… мурдан, смерт!

- Умереть, - поправил его Бират.

- Да, да! - Рушан разволновался. - Педарас должна умерет!

- Да ты ортодоксальный гомофоб! – подытожил Большой Русский.

Рушан закивал головой:

- Ана – гома – грязная педарас! Я педарас убит хачу!

Алишер, после досадного случая с хозяином стоянки, участия в обсуждении вопроса о сексуальных меньшинствах не принимал, предоставив Рушану и Бирату полную свободу слова.

- Ладно, - Большой Русский решил сменить тему, - а остальные где?

- Джамал – он мусики дэлал – Масква работат. Хафиз – где-та Сибир. А я – здэсь, - Рушан тяжело вздохнул. - Дэньга здэлаем – мекрафон купит нада. Харошая мекрафон дарагая, билять!

- Я в курсе, - согласился Большой Русский. - Хорошо, мы послушаем, я тебя завтра найду. Завтра не уедешь?

Рушан замотал головой:

- Работа нэт савсем, народ многа приехал – бад!

Большой Русский загнал машину на место, попрощался с Алишером, кивнул головой Рушану, который уже во всю чистил картошку и, что не ускользнуло от внимания Бирата, кокетничал с Гульнарой.

 

***

 

- Так, - Большой Русский, устроившись на диване, начал инструктировать Алишера, - ты переводишь, я – записываю. Если не успеешь – жми на паузу. Ясно?

Алишер, который беспрестанно крутил головой, в который раз разглядывая интереснейшую обстановку гаража-студии, кивнул. Сегодня всех, кто слонялся по стоянке без дела, неожиданно отправили на уборку главных городских улиц. Департамент ЖКХ, в который, на одну из низовых руководящих должностей, каким-то чудом удалось устроиться свояку Асланбека, неплохо экономил, а Асланбек и Равшан – неплохо зарабатывали. Рушана, которого, вроде бы, приписали к кухне, тоже в срочном порядке мобилизовали на авральные работы – город ожидал приезда очередного федерального чиновника. Именно поэтому Большой Русский и взял в качестве переводчика Алишера.

- Начали? – Бират включил модный, в своё время, компактный музыкальный центр.

Алишер внимательно прослушал короткий первый куплет, нажал на паузу и, подражая движениям выступающих на сцене рэпперов начал:

- Я - МС Рушан, за музык Джамал, на барабан – Хафиз, Душанбэ – наш горад, мы здэсь читаим рэп, сматри на нас, кагда мы будэм зделать многа денег…- здесь Алишер запнулся.

- То трахнем всех красивых баб, купим себе по крутой машине и новому тренкостюму? – внезапно продолжил Большой Русский.

Алишер выпучил глаза:

- Бират знаиет фарси?!

- Бират знает рэп! Мотай дальше, как будет про пидарасов – скажешь, пока можешь не переводить.

Минут через десять беспрерывных перемоток и пауз Алишер радостно улыбнулся:

- Вот ана – грязная педорас далжна умерет!

Еще минут через сорок перед Большим Русским на журнальном столике лежало три листка – по количеству куплетов, и ещё один – с припевом. Алишеру была наконец-то выдана бутылка пива, которую он опустошил в два глотка. На лице Бирата было странное выражение и, если бы Алишер знал, то сказал бы точно – на Большого Русского накатил тот самый «потный вал вдохновения». В правом верхнем углу листка с припевом было написано чётким, но немного небрежным почерком: «Техника читки – 5!!!»

- Сгоняй за пивом, - Бират протянул Алишеру полтинник, - я пока начисто перепишу.

Большой Русский сел за компьютер и начал перепечатывать текст песни в точности так, как её перевёл и пересказал Алишер. Спустя час Бират откинулся на спинку потёртого офисного стула. Алишер сидел на диване и с интересом листал свежий номер «Плэйбоя», под журнальным столиком стояли пустые пивные бутылки.

- Что, нравятся белые женщины? – спросил Бират, ухмыльнувшись.

- Белий женщин – ба-а-а-алшой груд! – протянул довольный Алишер, тыча пальцем в сосок длинноволосой блондинки. - Красивый груд! Наш женщин – нога крюглий, груд маленкий, - честно признался уже захмелевший Алишер.

- Кривая, - поправил его Большой Русский.

- Крюглий, как… туб! – Алишер захихикал. – Крюглий нога!

- Вот вырастешь - найдёшь себе русскую дурочку с большой грудью. За неё калым платить не надо, только пиво наливай!

- Не нада калым? – Алишер был искренне удивлён.

- Нет, не надо - подтвердил Бират, - Она будет толстая, белая и с огромной грудью, как твоя голова сейчас.

- Ман ёфтан? – взволновался Алишер, перед которым внезапно открылись блестящие перспективы, о которых он даже не подозревал.

- Найдёшь, куда ты денешься! Ты – шустрый! Только сначала надо писать по-русски научиться и читать, а то белые женщины не любят, когда в ЗАГСе крестики ставят вместо подписи.

- За-Гы-Се, - Алишер по буквам произнёс незнакомое слово.

- Это такое место, где русские женщины выходят замуж за гастарбайтеров, а потом разрешают трогать себя за большую грудь.

- Гр-у-у-уд!!! – Алишер закатил глаза.

- Ладно, Большой Русский вывел Алишера из эйфории, - Давай, двигай домой, а то мне потом от отца нагоняй будет.

Алишер скорчил недовольную гримасу, но повиновался. После небольшого торга он выклянчил у Бирата пятнадцать рублей и ушёл, аккуратно закрыв за собой тяжёлую железную дверь. Большой Русский принялся перечитывать перевод, периодически крякая и усмехаясь. На экране старенького монитора висел текст, сплошь подчёркнутый придурковатой машиной красными, волнообразными полосками.

 

***

 

«Я – Рушан. Я вышел на улица – са мной маи дружбаны: Джамал и Хафиз, мы – рэпперы из Душанбэ, слушай, пацан, наш рэп про грязная педорас. Грязная, грязная педорас, которая пачкать наша красивая улица и не смотреть на наша красивая женщина. Грязная педорас – смотреть только на другая грязная педорас! Педорас, педорас! Педорас смотреть на педорас! Эта неданошиная шакал думаит, что ей всё можна, но эта ни так, скажи, сваё слова, Хафиз!

 

Грязная педорас далжна умерет!

Грязная педорас далжна умерет!

Грязная педорас далжна умерет!

Каждай скажи – смерт педорас!

Грязнай, ванючая педорас!

Скажи - смерт!

Скажи – смерт!

Грязная педорас далжна умерет!

Это гаварю тибе я – Хафиз!

Это гаварит тибе он – Джамал!

Это гаварит тибе Рушан!

Эта гаварим мы – маладой голас Душанбэ!

 

А я – Джамал, мине мала лет, но я уже знат всё пра грязная педорас. Я не хачу знат об этам ничиго, но эта билять – грязная педорас пападается мине павсюду: я вижу иё са сцены, с каторай я читай свой правилный рэп, я вижу иё – грязный педорас - на улица, где я иду са сваей дэвушка – будащей матерью маих сынавей, каторый как и я будут убиват педорас, грязный педорас! Давай, Хафиз, скажи свой слова!

 

Грязная педорас далжна умерет!

Грязная педорас далжна умерет!

Грязная педорас далжна умерет!

Каждай скажи – смерт педорас!

Грязнай, ванючая педорас!

Скажи - смерт!

Скажи – смерт!

Грязная педорас далжна умерет!

Это гаварю тибе я – Хафиз!

Это гаварит тибе он – Джамал!

Это гаварит тибе Рушан!

Эта гаварим мы – маладой голас Душанбэ!

 

Хафиз маё имя, я – рэппер из Душанбэ, карасивый горад, каторый был бы исчо лучше, есле бы в нём не быль эта гряз-гряз-гряз-грязная педорас! Наглая педорас не скрываит эта – матери занаят, что адна сын ебёт жопа другая сын. Матери лить слёза, отэц - пазор. Убей педарас, грязная педарас - пазор семьи! Так гаварил мне мой дед - отэц дэсять дэтэй и сорак внукав. Эта грязная педорас исчо читает свая педорасовая рэп. Я гаварю – эй ты – Ахметкул, эй, ты – Джамбек! Хватет валят дурак – читат своя грязная рэп. Иди еби жопа друг друга, а патом мы убьём вас – грязная педорас! Я – Хафиз-сказат всё!»

 

***

 

Большой Русский достал из-под дивана бутылку «Пшеничной», плеснул себе в пластиковый стакан, выпил и занюхал рукавом балахона. Затем он сходил к сторожам, отдал им сорок рублей и попросил, чтобы они не выключали на ночь свет в правом проезде. Он вернулся в гараж, поставил тепловентилятор на «двойку» и принялся приводить текст в божеский вид.

В пятом часу утра сторож Пафнутий Семёныч, которого необычайно развезло с двух бутылок настоящего «семьдесят второго», на секунду оторвал чугунную голову от стола и краем глаза увидел шатающуюся из стороны в сторону фигуру Большого Русского. Фигура не то растворилась в воздухе, не то слилась с подъехавшим такси. Семёныч не поручился бы ни за то, ни за другое.

 

Скит 3-1

Так Он Сказал

 

«Дорогая Мама! Прошу у тебя прощения ещё раз. Мне очень жаль, что я причинил вам с отцом столько неприятностей. Я знаю, как трудно было вам после моего отъезда в Россию, но, поверь, мне было не легче. Ты говорила, что в России много таких, как я, особенно в Москве, что все они хорошо образованы, открыто общаются между собой, их практически никто не трогает, и не замечает. А некоторые из них даже занимают высокие посты в правительстве и руководят большими фирмами. Всё это так, но ты не учла одного – здесь очень много наших и они ведут себя совсем по-другому, чем на Родине, даже когда ненадолго приезжают, чтобы повидать свои убогие многодетные семьи. С ними я стараюсь не общаться – мне достаточно моих университетских друзей. Здесь очень хорошие ребята, многие из Душанбе, из приличных семей, но все тоскуют по Родине, и жалеют меня, которому нет дороги назад. Я слышал, что отец проклял и отрёкся от меня. Я хорошо его понимаю, но всё равно продолжаю любить. Если он будет тебя слушать – передай ему, пожалуйста, мои слова.

Деньги за учёбу приходят исправно, на жизнь тоже хватает. Не на такую, конечно, как дома, по которому я очень скучаю, но жаловаться мне не приходится, тем более, в моём ужасном положении. Я, как ты мне советовала, даже начал понемногу откладывать на машину. На «Хонду» мне, конечно, не накопить, но на приличную, новую «Ладу» хватит. Тем более что Джамбек неплохо устроился в Тольятти.

Я всё надеюсь, что ты приедешь ко мне в гости, хотя бы ненадолго. Но не представляю, как это сделать, чтобы не узнал отец. Я боюсь, что он снова изобьёт тебя, как в тот раз, когда ты пыталась тайком взять у него деньги, чтобы отправить мне. Я очень скучаю по тебе и отцу тоже.

Дорогая Мама, ты не волнуйся, но всё происходит совсем не так, как мы с тобой предполагали. Недавно я шёл по улице и вдруг услышал, что в одной из стоящих на перекрёстке машин играет та самая проклятая песня, из-за которой и начались все наши страдания. Только теперь эти черножопые фашисты перевели её и поют на ломаном русском. Я узнал её по первым аккордам, по первым же звукам проклятого рэпа, который я теперь ненавижу больше всего. Даже не понимаю, как я мог так сильно увлекаться им раньше.

Прости меня за то, что дальше я буду употреблять русские матерные слова, но это только для того, чтобы ты поняла, что мне пришлось пережить.

Как только я услышал эту проклятую песню – меня сразу бросило в жар, и я захотел убежать, но подумал, что я в Москве - и бояться мне нечего. И я пошёл по пешеходному переходу мимо этой машины. Но, не успел я сделать и пары шагов, как двери открылись, а из салона выскочил этот шакал – Джамал, а с ним ещё три человека в грязных рабочих спецовках. И, хотя все они уже сносно говорят по-русски, они хором прокричали гнусный припев: «грязная педорас далжна умерет!», накинулись на меня и очень сильно избили прямо на переходе.

Самое страшное, Мама, что за меня никто не заступился, а некоторые водители даже кричали: «Смотрите! Чурки бьют чурку!», и смеялись.

Джамал отобрал у меня все деньги, какие были с собой, и паспорт. Он сказал, что теперь знает, где я живу, и будет бить меня каждый день, и каждый день отбирать деньги, а если денег окажется мало, то он будет бить меня ещё сильней. Так он сказал и дал мне коленкой под дых. А ещё Джамал сказал, что из-за меня, вернее из-за отца, им всем пришлось уехать в Россию, и теперь они работают на стройках в разных концах страны. Так он сказал и плюнул своей вонючей слюной прямо мне в лицо. Джамал поклялся, что соберёт этих шакалов: Рушана и Хафиза, и они будут бить меня втроём потому, что им очень не нравится быть гастарбайтерами, и потому, что «грязная педорас далжна умерет!» Так он сказал и пнул меня стоптанным кроссовком в живот. Он выпытал у меня где живёт Джамбек, рассмеялся и сказал, что Джамбек – больше не жилец потому, что Рушан тоже уехал в Тольятти, и, что «грязная педорас далжна умерет!» Так он сказал и ударил меня кулаком в лицо.

Мне было так больно, Мама! Джамал смеялся надо мной, а его новые друзья плевали мне в лицо. Джамал сказал, что теперь какие-то очень умные и важные русские помогают им делать этот проклятый рэп и, что скоро они запишут второй альбом, а эта гнусная песня про меня и Джамбека будет в каждом новом альбоме до тех пор, пока «грязная педорас не умрёт!» Так он сказал и бросил меня на асфальт.

Меня подобрала проезжавшая мимо патрульная машина, сначала меня хотели отвезти в отделение, но, увидев в каком я состоянии, милиционеры просто вышвырнули меня возле ближайшей больницы. Все мои сбережения ушли на врачей и лекарства. Сейчас я живу у своего друга Егора, я писал тебе о нём, помнишь? Он очень хороший и, когда я не мог ходить, почти никого не приводил, почти никого – только Венечку и Рината, но, во-первых: я болел, а во-вторых: Венечка и Ринат - наши общие знакомые так, что я совсем не ревновал, только чуть-чуть. Егор хочет, чтобы мы всегда были вместе. Я тоже этого хочу. Со мной всё в порядке – у русских хорошие врачи. Но я очень боюсь появляться в университете и, особенно, дома.

Дорогая Мама, не могла бы ты прислать мне немного денег, чтобы я вставил себе зубы и снял другую квартиру. А то в последнее время Егор кричит на меня и говорит, что ему не нужна необразованная, беззубая чурбанская пида. А я очень люблю Егора.

Целую. Вечно любящий, твой сын Ахметкул.

 

Трэк Седьмой – Чак Ди Jr.

из которого мы узнаём о китайском горном терьере, обломке коричневого плинтуса и событиях в нейтральных водах

 

- Пацаны! Это - пёс! – Большой Русский резко затормозил, и под колёса шустро метнулось нечто маленькое, чёрное и лохматое.

Машина в очередной раз перевалилась через отполированную до блеска, вкопанную в землю трубу и остановилась. Бират приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель незамедлительно просунулась всклоченная мордочка.

- Т-ю-ю-ю!!! – Большой Русский протянул было руку, но сразу отдёрнул. – Бля! Охуенный пёс, пацаны!

Щенок визгливо тявкнул, щёлкнул зубами и завилял хвостом.

Бират изловчился, схватил собаку за загривок и аккуратно втащил в салон.

- Кобель! – резюмировал он.

Щенок извивался и жалобно верещал.

- Да брось ты блохастого этого! – Димок лениво затянулся, выпустил дым через ноздри и щелчком отправил окурок в окно. – Заразу какую-нибудь…

- Мама – чёрный, папа – эрдель стопудово, - перебил его Большой Русский, продолжая осмотр. – Ну, кобелище страшный, - обратился он к щенку, усаживая его на колени, - поехали кататься.

Щенок тявкнул и цапнул Бирата за палец. Большой Русский хлопнул его по морде и нажал на газ.

 

***

 

Алишер проморгал приезд Бирата. Он был занят очень важным и ответственным делом – ссыпал в парадные туфли сестры, которые та забыла спрятать после недавнего похода на рынок, железные опилки, добытые им на ближайшей СТО.

Вчера Гульнара сдала отцу алишерову заначку в двести рублей. Денег не было даже на муку, а Алишер, крутившийся в последнее время на автомойке, увёл у зазевавшегося клиента “штрафные” деньги, спрятанные под козырьком “девяносто девятой”. Гульнара видела, как брат рысью прискакал на стоянку и засунул две сотенные купюры под бак от стиральной машины. Вскоре из отделанного потрескавшимся кафелем помещения мойки раздались матюки владельца машины и крики управляющего – прыщавого, рыжего Дамира.

Алишер спрятался за сортиром и вышел только когда стемнело. Всё обошлось – машину отмыли бесплатно; Алишер даже не попал в круг подозреваемых.

Как только брат покинул убежище, Гульнара поманила его пальцем и кивнула головой в сторону тайника. Алишер, по обыкновению, показал сестре язык, и плюнул ей под ноги. Делиться с женщиной он, естественно, не собирался.

Асланбек сделал из правого уха отпрыска нечто, похожее на подгнивший тюльпан, изъял наличность и отправил скулящего Алишера пилить деревья на месте будущей автозаправки.

Работу Алишер саботировал самым наглым образом – он то и дело ронял пилу, путался под ногами соплеменников и нарочно перекрывал спиленными ветками единственный подъезд к стройплощадке. Под конец он специально полоснул себя по пальцу и закатил дикую истерику.

Хозяин будущего автокомплекса, патлатый девятнадцатилетний юнец, самолично курирующий стройку, которого все без исключения подрядчики ласково называли Оно – не на шутку испугался, выдал Алишеру дневной заработок, вежливо попросил прораба, чтобы подобных эксцессов больше не происходило, и принялся звонить отцу. Сахалин долго не отвечал, но потом, сквозь треск и шипение раздался бодрый, правильно поставленный баритон. Оно изложило папе суть проблемы, на что в ответ было послано на хуй три раза, и связь оборвалась.

Судно Сёмкина-старшего наконец успешно “оторвалось” от прикормленного пограничного контроля и успешно вошло в корейские территориальные воды. Контрабандный камчатский краб потихоньку материализовывался в Среднем Поволжье в виде здания из сэндвич-панелей, парковки и небольшой автомастерской.

Но Алишер решил использовать сложившуюся ситуацию по-максимуму. Он, демонстративно выставив перемотанный обрывком чьей-то грязной футболки палец, выклянчил у сторожа самого упитанного и наглого щенка. Щенка он приметил ещё утром, решив непременно, по окончании работы, его выкрасть. Мамаша, на удивление небольшая, чёрно-рыжая сучка, лишь лениво осклабилась, когда Алишер забрался к ней в будку за законным трофеем. Засунув щенка за пазуху, Алишер отправился домой.

По пути он заглянул в жёлтый контейнер, на котором был нарисован серый, глянцевый череп и две перекрещенные кости. Под рисунком стояла надпись: “Не лезь! Пиздить нечего!” Приписка к предупреждению гласила: “Проверено ОТК”.

Порывшись среди пустых канистр из-под масла, использованных воздушных фильтров, сточенных тормозных колодок и прочей требухи, Алишер раскопал жестяную банку, полную мелких железных опилок.

 

***

 

- Вот сука! – Большой Русский резко вывернул руль. Салатовая “Киа” в который раз была поставлена под углом в сорок пять градусов. Пучеглазая иностранка снова влезла на неприкосновенное место “восьмёрки” Бирата.

- Корова! – Маркер выплюнул жвачку на капот иномарки.

- Колёса…? – Димок вытянул руку и прилепил свой бабл-гам на лобовое стекло уродливой машины.

- Угу…- Бират шарил рукой в кармане дверной панели. – Только ниппели повыкручиваем, и колпачки обратно завернём, а то эта сучка мужу позвонит – он ей новые колёса привезёт, - Большой Русский щёлкнул пальцами, - а надо, чтобы запарились они по полной программе. – Наконец он вытащил универсальный железный колпачок с прорезью в верхней части. – Сейчас организуем!

Щенок мирно спал на коленях. Бират осторожно подхватил его за грудь и задние лапы, и переложил на соседнее сиденье. Собака заворчала, приоткрыла левый глаз и снова заснула. Большой Русский погладил кобеля по жирной шерсти:

- Спи! Домой скоро пойдём!

 

***

 

- Пахтакор-гандон! – Гульнара застала брата на месте преступления и отвесила ему щедрую оплеуху. – Писарбачаи дузд! Уходи вместе со своим сабаком! Приедет ата, он тебя изобьёт.

Алишер, выронив банку, отскочил в сторону и показал сестре средний палец.

- Чупон! – Гульнара презрительно поморщилась и скрылась в пристройке.

Такого оскорбления Алишер не перенёс – он издал протяжный вопль и бросился вслед за сестрой.

Большой Русский выбросил последний ниппель в чахлую траву и обернулся. Гульнара выталкивала Алишера из пристройки, царапала его ногтями и ревела.

Зейнаб высунулась из строительного вагончика, сверкнула глазами и моментально оценила ситуацию. Не успел Бират выплюнуть окурок, как она ловко спустилась по лестнице, подобрала с земли обломок коричневого плинтуса и ударила им Алишера.

- Модар! – Алишер завертелся волчком. – Модар!

Гульнара, воспользовавшись ситуацией, дала брату полновесную пощёчину, и немедленно получила плинтусом по спине.

- Модар!!!

Зейнаб самозабвенно лупила вопящих отпрысков по головам. Большой Русский подкурил очередную сигарету и, роняя пепел на сиденье, внимательно наблюдал за экзекуцией. Собаки, которых этой осенью на стоянке собралось не меньше десяти, вскочили со своих мест и закружили вокруг дерущихся.

- Ебаные рога! – Бират, прищурился – на стоянку въезжала белая “девятка”. Асланбек, не раздумывая ни секунды, пошёл на таран, прямиком въехав на поле боя. Зейнаб по инерции ударила по капоту машины, взвизгнула и скрылась за дверью вагончика.

Асланбек, щёлкнув ручником, выбрался наружу, кивнул Большому Русскому и пошёл наводить порядок.

 

***

 

- Держи! – Димок вручил Бирату тёплую, липкую баклажку с тёмно-красной этикеткой. – Другого нет!

- Ладно! – Большой Русский хрустнул крышкой. – Смотри, Шекспир ползает по берегу и жрёт ракушки.

Возле вагончика стояла Гульнара, одетая в чёрную кожанку и синие, искрящиеся треники, заправленные в высокие коричневые полуботинки. Голова девушки была прикрыта цветастым платком. В ногах стоял потёртый чемодан с железными уголками на заклёпках.

- И? – Димок с треском взорвал пачку чипсов.

- “Тройки” там нет рыжей? – Бират сделал глоток и поморщился. – Жених должен приехать, калым привезти. Уходить она собралась.

- Давно ждёт? - Маркер перехватил у Димка вторую пачку.

- Хорошая девочка, - Большой Русский пустил бутылку по кругу, - вам, дебилам, такую бы жену! – Только калым устанете собирать – Асланбек её так просто не отдаст. – Бират улыбнулся. – Тем более - дервишам!

- Ну и сам забирай! – Димок жадно хрустел чипсами. – Тебе-то скидка полагается!

Большой Русский докурил, подумал и запихал окурок в пепельницу.

- Я собаку заберу. А девочке – шестнадцать, как раз вам – самое то. Не понимаете только… А жених не приедет – оно ему не стучало, пока папа не скажет! Пойду, поговорю… - Бират, сделал большой глоток. – За собакой смотрите!

Он выбрался из машины, подмигнул Гульнаре, подошёл к вагончику, кашлянул и чётко, но в полголоса произнёс:

- Аслан-Бек?!

 

***

 

- Шакала эта где? – Асланбек хлопнул Большого Русского по спине.

- За сортиром наверное… - Бират спрыгнул на землю. – Тебя боится!

Асланбек подобрал обломок кирпича и бросил его в сторону безобразной прямоугольной конструкции из кусков шифера, стянутых проволокой. Кирпич ударил по ржавому капоту, в настоящий момент исполняющему обязанности крыши, и отскочил куда-то за забор. В редких кустах, прикрывающих нужник, раздался шорох.

- У, шакал! – Асланбек погрозил кулаком. – Толка выйди!

Гульнара сидела на чемодане и рыдала.

- Бас кардан! Дамой иды!

Девушка покорно встала, взяла чемодан и, всё ещё всхлипывая, потащила его в пристрой. Большой Русский подошёл к машине, выдернул баклажку и протянул её отцу семейства. Асланбек отхлебнул, вытер губы рукавом промасленного горчичного пиджака и вздохнул:

- Заэбали меня савсэм!

Бират многозначительно молчал. Димок и Маркер, подпирая друг друга головами, мирно спали на заднем сиденье.

- Эта что?! – Асланбек отскочил от машины.

В открытом переднем окне показалась всклоченная, заспанная, чёрная мордочка с рыжими усами и бородой.

Бират улыбнулся:

- У вас тут бегает!

- У мэне?! Утрам не биль!

- Заберу? – Большой Русский кивнул головой в сторону щенка.

Из кустов моментально раздался вой:

- Б-и-и-ират!!! Мая саг! Я пр-и-и-и-инёс! Мая!

Асланбек в три прыжка подскочил к кустам и вытащил зарёванного сына наружу.

- Укырал, да?

- Ата! – Алишер скорчил жалобную гримасу. – Заправка взяль, стоража сам атдаль!

- А эта куда дэват? – отец показал пальцем на стаю дворняг, развалившихся под вагончиком.

- Ата!

- Нэ хуй! – он повернулся к Большому Русскому. – Забирай!

Бират снял футболку, одел балахон на голое тело и принялся расталкивать задремавших пацанов. Пока они тёрли глаза, матерились и выбирались из машины он завернул щенка, аккуратно взял его на руки, закинул сумку на плечо и щёлкнул сигнализацией.

 

***

 

На следующее утро он заехал в ювелирную мастерскую и заказал небольшую пластинку из нержавейки.

- Вот так надо, - он протянул мастеру листок.

Надпись на листке гласила: “Китайский горный терьер Чак Ди Jr…” дальше шёл номер телефона и адрес.

 

 

Трэк Восьмой – Милый Александр Сергеевич

из которого мы узнаём о неизвестных фактах из жизни великого поэта, сложностях строительного процесса и яичном желтке

 

Своим имуществом Алишер распорядился так: магнитофон завернул в целлофановый пакет и засунул под кровать сестры, холщовый мешок из под картошки, доверху набитый всевозможными медными проводами, продал за пятьсот рублей одному из слесарей ближайшей СТО. Разобранный «Уралец» был втиснут под строительный вагончик. Других ценных вещей у Алишера не было.

Кроссовки, запасные треники и пара футболок легко поместились в грязном школьном рюкзаке, на котором были изображены Микки Маус, Дональд Дак и Плуто. Мать погладила Алишера по голове и отдала ему пакет с китайской лапшой, пачкой дешёвого чая и свежим лавашем. Отец небрежно бросил пожитки Алишера на заднее сиденье «девятки», и жестом пригласил его сесть рядом. На прощанье Алишер показал сестре язык, отчего немедленно схлопотал от отца подзатыльник. Машина, стуча клапанами и отчаянно выплёвывая из глушителя чёрный дым низкооктанового бензина, зашуршала новенькой резиной по щебёнке, и вскоре скрылась за огромным рекламным щитом, гласящим: Кабаре «Синяя Дыня».

Едва Алишеру исполнилось пятнадцать, а это, далеко не радостное для самого именинника событие, произошло неделю назад, как отец сразу же начал подбирать достойный объект, на который можно было бы (без особых опасений за сам объект) отправить отпрыска. Такая стройка нашлась километров за шестьдесят от города, в деревне, которая постепенно превращалась в дачный посёлок. Полуразвалившиеся дома активно скупали городские жители обеих губерний, на границе которых и стояла деревня. Дома сносили, участки ровняли и, на очищенной от скверны времён земле, возводили небольшие коттеджи, непременно из красного кирпича.

 

***

 

Гордостью деревни была церковь, построенная, как и полагается, на самом высоком месте. Собственно, от церкви осталась только коробка из старого огненно-рыжего кирпича, но даже она производила впечатление на всех, путешествующих по федеральной трассе, проложенной всего в километре от деревни.

В середине двадцатых годов местный комбед, намного опередив своих московских товарищей, по собственной инициативе решил снести ненавистное здание. В постановлении комитета так и говорилось: «…находясь в доминирующей плоскости, перекрывающей остальные постройки на шестьдесят аршин, что является агитацией за религиозную несознательность и прочие условия, препятствующие полному освобождению крестьянства от векового дурмана поповщины… подлежит сносу путём подрыва у основания в пяти местах… » Председатель комбеда товарищ Крюков, сам бывший сапёр, лично ездил за динамитом в уездную ЧК, где получил не только динамит, но и благодарность за оперативные действия.

В день сноса в деревню прибыла группа уездных чекистов, корреспондент губернской газеты и оркестр. Все расположились на безопасном расстоянии от церкви – во дворе бывшей лавки купца третьей гильдии Синельникова, а ныне – торговой точки №1 сельхозкооператива «Им. товарища Фрунзе».

Пока председатель комбеда бегал по церкви, отдавая последние приказания, заместитель начальника уездного ЧК произнёс перед собравшимися речь, суть которой сводилась к тому, что на месте церкви непременно будет воздвигнут памятник товарищу Ленину и новая школа. Оркестр играл «Интернационал», товарищ Крюков торопливо присоединял провода к ручной динамо-машине, сконструированной им лично из пособий кабинета физики земской школы, народ крестился и почему-то смотрел в серо-голубое осеннее небо.

Последствия взрыва впечатлили даже видавшего виды товарища Крюкова: куском оконной рамы корреспонденту губернской газеты выбило правый глаз, обломок чугунной ограды снёс вывеску с почтового отделения, а трое прибывших чекистов трусливо укрылись за резными перилами крыльца. Само здание церкви даже не шелохнулось, осколки только немного посекли роспись внутри, да выбили все стёкла. Акция была сорвана, а поскольку динамита больше не осталось, то мероприятие быстренько свернули, отправив опешивших жителей по домам под звуки «Варяга».

Следующие два раза церковь рвали военные, но результат был практически тем же: как только рассеивался дым - с высокого потолка снова ухмылялись архангелы, а Иисус, казалось, даже грозил пальцем.

В четвёртый раз непокорную церковь взрывали уже без митингов и лишней шумихи. Народ разогнали по домам, строго запретив выходить на улицу, а взвод сапёров двое суток готовил взрыв.

Кости товарища Крюкова к тому времени уже давно покоились на соловецком Заячьем острове, а телом заместителя уездного ЧК - страшной, завязанной в узел мумией, застрявшей между острыми скалами безымянного ущелья в далёком Туркестане - чабаны пугали своих детей. И если бы Алишер знал, то без сомнения гордился бы двоюродным прадедом Алимджаном, который выстрелом из новенькой английской винтовки ловко выбил из седла командира красных, сосланного после неудачного подрыва церкви на Средней Волге в опасный Туркестан. А ещё больше Алишер удивился, если бы узнал, что Алимджан умер в Париже всего десять лет назад в звании почётного члена французской Академии Наук.

Взрывом сорвало все пять куполов, содрало штукатурку со стен и выкорчевало несколько десятков кирпичей из оконных и дверных проёмов. По потолку всё также летали ангелы, и золото их нимбов неумолимо пробивалось сквозь копоть и гарь.

Все участники акции пошли в лагеря за антисоветскую агитацию, а церковь наконец-то оставили в покое. Так она и простояла до сегодняшних дней, поскольку денег, выделенных на реставрацию, хватило, почему-то, только на возведение вокруг церкви хлипкого забора и его ежегодную покраску.

 

***

 

Пыльная белая «девятка», собрав все ямы на растрескавшемся, расползающемся асфальте главной улицы, затормозила около дома весьма странной конструкции.

- Приехали! – выдохнул отец и вышел из машины.

Алишер собрал вещи, плюнул сквозь открытое окно и последовал за отцом. Вокруг машины носились куры, в соседнем доме залаяла собака, где-то надсадно скрипел колодезный ворот. На стук отца из-за массивных железных ворот показалась голова в синей шапочке-петушке с надписью «Динамо».

- Овардан? – спросила голова.

- Привёз! – утвердительно кивнул отец и поманил Алишера. – О! Батыр!

- Заходы, - голова исчезла.

Асланбек вошёл во двор странного дома первым, Алишер протиснулся сквозь узкую щель ворот и тотчас с интересом принялся рассматривать необыкновенное сооружение.

Дом, действительно, был необычным: двести лет назад в нём размещалась волостная управа, сразу после революции – правление коммуны, а перед самой войной здание сгорело – остались только закопченные кирпичные стены с кое-где уцелевшей белой штукатуркой. По цокольному полуподвалу и двум невысоким этажам с окнами арочного типа даже не искушённый в архитектуре человек мог без труда определить, что здание построено очень давно.

Ни восстанавливать, ни сносить дом не стали – развалины, поросшие бурьяном и дикой коноплёй, постепенно осыпались. И лишь изредка можно было увидеть одинокого дачника, лениво бродящего внутри постепенно уходящей под землю конструкции. Но дачник рассматривал, казалось бы никому не нужные остатки здания, отнюдь не из праздного любопытства – он жаждал приобщиться к истории. К той её части, которая состоит из легенд, домыслов и белых пятен. А легенда, в которой фигурировало здание управы, была одной из тех полувымышленных историй, которые сохранились лишь в самых глухих уголках страны.

Согласно легенде - в здании волостной управы провёл одну ночь сам Александр Сергеевич Пушкин. Застигнутый непогодой, он, путешествуя по местам пугачёвского восстания, свернул с симбирского тракта и, по непонятной причине, остановился не на станции, а был принят старшиной управы в стенах ведомства. По легенде Александр Сергеевич и старшина всю ночь играли в винт; и к утру камер-юнкер Пушкин оказался в крупном проигрыше.

Вероятно, именно из-за этой легенды руины были выкуплены известным в своё время хоккеистом. После сделки директор совхоза моментально отстроил новый дом, а главный бухгалтер отправил сына на учёбу в Англию. Директора скоро отстрелили, главный бухгалтер спился, а его сын, по приговору английского суда, сел на пять лет как глава этнической группировки, занимающейся рэкетом среди студентов.

Здание управы было бездарно реконструировано: оставшиеся стены восстановили с ювелирной точностью, и даже выкрасили в родной матово-белый цвет, но зачем-то сделали надстрой из пресловутого красного кирпича. Единственное окно в надстрое было квадратным. По бокам были возведены две ужасные пристройки, обшитые салатовым сайдингом и покрытые, также как и главное здание - металлочерепицей. Получившийся в результате буйной фантазии безвестного архитектора комплекс снабдили стеклопакетами тёмно-коричневого цвета. Венчал всё это великолепие необъятных размеров бассейн, выложенный ярко-красной плиткой.

Цокольный этаж углубили и соорудили в нём сауну, ещё один бассейн и бильярдную. Верхние этажи состояли из комнат, половина которых была проходными, а другая – без окон. Чудовищное сооружение обнесли двухметровым забором из искусственного камня и установили огромные ангарные ворота.

С первым же весенним паводком подвал превратился в один огромный бассейн, в мутной воде которого плавали останки тщеславия нового хозяина. Деревня находилась в низине, и все дома стояли на неглубоких фундаментах, редко кто решался выкопать даже обычный погреб.

Хоккеист навсегда уехал в Германию, а к дому смотрителем был приставлен единственный обитатель соседней халупы – Григорий Петрович – бывший почётный тракторист совхоза «Красная Звезда». Петрович иногда, обычно после получения жалования почтовым переводом, устраивал желающим экскурсии по дому, и даже указывал примерное место, где происходила знаменитая партия в винт.

В таком положении дом простоял года три, пока не был выкуплен за смешную сумму в полтора миллиона рублей водителем – дальнобойщиком из соседней деревни. Новый владелец принялся за решение проблемы с размахом – из областного центра был выписан специалист по дренажным системам, и работа началась. По замыслу специалиста следовало создать сложную систему дренажных канав и отводов, и выкопать три сливные ямы надлежащей глубины. Причём копать необходимо было вручную, дабы не разрушить уже существующие постройки. Именно этой работой – копанием ям - и должен был заняться Алишер со своими соплеменниками, снятыми с других, менее важных объектов.

 

***

 

 

Человек в шапке-петушке оказался прорабом; Алишер вспомнил, что видел его пару лет назад на стоянке – тогда он был забитым новичком, который всё время кутался в строительную фуфайку и постоянно растирал уши руками. Теперь же он, одетый в приличную спецовку с логотипом «ЛукОйл», ходил по двору и властно распоряжался. Даже специалист по дренажным системам – недавний выпускник архитектурного института – тщедушный очкарик с зализанными назад жирными волосами – побаивался Фаруха, и перечил ему только при вопиющем нарушении строительных правил.

Фарух тоже вспомнил Алишера, он потрепал его по голове, шлёпнул по плечу и сказал:

- Айнан, батыр!

Алишер отвернулся, сделав вид, что смущён – от прораба невыносимо несло перегаром. Пока отец договаривался с Фарухом об условиях оплаты и получал аванс, Алишер прикидывал насколько сложно будет воровать спиртное у прораба. Наконец все вопросы были решены, и отец, выдав Алишеру пятьдесят рублей, сказал напутственное слово:

- Работай! – после чего скрылся за воротами.

Алишер знал, что работы было недели на две-три, и не сильно расстроился, оставшись один. Мало того, он решил по максимуму использовать свалившуюся на него свободу – в кармане шорт лежали новенькая пятисотрублёвая купюра и мятый полтинник отца.

Фарух в это время уже успел сцепиться с очкариком.

- Какой кривой? – кричал он. – Савсэм ровний, как шпала, да? Я сам следил! – Он брызгал слюной в лицо очкарика, который только что произвёл замер очередной дренажной канавы.

- Нет, кривая! На два градуса отклонение! – очкарик начал заводиться.

- Какой два градус?! Жопа засунь себе эта градус! Вода лил? Лил! Течёт? Течёт! Что от мэне хочешь?

- Я в следующей канаве каждый метр буду тогда проверять! – очкарик явно нервничал.

- Мэтр, да?! – Фарух победно посмотрел на оппонента. – А кто срок такой говориль, а? Я говориль? Ты говориль! Если каждий метр мерить, то за два месяц не сдэлаем, да?!

Выпускник – краснодипломник побагровел – Фарух попал точно в цель.

- Я маяки для чего вам ставлю? – он попытался перейти в наступление.

Прораб парировал молниеносно:

- Метка – шметка, слюшай, институт училься, да? Земля, знаешь – лунда? А если знаешь, то вот тебе и градус твой!

Очкарик широко открыл глаза и долго смотрел на удаляющуюся фигуру Фаруха. Затем, выйдя из оцепенения, заметил Алишера и набросился на него.

- Новенький? Чего стоишь? Вещи в сарай и – работать!

Но Алишер уже не боялся очкарика, улучив момент, он плюнул ему на штанину, и только после этого понёс вещи в сарай. Быстро переодевшись и отломив от лаваша приличный кусок, он вышел во двор. Трое рабочих копали дренажные канавы, ещё двое, далеко за забором, на пустыре, рыли сливную яму, возле второй, почти готовой, копошились четверо. Фарух бродил возле каких-то, натянутых между колышками, верёвок и матерился. Заметив Алишера, он жестом подозвал его. Алишер подошёл, дожёвывая лаваш.

- Вэровка видишь? – спросил Фарух.

Алишер кивнул.

- Берошь лапата и капаешь канавка па периметр, - прораб очертил рукой размеченный квадрат три на три метра. – Глубина – вот! – Он показал на длину штыка лопаты. – Ширина – вот! – Он показал ширину того же штыка. – Понял?

Алишер снова утвердительно кивнул.

- Кор кардан! – Фарух торжественно вручил ему лопату.

 

***

 

 

Копнув всего три раза, Алишер наткнулся на что-то твёрдое; извлечённый из земли предмет оказался обломком кирпича. Алишер отбросил его в сторону и продолжил работать. Прокопав около метра, он обнаружил кусок полусгнившей доски и тоже отшвырнул её. Через несколько часов список находок Алишера был довольно внушительным: кирзовый сапог, три подковы, с десяток пустых пачек «Примы», ржавый штык лопаты и бесчисленное количество обломков кирпича. Фарух, решивший очевидно проверить как работает новичок, подошёл и принялся внимательно изучать найденный Алишером хлам. Он сказал Алишеру, чтобы тот отдохнул, и заорал на весь двор:

- Валодя! Валодя! Валодя, твая мать, суда падайди!

Из дома выполз заспанный очкарик. Фарух замахал ему рукой:

- Суда иди, да?!

Алишер подбрасывал одну из найденных подков в руке и прислушивался к разговору между прорабом и Володей. Из разговора он понял, что Фарух опасается того, что прежние строители вывезли не весь мусор, а часть закопали прямо на участке, причём не очень глубоко. Очкарик, настаивал на том, что все эти вещи лежат в земле уже давно и к прошлой стройке не имеют никакого отношения.

- Какой – давно! – горячился Фарух. – Сам так делаль! Смотри – бумага не сгниль ещё! – Он вертел в руках сигаретную пачку. – Какой старий?

В конце концов, сошлись на том, что Алишер докопает канавку и начнёт рыть саму яму, а все силы надо бросить на две других - места под третью яму, кроме того, где ковырялся Алишер, всё равно не было. Володе и Фаруху, по результатам алишеровых изысканий, предстояло решить сложную проблему: оставить только две ямы, а из третьей сделать фальшивку или же сдвигать сроки строительства и делать всё как положено.

- А цемент если пайдёт! – Фарух сделал страшные глаза. – Сам далбить будишь, раз места выбраль такой!

Очкарик, пошарил ногой в мусоре и отрешённо пробормотал:

- Вот завтра всё и узнаем.

После работы Алишер увязался за двумя рабочими, посланными Фарухом в магазин. Он дождался, пока те закупят продукты по списку, нацарапанному Володей, и выйдут наружу, потом быстро нырнул внутрь, протянул купюру сдобной, как свежевыпеченная булка, молоденькой продавщице и выпалил:

- Адин крепкий, баклашка!

Получив сдачу и засунув холодную бутылку прямо в штаны, Алишер пошёл следом за рабочими. Он ещё днём приметил небольшой закуток за сараем, отведённым гастарбайтерам под временное жилище. В закутке стояли заляпанные цементным раствором носилки, черенки от лопат и лежал ворох пустых мешков, предназначенных для вывоза строительного мусора. Повалившись прямо на мешки, Алишер открыл бутылку и сделал большой глоток.

 

***

 

Утром болела голова, и ныли руки. Фарух, опухший и злой, распределял рабочих по местам; Володя сидел в яме и уровнем пытался проверить качество начатой вчера кладки. Алишер опустошил ещё тёплый чайник, сплюнул на земляной пол и, покачиваясь, вышел из сарая.

- Долга спишь! – Фарух бросил Алишеру лопату. – Яма начинай, первий слой на такой же глубина!

Алишер поплёлся к месту работы, с которого Володя уже успел убрать колышки и верёвки. Первый слой дался ему легко – ничего особенного, кроме расплющенного ведра и пары кирпичей он не нашёл. Зато под вторым скрывался сюрприз, которого так боялся Фарух. Алишер, решив немного передохнуть, воткнул лопату в центр ямы и услышал скрежет металла о металл. Он крикнул Фаруху, чтобы тот подошёл; вместе они откопали дно большого строительного корыта, в котором когда-то замешивали цементный раствор. Фарух бросил лопату и закричал Володе, который что-то втолковывал рабочим:

- Валодя, суда иди, думать будем!

Володя, изучив дно корыта, коротко выругался и вопросительно посмотрел на Фаруха.

- Корыта та мы выкапаем, а под ним – гадам буду – раствор засохший, - мрачно констатировал Фарух.

Тут же организовали планёрку, решая, что делать дальше. Долбить застывший раствор ломами не улыбалось никому. Наконец все сошлись на том, что надо откопать корыто, чем, естественно, займётся Алишер, а уже после принимать окончательное решение.

Алишер с большой неохотой принялся за дело и, хотя корыто было меньше ямы раза в полтора, работать всё равно было не удобно. Провозившись до самого обеда, он всё-таки сумел подкопаться настолько, чтобы можно было привязать верёвки ко всем четырём ушкам корыта.

После обеда совместными усилиями корыто удалось выкорчевать из ямы; под ним обнаружился плотно спрессованный комок из покорёженной арматуры, битого кирпича и цементного раствора. Фарух и Володя многозначительно переглянулись и отошли в сторону; вскоре они, отчаянно жестикулируя, кричали друг на друга. Старый Улугбек, при Союзе работавший врачом – педиатром, пнул обломок кирпича и резюмировал:

- Фальшивку будем делать. Аз дигар.

Володя убежал в дом, а Фарух подошёл к Алишеру, одиноко стоящему на краю ямы.

- Лом вазьмёшь там, - он махнул рукой в сторону сарая. – Равняешь до сих пор, – он рубанул рукой по дну ямы, - астальное мы даделаем!

Алишер сходил за ломом и начал методично долбить цемент.

 

***

 

Круглые камешки керамзита разлетались из ямы в разные стороны; Алишер в первую очередь долбил там, где цемент поддавался легче всего. Постепенно он извлёк несколько кусков толстой арматуры, обрезки труб и с десяток вёдер бетонной крошки. Сам того не замечая, Алишер двигался по краю ямы, и вскоре верхняя кромка монолита почти сравнялась с дном, а в центре возвышался приличный кусок стены, отвалившийся от здания ещё до реконструкции. Кусок был залит бетонным раствором и, казалось, уходил глубоко под землю. Алишер принялся изо всех сил бить по кирпичам ломом, но только откалывал от них маленькие кусочки. Сообразив, что одной силой здесь не обойтись, Алишер не поленился и сходил в сарай за зубилом и молотком.

Присев на край ямы, Алишер принялся внимательно изучать обломок стены, и скоро нашёл то, что искал – узкую щель между двумя крайними кирпичами. Он вставил кончик зубила в щель, ударил молотком и тотчас выронил его из рук. Кирпичи оказались на удивление тонкими и от удара полностью рассыпались, открыв взгляду Алишера небольшую полость в стене. В своё время кто-то аккуратно вынул кирпичи, распилил их пополам, а затем вставил обратно и обмазал стыки глиной, смешанной с цементным раствором. В глубине отверстия что-то блеснуло; Алишер засунул руку по глубже, и извлёк серебряную шкатулку средних размеров. Серебро потемнело, сама шкатулка была слегка помята в нескольких местах, но никаких трещин Алишер не заметил. Закрывалась шкатулка на встроенный замок, скважина которого была забита спрессованной цементной пылью.

Алишер осторожно выглянул из ямы – все работали, и до него не было никакого дела. Он встал во весь рост и небрежно отбросил шкатулку в сторону, словно это был очередной обломок кирпича, после чего снял футболку и бросил её прямо на шкатулку. Оставалось последнее – аккуратное отверстие в стене сразу же выдавало тайник – Алишер схватил лом, вставил его в отверстие и налёг на получившийся рычаг изо всех сил. Кладка поддалась, и несколько кирпичей треснули; используя зубило и молоток Алишер, как можно более небрежно, разбил кирпичи – получилась безобразная большая дыра с рваными краями. Удовлетворённый результатами работы, Алишер поднял футболку вместе со шкатулкой, прихватил молоток с зубилом и направился к сараю.

По пути его окликнул Фарух:

- Как дела?

Алишер скорчил недовольную гримасу:

- Патихонька идёт. Пасматри сам.

Фарух, напевая «Белые Розы», пошёл оценивать проделанную Алишером работу.

Не долго думая, Алишер направился в полюбившийся ему закуток, где сломанным черенком от лопаты расковырял в земле ямку и положил в неё шкатулку. Затем старательно засыпал землёй, утрамбовал и положил сверху камешек керамзита и щепку.

 

***

 

Строительство завершили на четыре дня раньше оговорённого срока. Старый Улугбек оказался мастером по сокрытию следов недобросовестной работы. Под его руководством дно неглубокой ямы, выкопанной Алишером, застелили рубероидом и обильно полили гудроном. Поверх кирпичной кладки уложили раму, сваренную из металлических уголков, и зацементировали её, к раме приварили петли, и насадили на них тяжёлую стальную крышку с двумя вентиляционными отверстиями, сделанными из обрезков оцинкованной трубы. Всю конструкцию тщательно засыпали землёй так, что на поверхности остались только выходы вентиляции, через которые просто невозможно было определить глубину ямы. Дренажную трубу забили обломками кирпичей и залили бетоном. Таким образом, из трёх сооружённых сливных ям пригодными оказались только две. Фарух клялся и божился перепуганному Володе, что никто ничего не заметит, по крайней мере, лет десять.

Провели полевые испытания – Фарух договорился с местным водовозом, и он пригнал свой потрёпанный «ЗИЛ» с полной цистерной воды. Воду незамедлительно слили прямо во двор. Володя сидел в бассейне цокольного этажа, скрестив пальцы. Испытания прошли успешно, хотя Володя настаивал на ещё одной машине. Но после того как Фарух озвучил цену такой услуги, очкарик вздохнул и начал звонить хозяину.

На следующий день приехал хозяин – плотный мужичок лет сорока пяти. Он припарковал свой красный «Чероки» возле крыльца, и пошёл осматривать хозяйство. Фарух шёл по правую руку, Володя – по левую. Все рабочие благоразумно укрылись в сарае.

Хозяин остался доволен – он отслюнявил из толстой пачки пятитысячных купюр нужную сумму и передал её Фаруху. С Володей хозяин рассчитался отдельно. После этого он ловко запрыгнул в джип и крикнул Фаруху, чтобы к утру на объекте никого не было.

После отъезда хозяина Фарух отправил экспедицию в магазин, а сам принялся звонить смотрящему и договариваться об эвакуации с объекта. Володя быстренько покидал вещи в свою «шестёрку», кратко попрощался с Фарухом и моментально уехал домой.

Ночью Алишер откопал находку, завернул её в треники и положил на дно рюкзака. Утром пришла маршрутная «газель», водитель которой был двоюродным братом одного из рабочих. Через пару часов они уже выгружали вещи на стоянке.

 

***

 

 

Алишер с нетерпением ждал наступления сумерек – он бродил по стоянке, дразнил сестру и периодически пинал барана. Найда следовала за ним по пятам и лизала руки. Как только стемнело, Алишер забрался в самый дальний угол стоянки, где стоял остов большого автобуса, спрятался в кустах сирени и достал из-за пазухи шкатулку. Заранее припасёнными молотком, плоскогубцами и отвёрткой он варварски вскрыл крышку. Шкатулка была обтянута пыльным, выцветшим синим бархатом; внутри, свёрнутый вчетверо, лежал полуистлевший листок бумаги грязно-жёлтого цвета. Алишер взял листок – бумага рассыпалась в руках, чернила выцвели, но, если бы Алишер умел читать, то он всё ещё смог бы разобрать отдельные фразы:

«… иска, дана господину… ергеевичу Пушки… состоящему при …воре Его…раторского…Величества в должно…камер-юнке…том, что… долга…в разм… ста тридца…блей…он переда…ерстень…с…антом в…карат…каковой перстень…может…выкуплен…ином… Пушкиным в любое…добное ему…ремя…лично…либо…его…вверенного… »

Дальше чернила сливались в большую бледно-синюю кляксу. Алишер отбросил бумагу, которая сразу же разлетелась на мельчайшие клочки. На дне шкатулки лежал небольшой мешочек из того же синего бархата. Алишер, дрожащими пальцами развязал верёвочку, сплетенную из позолоченных ниток, и потряс мешочек. На его ладонь выпал изящный золотой перстень с прозрачным, средних размеров, камнем. Алишер долго вертел перстень в руках, размышляя, что же предпринять дальше. Он положил мешочек обратно в шкатулку, кое-как прикрыл крышку, и засунул находку в кучу опавшей листвы.

Грамотно распорядиться такой вещью в одиночку Алишеру было не по силам; он решительно направился к вагончику.

 

***

 

Мать возилась на улице, Алишер натянул бейсболку на глаза и толкнул хлипкую, обитую крашеной жестью дверь. Отец внимательно выслушал сбивчивый рассказ Алишера, задал несколько вопросов и отправил сына спать. Сам же Асланбек всю ночь ворочался с боку на бок, то и дело поглаживая большой палец правой руки, туго перебинтованный грязным бинтом.

Алишер видел, как рано утром отец, даже не позавтракав, сел в машину и уехал в город; вернулся он поздно вечером угрюмый и молчаливый. Три дня отец пропадал в городе с утра до вечера, и с каждым разом возвращался всё более мрачным, чем прежде.

Но на четвёртый день отец приехал в обед пьяный и весёлый – он выдал Алишеру тысячу рублей, подарил жене золотую цепочку, а Гульнаре шепнул на ухо что-то такое, отчего она покраснела и, по своему обыкновению, спряталась в пристройке.

Куда отец дел перстень – так и осталось тайной, но Алишера это волновало меньше всего. Следующая неделя прошла в необыкновенной, радостной суете: он ездил с отцом выбирать новую машину – чёрную «приору» на огромных сверкающих дисках, присутствовал при скандале отца и Хайруллы, когда пьяный отец расторг помолвку Гульнары и Сулеймана, и плюнул Хайрулле под ноги, обкатывал новый импортный велосипед и примерял настоящий искрящийся «адидасовский» тренировочный костюм.

Примерно через месяц Асланбек приехал домой, обнял сына и широко улыбнулся – Алишер увидел, что у отца во рту блестят новые золотые коронки. Теперь их было двадцать две.

Скит 2-2

Хохчаи Наврас 2.0

 

«Сейчас!» - Большой Русский расслабил руку. Наконец вверху раздался долгожданный щелчок; лёгкая метла полетела в сторону и Большой Русский, облачённый в синий комбинезон, тюбетейку и поддельные «адики», принялся колотить кулаками по лицам опешивших таджиков, расчищая себе дорогу.

До пирамиды оставалось ещё метра три, когда Баран заметил демарш. Он соскочил с кресла и лунной походкой покойного Майкла заскользил в сторону образовавшейся давки.

- Пой, доштан, пой!

Пирамида из голых тел пришла в движение, и Большой Русский уже видел то место, где высвободится нижнее звено. Он скинул предварительно ослабленные кроссовки, вырвал с мясом молнию на комбинезоне и смахнул с головы тюбетейку.

Таджики наконец опомнились, а тот, чью очередь пытался присвоить себе беглец, даже успел переломить об колено черенок метлы.

- Су-у-у-у-ка! – ревел Баран, взрывая копытами щебёнку. – Держите его, падлы! Уйдёт ведь! Его крики подействовали на таджиков отрезвляюще, но было поздно – Большой Русский, избавившись от комбинезона, ловко набросил его голову таджика с обломком метлы в руках, пнул его в пах, подскочил к пирамиде и занял освободившееся место, крепко ухватив чьи-то лодыжку и запястье. Последнее, что он услышал, прежде чем его сознание отключилось, были слова Барана, - «Ну всё, чурки…»

 

Трэк Девятый – Олими Гов

из которого мы узнаём о детском прозвище последнего мангыта, лучшей половине товарища Бакирова, английской винтовке и об изобретательности Большого Русского

 

Дервиш упал на грязный песок и стал извиваться, словно какое-то ужасное знание разрывало его изнутри, стремясь вырваться наружу и поразить своим непостижимым ужасом всех жителей города. Узловатая, отшлифованная ладонями палка, много лет служившая ему посохом, валялась рядом.

- Киемати асгар! – кричал дервиш в исступлении. – Конец света близко, и русские сотрут с лица Земли Бухару! Великий Хан, защити детей своих и жён! Великий Алим, день расставания близок! – он закатил глаза и принялся загребать песок ладонями.

Вокруг дервиша толпились торговцы из ближайших лавок и студенты медресе. Они растерянно слушали бормотание дервиша и тихо переговаривались между собой.

- Киемати асгар! – выкрикнул дервиш и затих, широко раскинув руки.

Алимджан, осторожно ступая по горячему песку, подошёл к дервишу и тронул его за плечо.

- Святой человек, расскажи правоверным о том, что ты видел в Кагане, - Алимджан повернулся к однокурсникам. – Помогите отнести его в тень, он шёл долго и быстро, чтобы предупредить нас.

 

***

 

Ещё вчера дервиш был в Кагане; он видел огромную армию, исполинских размеров бронепоезд, и другой поезд поменьше, на платформах которого под выцветшим брезентом русские прятали трофейные немецкие аэропланы. Красноармеец из младобухарцев отогнал дервиша от поезда и весело крикнул:

- Уходи, святой человек! Уходи далеко! Русские пришли за Олими сар, они заберут голову, а вам оставят его жирное тело! Иди в аулы и скажи людям, что пришла новая власть!

Дервиш ходил по базарам и везде видел людей в остроконечных шапках с большими синими звёздами. Люди, не торгуясь, покупали сладости и фрукты, уходили в тень и жадно поедали пахлаву и персики.

Он видел огромные орудия, каждое из которых с трудом тянули по шесть крепких лошадей. На длинных телегах везли ящики со снарядами; ящики были маркированы зелёным и жёлтым цветами. Командиры, все с роскошными, ухоженными, лихо закрученными усами, кричали то на солдат, то друг на друга, поминутно хватались за маузеры в тяжёлых, лакированных, деревянных коробках и немилосердно хлестали своих лошадей.

Он наблюдал, как стволы орудий направили в сторону Бухары и командиры, проверяя боеготовность, разом закричали:

- Р-р-р-асчёты! Занять места!

Поражённый увиденным, дервиш выбрался из города, и быстро зашагал в сторону обречённой Бухары. Он шёл четыре часа и ни разу не присел отдохнуть, пока в небольшой, выжженной Солнцем долине не встретил старика, закутанного в халат, который лет десять назад можно было назвать роскошным. Теперь халат был засален, клочья ваты торчали из дыр, вышитые золотом узоры потемнели, и дорогие маракандские нити волочились по земле.

Старик поклонился дервишу, посмотрел ему в глаза и облизал сухие, потрескавшиеся губы, вытер лоб рукавом, и неожиданно звонким, и твёрдым голосом обратился к дервишу:

- Святой человек идёт в Бухару?

- Бухара блаженна в своём неведении! – ответил дервиш.

- Святой человек хочет разбудить Олими-кудак?

- Олими Гов… Его досточтимый отец не зря дал ему такое прозвище, - дервиш презрительно скривил губы. – Корова Алим надеется, что бараны и рис сделали джадидов покорными его воле. Но джадиды позвали русских дьяволов, которые скоро сравняют Бухару с землёй, а потом и самих джадидов положат на песок, и накроют камнями.

- Святой человек знает то же, что и я? – старик кивнул в сторону Кагана.

- Я видел то, что никогда не должно было появиться на бухарской земле, - дервиш опёрся на посох.

- Мой сын надел эту шапку со звездой, и сразу же стал дураком, - старик вздохнул. - Он стал дураком, потому, что рассказал мне много того, чего я не должен был знать. Но он стал деревянным, словно ножка топчана в чайхане.

- Ты знаешь больше меня, - дервиш начертил на песке полумесяц.

- Жёлтые метки – это газ. Ты знаешь Саида Могильщика?

- Я знаю многих, - дервиш утвердительно кивнул.

- Саид ушёл на войну. Он продал своё здоровое тело и пустую голову русским за десяток баранов, и ушёл на шимол, с такими же, как и он…, - старик пожевал губами. – …такими же дураками. Он ушёл воевать на германский фронт Саидом, а вернулся Могильщиком. Ты видел, как он кричит о рух чон, вырывающихся из могил и душащих солдат до смерти?

- Да! – коротко ответил дервиш. – Многие считают его сумасшедшим.

- Жёлтые метки – это газ! – ещё раз повторил старик. – Жёлтые метки – это духи из могил, которые свели Саида с ума. Скоро Бухара увидит этих духов, совсем скоро!

- Великий эмир уйдёт на юг, - пробормотал дервиш. – И многие уйдут с ним. Но многие – останутся!

- И я скоро уйду, святой человек, - старик закутался в халат. – Но не на юг. За всю мою жизнь никто не мог заставить меня совершить такой грех, который сделал меня слабым за

один день. Никто, кроме русских. Говорят, что в России перестали считать грехом детоубийство, если сын идёт против революции. Мой сын пошёл за революцией, - старик взмахнул рукой. – Я убил его, святой человек, и теперь я должен умереть сам, потому, что я – не русский. И я не хочу революции, я не хочу, чтобы людей травили газом и выкалывали штыками глаза только за то, что они не хотят мировой революции.

- Ты должен умереть, - дервиш опустил глаза. – Ты жив до сих пор, потому, что ты убил!

- Да! – старик усмехнулся. – Чтобы жить сейчас, - он выделил это слово, – сейчас надо убивать своих детей, а детям – своих родителей. Я не хочу жить, святой человек, попроси Аллаха об этом.

- Аллах уже знает, - дервиш стёр нарисованный им полумесяц босой ногой. – Он будет говорить с тобой, отец! Я знаю – он обязательно будет говорить с тобой!

Старик упал на колени и обхватил трясущимися руками ноги дервиша.

- Найди Алимджана! Прошу тебя, я - убивший своего сына и потерявший двух других!

- Хорошо! – дервиш погладил старика по голове. – Хорошо, ата! Я найду его!

Старик заплакал, и этот плач делал его всё слабее и слабее, пока он не обмяк, и, всё ещё обнимая ноги сына, не упал на землю, задыхаясь и пытаясь что-то сказать.

- Возьми! - старик вынул из-за пазухи страшную резиновую маску с толстыми стеклянными окулярами, гофрированной трубой вместо носа и кожаными ремешками с латунными застёжками. – Я нашёл это у него…

Дервиш взял противогаз в руки, щёлкнул ногтем по стеклу и сказал:

- Нет, отец, Аллах ведёт меня, - и отбросил маску далеко в сторону. Потом он положил тело старика на землю и долго бродил по долине, собирая камни. Он потерял два часа, и теперь ему предстояло идти всю ночь, чтобы наверстать упущенное время.

 

***

 

Асланбек, пьяный и потный, с раскрасневшимся лицом, внезапно замолчал, налил себе и Большому Русскому ещё по сто грамм, и махом осушил новенькую, с ярко-синей овальной наклейкой стопку.

За мутным, треснувшим в нескольких местах, оконным стеклом ругалась и плакала осень, требуя немедленно впустить её туда, где конфорки плиты «Лысьва» были раскалены докрасна, и рваное стёганое одеяло, небрежно наброшенное на топчан, сколоченный из необструганных досок, постепенно становилось тёплым и уютным.

- Давай дальше! – Большой Русский отломил от лаваша небольшой кусок, понюхал его и положил на цветную, зашарканную клёнку, прикрывавшую тяжёлое прошлое тумбового кухонного стола только наполовину. Асланбек взял пластиковый файл, в который была помещена изрядно помятая ксерокопия какого-то документа, явно напечатанного на пишущей машинке, и продолжил:

«…следуя указаниям Правительства Афганистана о назначении пожизненного содержания родственникам покойного эмира Бухарского Эмирата, Великого халифа Сайида Алим Хана, Министерство финансов уполномочено заявить, что предприняло все возможные меры к розыску Зейны Зухры Даад, указанной в качестве одного из лиц - получателей пенсии. В результате предпринятых мер, на основании ответа на запрос в Посольство СССР в Афганистане, удалось установить, что вышеозначенная Зейна Зухра Даад погибла при взятии Бухары войсками Красной армии первого сентября тысяча девятьсот двадцатого года, и значится в списках погибших вместе с матерью Забихад Рейной Даад. В связи с чем, Министерство финансов считает невозможным назначение пожизненного содержания Зейне Зухре Даад в связи с её смертью…»

 

***

 

- Ты смотри, высокая-то какая! Наших деревенских церкви три будет! Вот бусурманы понастроили! Минарет называется! – пилот разворачивал аэроплан для второго захода. Пулемётчик, который к тому времени уже расстрелял одну ленту и прилаживал к пулемёту новую, не отрываясь от своего занятия, прокричал:

- Давай ниже, я там вроде видел кого-то!

Серый аэроплан с небрежно закрашенными белыми крестами на крыльях сделал вираж и стал приближаться к минарету, из узких окон которого вырывались небольшие, яркие язычки пламени.

- Ты, Петя, гранаты-то побереги! – пилот привычным голосом свободно перекричал звук тарахтящего мотора. – На площадь сейчас пойдём!

Но бывший ярославский гимназист Петя Якушев совсем не собирался тратить драгоценные гранаты на минарет – он уткнулся головой в спину пилота и стремительно слабеющей рукой пытался поставить на место то, что всего секунду назад было его челюстью.

А ещё через секунду две пули хлёстко пробили фанерное дно и ударили в правую ногу пилота, который сразу потерял интерес и к минарету, и к базару, то появляющемуся, то исчезающему из-за правого борта аэроплана, и к Пете, пачкающему чёрную кожанку пилота своей кровью. Пилот видел лишь то, как человек в чёрной одежде, стоял на минарете и быстрыми, ловкими движениями перезаряжал винтовку. Отчего-то пилот точно знал, что пуля непременно попадёт в горло, и вырвет из него кадык и трахею, заставив его забиться в последнем в своей жизни кашле.

Человек в чёрной одежде спокойно наблюдал, как потерявший управление аэроплан врезался в землю совсем немного не долетев до железнодорожных путей, на которых стоял матово-серый бронепоезд. Человек ударил кулаком по стене, перезарядил винтовку и ткнул стволом маленькую, скорчившуюся в углу фигурку.

- А теперь кричи, чтобы все уходили к восточным воротам! Громко кричи! – Алимджан ударил муэдзина прикладом. – Ты понял меня, Рахметкул?

- Да-а-а!!! – простонал муэдзин.

- Ты уйдёшь последним, как я говорил? – переспросил Алимджан.

- Да!

- Я найду тебя, - Алимджан начал спускаться по узкой лестнице. – Я найду тебя, если ты сбежишь!

 

***

 

Асланбек прекратил читать и многозначительно посмотрел на Большого Русского. Почти два часа они сидели в строительном вагончике, обитом досками, жестью и рубероидом. Пили водку, закусывали свежим лавашем, маринованным тунцом и зелёным луком. Асланбек, пьянея всё сильней, с трудом переводил текст официального документа. Он часто останавливался и жевал губами, а Большой Русский пытался угадать смысл слова, которое силился перевести Асланбек. И, хотя Асланбек читал этот документ далеко не в первый раз, он долго подбирал слова, стараясь как можно точнее передать этот неповторимый стиль, который одинаков в присутственных местах всего мира.

- Тэбе скажу, сэйчас уже можна не баяцся, - Асланбек вытер мокрое лицо рукавом свитера. – Зейна Зухра Даад – мая бабка!

Большой Русский молча разлил остатки водки, выпил, не дожидаясь хозяина, и спросил:

- Там есть ещё что-нибудь?

Асланбек поднёс документ к глазам:

- Подпыс, министр фынансав, дата: десятая март, сорак пятаго года.

Большой Русский многозначительно помолчал, очевидно, вспоминая знакомое ему, но отложенное за ненадобностью в самый дальний угол памяти, слово, а потом произнёс:

- Так ты, значит, потомок последнего мангыта?

- Так - палучаица, так - виходит! - Асланбек самодовольно улыбнулся. – Родствинники из Душанбэ бумага прислали, - он указал на документ. – Па телэфон званит, гаварят, кто-то в архиве нашёль, решил наследник паискат, и разаслаль па страна. Дэсять працент требуит, говорит, может памочь деньга взять с Афганистан.

- А ты откуда знаешь, что она твоя бабка?

- А-а-а-а! – Асленбек многозначительно поднял вверх указательный палец. – Иё старший бират из-пад завал витащиль и Душанбэ патихонка увёз, там и отэц мой радился - Сайид – Алим Хана сын, да! А вместа ниё – систра дваюрадный пагибла с матерь, так бабка именем сестры назвалас, систра-та в гарем не биль! Бират патом в гора ушёль у самого Энвер Паша слюжиль. Большевик за его голова большая деньга даваль, но паймать никак не мог. Бират да тридцать третий год патихонька дэньга матэри и систре передаваль, а патом прапал, кто гаварил, что в Европа уехаль, а кто – что убиль его красныи, Алимджан иго звали.

***

 

Из полка «Шербача» осталось не больше роты студентов медресе, из которых и был сформирован полк. Алимджан бежал по пустым улицам к приземистому зданию медресе, где располагался штаб. Он не знал, что Великий эмир был поспешно эвакуирован в загородную резиденцию три часа назад, а турецкий полк, воспользовавшийся падением аэроплана, и начавший атаку на бронепоезд, понёс огромные потери и был отброшен за Каршинские ворота.

Город горел. Где-то далеко-далеко ухали дальнобойные орудия, с крепостных стен слышались редкие выстрелы, а монотонный гул со стороны железнодорожной насыпи становился всё громче и отчётливей, пока не перерос в многоголосое «ура!».

Узкие улицы не давали газу химических снарядов рассеяться, и те немногие, кто с диким кашлем выбегал на открытые места, сразу же падали на землю и корчились от невыносимых спазм.

Алимджан прижимался к стенам и обходил места, над которыми поднимались грязно-жёлтые клубы едкого дыма. Аэропланы на бреющем полёте расстреливали из пулемётов людей, пытающихся вырваться из химических ловушек. Торговцы из уцелевших лавок спешно грузили товары на арбы и впрягали в постромки своих жён и детей.

Возле небольшой чайханы Алимджан увидел дервиша, лежавшего рядом с убитой взрывом лошадью. Дервиш пытался выплюнуть ядовитый воздух, но вместо воздуха из горла обильно шла кровь. Кровь пузырилась на губах, и множество пузырьков беззвучно лопались, разбрызгивая алую жидкость по всему лицу. Алимджан закинул винтовку за спину, подхватил дервиша, быстрым шагом пересёк небольшую площадь и скрылся за дверями чайханы.

Чайхана была переполнена людьми, окна и двери были занавешены мокрыми тряпками, женщины суетились, затыкая щели разрезанными на полосы коврами. И, едва Алимджан успел разглядеть в дальнем углу верховного судью и члена правительства Азамидина, как в грудь ему упёрся штык. Высокий солдат из турецкого полка махнул рукой в сторону:

- Муллобача может держать в руках оружие. Муллобача должен назвать своё имя и идти воевать. Здесь только женщины, дети и раненые.

Алимджан увидел двух писцов, которые усердно составляли какие-то списки.

- Я из полка «Шербача», - Алимджан отвёл штык рукой. – Есть кто-нибудь из наших? - Узнаешь у писарей, - солдат нехотя пропустил Алимджана.

Несколько женщин подошли к Алимджану и осторожно приняли у него стонущего дервиша.

 

- Вай зинда мондан! – кто-то похлопал Алимджана по спине и сказал уже по-русски. – Алим-Джан ещё не окончил медресе?

Алимджан обернулся и увидел человека в белом халате. По инерции он ответил на вопрос:

- Должен был…в декабре…

Человек поправил пенсне и улыбнулся:

- Что, студент, не ожидал встретить меня здесь?

- Нет…доктор…нет, - Алимджан растерянно крутил головой.

Несколько месяцев назад фельдшер Николай Фёдорович Караваев вырезал Алимджану фурункул, но тогда он работал в больнице Кагана и Алимджан, затянувший лечение, едва успел добраться до больницы во время.

- А я ведь давненько в Бухаре, - фельдшер обвёл рукой чайхану. – Красные только на Каган двинули - наши сначала в Бухару ушли, а потом в Китай решили прорываться. В Китай! - Николай Фёдорович усмехнулся.- Без меня только, - и он резким движением задрал штанину. В нос Алимджану ударил тяжёлый, приторно-сладкий запах разложения. – Гангрена, - спокойно сказал фельдшер. – На морфии седьмые сутки. Да здесь и недолго осталось. Вот, помогаю, чем могу – лекарств-то нет никаких. На восточный базар людей послали – там сириец аптеку держал, знаешь? – Алимджан кивнул. – Так три часа уже никаких вестей.

- Я могу сходить! – Алимджан сжал винтовку в руках. – Патронов бы немного…

- Это не я решаю, - Караваев рассмеялся. – Вон – начальство ваше сидит – умничает. Уходить надо, а они армию переформируют! Дервиш-то твой в себя пришёл вроде, пойду, посмотрю, - фельдшер снова хлопнул Алимджана по спине, на удивление ловко перескочил через двух раненых, лежащих на полу валетом, и скрылся за синей шёлковой занавеской, которой была отгорожена часть чайханы, служившая, очевидно, операционной.

Алимджан подошёл к писарям:

- Полка «Шербача», рядовой…

Один из писарей замотал головой:

- Иди в ту дверь, - он указал на небольшую дверь, ведущую на задний двор. – Там новую роту формируют. Мы уходим ночью. Приказ Великого хана. Бухары больше нет. – Писарь протянул Алимджану один из списков. – Посмотри, нет родственников?

Алимджан пробежал глазами список погибших и, удивляясь своему спокойствию, указал пальцем:

- Модар…апа…амак-апа…

- Эти из дворца. Последние. Не успели уйти. С аэроплана их, - так же спокойно пояснил писарь. – Там девчонке ногу оторвало, он кивнул головой в сторону операционной. – С ними была – можешь поговорить.

- Не хочу! – Алимджан стал медленно пятиться назад.

- Алим-Джан! – голос фельдшера звучал строго и грозно. – Алим-Джан должен поговорить со святым человеком. Он зовёт.

Алимджан вытер пот со лба и, аккуратно ступая между переплетённых рук и ног, двинулся в сторону операционной.

- Аллах дал тебе знак, брат! – дервиш обхватил запястье Алимджана обеими руками. – Я знаю, ты – будешь жить!

Караваев недоумённо посмотрел на Алимджана.

- Это мой брат, - Алимджан склонился над дервишем. – Брат!

- Нишон…- продолжил дервиш, но Алимджан перебил его:

- Нет, святой человек, знак дал мне тот англис, который собирал мою винтовку и тот хинду, который учил меня стрелять. Аллах здесь ни при чём! Твоя мать, святой человек, и твои сёстры погибли, помолись за них, если можешь. Мне надо идти. Скоро ночь и вас увезут отсюда, только если я и мои товарищи будем стрелять. Мне надо идти. Благослови меня, брат и – прощай! – Алимджан сжал руку дервиша.

- Я буду молиться, - прохрипел дервиш. – Иди!

Фельдшер нашёл Алимджана на заднем дворе.

- Он умер. Я обманул тебя, прости!

- Он ушёл просить Аллаха за них, - Алимджан махнул рукой в сторону крепостной стены. – За них. И пока он просит – я буду убивать!

- Они хотят мировой революции, - Николай Фёдорович посмотрел в небо. – Но если смешать белую и чёрную краски – получится серый, самый скучный цвет. Ты слышал о поляках?

- Нет.

- Они разбили Первую конную. Разорвали её в клочья и пустили по ветру обратно в Россию. Мировой революции не будет, но они постараются захватить как можно больше земли, как, впрочем, и все, кто встал на этот путь.

- Мне не нужна Россия!

- А мне – Бухара! – фельдшер расхохотался. – Ты видишь, как быстро мы договорились.

- Вы думаете, что когда-нибудь мы будем договариваться, не прибегая к этому кошмару?

- Нет! – Караваев дотронулся до ноги и поморщился. – Но можно, можно же свести этот треклятый кошмар к минимуму! А пока будет так, - он подтолкнул Алимджана к перекошенной двери крытого соломой сарая. – Именно так.

Фельдшер распахнул дверь и весело сказал:

- Баъди шумо, господин студент!

 

***

 

Ослик размахивал хвостом, отгоняя мух; он был впряжён в игрушечную, как показалось Алимджану, повозку на щербатых деревянных колёсах, сделанных из цельного куска дерева. На повозке, прикрытое коричневой мешковиной, лежало тело, лишённое рук и ног. Будёновка с большой синей звездой была натянута на голову так, что полностью закрывала глаза.

- Рекомендую, - Караваев откинул мешковину, – человек-свинья. По-правде сказать, ему следовало бы выколоть глаза и отрезать язык, но… - он пошевелил пальцами. – Японцы в девятьсот пятом много нам их подбрасывали. Что-то вроде чёрной метки по-восточному. Стивенсона читали? Держу его на морфии и местных травках – отличное сочетание! Всё понимает, на боль не жалуется и, прошу обратить внимание, - учит послание Великого хана большевикам. Повторяет почти без запинки, - фельдшер довольно улыбнулся. – Ещё пара часов – и будет от зубов отскакивать!

Алимджан заметил, что культи пленного были аккуратно перевязаны и, очевидно, так же аккуратно зашиты, чтобы предотвратить кровотечение.

- Англичане до такого не додумались, - выдавил из себя Алимджан, с трудом сдерживая рвоту. – Зачем это?

- А зачем травить детей ипритом? – отрезал фельдшер. – Прекратите, молодой человек, истерику. Вам надо быть трезвым в своих желаниях и поступках. Если я скажу, что этот… боец изнасиловал двух ни в чём не повинных девушек прямо на глазах их отца, это прекратит ваши рвотные позывы?

- Нет!

- А мои - испарились без труда, представьте! – фельдшер набросил мешковину на едва шевелящийся человеческий обрубок. – Это, между прочим, ваше изобретение – кровная месть! А вот ослика, безусловно, жалко – расстреляют его из «максима» как пить дать, - фельдшер хохотнул.

- После этого они точно устроят резню, - как-то отрешённо пробормотал Алимджан.

- Вы знаете – детишки, особенно те, которые родителей лишились, стоят в очередь, чтобы ночью выгнать эту повозку за ворота. Красный террор или белый, какая разница? На войне чувства атрофируются быстро, очень быстро.

- Я не думал, что можно превратиться в зверя за трое суток, - Алимджан продолжал рассматривать повозку.

- Жаль, что ЧК в Самарканде, - Караваев плюнул на мешковину. – Не доедет. Но я думаю, что вы, через месяц-другой, когда они осядут здесь, исправите этот географический казус.

- Вы – безумны! – прокричал Алимджан и выбежал из сарая.

- Я – врач! – закричал ему вслед Николай Фёдорович. – И я не для того дважды принимал роды у своей жены, чтобы первый попавшийся большевик насиловал моих детей своим сифилитическим детородным органом. Не для того!

 

***

 

- Афганских законов я, конечно, не знаю, - Большой Русский забарабанил пальцами по столу. – Но по логике вещей могу предположить, что тебе полагаются все деньги, которые должна была получать бабка до своей смерти. Она когда умерла?

- Какой логик?! – Асланбек побагровел. – Маладой ты исчо! Па чест нада! Па чест! – он обвёл хмельным взглядом убогую обстановку строительного вагончика. – Патомак самаго Темучина хуй лажит на твоя логик!

- А как ты докажешь, что ты внук последнего эмира? - Большой Русский внимательно посмотрел Асланбеку прямо в глаза.

- Темучин-нас не можит бить глюпий! – Асланбек встал и, заметно шатаясь, подошёл к окну, занавешенному какой-то сизой, вконец измочаленной тряпкой. Он резким движением отдёрнул тряпку и заплетающимся языком пробормотал:

- Видишь – старий челавек? – он указал рукой на закутанного в бурое больничное одеяло гастарбайтера, который, в большом казане, варил на костре какую-то бурду.

Большой Русский кивнул.

- Он Душанбэ мидицинский унивэрситэт училь! Он гаварит - сичас есть такой ипэртис – радство на сто працент паттвирдить можна! Толька бабки давай! – Асланбек неожиданно рассмеялся. – А бабки у мэня тэперь ест, хорошая бабки!

- Ты знаешь, сколько эта экспертиза стоит? – Большой Русский с недоверием посмотрел на Асланбека.

- Мине всё равно! – закричал Асланбек. – Тэпер я всем магу гаварит, что я, - он стукнул себя кулаком в грудь, – внюк Великий халиф! Нэ тот врэмя сичас! – и он продолжил раскрывать семейную тайну потомков последнего эмира Бухары. – Ата сорак трэтий с фронт вернулься – нога нэт! Нога нэт – мужчина тожэ – нэт! На вэсь кишлак – тры ивалид.

Ата в Душанбэ поехаль, жена нашёл и там остальса. Я родилься – на следуящий дэнь Алим Хан умер! Ты понял? – Асланбек посмотрел на Большого Русского. – По радио гавариль – умер паследний бай и иксплюататар трудавога народа Вастока. Ата к мать в кишлак приехаль – сказаль, так она стол накрыль, гости зваль – внук радился, а сама в комната спряталься и плакат вся сорак днэй. Народ думаль – от радасти – у сын-инвалид внюк радился. А ана па иму – па Алим-Хан плакат – любит его силна!

Большой Русский внимательно слушал Асланбека и задумчиво жевал спичку.

- А теперь, что? Будешь родство устанавливать? Мне-то ты зачем всё это рассказал? Интересно, конечно, слов нет…

Асланбек снова посмотрел в окно – по щебёнке, весь перепачканный ржавчиной, Алишер тащил кусок где-то найденной им железной трубы в кучу металлолома, приготовленного к сдаче. Потомок Чингизхана и Тимура был одет в чёрный, с искрой, «адидасовский» тренкостюм, стоптанные внутрь розовые сланцы и белую бейсболку с логотипом «Сбербанка».

- Вай! – Асланбек повелительно указал на сына. – Он будит!

Большой Русский открыл рот.

- Я старий, а здэсь многа врэмя нада, - Асланбек вздохнул. – Старший – дурачок – одна баби на уме! Он! Алишер - правнук Великий халиф Алим Хан!

Спичка выскользнула изо рта Большого Русского и упала на неимоверно грязный пол строительного вагончика. Большой Русский икнул и с трудом выдавил из себя:

- А я-то здесь причём?

- Правнук эмира должын бить грамотний! Тэм болие, для такой священний дел! Будэшь учит его руски! Писат и читат. Я – плачу! – Асланбек хлопнул по карману засаленной, рыжей дублёнки.

Осень стонала под треск перегретых конфорок и безуспешно пыталась оставить следы своего негодования на серой, с коричневыми прожилками щебёнке. Большой Русский почесал кончик носа, подкурил сигарету и резонно спросил:

- Но я - то почему?

Алимджан достал из ведра с водой свежую, холодную бутылку, хрустнул крышкой и проткнул крестовой отвёрткой дозатор.

- Начала – випьем! – произнёс он превентивный тост, разливая водку по стопкам.

 

***

 

 

Алимджан нашёл золото, спрятанное одним из отрядов его шурина, на неделю раньше товарища Бакирова. Отряд Бакирова был расстрелян в ущелье из четырёх «максимов», а пара привычных к своей работе лошадей разорвала тело комиссара на две неравные части. Одна часть была подброшена в бухарское ЧК, а другая, с небольшим количеством золота, - отправлена в Кабул самому Алим Хану. Эмир благоразумно наградил Алимджана превосходной английской винтовкой последней модели и отбитым у большевиков золотом.

Три месяца несколько отрядов, состоящих из правоверных красноармейцев, гоняли Алимджана по горам, заодно устанавливая советскую власть в отдалённых кишлаках. Три месяца бухарское ЧК регулярно получало лучшие части тел комиссаров отрядов, пока, наконец, по личному указанию товарища Фрунзе, охота за золотом не была прекращена.

Англичане, после долгих переговоров, впустили небольшое, хорошо вооружённое войско Алимджана в Пенджаб. Они гарантировали ему жизнь и неприкосновенность с тем лишь условием, что он заманит шурина на Шри-Ланку. Алимджан, поначалу согласился, но после недельного пребывания в карантине взял в заложники парочку важных сагибов и, предварительно опустошив гарнизонный арсенал, пробился к отрогам Памира и исчез.

 

***

 

Большой Русский отчаянно тёр слипающиеся глаза и слушал грозную, полную пафоса речь Асланбека.

- Ты университэт училь? – Асланбек вскинул брови и сам ответил на поставленный вопрос. – Училь! Он тебя уважаит? - Асланбек кивнул в сторону запотевшего окна. – Уважаит!

Большой Русский попытался запротестовать:

- Кого он уважает? Он же дикий совсем…

Асланбек просиял:

- Да! Дикий, дикий, как валчёнак! А тибэ нада из ниго сделать волька! Умний гург – жрёт глюпый гуспанд!

Большой Русский закатил глаза.

- Точна, - продолжал философствовать Асланбек. – Кого ему взять? Дэвочка с пэд…- здесь он поморщился. – Пэдинститют? Так он иё выебет – она даже «мама мила рама» не успеит сказат! Питнадцать лэт пацану!

Большой Русский отрешённо смотрел в окно. Потомок последнего мангыта сидел под навесом из щербатых, разнокалиберных кусков шифера и ковырял в носу; Найда, положив передние лапы ему на плечи, пыталась лизнуть Алишера в лицо и виляла хвостом. Из безобразной, кособокой конуры выглядывали штук шесть разномастных щенков, которые скулили и звали мать. Перед закрытыми воротами, требуя немедленно впустить её на постой, отчаянно сигналила голубая «шестёрка».

Большой Русский сплюнул прямо на пол и отчеканил:

- Месяц. Машина – полгода бесплатно, плюс сто баксов. Если не получится – без претензий. Если получится – ещё столько же. – Он натянул бейсболку на глаза. - Аванс не верну.

Асланбек моментально выкинул на стол зелёную бумажку, приоткрыл дверь и что-то крикнул Алишеру на фарси.

Алишер отшвырнул от себя собаку и нехотя поплёлся открывать ворота.

 

***

 

Бират не появлялся на стоянке два дня, на третий он пришёл с опухшим лицом и новеньким фотоаппаратом. Обитатели стоянки с интересом наблюдали за его манипуляциями. Отправив крутившегося под ногами Алишера за пивом, Большой Русский принялся фотографировать разнообразные предметы, среди которых были его «восьмёрка», баран, Найда, огромный фонарь, Гульнара и куча металлолома. Асланбек, сидя на приступке вагончика, одобрительно крякал и ухмылялся.

Но Большой Русский умудрился удивить даже Асланбека. Первый раз, когда достал из багажника стопку газет и несколько аккуратных мотков электрического кабеля. Бират молча поджёг газеты и бросил мотки в огонь, едва пламя стало неоново-синим, а дым – чёрным, Большой Русский нажал на спуск, а потом закидал костёр песком. Второй – когда он также молча подошёл к Асланбеку и сфотографировал его большой волосатый кулак с огромной золотой печаткой.

Бегло просмотрев снимки на экране фотоаппарата и выпив принесённое Алишером пиво, Большой Русский, заметно шатаясь, вышел со стоянки, и направился в сторону троллейбусной остановки.

Прошло ещё несколько дней, прежде чем Бират, приветствуемый оглушительным лаем Найды, блеянием барана и визгом щенков, снова появился на стоянке. В руках у Большого Русского была увесистая чёрная папка; он на минуту зашёл в вагончик, а потом легко спрыгнул на землю и поманил Алишера.

- Учиться будем? – Бират посмотрел Алишеру прямо в глаза.

- Нэт! – честно признался Алишер. И гордо добавил:

- Что я женщин, да?!

Через секунду он уже лежал на земле, сваленный мощным ударом кулака Асланбека, и отчаянно верещал. Асланбек посмотрел на Большого Русского и уверенно сказал:

- Будит!

А ещё через пять минут удивлённая и испуганная Гульнара наблюдала как Алишер, прихрамывая и всё ещё скуля, бродил за Большим Русским по стоянке. Бират доставал из папки листки с напечатанными на них фотографиями и показывал их Алишеру. Иногда он отсылал Алишера к изображённому на фотографии предмету, чтобы Алишер непременно прикоснулся к нему рукой. На каждом листке Бират делал какие-то пометки, а две фотографии он разорвал и бросил клочки в кузов фиолетового пикапа.

После ухода Большого Русского Алишер изловил мирно пасущегося барана и дал ему кулаком в лоб, за что был бит Асланбеком ещё раз и отправлен с Гульнарой на оптовый рынок в качестве носильщика.

В понедельник Асланбек лично отвёл Алишера в гараж.

 

***

 

 

- Корова Алим, корова Алим! – кричал маленький, лопоухий Вьюнов, отец которого – бригадный генерал – только что приехал из Кагана, где случайно узнал домашнее прозвище Саида. – Ко-ро-ва! – Вьюнов держался за свой плоский, уродливый живот.

Воспитанники Пажеского корпуса показывали на Алима пальцами и хохотали.

- Ленивая корова, жирная корова! – не унимался Вьюнов.

- Я тэбя убью! – Саид приподнялся и попытался достать до кнопки электрического звонка.

- Корова говорит! – Вьюнов отскочил в сторону. – Говорящая корова! Корова так и не научилась говорить по-русски!

- Малэнький русски сука! – Алим повалился на подушки, - Я всэгда хател тэбя убить! Русский сука! Я – Алим Хан – мой прадед Темучин ибал твоя бабушка!

- Это моя бабушка ебала твоего толстого деда! – Вьюнов прыгал, словно ручная цирковая обезьянка. - Жирная корова!

Алим Хан повалился на мокрую постель. Противный Вьюнов, которого он обменял на пять полумёртвых верблюдов, прыгал и кривлялся. Пять верблюдов спасли Алима, но не Вьюнова – он так и не доехал до ташкентского госпиталя, растеряв свои кишки по горным тропам.

Комиссар Вьюнов пришёл к нему с предложением сдаться! Он – Вьюнов – который поначалу выпрашивал у него английский ластик, пришёл с ультиматумом! Саид вспомнил, как Алимджан рассказывал, что вспорол живот маленькому, юркому, очкастому комиссару, словно мешок с ячменём. Алимджан! Он взял его с собой только потому, что хотел жениться на его сестре; Алимджан начал говорить по-французски через год; Алимджан ходил на пикниках так, словно он был наследником эмира…

- Алимджан! - простонал Саид и спрятался под покрывалом. Смерть клюнула замысловатый узор и снова взмыла вверх. Последний мангыт стучал кулаком по стене:

- Алимджан! Мне нужен Алимджан! – и снова откинулся на подушки, прислушиваясь к звукам, доносящимся из огромного полированного ящика:

«… положение на фронтах… потери наци… отступление…»

И, прежде чем умереть, на чёрной драпировке, закрывающей большое окно, выходящее в сад, Алим, успел разглядеть себя – маленького, одетого в странную одежду, плачущего и сквернословящего на фарси.

- Читай! – Алимджан, огромный и бритоголовый подносил к лицу Алима листки с картинками. - Читай!

Алим заплакал и, запинаясь, начал:

- М-е-н-я з-о-в-у-т А-л-и-ш-е-р…

 

 

Скит 2-3

Один Литтл Индиан

 

Баран разогнал таджиков пинками.

- У-у-у! Бляди! – он прищурился и посмотрел на пирамиду. – Для чего я вас тут держу? Морока одна!

Он развернулся и резво поскакал к вагончику, боднув по пути нерасторопного гастарбайтера, который не успел отойти в сторону. Влетев на приступку, Баран открыл дверь, пошарил копытом внутри и извлёк потрёпанный однокассетник.

- Уан литтл индиан смокин он зе три! – продекламировал он таджикам и нажал кнопку “пуск”.

 

***

 

Голоса трещали и хрипели в голове Большого Русского, мешанина из тысяч бормотаний, всхлипов и визга разрывала черепную коробку изнутри. Постепенно он начал различать отдельные слова и простые предложения. Внезапно чей-то громкий, властный, с металлическими нотками голос объявил:

- Эй, пидарас, который тут без очереди! Сиди тихо и не вякай, сейчас порешаем что с тобой делать!

Большой Русский, не разжимая пересохших губ, буркнул:

- Сам ты - пидарас!

- Я? – голос явно обиделся. – Обожди, я быстро! Сейчас мы тебе показательную порку устроим!

- Да пошли вы все… – Большой Русский не договорил - он удивлённо смотрел на неожиданно появившийся перед глазами не то пруд, не то небольшое озерцо с абсолютно чёрной и, как ему показалось, жирной водой. Голос шёл явно оттуда – по воде разбегались вибрирующие кольца. Но больше всего Большого Русского поразило то, что его слова, произнесённые мысленно, превращались в крохотных паучков, которые плавно опускались на поверхность воды и разгоняли чёткие круги в стороны, делая их бесформенными.

- Яуууу-яуууу! – голос попытался что-то сказать, но пауки старательно разогнали вибрацию по поверхности. – Пиееетттссс!

- Да ладно! – Большой Русский улыбнулся, увидев, как новая партия насекомых утюжит воду.

- Ааааааа! Бллллаааааяяя0яяятттттть!

- Поговорим что ли? – продолжал издеваться недавний беглец.

Неожиданно тишину нарушил ещё один голос, явно принадлежащий кому-то из стоящих в пирамиде:

- Ты эт, бират, чиго тварыш? Он у нас главная ест! Наказат мож…

- Уп! – Бират выплюнул парочку пауков, и они разогнали окончание фразы в шипящее “ш-у-у-у-т!”

- Я сирьёзна, бират, - почти прошептал голос, - она строгий, самий строгий.

- Чего-то вас тут запугали сверх нормы, - Большой Русский намеренно растягивал слова. – Ты как отзываешься-то?

- Ту-Пак!

- Эк тебя! – искренне удивился Бират. – Кореец что-ли?

- Амару Шакур… - продолжал представляться голос.

- Ёб! – Большой Русский выплюнул насекомое какого-то совсем большого размера. – Тебя-то сюда за что?

- А она не говорит ни кому – просто стаишь и очеред ждёш.

Где-то в глубине озера забурлило, раздался хлопок и в воздух взметнулся фонтан вспененной воды.

- Ма-а-а-ал-ча-а-а-ать!!!!

- Йо!!! – незамедлительно отреагировал Большой Русский и присвистнул при виде последствий своего выкрика.

Звуки материализовались в нечто драконоподобное, и это Нечто выплюнуло из своей глотки огромный столб пламени, который растёкся по воде и поглотил всё, что находилось на её поверхности. Монстр нырнул в огонь и сгинул.

- Как мы ещё умеем! – Бират отправил в медленно остывающую топку дюжину каких-то улиток. – Ты это, Амару, не гони – я же не со зла, оно само по себе так получается.

- Пынятна! – протянул собеседник. – Но така болше никто до тибя не могла! Ты наверна не савсем умер, да?

- Отстанет, как думаешь? – Большой Русский отправил в полёт маленьких птеродактелей, оставив вопрос собеседника без ответа.

- Ни знаю, - озадачился Тупак, - хорашо бы – она савсем злой биль.

- Ну и хуй на него! – успокоил собеседника Бират. – Давай за жизнь лучше поговорим, что тут за порядки у вас?

- Ты – … русски? – словно очнувшись, довольно бодро спросил Амару-Шакур.

- Большой. Большой Русский… - Бират выплюнул что-то совсем мелкое, но шустро шевелящее неимоверным количеством конечностей.

- Спасиба! Я сразу узнала… знал. Что эта ти! – радостно произнёс Тупак.

- За что спасибо-то?

- Я когда сюда попал… из… Раша… ти один из первый биль, кто пам… пам…паминуль! – радостно выпалил номинальный потомок последнего инки.

- А-а-а-а!!!

- Помнишь, да? – воодушевился новый знакомец.

- А то!

- Мне видно была атсюда, толька я тагда савсема недолга пришёль. Тагда ещё можна сматреть была. А потом эта сука запретил. Нехуй, говорит, пялица, работать нада, и – метла в рука – вперёт!

Большой Русский вспомнил, как той осенью он зашёл в гости к одноклассникам, которые устроились ночными сторожами в бывшую советскую столовку, ещё не приведённую новыми хозяевами в сколько-нибудь приличное состояние, чтобы называться кафе.

Зашёл он удачно – только что закончился какой-то банкет, полуживые гости расползлись по домам, почему-то даже не прихватив, как это водится, ни фрукты, ни спиртное. Айс и Чича гордо восседали в новеньких кожаных креслах и жрали “Амаретто”, закусывая польскую отраву оливками. Старая система типа “Веги” была настроена на одну из немногочисленных тогда радиостанций.

Бират подтянул ногой стул, налил водки, хлопнул и присел, обхватив спинку руками. Колонки выдавали очередную порцию попсы, но посередине разухабистой песни что-то хрустнуло, зашипело, и писклявый женский голос объявил об очередном выпуске новостей.

Новости были.

Большой Русский открыл рот, когда услышал, что тот, чей свежий альбом он купил только позавчера, умерщвлён несколькими выстрелами, а убийцы скрылись.

Чича вскочил, буркнул “бля!”, метнулся на кухню и вернулся с четырьмя гранёными стаканами. Опустошив литровую бутылку “Белого Орла”, он поставил один стакан на стол, накрыл его куском торта и молча осушил свою мутноватую, заляпанную жирными пальцами ёмкость.

Домой в тот день Бират так и не попал.

 

***

 

- Да, были времена! – протянул Большой Русский. – Я тогда первую “Филу” купил, охуенные были тапки – три года носил.

- Да-а-а-а! – эхом отозвался Тупак. – Время савсема другая биль! А теперя эта барана тут главный!

- Так это он с нами тут общается? – удивился Бират, и под водой заскользили золотые рыбки.

- Ана! – подтвердил собеседник. – Здеся по-другому нелзя!

- Эй, козёл! - Большой Русский обратился к Барану, который притих и не больше не пытался встревать в разговор. – Слышишь, чего скажу?

- Что? – моментально отозвался Баран.

- То! – передразнил его Бират. – Когда нас отсюда переводить будут, а то я чего-то подустал.

Баран перешёл в наступление:

- Попали вы оба! – скороговоркой, опасаясь, чтобы Большой Русский не перебил, прошипел он. – Особенно ты – негритятина! Страх потеряли? Подождите, сейчас вам будет перевод!

- Чего он нас пугает? – обратился Бират к Тупаку.

- Ана типа главная!

- Ага! Эй, парнокопытное, Алишера на тебя нет. Он бы тебя быстренько успокоил.

Баран икнул, обозначив на поверхности озерца чёткий круг.

- А, сука, боишься хозяина! – Большой Русский выплюнул парочку прозрачно-голубых стрекоз.

- Будет тебе - Алишер! – огрызнулся Баран. – Мунтазир шудан! Не можешь сдохнуть сразу – нечего мозги ебать приличным людям! – И, словно получив инструкции, начал уверенно нашёптывать кому-то безмолвному:

- Этого в расход… маймун… наглую…

Большой Русский снова почувствовал, что сознание выключается, и ощутил как в том уголке безграничной пустоты, откуда разговаривал Тупак, наступила зловещая, искрящаяся тишина. И только где-то далеко-далеко хлёстко лупил бит и слышался голос не попадающего в такт Барана: “Уан литтл индиан смокин он зе…”

***

 

Очнулся он там, где его и накрыла взрывная волна – в покорёженной “восьмёрке”, уткнувшейся носом в поваленную световую опору. Магнитофон скрипел, но продолжал крутить плёнку, вырванные из штатных мест динамики разлетелись по салону.

Он не доехал до стоянки метров пятьдесят. Строительный вагончик был перевёрнут, рухнувшая стена гаража похоронила под собой пристрой и стойло. Машины разметало в разные стороны, некоторые уже догорали, из некотрых всё ещё вырывались языки пламени. Несколько трупов в обугленной одежде лежали под эстакадой, превратившейся в груду изогнутых железных балок.

Большой Русский провёл рукой по липкому от крови капюшону и посмотрел в окно – справа, километрах в пятнадцати, уже разорвав нижние слои атмосферы, поднималась шапка гриба на тоненькой, стремительно тающей ножке.

 

 

Трэк Десятый– Синдром Аннушки

из которого мы узнаём о малоприятных фактах из биографии Большого Русского, флагштоке с весёлым вымпелом, пропойце - председателе, скрипящей тележке и об истинном назначении оранжевой клизмы

 

Мужик сразу не понравился Большому Русскому – он появился на стоянке как-то по-тихому, выполз из баклажановой «семёрки», краска которой явно никогда не знала ручной мойки, пошептался у вагончика с Зейнаб, вплавил ей предоплату за два месяца и вразвалочку прошёлся между рядами машин, очевидно выбирая себе место.

Большой Русский при помощи грязной оранжевой клизмы с белым пластиковым наконечником старательно отсасывал из карбюратора бензин с красивыми капельками воды, плавающими на поверхности, и аккуратно сливал вещьдок в полулитровую банку.

«Вот сучонок!» - думал Бират, вытирая руки о промасленную тряпку. – «Неделю только рулит, а уже оборзел!» В это время «сучонок» - сын хозяина близлежащей заправки, Вовчик, который впервые подменял отца на ответственном посту, бухал в цистерну с бензином очередное ведро с водой и, кусая от нетерпения губы, подсчитывал дневной калым.

Осушив карбюратор, Большой Русский накинул на бензонасос длинный красный шланг от стиральной машины, заправил другой конец в мятую канистру и, прикидывая на сколько попало семейство ИП Губанова, приступил к утомительной процедуре ручной откачки бензина из бака.

Краем глаза он наблюдал за новым постояльцем, который долго стоял перед девятьсот одиннадцатым «Порше» левый бок которого был наискось перфорирован дюжиной «пятёрки» ещё лет восемь назад. «Порше» продавали за какие-то совсем смешные деньги – тетрадный листок с выцветшими цифрами отклеился от лобового стекла и валялся на водительском сиденье.

Мужик поковырял пальцем пулевые отверстия, крякнул и, обходя пасущегося барана, подошёл к Бирату.

- Бог помощь! – мужик явно пытался завязать далеко непростой разговор. – Сколько плеснул-то? Подержать может? – он кивнул на шланг.

Большой Русский сплюнул окурок на щебёнку и прищурил правый глаз – он сразу, без колебаний, определил нацпренадлежность собеседника.

- Арась! – Бират замотал головой. – Спасибо! Литров пять осталось.

Мужик, явно не ожидавший такой оборотки, нервно сглотнул и перекинул рыжую барсетку в левую руку:

- Эрзя?

- М-о-о-окша! – протянул Большой Русский. – И то не я, а одноклассник. Я так – немного по-вашему волоку.

Мужик с радостью ухватился за подброшенную наживку и, после обмена с Биратом парой-тройкой географических названий и дат, уже сидел на корточках и прикуривал лёгкий «парламент».

- Как тут, тихо? Вороваек нет?

- Нормально, - Большой Русский прислушался к вялому чавканью в канистре. – Я в прошлом месяце окно забыл закрыть, так они, - он махнул рукой в сторону вагончика, – ночь не спали – сторожили, так что за это не гони!

Но мужика явно не интересовали ни «воровайки», ни стоимость постоя, ни даже такая экзотика, как баран. Также ровно было ему до своей служебной «семёрки», в которой, как успел заметить Большой Русский, не было даже простенькой кассетной магнитолы.

- А много их здесь? Прямо тут и живут что ли?

- А, чё? – Бират усмехнулся. – Вон, даже саклю пристроили, – он кивнул в сторону безобразного сооружения, за мутным окном которого мелькала точёная фигурка Гульнары.

Мужик для проформы помолчал, удивлённо вскинул брови и задал очередной вопрос:

- Так это чего, получается, дети тачки охраняют?

Большой Русский не стал больше растягивать уже порядком поднадоевший разговор:

- Ты, слышь, братан, - он резко захлопнул лючок канистры, - не трогай таджиков, а? Нормальные таджики, тихо всё. Спокойно. У них и так дела не фонтан, давай без всякой ФМС! Если тебе чего надо, я в разумных пределах, расскажу. Я тут давно обитаю, прокатимся – покажу где гоблинов твоих поставить лучше. Таджиков только не трогай, лады?

Мужик попытался изобразить нечто среднее между удивлением и ошарашенностью, когда тебя неожиданно принимают за другого. Но в восьмилетке села Телятниково театральных кружков не было, да и в самодеятельности военной части под Оренбургом он не участвовал – получилось откровенно плохо. Причём майор Суляев понял это раньше, чем по его круглому лицу сверху вниз прошла волна мышечного спазма.

- Да ладно тебе! – Большой Русский закинул канистру в багажник. – Я с вашим ведомством пересекался как-то, на собеседование даже ходил! - Бират пошевелил кожей на бритой наголо голове. - В караулке посидел – дальше не пустили!

Майор сделал такие страшные глаза, словно Большой Русский уже распечатал план передвижения президентского кортежа и собрался расклеивать его на автобусных остановках.

Бират вначале не понял телодвижений майора, но, сообразив, едва не расхохотался:

- Так ты в городе недавно что ли?! Понятно всё с тобой! Если его не на вертолёте повезут, как Борю, то только там! – он махнул рукой в сторону окраинной улицы, за которой начинались обширные поля бывшего совхоза «Родина». – У нас на завод для президентов одна дорога!

Майор провёл тыльной стороной ладони по лбу – ему почему-то начинал нравиться этот развязный, нагловатый тип, который так вот сходу просёк все движения по прикрытию президентского кортежа.

- Я ещё в девяносто седьмом под раздачу попадал, - продолжал веселиться Большой Русский, - тогда Борю на образцово-показательную свиноферму вертолётом с той стороны перекидывали, а вертухаи - по земле, да по дачной дороге убитой… Но повезло им: такой ливень зарядил – машины сами по обочинам стояли! Только я за «чероком» пристроился, и валили мы с ним под сто пятьдесят – только шуба заворачивалась…

- И? – майор постепенно приходил в себя.

- Да я-то нырнул тогда на просёлок какой-то, а «черока» они в кювет так загнали, что любо-дорого смотреть было. И не остановились даже – так машин двадцать и пролетело. Я потом в деревню гонял за трактором и водкой – пацаны ладно нормальные попались, жалко постреляли всех потом. А тогда мы до вечера загорали – сотовых ведь ни хуя не было. Даже у них.

- Весело тут, говорят, население время проводило? – успокоившись, поддержал тему Суляев.

- Ага! – подтвердил Бират. – В шестнадцать-то лет в овражке напротив заводского КПП лежать и слушать, как пульки над головой ширк-ширк по веточкам…

- А тебя-то чего туда занесло? – перебил его майор, проявляя некую осведомлённость об одной из самых лихих перестрелок, которая положила начало очередной криминальной войне. Той ночью оперативники насчитали на проходной завода с десяток трупов и столько же скинутых ТТ и «калашей».

- Да мы с дач пригородных за водкой пошли погулять, - Большой Русский закурил, вспоминая один из самых острых моментов биографии. – Хорошо, хоть к тому времени привыкли немного – в овражек рухнули и на карачках за магазин уползли. А потом по промзоне через заборы как сайгаки до самой дачи и скакали. Конечно, весело! – Бират хитро посмотрел на майора. – Ну, как, поможем дружественному таджикскому народу?

Майор хмыкнул, процедил сквозь зубы что-то вроде «я подумаю» и, не попрощавшись, пошёл к своей машине.

 

***

 

Алишер сидел на приступке вагончика и прислушивался к разговору между Биратом и новым постояльцем – полноватым мужиком лет сорока пяти, одетым не то чтобы необычно, но как-то подчёркнуто аккуратно. Очередной финансовый вопрос требовал немедленного разрешения – в кармане алишеровых треников второй день звенела мелочь общей суммой в семь рублей сорок копеек. Позавчера, когда отца не было на стоянке, прибывшие с очередного объекта гастарбайтеры припрятали под кузовом автобуса три мешка цемента, и теперь Алишер размышлял над тем, кто окажется щедрее – отец с продажи положенного ему, но сокрытого, мешка или соплеменники, испугавшись обвинений в крысятничестве. Прикинув, что при любом раскладе больше полтинника он не получит, Алишер решил самостоятельно пристроить цемент, и поиметь продавца и покупателя одновременно.

Утром он наблюдал как в соседней кафешке двое потных, матерящихся русских с мясом выдирали из стены жёлтый бакинский кондиционер, выломав в процессе варварского демонтажа приличный кусок кирпичной кладки.

И пока хозяин кафе – жилистый, худой Алмаз – долго ругался с русскими, которые ни за что не хотели соглашаться с причинённым заведению ущербом, и угрожали «наглой чурке» нехилой рукопашной, Алишер успел отломать от кондиционера пару толстых медных трубок и утащить приличный кусок кабеля.

В результате нехитрых умозаключений Алишер пришёл к выводу, что покупатель, в принципе, найден и дело за малым – договориться о цене, и незаметно переправить цемент. Довольный собственной сообразительностью, он запустил пятерню в липкие, грязные волосы и принялся отчаянно скрести кожу, не переставая наблюдать за Большим Русским и его собеседником.

Бират не переставал удивлять Алишера. Вот незнакомый, только что приехавший на служебной машине (Алишер уже заметил и отсутствие магнитолы, и изношенную до неприличного состояния матадоровскую резину), новый постоялец на стоянке минут пятнадцать, а уже сидит на корточках, раздаёт сигареты и оживлённо разговаривает.

Большой Русский напоминал Алишеру деда, которого они похоронили перед самым отъездом там, где тень от больших, покрытых белоснежными шапками гор, давала такую живительную прохладу и где все, кроме районного врача, разговаривали с Алишером на его родном языке. Дед последнее время сутками сидел на веранде их большого, красивого дома, и не оживал даже во время обеда, который тогда готовила мать, а не Гульнара. Иногда он мог неожиданно протянуть свою высохшую руку и заорать так, что Зейнаб иногда роняла на пол тарелки.

Дед замечал всё – и выкрутасы расшалившегося Алишера, и некормленых собак, и женихов Гульнары тщетно пытающихся разглядеть предмет своих вожделений через щели в заборе. Он видел всё и всё знал – отец, приезжая поздно вечером теперь уже на своей «Волге» с очередного «партсобрания», как он по привычке называл общее собрание учредителей бывшего колхоза «им. Сорокалетия Октября», подолгу сидел с отцом и рассказывал ему о том, что происходит в мире. Старый Амирбек принципиально игнорировал и матово-чёрный комбайн «Шарп», и тёмно-серый телевизор «Грюндик», предпочитая живое общение «всем этим неверным, продавших свою задницу за понюшку героина».

Большой Русский, как казалось Алишеру, точно также как и дед видел и знал всё. И также как дед он только притворялся спящим – но стоило собеседнику зазеваться, и он уже ловко ошпаривал его чем-нибудь таким, отчего тот надолго замолкал и растерянно хлопал глазами.

Вот и сейчас, вслушиваясь в речь Бирата, Алишер интуитивно чувствовал, что новый постоялец, хотя и скрывает это, но безразмерно удивлён словам Большого Русского.

«Таксист, или на фирме водилой пашет», - думал Алишер, ковыряя траурным ногтем в ухе. – «Начальство его гоняет, наверное, за всю хуйню – пуганый он какой-то, нервный, а показаться хочет таким прожженным! Да ну и ладно с ним – деньги заплатил, и ладно, а нам с Биратом ещё на заправку идти…» - Алишер живо представил предстоящую разборку с наглым Вовчиком, который и старше-то его года на три, а важный, словно смотрящий за дачами.

Наконец Большой Русский наговорился с мужиком, и махнул рукой Алишеру.

- И-и-иду! – Алишер старался там, где надо, растягивать слова как Бират. Строго соблюдая субординацию, он не вскочил и не помчался сразу, а сплюнул на щебёнку, медленно поднялся, почесал мотню и размеренным шагом пошёл к машине.

Бират, со смеющимися глазами, запихивал в магнитолу потёртую кассету. Алишер плюхнулся на пассажирское сиденье, взял треснувший в нескольких местах подкассетник и принялся изучать обложку, на которой бала изображена страшная, небритая, чёрная харя с жёлтыми кошачьими глазами, на лбу у хари стояла римская цифра девять.

 

 

***

 

Асланбек взял авансом полторы тысячи рублей, ещё две он должен был получить после окончания работы.

Большой Русский, несмотря на свои немаленькие габариты, ловко проскользнул в вагончик, где Асланбек в гордом одиночестве опустошал бутылку «Столичной» московского разлива. Бират аккуратно намекнул Асланбеку, что новый постоялец не совсем «постоялец» и имеет отношение к органам. С какими органами связан мужик на баклажановой «семёрке» Большой Русский не уточнил, но просил вести себя осторожней и, по возможности, приостановить транзит гастарбайтеров. Он сказал, чтобы Асланбек не волновался – постоялец должен был исчезнуть через неделю.

Асланбек чуть слышно матюкнулся – он уже взял деньги за одну щекотливую работу и отдавать аванс как-то не хотелось, тем более, что деньги уже были потрачены на покупку продуктов. А присутствие на стоянке лишних глаз ставило под угрозу всю тщательно спланированную операцию.

Председатель гаража, к которому примыкала стоянка, на прошлых выходных ушёл в запой и потратил только что собранные для вывоза огромной бочки отработанного масла деньги на дачных блядей. И бляди-то были все страшные, и выжрали-то они почти половину ларька, и не помнил председатель ни их имён-отчеств, ни точной, ещё не оприходованной суммы, в которую обошёлся ему этот трёхдневный целлюлит. Но! Неугомонные гаражные обитатели продолжали ремонтировать свои «тазики», «вёдра» и «корыта» на эстакаде, и масло тоненькой струйкой уже стекало из бочки на щедро присыпанный песком бетон.

И когда Асланбек по-приятельски загнал свою сияющую «приору» на осмотр, Семён Трофимыч впервые в жизни дал взятку – до этого дня он как-то больше предпочитал брать. Слитое Асланбеком для утилизации масло, в полном и неукоснительном соответствии с законами физики, не захотело помещаться в специально предназначенную ёмкость и предательски растеклось жирным пятном по её бокам.

Дрожащей с перепоя рукой Трофимыч отсчитал полторушку, добавив «за молчание» ещё пятьсот, и хриплым, срывающимся голосом попросил Асланбека убрать «эту гадость» непременно до утра.

План был прост и бесхитростен – днём Алишер копает канаву, а ночью на тележке вывозит треклятое масло двадцатилитровыми канистрами, сливает их в канаву и закапывает. Место Асланбек выбрал лично. Проинспектировав придорожные кусты сирени, он ткнул Алишеру пальцем в намеченное место, дал подзатыльник и укатил по делам.

Алишер уныло посмотрел в серое от смога небо, отбросил лопату и поплёлся до ларька, проклиная пропойцу-председателя и всех блядей на свете. Дачный сезон походил к концу и цены на цемент заметно просели – вместо запланированной прибыли в двести рублей Алишер получил всего восемьдесят. И, хотя этой суммы вполне хватало на баклажку так любимого Алишером «крепкого» и сигареты, он всё равно тихо матюкался.

Деньги, вырученные отцом за найденный Алишером перстень, куда-то исчезли, и если раньше Асланбек брал только надёжную денежную работу, то последние полгода он, словно сумасшедший, хватался за всякую мелкую гадость вроде этой.

Через полчаса, пристроив пиво в тени и выкурив пару сигарет, Алишер нехотя принялся за работу.

 

***

 

- Блядь! – рука снова дрогнула и к первой кучке кофейного порошка, лежащей на кухонном столе, прибавилась вторая. – Ну что за суки! – Большой Русский сыпанул в чашку прямо из банки.

Вчера кто-то, как обычно, не выключил музыкальный центр и радио всю ночь долбило про “клубничку и земляничку”.

- Козлы! – Бират вышел на балкон. Сквозь смог, размытый первыми лёгкими лучами Солнца, он пытался разглядеть очертания синей, как изолента, высотки заводоуправления.

Слух постепенно возвращался – земляничка с клубничкой ухали уже где-то в области сердца, а в ушах, проростая невиданным рёвом, одновременно, всё отчётливей и ясней зазвучали милицейские, пожарные и медицинские сирены. Большой Русский сделал глоток, перегнулся через перила и посмотрел на широкую, в восемь полос улицу.

 

***

 

Вчерашний день был чётко запорот приезжими москвичами и местными фсбшниками – выдвигаться куда-либо было бесполезно – все основные улицы, парки и скверы находились под неусыпным контролем.

Большой Русский горько ухмыльнулся, когда попытался дворами объехать очередную искусственно созданную пробку, в надежде пробиться на стоянку. Лейтенантик, с раннего утра сидящий в засаде за автобусной остановкой, которая никому никуда не стучала, и не представляла никакой стратегической ценности, обливаясь потом, со слезами на глазах, пристраивался по малой нужде в подстриженных до колена кустах. Под пристальными взглядами двух студенток–пятикурсниц, тщетно ожидающих маршрутку, он выдавил из себя несколько капель и с позором уполз в тень - высматривать террористов, диссидентов и прочую богопротивную шушеру.

Вскоре, предварительно договорившись с такими же жертвами произвола режима, Большой Русский бросил машину перед собственным подъездом и, стараясь держаться в тени пожухших от дикой жары деревьев, направился в гости к семейной чете с квартирой на последнем этаже шестнадцатиэтажки и хиленьким, но кондиционером.

Народ, ещё не совсем привыкший к приездам большого начальства, роптал, жрал водку и слушал радио «Ваня». Вечер закончился плясками, братанием с соседями, так и не сумевшими выбраться из города на турбазу, и грозными выкриками с балкона в ночную пустоту.

 

***

 

Колонна пожарных машин, практически тараня редкие попутные автомобили, пролетая кольца развязок напрямик и дико завывая, неслась в сторону завода. Следом, воя не меньше, шли пять машин скорой. Из дворов и примыкающих улиц вылетали машины ППС, ДПС и ОВО. А где-то совсем далеко, на границе серебристой дымки и тяжёлого тумана с преющих полей, проскочил БТР.

Большой Русский поднял глаза – над заводоуправлением, явно готовясь к посадке, висели два вертолёта.

- Хуя! – Бират поставил пустую чашку на подоконник и, наступая на ноги и руки спящих на жёлтом ковролине гостей, метнулся к телевизору.

В глазах очкастой дикторши потихоньку отпечатывался текст будущей бегущей строки, которую режиссёр утренних новостей спешно набивал на клавиатуре своего компа.

- Давай, сучка! – Большой Русский подскочил к холодильнику и выдернул оттуда ледяную банку пива. – Давай, давай, родная!

Внизу экрана загорелась жёлтая полоска и жирные, чёрные буквы сложились в те самые слова, которых и ждал Большой Русский: «Террористический акт в Среднем Поволжье. Покушение на президента РФ. Подробности в экстренном выпуске новостей».

- А вот теперь, товарищи, начинается настоящий, стопроцентный, интолерантный пиздец! И будет он выражаться в комендантском часе недельки на полторы – две! - Бират осушил банку одним глотком и принялся расталкивать спящих.

Через пять минут экспедиция из заспанных, опухших пацанов, снабжённых всей имеющейся в распоряжении наличностью, выдвинулась к ближайшему продуктовому ларьку. По дороге им попалась бабка, волокущая тележку, доверху нагруженную пачками соли, пакетами макарон и упаковками спичек. Пацаны многозначительно переглянулись и прибавили шаг.

 

***

 

Копать было легко и противно – за десятилетия земля вокруг гаражей насквозь пропиталась маслом, тосолом и прочей автохимией. Алишер быстро расковырял канавку положенной длины и глубины, потыкал штыком лопаты в дно, чтобы масло быстрей впиталось, и сделал последний глоток приторного, сладковатого, ставшего уже горячим пива.

Как только стемнело он, толкая впереди себя громыхающую, разболтанную тележку, выдвинулся к бочке. Тёплое масло стекало быстро, и Алишер за пару часов ополовинил пятисотлитровую ёмкость. По совету отца он заранее припрятал в кустах пакет с чистой одеждой, а рабочие треники и футболку с угловатой надписью «Сочи - 2014» надлежало закопать.

Часам к пяти утра он делал последнюю ходку. До этого он продирался с тележкой сквозь кусты по узкой, загаженной поколениями гаражных жителей тропинке, но напоследок решил пройтись прямо по обочине дороги – так было гораздо быстрей и удобней. Алишер не учёл одного – заехать на высокий бордюр было не возможно, по крайней мере, не с его силами. Всхлипывая от злости, он кое-как втащил первую канистру в кусты и спихнул её в канаву, но ручка второй – липкая и горячая выскользнула из пальцев, и канистра гулко шлёпнулась на остывающий асфальт. Пластиковая пробка отлетела и, пока Алишер успел что-нибудь предпринять, содержимое растеклось по дороге.

Но Асланбек предусмотрел и это – Алишер, ни секунды не колеблясь, строго следуя полученным инструкциям, быстро закидал масляное пятно серой, похожей на порох придорожной пылью. Масло впиталось, и пятно практически слилось с чёрным от резины покрышек полотном.

Уже на автомате Алишер переоделся, засыпал канаву землёй, тщательно утрамбовал, протоптал поверх потревоженной земли небольшую тропинку, в конце которой помочился и сплюнул пару раз на пыльные, бурые кусты. Мельком осмотрев результаты своей работы, Алишер взял лопату, пнул тележку, подхватил её за неудобную низкую ручку, и поплёлся домой.

Кузов «копейки» уже остыл. Алишер повалился на кучу разномастных автомобильных чехлов и моментально заснул. Ему снились Амирбек и Большой Русский, играющие в нарды, наглая морда барана и Гульнара, летающая по сизому небу на хворостине.

И он не слышал уже ни смачного хруста, с которым развалился породистый красавец «майбах», прошедший всеми колёсами по масляной луже; ни хлопков рвущейся арматуры высокого, новенького, установленного неделю назад бордюра, окаймлявшего нарядное, благоухающее цветочными ароматами, кольцо дорожной развязки перед заводоуправлением; ни треска рвущихся подушек безопасности; ни визга оставшегося без обеих ног профессионала – водителя; ни последовавшего за всем этим безобразием взрыва.

Он не видел, как машина охраны влетела в кучу горящего, искорёженного металла и выбила из неё круглый предмет, который, подскочив вверх метров на двадцать, и гулко ударившись о флагшток с бело-синем вымпелом, сел моментально опустевшей глазницей на острую верхушку.

Алишеру снилась большая белая грудь продавщицы Варечки, которая так аппетитно сжимала своими пухлыми пальчиками горлышко баклажки, кусок медного провода в толстой свинцовой оболочке и новая, мигающая разноцветными светодиодами магнитола в отцовской машине.

Он так никогда и не узнал ни об обезглавленной головешке, которая когда-то, теперь уже далеко-далеко в прошлом, решала судьбы миллионов разнокалиберных граждан, ни о серьёзных, злых людях с автоматами, наводнившими город всего через несколько часов, после того как Алишер бросил последнюю лопату земли на свой могильник.

Он проснулся всего на несколько минут от резких, нетерпеливых тычков отца, который метался по вагончику, собирал вещи и бормотал:

- Адын хуй черэз нэделя ехат хател!

Забравшись в машину и свернувшись, к удивлению встревоженной Гульнары, калачиком на заднем сиденье, Алишер снова заснул.

Он не видел как отец, уже успевший сбегать на проспект и принять по дороге обратно единственно верное решение, осторожно, чтобы не привлекать внимание, вывел машину со стоянки и, проулками и проездами начал выбираться из города.

Окончательно Алишер проснулся только тогда, когда отец, весь мокрый, с бегающими глазами, заглушил двигатель перед воротами того самого дома, во дворе которого ровно год назад Алишер приобретал первый строительный опыт.

Асланбек, не обращая внимания на поскуливающих от пережитого страха женщин, вытащил из-под сиденья бутылку водки, сделал гигантский глоток и нажал на клаксон. Из соседней халупы немедленно, словно давно ожидая звука этого мощного, снятого со старой «Волги» сигнала, выскочил растрёпанный, суетливый человечек. Он завертелся вокруг машины то хватая за руки Асланбека, то тормоша ещё не проснувшегося Алишера.

- Аслан-Бек! – повизгивал человечек, не отрывая хищного взгляда от начатой бутылки. – Насовсем? Всё, да?

Асланбек царственным жестом протянул бутылку человечку:

- Пюшкина гаваришь жиль?

- Жил! – визжал человечек, предвкушая уже начавшийся бесконечный праздник служения новым богатым хозяевам. – Жил, родной мой! Целые сутки жил!

Асланбек пнул свежевыкрашенные железные ворота:

- Яла кардан, разгружаться будим! – он нырнул в машину, хлопнул дверцей бардачка и достал новенький, пахнущий дорогой типографской краской томик Пушкина.

- Нигох доштан! – он сунул книжку Алишеру. – И чтоба через неделя – ат зубов атскакиваль!

Алишер потёр пальцем бархат обложки и вздохнул – фальшивую сливную яму нужно было переделывать, в этом не было ни каких сомнений.

 

Скит 4-1

Белая Господина Идёт Сдаваться

 

“…пилить ногу ножовкой больно и не эстетично. Температура, естественно, не спадает. Приехать по частям? Так сами настрогают, если надо будет… Несёт-то как… вонючая Хиросима. Ключ на шею и карту нарисовать… хотя кто там карту читать умеет, сука! Схему, на пальцах, со стрелочками, как в казаках-разбойниках, мелом… растяжки-то снять не смогу… крестиками их или так и написать, что ёбнет? Зима-весна, весёлые каникулы… Ладно, типа последняя запись вам – вы нормально держались, пацаны! Белая господина идёт сдаваться…”

 

***

 

Высокий, худощавый, бритый наголо, смуглокожий человек лет тридцати отложил тетрадь, на обложке которой Дональд Дак науськивал Плуто на толстозадого пингвина, и потянулся. Лампочка в двадцать пять ватт мерцала, то вспыхивая, то практически затухая.

По периметру большой, отделанной серыми пластиковыми панелями комнаты стояли стеллажи, забитые книгами, журналами, подшивками старых газет и альбомами с фотографиями. Массивная бронированная дверь была занавешена пёстрым ковром, в правом углу, отливая матовой полировкой, уткнулся в стену письменный стол. На столе в беспорядке были навалены какие-то вырезки, исписанные тетради и папки.

 

***

 

Белая Господина сдалась лихо.

Аяз, только что заступивший пост, резво обоссался, когда куча снега, которую он старательно подравнял всего пару минут назад, зашевелилась, и из неё выползло бородатое существо в куртке “пилот”, парадных катерпиллеровских ботинках, сноубордистских штанах и добротной армейской ушанке. В руках существо держало “Грача” и этим “Грачом” целилось парящему Аязу прямо в промежность.

Пришелец вытащил ноги из снега и попытался встать, но тут же упал, виновато улыбнулся и пробормотал уже на выдохе:

- Ну, что, муслим, веди к начальству.

Прошло уже пять часов, как промышленная мясорубка покрошила тело Аяза на фарш и три часа как необычайно плодовитые в этом году свиньи употребили его на ужин.

***

 

- Белая господина! – человек усмехнулся, набросил на голову капюшон серого балахона NBA Hoops, и щёлкнул спрятанным под столешницей тумблером.

В дверь немедленно постучали.

- Давай, заползай! Так не понятно?– человек растягивал слова, наслаждаясь каждым произнесённым слогом.

Ковёр зашевелился, и в комнату просунулась всклоченная, голова, явно принадлежащая подростку лет семнадцати. На лбу у головы красовался новенький респиратор, поблёскивающий хромированным зажимом на переносице.

- Ну?! – хозяин комнаты бросил на пришельца грозный взгляд. – Как он?

- Плоха! Савмема плоха – не дышит пачти и гарячий вес.

- Блядь! – человек схватил со стола пачку армейской примы и закурил. – К русским посылали?

- Полчаса назат пришли. Русски три АКСа просят, патрон и крупа… пятдесят кило, - владелец головы просунул в комнату левое плечо.

- Я же сказал всё дать, что просят!

- Гашта додан!

- И?!

- Ана толка гаварит гарантия нет, савсема нет!

- Баба что ли? – человек в капюшоне поморщился.

- Ана – баба! – радостно подтвердила голова. – Хушруяк-занак! И адета на цинк, не мэньше.

- А ты как хотел, долбоёб? Доктор же! – человека уже начала утомлять бестолковость подчинённого. – Короче, выдавать всё, что попросит – лекарства там, ну, понял? Если в себя придёт – пулей ко мне. Проебёшь хоть секунду – вздёрну! На ограде вздёрну! Рафтан!

Голова молниеносно исчезла. Гулко стукнула тяжёлая дверь и всё стихло.

Человек сделал последнюю затяжку и воткнул окурок между ног бронзовой красавицы, раскинувшейся на столе в крайне неприличной позе. Окурок, выдав сноп искр, немедленно провалился в чрево развратницы.

- Ана! – человек снова усмехнулся, скинул капюшон, взял аккуратно заточенный карандаш и принялся изучать страницы не скреплённой ещё рукописи, лежащей перед ним.

 

 

Трэк Одиннадцатый – Сарай и Те, Кто Снаружи…

из которого мы узнаём о том, что случилось после всего, полумесяце из нержавейки, спортивном арбалете, всклоченном сенбернаре и ангеле, привинченном к стальному листу

 

Большой Русский задыхался – последний раз он менял фильтр месяц назад и хобот архаичного противогаза уже не всасывал необходимого количества воздуха. При ходьбе это было не так заметно, но сейчас, когда Большой Русский, по колено утопая в грязно-сером снегу, пытался изобразить какое-то подобие бега, воздуха отчаянно не хватало.

«Ничего!», - думал он. – «Скоро партия придёт, тогда и разживёмся. На Промзону ушли, а там много чего нетронутого осталось».

Тёмно-зелёный туристический рюкзак, под завязку набитый книгами из районной библиотеки, тянул назад, вязаная шапка с прорезями для глаз и рта, на которую был надет противогаз, насквозь пропиталась потом, жёсткая резина изодранного химчуда, натянутого поверх засаленного китайского пуховика больше для проформы, чем для защиты, стала эластичной. Большой Русский бежал из последних сил.

Он на ходу скинул рюкзак и неуклюже перебросил его через чугунные перила моста. Замки и замочки самых разнообразных форм и конструкций всё ещё украшали витые перила. Большой Русский в который раз прочитал пошлую надпись: «Катя и Николай Forever!!!», по традиции провёл по замку рукавицей и перевалился через перила.

Высота была приличной, но обильные снегопады и сильный ветер намели огромные пятиметровые сугробы, что, впрочем, не спасло бы никого, кто рискнул бы повторить прыжок Бирата – под сугробами скрывались груды покорёженных автомобилей и острые штыри арматуры обвалившегося центрального пролёта.

Для приземления был пригоден клочок размером с крышу легковушки, но этот клочок Большой Русский всегда перекрывал куском железа с привинченными к нему огромными болтами. И только, когда возникала необходимость выбраться из конуры под мостом, Бират убирал железяку на случай экстренного отступления.

Барахтаясь в снегу, он вспомнил фразу, которую написал вчера вечером: «…когда длинная красная Рыба – Солнце взмахнёт своим хвостом и упадёт вниз, чтобы на секунду зажечь чёрные угли Сан-Франциско…» В последнее время он всё чаще записывал эти случайные, бессвязные предложения, которые приходили в голову ниоткуда и оставались на бумаге, как напоминание о неизбежно приближающемся безумии.

Отыскав рюкзак и поставив ловушку на место, Большой Русский посмотрел вверх. Над перилами моста сначала появилась одна голова, затем ещё три. Он заметил наконечник копья – на автоматическое оружие в таком холоде уже давно никто не надеялся – и, не став искушать судьбу, быстро переломил правую руку в локте, ударил по сгибу левой, затем подхватил рюкзак и нырнул в погребённый под снегом прилично сохранившийся «Икарус», служащий коридором к его конуре.

 

***

 

 

- Той лета Джамбек санатория жиль! – блаженно, насколько позволял респиратор, протянул маленький охранник, замотанный в невообразимые тряпки и от этого очень походивший на Вини-Пуха. – Утром цемент разгрузиль – да вечера речка купаться. Худро кардан! Паварих - тольстый, русски не любит тольстый, Джамбек любить тольстый паварих! Каждый ночь любить! Катя зваль!

Второй охранник – долговязый бородатый узбек, одетый в добротный лыжный костюм, поверх которого была натянута спецовка для окрасочных работ, заменяющая, судя по всему, маскхалат - перекинул дюралевый спортивный арбалет из руки в руку, затем резким движением сдёрнул респиратор на подбородок и сплюнул на утоптанный серый снег бурую бляшку.

- Билять! Скарей мая очередь паход идти. Еда хоть банка – калым. За банка сейчас русски валенка дают!

Джамбек сделал вид, что не расслышал слова напарника – за такой «калым» полагалась недельная работа на открытом воздухе. Без противогаза. Вместо ответа он смахнул рукавом фуфайки снег с козырька норковой кепки и принялся рассматривать развалины ближайшей шестнадцатиэтажки.

- Аяз! Вроде как Хайрулла возвращается! – Джамбек ткнул меховой рукавицей в серую мглу. Точна, Хайрулла! Три сутка не биль – калым ба-а-альшая везёт! Нигох кардан!

Аяз обернулся – сквозь непрестанно хлещущий по обледенелой земле снег он заметил начало колонны, с трудом пробирающейся по некогда широкой улице. Хвост колонны скрывался в надвигающемся с запада мраке.

- Хайруллэ аскар?! – полувопросительно просипел Аяз. – Да сих пор живой. Тепер мэсяц гулять будит, шайтан!

Колонна медленно приближалась к северо-западному блок-посту, на котором уже горел небольшой сигнальный костёр. Джамбек юркнул в караулку и потянул за толстый капроновый шнур. Где-то глубоко-глубоко внизу ухнул один из малых церковных колоколов, и его вибрация передалась рукам Джамбека. Теперь оставалось ждать группы прикрытия.

- Джамбек! – внезапно почти заорал Аяз. – Женщина! Три штука! Аллахом клянусь – женщина!

Джамбек прищурил глаза и протянул:

- Да пака твая-мая очеред дайдёт она савсем мёртвый будит, с во-о-о-от такая дырка! – Джамбек по-рыбацки развёл руками. – Паход нада писаться, толька Джамбек слабый стал савсем – не возь…

Он не успел закончить фразу, поскольку двое сцепленных между собой длинных саней в середине колонны, на которых по правилам должно было перевозиться всё самое ценное, стали медленно проваливаться под снег, как бы въезжая в подземный ангар. Словно невидимая рука вдёрнула собак вместе с санями в появившийся неизвестно откуда провал. Хвост колонны встал, а голова по инерции всё ещё продолжала движение, хотя погонщики, судя по отчаянной жестикуляции, отчаянно вопили.

Мягко бухнул оттянутый той же невидимой рукой толстый стальной лист, прикрывающий отверстие, и в воздух взметнулись десятки фонтанчиков снега. Уже через секунду конвой из хвоста колонны вместе с погонщиками стучал по листу прикладами замотанных в термопластик калашей.

Джамбек заметил, как откуда-то сбоку прямо под ноги конвоиров из-под снега выскочили два крошечных, как ему показалось, шарика. Джамбек отбросил копьё и ничком упал в большой сугроб.

 

***

 

Большой Русский гнал собак по широкому проезду подземного гаража, проходящего под десятком магазинов на главной улице города. Слева и справа луч фонаря, какой раньше носили на голове сантехники, то и дело выхватывал из темноты куски высокого, под «камаз», пандуса. Собаки, радуясь хоть какому-то подобию тепла, поскуливали и стучали длинными когтями по замасленному бетону.

Бират не без труда остановил упряжку, метнулся куда-то в сторону, и быстро накинул петлю растяжки на торчащий из стены кусок арматуры.

- Дебилы! – буркнул он себе под нос, и снова погнал собак на юг.

Да, из тех кто засел в огромной, стоящей посредине города церкви, большинство было конченными дебилами. Они регулярно уходили и приходили из поиска одними и теми же путями, и выставляли дозорные пикеты в одних и тех же местах. Большой Русский удивлялся, как до сих пор никто не решился взять церковь штурмом. По его сведениям под массивным кирпичным зданием, обнесённым трёхметровым чугунным забором, находилось нехилое сооружение ГО, оборудованное по последним стандартам. И как это великолепие досталось таджикским гастарбайтерам - для него оставалось большой и, пожалуй, самой главной тайной в этом грязно-сером отравленном мире.

Таджики сели в церкви практически сразу. Территория в радиусе пятиста метров была грамотно зачищена – население вырезано, а все уцелевшие близлежащие дома обрушены практически вручную. Со всех пяти куполов сорвали кресты, а на главном водрузили вырезанный при помощи газовой сварки огромный полумесяц из нержавейки. По периметру ограды были навалены груды автомобильных кузовов и гнутой арматуры, а на колокольне, Большой Русский знал это точно, стоял чёрт его знает откуда взявшийся НСВТ. Произведя примерные подсчёты, он пришёл к выводу, что фортификационные работы стоили новым хозяевам церкви полтысячи жизней.

Как ни старался Большой Русский увернуться, но вожак упряжки – долговязый сенбернар с нечесаной, свалявшейся шерстью - всё равно с разгону налетел на него, прижал к стене и лизнул прямо в лицо шершавым языком.

- Приехали! – Бират оттолкнул собаку и принялся колдовать возле стены. Через минуту тщательно замаскированный лаз был открыт. Он отстегнул собак от саней и привязал постромки к железной балке, валяющейся на пыльном полу.

Десять аккуратно перемотанных скотчем и неимоверно тяжёлых клетчатых китайских сумок быстро исчезали в тёмном проёме. Сани пришлось разломать и просовывать внутрь уже по частям.

Окончив работу, он достал из-за пазухи фляжку с выгравированным двуглавым орлом.

- Будем! – шепнул он в темноту и сделал долгий, тягучий глоток.

 

***

 

- Ту, ту ва ту! – Хайрулла брызгал слюной и метался по необъятному предбаннику сооружения ГО 124-895. – Берёте что нада и идёте вскрывать эта железа! Без пративагаз! Пака не вскроите – можете ближе двести метрав не падхадить. Пайка - нет, женщина – ни хуя нет, дрова тожа – нет!

Трое погонщиков, одетые в меховые комбинезоны, жались в углу.

- Одэжда здать! – отдал последнее приказание Хайрулла.

И, предчувствуя тяжёлый, словно всё потерянное сегодня добро, разговор с Хозяином, Первый батыр пнул своего адъютанта.

- Пшшшёл дакладывать, ишак!

Потеряно было не мало. Если не считать самого ценного – трёх милицейских «огрызков» и патрона к ним – поисковая партия лишилась всей тушёнки, двух мешков сахара, пяти мешков крупы, десяти противогазов, практически нового химчуда, и ещё очень-очень многих полезных мелочей.

Эта русская крыса (а то, что сегодняшнее нападение было организованно именно им, Первый батыр не сомневался ни на секунду) терроризировала Сарай уже больше полугода. То, что хитрым мародёром был именно русский, Хайрулла знал точно – ни один из его подчинённых, да что там – ни один из обитателей Сарая, за исключением, пожалуй, Хозяина – не способен был спланировать и организовать столь дерзкие, но вместе с тем гениально-простые и удачные покушения на имущество .

Но Хайрулла боялся не этого – пройти вентиляцией на склад риса, унести сколько можно, насрать в углу и подкинуть мороженое свиное ухо – это ещё полбеды. Но когда начинают прямо на глазах исчезать сани с добытыми в самой Промзоне товарами – это уже пахнет организацией новой банды. А если все члены банды будут такими же изворотливыми как эта крыса – то масштабной атаки на Сарай избежать не удастся при любых раскладах.

Изловить! Изловить и изорвать в клочья! Первому батыру уже доложили, что позавчера видели крысу на мосту, но он опять ушёл, спрыгнув вниз. А на морозе верёвка не выдержала Фаруха и теперь он лежит там, внизу, а из его тела торчат огромные болты.

Хотя, стоп! Почему лежит? Сегодня же южный пикет доложил, что Фарух теперь словно ангел с железными крыльями парит под мостом на стальном тросе, и на каждый из пятнадцати болтов, пронзивших его тело, аккуратно навинчена новенькая никелированная гайка. На каждый! Первого батыра передёрнуло. Слишком, слишком много событий за последние несколько дней.

Хайрулла поправил камуфляж и отправился на не суливший ничего хорошего приём к Хозяину Сарая.

 

***

 

- Замечательно! – Большой Русский отцепил крюк лебёдки и похлопал рукой по моментально заиндевевшему тросу. Красные потёки на белом, сшитом из нескольких простыней маскхалате, ничуть его не смущали - над головой, чуть покачиваясь, висел ангел. Он даже хотел было накинуть на шею трупа табличку с какой-нибудь поучительной надписью, но вовремя сообразил, что уже через пару минут она превратится в кусок льда, и решил не тратить сил понапрасну.

Собаки, радостно визжа, встречали его в небольшом тамбуре. Он смахнул нейлоновой щёткой снег с трофейного химчуда, немного потоптался и толкнул тяжёлую дверь своей коморки – бывшего технического помещения, где раньше хранились разнообразные (а теперь практически бесценные) вещи, необходимые для обслуживания огромного гаража. Одна из собак сунулась было за ним, но Большой Русский щёлкнул её по носу и быстро закрыл дверь.

Каморка состояла из трёх помещений, связанных между собой коротенькими коридорчиками. Два помещения поменьше, оборудованные стеллажами, служили складом, а в третьем находилась, как говорил Бират, резиденция. Выходов было два: один – непосредственно внутрь гаража, другой – под одной из крайних опор рухнувшего теперь моста, соединяющего некогда две стороны большого оврага, превращённого людьми в широкую, но бесполезную улицу.

Прежними обитателями этой роскошной, по нынешним меркам, жилплощади были два молодых хмыря, явно не походивших ни на электриков, ни на сантехников, закреплённых за гаражом. Большой Русский подозревал, что это были руководители средней руки одного из спортивных магазинов, поскольку оба были вооружены мелкокалиберными винтовками и травматическими пистолетами.

Первое время, когда гараж был населён так плотно, что в огромных боксах для ремонта и постоя грузовых фур сооружали трёхъярусные нары, да и сам он обитал в слесарной мастерской, эти двое не так отчаянно выделялись из толпы обезумевших людей. Но позже, когда стоящие в центральном проезде фуры стали набивать трупами под завязку и, предварительно заклинив педаль газа, спускать в овраг, Бират приметил двух молодцов, которые постоянно дефилировали в чистеньких тренкостюмах, и чуть что хватались за оружие.

А спустя ещё некоторое время, когда требовалось пять человек, чтобы выкатить на хлипких тележках из супермаркета пару начинавших гнить трупов, и привратники с трудом открывали огромные створки ворот, Большой Русский уже знал тайну двух хлыщей. Там, за кучей машин, вытолканных из боксов на небольшой пятачок у начала левого пандуса, скрывалось нечто, что так отчаянно оберегали от посторонних взглядов чистые тренкостюмы.

В одну из вылазок хлыщей в гараж, по которому они ходили теперь как по своему собственному, Большой Русский, извиваясь между машин, не с первой, правда, попытки, но всёже нашёл проход. Небольшая, но массивная железная дверь, небрежно прикрытая капотом «газели», была закрыта на обыкновенный амбарный замок.

Два дня он провёл в подвалах дочиста разграбленного хозяйственного магазина, и ещё три ждал очередного дефиле. Его первое серьёзное дело разрешилось просто и

безболезненно: перепилив замок, он нырнул за дверь и закрыл её изнутри. Вернувшиеся хмыри поначалу опешили, но потом принялись отчаянно материться и стучать в дверь. На крики подтянулось всё оставшееся в живых население, которое быстро сообразило, что можно по-лёгкому разжиться банкой-другой тушёнки.

Расстреляв в борьбе за потерянную собственность все патроны по первым рядам нападавших, хмыри закрылись в салоне уцелевшей «мазды» и отказались выходить добровольно. Народ, повидавший за последнее время много чего интересного и не очень, не стал долго раздумывать, а просто выкатил машину наружу и спустил её в небезызвестный овраг.

Мысли о находящихся рядом припасах придали, казалось бы подыхающим людям, новые силы. Большой Русский, прильнувший ухом к двери, слышал скрежет металла и короткие нетерпеливые матюки – завал из машин стремительно таял. И тогда он без колебаний попрощался с единственной на тот момент настоящей ценностью. Не рискуя дольше проверять дверь на прочность, а людей на упорство, он навесом бросил Ф1 в проход и, откатился в самый дальний угол коморки.

Ещё с неделю он слышал шорохи по другую сторону завала, но потом всё затихло. Теперь уже навсегда.

 

***

 

- Первого батыра опять развели как выпускницу? – Хозяин сплюнул на чистый бежевый кафель.

- Хозяин…

- Молчи, уёбище! Чего просрали?

Хайрулла принялся перечислять, уменьшая потери в два, а то и в три раза.

- Скотина! Теперь ты понял, почему раньше русским сортиры на дачах копал?! А потому, что любой русский пэтэушник умнее тебя в сто… - Хозяин Сарая отхлебнул виски из пузатой бутылки. – Нет, в тысячу раз!

- Эта… – Первый батыр делал жалкие попытки реабилитироваться, – …эта спецыназ какой-то обиявился, точна гаворю.

Хозяин поморщился:

- Ты мне тут бредятины не городи! Спецназ с ментами давно уже друг друга постреляли, а те, кто жив остался, на таких же Сараях как мы сидят и носу наверх не показывают, разве по большой нужде только. Спецназ! Крыса обычная в живых осталась, хитрая только…

- А! – Хайрулла вскинул брови. – То та и ана, что хитрий! И наглая исчо, савсема страха потеряль!

- А ты чего, пальцем что ли деланный? Или прикажешь мне его ловить?

- Азим!

- Я сколько раз говорил - блок-посты не реже раза в месяц переносить, пикеты переставлять, маршруты патрулей чтобы ни один шакал не знал, в поиск уходить так, чтоб даже я ваших следов не нашёл! А ты? – Хозяин снова сплюнул на пол. – Дырку-то эту вскрыли?

- Вскрывают, скора уже, савсем скора! - Хайрулла отчаянно закивал головой.

- Ты им хоть сказал, чтобы внутрь не совались, а то на растяжку налетят чего доброго. РГДшками он конвой завалил-то поди, а? – Хозяин пристально посмотрел в глаза Первому батыру. – Не сказал ведь, скотина?!

Хайрулла пожевал нижнюю губу.

- Там Сулейман… - он было принялся объяснять, но осёкся при виде влетевшего в апартаменты старшего адъютанта.

- Азим…- адъютант тяжело дышал.

Хозяин Сарая махнул рукой, показывая, что в связи со срочностью дела на субординацию можно временно положить.

- Вскрыли лаза ани! Толька…

- Только… Только, бляди, взяли и внутрь полезли, так?

Молодой, поджарый Ринат захлопал глазами.

- Да на растяжку и налетели! – продолжал своё прорицание Хозяин. – И там их на хуй всех в клочья, а проход завалило, и пройти нет никакой возможности!

Адъютант был в полуобморочном состоянии.

- Вели-и-и-икий!!! – завыл Первый батыр.

- У, падла! – Хозяин замахнулся на него выточенной из титана битой. – Короче! Идёшь и разбираешь… лично…пока в противогазе. Сутки вам на всё, но чтобы докопались. Внутрь не лезть, по сторонам не шарахаться. Доложишь!

- Хозяин! – Хайрулла поцеловал массивный платиновый перстень на правой руке Хозяина Сарая. – Я…

- Пшёл, чорвои! – Великий приподнялся и влепил Первому батыру коленом в челюсть.

 

***

 

Обосновавшись на новом месте, Большой Русский обнаружил, что таджики плотно сели в церкви и отдавать её не намерены. Первое время он ждал, что кто-нибудь наконец захочет распотрошить эту делянку, но время шло, а желающих так и не находилось. И, когда на колокольне показался ствол раздобытого где-то НСВТ, Бират понял, что теперь никто и никогда даже не сунется в эту сторону.

Досада, однако, вскоре сменилась неподдельным интересом. Большой Русский стал наблюдать, как хозяева Сарая организуют быт и обеспечивают свою жизнь всем необходимым. Первые поисковые группы, если их можно было так назвать, он мог бы взять один, абсолютно без шума и не понимал, почему люди, которых выгнали с обжитых мест, не хотят отбить своё и взять ещё больше чужого.

Вскоре он сам стал выходить в контрпоиск и быстро разжился каким-никаким оружием, которое, впрочем, на морозе давало осечку пятьдесят на пятьдесят, одеждой и спиртным. Ещё не успевшие одичать и не опустившиеся до рабовладельческого строя, чтобы гонять по развалинам других, таджики ползали по этой части города сами, часто даже в одиночку. Расчёт был прост – в Сарай уходила половина, а то и треть всего найденного. Остальное, как говорили сами таджики, калым – пряталось в схронах. Большая часть этих заначек постепенно перекочевала на склад Большого Русского.

Но, как оказалось, хозяева Сарая были отнюдь не дураками – они сообразили, что люди пропадают не просто так. Бесконвойное шатание было быстро прекращено, в поиск уходили только партиями, и первая же партия пригнала первых же рабов.

Он с удивлением заметил, как быстро формируются новые касты: боевиков, конвойных, погонщиков, сортировщиков, чертей и прочих – большие и маленькие группы людей, выполняющие строго определённые функции. А когда он едва не подорвался на неумело поставленной растяжке, то незамедлительно совершил налёт на районную библиотеку и вынес все книги по теории и практике военного дела.

Со временем вокруг Сарая появились блок-посты, периметр регулярно патрулировался, а поисковые партии стали уходить так далеко, что некоторые возвращались только через неделю.

Ещё одним неприятным нововведением стала охота на самого Большого Русского.

Сначала его голову оценили так дёшево, что ему даже стало немного обидно за себя, но и немного радостно за тупых баранов из Сарая, которые инстинктивно, но соразмерно с натиском со стороны, организовали неплохую структуру, у которой, по мнению Бирата, были неплохие шансы на выживание.

И он решил довести дело до конца. Концом, как он определил, должна была стать его, Большого Русского, поимка.

«Ну, это вы, чурки, подъзаебётесь, но нервов я вам попорчу!» - думал он, листая очередной военный справочник. – «Хотя Хозяин грамотно население прореживает – безо всякой ненужной показухи, строго принудительным трудом на благо Сарая. Партия пришла, жрачку посчитали, если мало – вперёд на периметр – снег чистить, егозу вешать, да мало ли чего! А ГОшные запасы они не трогают – разве что для начальства с холуями, да и то навряд ли, наверху пока ещё много чего осталось. Пока!»

«От заключённого нам нужно всё только в первые три месяца!» - вспомнил он фразу Френкеля. – «А они больше трёх недель на периметре и не живут – здесь Великий в точку попал!»

Ход мыслей прервал далёкий глухой хлопок.

- Полезли всё-таки! – Большой Русский скривился в улыбке. – Давай, давай! Там ещё пара стоит! На всех хватит! А сейчас, по логике вещей, надо Первого батыра на раскопки загнать за то, что приказ во время не отдал, - он перевернул страницу и зевнул. – Ну, сутки у меня есть.

Он приоткрыл дверь в тамбур, кинул собакам успевшую оттаять свиную ногу, лениво посмотрел как они жадно принялись рвать мясо, закрыл дверь и повалился на засаленный, прожжённый диван.

 

Скит 4-2

… И Внутри

 

- Эй, муслим!

В комнату ворвалась мешанина из звуков, запахов и острых иголочек всеобщей суеты. Ковёр был бесцеремонно отодвинут чьей-то сильной рукой и тот, кто старательно изучал последние страницы рукописи, увидел светловолосую девушку в белом халате, накинутом прямо на серый камуфляж. Девушку прикрывали два необъятных амбала, вооружённые АПБ. Где-то сзади прыгал Руслан, стараясь хотя бы немного разглядеть Хозяина и угадать его настроение.

Девушка дёрнула тяжёлый стул за спинку, и устало опустилась на кожаное сиденье.

- Как тебя? Хозяин? Мне, конечно, всё равно - договорились, так договорились, но он там умирает. А у тебя, как я понимаю, интерес до него большой, верно?

Хозяин комнаты вертел в руках хорошо отточенный карандаш и внимательно смотрел на вошедших без приказа и приглашения русских.

- Сколько? – спросил он, приставив розовый ластик к переносице.

- Десять минут – десять цинков. – Не раздумывая, отчеканила девушка. – Пятьдесят на пятьдесят. Семёра и пятёра. Я ему вколю… Хотя какая тебе разница… - она махнула рукой. – Короче, после этого он умрёт. Сразу.

- Ты гарантируешь? – Хозяин встал и сделал несколько шагов, разминая затёкшие ноги.

- Да! Десять, может двенадцать минут. Расчёт немедленно. Грузите на бэтр. Я колю – мы уезжаем. Иначе… мы уходим сейчас.

- Эй! – Хозяин крикнул куда-то в коридор. – Десять цинков! Начвору! На центральный выход! Пшли, падлы!

- Идёмте, - девушка явно торопилась, - мучается он сильно.

- Он умрёт без боли?

- Нет! Ему будет больно, очень больно. Недолго, но будет.

- Я приказала… - врач почти с восторгом произнесла последнее слово. – Приказала, чтобы его вымыли и побрили. И, знаешь, муслим, - она закусила губу, - когда мы начнём тебя убивать – будет также больно. Я тебе обещаю.

 

***

 

Большой Русский услышал голоса. Говорили, как ему показалось, он сам, какая-то женщина и некто, кто отчаянно коверкал русские слова самым невообразимым образом. Хлопнула дверь. Бират открыл глаза, облизал пересохшие губы и попытался приподняться.

- Лежи! – кто-то невидимый говорил с Большим Русским его голосом.

Бират перевёл взгляд и увидел фигуру в сером балахоне и синих, искрящихся трениках.

- Будан! – фигура приблизилась и склонилась над Большим Русским. – Десять минут у тебя. Что ты хотел? Говори! Я – Хозяин!

- Ты – чурка! – уверенно произнёс Бират. – Ты тупорылая чурбанская пида, Алишер! Будь у меня по-больше сил – я ёбнул бы тебе прямо промеж глаз, как это делал Асланбек. Ты – чурка, Алишер!

Фигура поплыла и медленно опустилась на сверкающий барный стул, стоящий возле больничной каталки, на которой лежал Большой Русский.

- Подшивка куртки. Левая сторона. Ключ на шее. Иди сам. Растяжек я там нахуевертил. – Бират усмехнулся. – Чего притих?

Алишер, не мигая, смотрел на белое лицо Бирата и скрипел зубами.

- Эй! – Большой Русский жадно глотал воздух. – А я барана нашего видел! Он, сука, главный, ты понял? Самый главный, бля!

Алишер раскачивался на стуле и тихонько подвывал.

- Что я хотел? – Бират задыхался. – Теперь я знаю точно, что я хотел. Он перепутал, - Большой Русский захрипел, заходясь в страшном каркающем хохоте, - баран перепутал меня с тобой! Я хотел тебе сказать… Хотел…

Алишер вцепился в белоснежную, хрустящую простынь и хохотал вместе с Биратом.

- Муаллим, он перепутал! Он всё перепутал! Даже Он может перепутать!

Большой Русский, извиваясь и раскидывая руки, метался и хрипел, выдавливая из себя шершавые, дерущие горло слова:

- Ни хуя он теперь… не ошибётся!

 

Трэк Двенадцатый - Вакил-Али

из которого мы узнаём о замечательной девушке Наташе, диковинном чёрном гробе, больших розовых сланцах, бочке формалина и учебнике по физике

 

- Ана апять дверь не закриль! – Темурхон на цыпочках прокрался по узкому коридорчику, ведущему в центральную галерею, и внимательно вглядывался в темноту, разрываемую резкими вспышками умирающих контрольных ламп. – Старая дурак, савасем памят патеряль! – Он довольно осклабился.

- Сейчас мы тибе писька пакажем! – довольный Ахмад оттолкнул Темурхона и потянул Сафрамо за руку.

- Я не хочу! – девочка захныкала и стала упираться.

- Боишься? – Темурхон сплюнул на пол. – Ну и сиди тута, дура! Айнар прошлая раз хадиль, гаварит у него ног нета, а лежит весь голая, как живой.

Внезапно в глубине галереи раздались шаркающие шаги. Старик возвращался.

- Билять! – Ахмад спрятался за углом. – Старая шакал – вспомниль всё-таки! Зачема его кормият толка? Умирать пара – сколька нових родилос прошлый год, а ана всё ходит – еда жрёт!

- Давай падаждём, - предложил Темурхон, - может и не вспомниль.

В центральной галерее вспыхнул свет, и раздались торопливые, тяжёлые шаги Старших. Кто-то окликнул старика:

- Вакил-Али! Руси пришли!

- И?! – старик ответил неожиданно звонким и громким голосом.

- Они цена падняли, гаварят, что пака искали у них два человек пропаль.

- И что Шуро – это партсобрание ваше вонючее? Опять мне мозги ебать будет? – Алишер повернулся и зашаркал в сторону Старших. – Развели здесь демократию, бляди! Это ты, Рахман-К-у-у-у-ул?

- Да, Вакил-Али! - Рахманкул явно нервничал. - Я, Рахманкул – хозяин двух АК, пятерых детей и трёх жён.

- Молчи, уёбище! – Алишер держался рукой за холодную, чуть сырую стену. – Ты прорву свою кормить чем собираешься? Думаешь, ушлёпок что тушняк бесконечный? Крутой Рахман, гроза русских!

- Вакил-Али…

- Что, пидоры эти опять зажали? – Алишер резко перебил Рахмана.

- Да, Вакил, они гаварят…

- “Да” - это пидоры? – отрезал Алишер. – Я сообщу ведь!

- В-а-а-а-кил… - голос Рахмана задрожал, - пят дэтей…

- Что просят? – старик поскрёб стену грязными ногтями.

- Ка всему ещо книга! Механик – адын, физык, химий – па адын.

- Физык! – Алишер закашлялся и сплюнул на грязный пол алую бляшку. – Козлы! Знают ведь, суки, что есть. Сами поди сдаёте? Тушёнка вам дороже?

- Шуро сказал, чтоба ти сам думаль, - Рахман теребил лямку “весла”, - эта дорага слишкам тепер…

- Ага! Считать начали наконец-то? – Вакил-Али язвительно усмехнулся. – Хорошо! Ждут они? Давай, шевели булками, скажи, чтобы завтра к южному блок-посту подъезжали. Я сам выйду. Донистан?

- Да, Вакил…

- Хули – “да”? Формалин в предбанник пусть спускают… – Алишер снова зашёлся в кашле. – Бегите, ушлёпки!

 

***

 

Сафрамо испуганно прижалась к стене:

- Она страшний, я баюс! На Старших кричит как, а ани и слова сказат не могут!

- Да ана - старий! – попытался успокоить сестру Темурхон. – Да, Ахмад? Мы его талкнём и убиж…

Темурхон не договорил; свет в галерее стал ещё ярче и тишину разорвали чёткие приказания Алишера:

- Ну, дикое отродье! Вышли все! Все сюда говорю, а не то я ёбну сейчас чем-нибудь – пусть ваши родители сами мясо потом от стен отскребают!

Сафрамо завыла, Ахмад обоссался, а Темурхон высунул кончик носа из-за угла и принялся испуганно нюхать воздух.

- Что, шакал, по запаху уже научился ориентироваться? Подождите, соляр вот закончится – будете тогда как собаки друг дуга… – старик достал из кармана связку ключей. – Иди сюда, поможешь! Да иди, всё равно вытащу!

Темурхон прикинул свои шансы на побег, и показал Старшему всклоченную, немытую голову.

- Вакил-Али…

- Подойди, - старик сидел на корточках перед массивной стальной дверью и рассматривал свои огромные розовые сланцы. – Вот ключ – открывай! Не знаешь, барбос, про английские замки?

Темурхон на цыпочках подошёл к Алишеру.

- Как звать? – Вакил-Али протянул ему ключи.

- Темур-Хон!

- Открывай, потомок мангытов, - Алишер брякнул ключами. - Надави и открывай.

Темурхон принялся возиться с замком.

- Эй, обоссамшись! - Вакил-Али встал и сделал пару шагов в сторону бокового коридора. – Невесту свою веди – замёрзнет в твоих ссаках топтаться!

Ахмад, всхлипывая и размазывая слёзы по чумазому лицу, потащил Сафрамо на свет.

- Идите, идите! - Алишер запустил пятерню в седую, нечёсаную бороду. – Ячейка, бля, общества будущего. – Как вас, мадмуазель, величают?

Сафрамо поняла лишь то, что обращаются именно к ней и пропищала:

- Сафрамо! – и, убедившись, что Ахмад всё ещё не всотоянии вымолвить ни слова, представила и его.

 

***

 

- Воняет от тебя… - Вакил-Али потрепал едва успокоившего Ахмада по голове. – Заходите! – Он толкнул тяжёлую дверь, щёлкнул выключателем и первым перешагнул через высокий порог.

Дети, щурясь от непревычно яркого света диковинных длинных ламп, перебирались через защитный контур бронированной двери.

- Эта – “А” – восторженно крикнула Сафрамо, увидев длинный стеллаж, заполненный книгами и обозначенный огромной, красной буквой.

- “Бе” – перебил шуструю сестру Темурхон, подскочивший ко второй, грубо сработанной железной конструкции.

- “Вэ”! Вакил-Али! – радостно закричал опозоренный Ахмад.

Алишер обозначил на лице неподдельное удивление.

- Кто это вас…?

Дети держались за руки и молчали. Насупившийся Темурхон пробормотал:

- Нэ можем сказат. Ми слово даваль.

- Ладно, мне можно, знаете кто я?

- Ты - Первий Вакил, - выпалила Сафрамо. – Первий Вакил – дэсят голос, а не адын.

- Ну, колитесь! – Алишер опустился на расшатанный офисный стул-вертушку.

- Наташа…- Темурхон опустил глаза. – Мы больница вода носиль, она училь.

- У неё книшка, - добавила Сафрамо. – Только картинка непанятний.

- Букварь? – Вакил-Али улыбнулся. – Кормила поди вас ещё?

Ахмад покраснел и стал ковырять в носу.

- Наташа умная! – старик закатил глаза. – Знаете, что русским запрещено вас учить? За это на забор вешают.

- Да, - Сафрамо пристально посмотрела на Первого Вакила. – Но ты абещала не гаварить никаму! Злая старик! Гаварят что ты людаед, у тебя здеся мёртвые челавеки и ты их ешь! Гадкая старик, не трогай Наташу! – девочка заплакала.

Алишер молчал, прислушиваясь к тарахтению генератора, спрятанного где-то в глубине помещения.

- Человеки, говоришь, мёртвые? – он поднялся и зашаркал по бетонному полу к дальнему правому углу, прикрытому самодельной складной ширмой на колёсиках. – Идите сюда! – он отодвинул часть ширмы, и ржавые колёсики издали неприятный визг.

Сафрамо перестала плакать и спряталась за брата. Ахмад заклацал зубами.

- Смотрите! – Алишер брезгливо улыбнулся. – Его ведь пришли посмотреть?

Темурхон, вытянув шею, сделал нерешительный шаг вперёд.

За ширмой скрывался чёрный полированный гроб с откидной крышкой, состоящей из двух частей. Вакил-Али щёлкнул замками и открыл верхнюю половинку. Внутри находилось нечто вроде огромной стеклянной колбы, заполненной чуть мутноватой жидкостью.

Темурхон, увидев бритую наголо голову и часть плеча, попятился назад, пока не уткнулся в испуганных товарищей.

- Ана улыбаитса! – он шёпотом сообщил Ахмаду неприятную подробность. – Ана спит наверная.

Алишер, не обращая внимания на детей, открыл крышку полностью, взял с полки кусок ветоши и принялся протирать колбу.

- Вакил-Али! – Сафрамо, с широко открытыми глазами, теребя полы пёстрой кофточки, несмело позвала старика. – Вакил-Али, кто эта, каторий спит? И пачиму у ниго ноги нет? Ти их съель, да? – она показала пальцем на культи мертвеца.

Алишер провёл ладонью по своей сверкающей лысине и отложил тряпку.

- Они называют его “аждар”. Он не спит, он – умер! Давно умер, когда вы ещё не родились.

- А почему она не сгниль, как вся мёртвай люди? – Темурхон потихоньку приходил в себя. – Нормальный люди – или сжигать, или мясорупка. Эта каждий знает.

- Мясорубка…- старик вздохнул. – Он – воин!

Ахмад неожиданно рассмеялся:

- Ту дуруг гуфтан, Вакил-Али! Как она мог бить воин, когда у ниго нет ноги? Ты врёшь нам! Воин – это Рахмет, Рушан…- он наморщил лоб и задумался, вспоминая имена Первых Батыров.

- У него были ноги, - Алишер закрыл гроб,- такие же, как у вас. Когда он умер, то я отрезал их, потому что они начали гнить. А потом положил тело в эту…воду.

- Она биль балшой? – Сафрамо оценила размеры гроба.

- Я звал его Большой Русский! – Вакил-Али поставил ширму на место. – Мне было столько же лет, сколько и вам, может немного больше. Он учил меня русскому и прочим полезным вещам. А потом, когда пришёл Пожар, он воевал с нами. Один.

- Ты снова врёш, стирик! – Ахмад закусил губу. – Адын никто не можит ваевать, дажи самый великая батыр!

- А он и не воевал! Он играл с нами…со всем Сараем! А потом, когда у него стали гнить ноги, пришёл к нам и умер. Я сам закрыл ему глаза.

- Если ты гаваришь правда, - Темурхон всё ещё смотрел на ширму, - тагда эта самая великий батыр! Я хочу бить таким же батыр, ты можеш научит мэня… и… Ахмада? Хароший воин – хароший еда!

- Тебе придётся научиться читать и писать. А ещё считать, правильно говорить, выучить другие языки… и… много чего ещё! – Алишер сделал рукой пространный жест. - Но только не здесь!

- А где?! – Темурхон вытаращил глаза.

- У русских!

- Ру-у-у-си-и-и!!! – протянул Ахмад.

- Хотите учиться? Завтра придёте ко мне утром, рано. Проболтаетесь – скормлю свиньям. - Вакил-Али сделал страшные глаза. – А теперь - пшли!

Закрыв дверь на внутренний замок, он приглушил свет, достал из ящика стола белоснежный лист плотной бумаги и каллиграфическим почерком стал заполнять требование на переработку. Форма начиналась стандартно: “В связи с нерегулярными поставками продовольствия в истёкшем месяце, для последующей переработки мной были отобраны…” Вакил-Али открыл огромную амбарную книгу в кожаном переплёте, пробежал глазами чёткие столбцы записей и продолжил: “…Темурхон, сын Шейрали, …года рождения, параметр отбраковки…” Перечитав написанное, Вакил-Али вывел последнюю строку: “Требование предъявляется без отсрочки исполнения”.

Окончив писать, он порылся в ящиках, достал увесистую железную коробку и высыпал на стол приличную кучу патронов. Разделив их на две равные части, и упаковав в промасленную бумагу, Вакил-Али сунул свёртки за пазуху и вышел из комнаты.

Теперь он не сомневался, что его требование будет утверждено ещё до заката.

 

***

 

Рано утром, внутрь бэтра, чей сизый выхлоп окутывал всю, прилегающую к южному блок-посту, территорию забрались три замотанные в тряпьё детские фигурки. Следом плотные, широкоплечие бойцы в камуфляже и противогазах с трудом забросили небольшой, но очень тяжёлый холщовый мешок.

Вакил-Али, кутаясь в потёртый, залатанный “пилот”, махнул рукой. Тяжёлая машина вздрогнула и поползла между сугробов, пока не скрылась за развалинами ближайшего магазина.

Алишер медленно спустился в холодный коридор, ведущий в Сарай, и, шаркая сланцами по отполированному до блеска бетону, поплёлся на север, что-то бормоча о вновь поредевшей библиотеке.

Бодрая и весёлая смена караула, попавшаяся ему навстречу, не обратила на старика никакого внимания.

Фарханги Репи Руси-Точики

(Бонус-Трэк)

 

Трэк Первый

Исхол - Понос

 

 

Трэк Второй

Гушт - Мясо

Хурок – Еда

Дар вакти хурок! – Иди за едой!

 

Трэк Третий

Чиро истодан? - Чего стоишь?

 

Трэк Четвёртый

Алла паридан ба руй осмон! - Аллах летит по небу!

Вазидан – Дурачок

Хонадор Шудан - Жениться

 

Скит – 1-2

Муаллим - Учитель

 

Трэк Пятый

Мусики – Музыка

Калонтар - Больше

Айнан! – Точно!

Хуред! – Ешь!

 

Скит 2-1

Арус - Невеста

Ба худ омадан? – Очнулся?

Тозакунанда - Чистильщик

 

Трэк Шестой

Шунидан - Слушал

Рушан, шинам будан, Ака – бемахзаб! - Рушан, подойди, Брат – неверующий!

Хондан - Читает

Савдо кордан - Торгуют

Хафт - Семь

Мурдан - Смерть

Бад - Плохо

Туб - Мяч

Ман ёфтан? – Я найду?

 

Трэк Седьмой

Пахтакор – Хлопковод

Писарбачаи дузд – Маленький вор

Чупон – Пастух

Бас кардан! – Перестань!

Саг - собака

 

 

Трэк Восьмой

Овардан? – Привёз?

Айнан, батыр! – Точно, батыр!

Лунда - Круглый

Кор кардан! – Работай!

Аз дигар - Опять

 

Скит 2-2

Хохчаи наврас - Побег

Пой, доштан, пой! – Ноги держи, ноги!

 

Трэк Девятый

Киемати асгар – Конец света

Олими сар – Голова Алима

Олими - кудак – Младенец Алим

Шимол - Север

Рух чон – Духи, призраки

Вай зинда мондан! - Он останется вживых!

Модар…апа…амак-апа… - Мать…сестра…двоюродная сестра…

Нишон - Знак

Англис - Англичанин

Хинду - Индус

Баъди шумо - После вас

Темучин-нас – Потомок Темучина

Вай! – Он!

Гург - Волк

Гуспанд - Баран

 

Скит 2-3

Мунтазир шудан! – Подожди!

Маймун - Обезьяна

 

Трэк Десятый

Яла кардан! – Открывай!

Нигох доштан! – Держи!

 

Скит 4-1

Гашта додан! – Отдали!

Хушруяк-занак! – Хорошенькая баба!

Рафтан! – Иди!

 

 

Трэк Одиннадцатый

Худро кардан! - Хорошо было!

Нигох кардан! – Смотри!

Аскар - Воин

Ту, ту ва ту! – Ты, ты и ты!

Азим - Великий

Чорвои – Скот

 

Скит 4-2

Будан! – Лежи!

 

Трэк Двенадцатый

Вакил - Депутат

Шуро - Совет

Донистан? – Понял?

Мангыт – династия ханов Бухарского эмирата (1753 - 1920). Свергнута в результате народной революции, провозгласившей Бухарскую народную советскую республику.

Аждар - Чудовище

Ту дуруг гуфтан – Ты врёшь

 

 

 

ШОТ АУТЗ

Спасибо:

Алишеру, Асланбеку, Хафизу, Зейнаб, Гульнаре и маленькой Сафрамо (оно того стоило!); Алимджану, Саиду Алим Хану и Энвер Паше, товарищу Фрунзе и товарищу Троцкому (за классически организованный беспредел); 63 Региону и отдельно – Манаю, Димку a.k.a. Muscle Style (за Гульнару), Айстону, Маркеру, T-Mad’у (R.I.P.), Al-Ex’у (Lesique – ты наш кумир!), брату, сестре (за толстую, залитую кетчупом…) и всем, кто принимал участие – за дебош; Айсу, Еноту (a.k.a. E-Nott) и Чиче (за наличие отсутствия); Чаку Ди Младшему – (за “лик боллз”); жене (вообще за всё); водителям общественного транспорта и таксистам (за толерантность в процессе перемещения тел); Мистеру Франкенштейну (за подзатыльники); Александру Сергеевичу, всему отечественному автопрому; DJ Hostage & Master Ismail (за поддержание достойного ритма);

Отдельно:

Тольятти, Нью-Йорку и Душанбэ, президентам и резидентам (прошлым и будущим) – за состояние всеобщей взъёбанности; ФМС, МВД, ФСБ и прочим органам (просто за намерения); пидарасам, диссидентам, правозащитникам, террористам и прочей шушере (за телодвижения); Агенту Малдеру (я тоже хочу верить!); Фон Брауну и Курчатову (за охуительный фейерверк); Эле (олд скул) – за девайсы; мордовской группировке (за подгоны); Блэк Спириту – кип ит реал, бро! Дятлу, Склифу и Доценту (R.I.P.) – да, это рэп, мазафаки!

Специально:

Всей писательской пиздобратии; Неоновой Литературе и отдельно: Упырю, Зырянову, Руугу, Лорду, Зордоку, Лыкову, Мику, Кофе, Дохлому и Макарову Тихону. Славе Смирнову (за пинок)

Экстра:

Барану – было вкусно!

Суперэкстра:

Мамам-папам – за достойное воспитание и веротерпимость;

Особо:

Мир всей хип-хоп нации! Пис!

 

 

 

 

 



проголосовавшие

Упырь Лихой
Упырь
Зырянов
Зырянов
Петр Красолымов
Петр
Для добавления камента зарегистрируйтесь!

всего выбрано: 21
вы видите 6 ...21 (2 страниц)
в прошлое


комментарии к тексту:

всего выбрано: 21
вы видите 6 ...21 (2 страниц)
в прошлое


Сейчас на сайте
Пользователи — 1

Имя — был минут назад
Qosmocque — 14 (читает)

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.035163 секунд