Литература

Это – бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.

Апокалипсис, 16:14

Губернаторы Хабаровского и Приморского краёв, Еврейской АО и Амурской области объявили о создании независимой Дальневосточной республики. Правительство Российской Федерации не решилось начать военные действия; сепаратисты попросили протекции у КНР и на днях в республику вошли китайские танки. По Амуру плывут китайские крейсеры, вооружённые тактическими ракетами с ядерными боеголовками. К границе стягиваются войска. Мятежный губернатор по телевизору делает очередное заявление. На заднем плане из чёрной «Тойоты» выбирается худой человек в очках. Узнав его, я понимаю, что всё только начинается.

Да, тот худой человек… Всё дело именно в нём!

Вспоминаю: со стен класса таращатся мертвецы. Пушкин, Лермонтов, Грибоедов. С дьявольской ухмылкой учительница ставит в журнале кресты напротив наших фамилий – так мы, видимо, приобщаемся к покойным классикам. Гробовым голосом она зачитывает лучшие сочинения на тему «Кем я стану, когда вырасту». Пока она не прочла сочинение Демьяна, мы не обращали на этого паренька никакого внимания – его для нас просто не существовало. Зато потом!.. Потом – обратили. Хотя лучше б мы этого не делали.

Тощий и костлявый, похож на колючую проволоку – сущая издёвка природы. Сидел на первой парте и, казалось, неимоверно длинным носом доставал до доски. Кривыми пальцами то и дело поправляли очочки. Голову мыл не чаще раза в месяц. Естественно, Демьяну выпало стать инородным элементом в безмятежном бытии школы. А позже – и всего мира.

Я не запомнил, о чём он писал в сочинении. Но и сейчас могу поклясться: оно было выполнено на уровне тех самых классиков, что мёртвыми глазами таращились со стен! Чорт возьми, да оно оказалось на порядок выше всего того, что мы вообще могли написать!

Правда в старших классах, где дети сделались мини-подобиями Калигулы, литературный дар Демьяна никто по достоинству не оценил. Зато оценили кое-что другое. Вокруг Демьяна всё время скапливались чёрные энергетические завихрения, и человек, попавший в поле их действия, тут же начинал испытывать к бедолаге истую ненависть. Выражалась она у каждого по-своему. Учительницы занижали оценки и, несмотря на небывалую одарённость в области языков, Демьян числился троечником. Девочки принципиально с ним не разговаривали. Парни издевались вовсю: отбирали еду и плевали за шиворот. На переменах Демьяновы тетрадки, словно голуби, вылетали в форточку, а от портфеля часто разило мочою. Но бить Демьяна брезговали.

Короче, жилось бедняге несладко. И единственным общавшимся с ним сверстником был я. Возможно, я дружил с Демьяном из-за банальной жалости или же мною двигало самолюбие: ведь рядом с неудачником, находящимся под твоей опекой, ты ощущаешь себя почти Богом. Хотя и мне было немного «стрёмно», главным образом перед «корешами» и девчонками. А потому я и старался не разговаривать с Демьяном в школе, зато часто после уроков мы гуляли по парку и вели странные, необычные для мальчишек беседы.

Отец Демьяна, доктор филологических наук, покончил с собой, съев старинное зеркало. Мать, преподавательница языкознания и поэтесса, после смерти мужа стала замечать повсюду «чёртиков» и гоняться за ними со свёрнутой в трубочку «Литературной газетой» – в результате чего оказалась в лечебнице. Поэтому Демьян жил с бабушкой, которую до самой её смерти я ни разу не видел. А иначе ни за что бы не поверил в то, что она приходится ему бабушкой.

С мокрых пелёнок Демьян отличался небывалой одаренностью в плане языка. В три года из-под его пера выходили компактные сочинения на темы «Что я вижу за окном» и «Моя кошка». В четыре он полностью освоил сложносочинённые, а после – и сложноподчинённые предложения. Правда, немного путался с синтаксисом. Но уже к пяти годам овладел им на уровне профессионального литератора.

В школе он фанатично увлёкся древнеславянским и заговорил на нём так же хорошо, как на современном русском. Пока сверстники гоняли мяч, устраивали «разборки» с бандами из соседних районов и лишали девственности прыщавых одноклассниц, Демьян зарывался длинным носом в древнерусские летописи или учебники исторической грамматики. Меня забавляли архаичные словечки, вставляемые приятелем в разговор, но Демьян относился к ним очень серьёзно. Словно они могли дать ключ к разгадке некоей мистической тайны.

– Ты знаешь, – объяснял он, – язык предков был очень насыщен смыслами. Это был совершенно иной язык! Иная фонетика, иная морфология. Даже синтаксис! Ничего лишнего: никаких тебе деепричастий, ни тебе современной системы прилагательных – зато три, а не два числа существительных, семь падежных форм… И всё компенсируется в семантике. На праславянском «Война и мир» состояла бы всего из одного тома!.. А вот язык современный… Это как пересказывать «Повесть временных лет» исключительно на сленге программистов!

Демьян говорил о языках и глаза за толстыми стёклами очков так и пылали. В подобные моменты от него исходили мощные энергетические волны, действующие на меня поразительным образом. Скорость восприятия увеличивалась, мысли приобретали чёткость и непривычную ясность. Рядом с Демьяном я чувствовал себя умнее, чем обычно. И, клянусь чортовой бабушкой, так оно и было!..

Демьян рос странным созданием. Но тогда ещё вполне человеком.

Важное воспоминание юности. Пятнадцатый день рождения. Комната тонет в тёплом апельсиновом свете, на окнах – причудливые синие узоры. Играет весёлая музыка. За столом, где нет ни капли спиртного, сижу я и трое приятелей. На лицах – застывшие улыбки. Входит мама с лимонным тортом и несколько удивлённо говорит, что ко мне пришёл кто-то ещё. Я выхожу в прихожую и к своему ужасу обнаруживаю там Демьяна. Очки запотели, он ничего не видит.

– Поздравляю, – говорит он, растирая окоченевшие пальцы и глупо улыбаясь.

– Спасибо, – отвечаю я, не отходя в сторону.

На лице Демьяна возникает вопросительное выражение. Затем, поняв что приглашения не последует, он перестаёт улыбаться и протягивает листок бумаги:

– Это тебе.

Я смотрю на рисунок, изображающий какого-то старика, и пожимаю плечами.

– Это Касторкин, – объясняет Демьян. – Он ворует книжки, поэтому бери его себе. Ты ведь читать всё равно не любишь.

Я молчу. Окончательно уверившись, что он гость нежеланный, Демьян, ссутулив спину, выходит за порог. Уголки рта опущены, взгляд направлен в пол.

Мне хочется его окрикнуть, попросить не обижаться… но я молчу. И чувствую себя последним мерзавцем. Но, в конце концов, Демьян должен понимать, что если б я его пригласил, праздник был бы испорчен. А так, впереди меня ждёт пьяная бессонная ночь в клубе с приятелями. Впрочем, знай я тогда, какую Демьян подстроил мне пакость…

На утро, по возращении из клуба, случилось то, что позабавило меня и не на шутку встревожило родителей. Все ложки в доме погнулись.

В то время на Дальнем Востоке шли митинги за предоставление краю автономии. Доходило до погромов. Манифестанты в ярости жгли магазины-филиалы московских компаний, в море летели московские товары, портреты президента трещали под ударами топоров.

После школы я поступил в педагогический университет, и связь с Демьяном прервалась. Но как же я удивился и обрадовался, когда мы встретились вновь в одном из коридоров у кафедры филологии! Разговорились: выяснилось, что учёба Демьяна интересовала мало и он планировал её бросить. Единственной причиной, мешавшей ему это сделать, был допуск в университетскую библиотеку и к отделу редких книг в центральной библиотеке города – на правах студента. Похоже, к своим странным изысканиям Демьян не остыл, а, скорее, наоборот…

Волосы Демьяна стали ещё более длинными и грязными. Очки выглядели двумя мутными залапанными жирными пальцами стёклышками, лицо украсила россыпь прыщей. «До чего же нелепый! – подумалось мне. – Словно тощая учёная горгулья».

Но больше всего меня поразил Валечка, Демьянов друг – карлик в лиловом костюме. Это имя ему шло так же, как Демьяну – место на бодибилдерском подиуме. Горбоносый Карл, Квазимодо, Гармонбоджия... Но никак не Валечка! Наверное, чёрные завихрения, сопровождавшие Демьяна с детства, однажды стянулись в комок и обрели телесность, став этим богомерзким созданием.

Хорошо помню ту встречу. Перерыв между парами, холодный коридор и прямоугольники света на полу. Шумно, людно. У доски с расписанием хохочет группка студенток. Полненькая девочка в обтягивающих брючках поглядывает в сторону Демьяна. Во взгляде – игривость, смешанная с вожделением.

Положила глаз: умненький непорченый мальчик, легко хрустящий под каблуком …

Валечка крутится подле Демьяна. Я слышу злобное бормотание, жёлтые зубы обнажаются в оскале. Он на меня рычит. В следующий миг вижу его сидящим на подоконнике и показывающим мне средний палец. Через секунду он хлопает дверью в конце коридора, а ещё через одну – снова вертится возле Демьяна. Я не могу понять, как ему удаётся находиться в нескольких местах сразу... Чертовщина какая-то!

– Бабушка болеет, – говорит Демьян безразлично.

– Очень жаль, – отвечаю с участием.

Как-то неловко. Вспоминаю тот день рождения, после которого наши с Демьяном отношения стали портиться, а затем и вовсе сошли на нет. Мы молчим, я рассматриваю его грязные ботинки. Наконец он заговаривает о том, что действительно его волнует:

– Ты знаешь, я досконально разобрал структуру древнерусского. Всю грамматику, все слова с возможными смысловыми оттенками. Но не смог продвинуться дальше… Пока не понял, что именно для этого нужно.

На дне зрачков проскакивают знакомые искорки.

– Есть схожесть мировых языков, – продолжает Демьян. – Я изучил древнеанглийский и шведский. Иранский и некоторые группы греческих: аркадский, дорийский. Вчера вот взялся за китайский. У всех – идентичность конструкций, но это очевидно. Эти самые конструкции – они есть конструкции нашей психики. Я почти всё время сижу в библиотеке и, знаешь, кое-что нащупал!

Воздух вибрирует, от Демьяна исходят энергетические волны и моё сознание начинает прояснятся. Я осознаю, что был настоящим дураком, перестав общаться с этим нелепым, беззащитным, но… внутренне могучим гением!

Девушка в обтягивающих брючках плавной походкой направляется в нашу сторону – на лице играет улыбка. Видимо, исходящую от Демьяна энергетику ощутил не я один… Вдруг между нами и девушкой возникает карлик. Он начинает истово дёргать бёдрами, изображая половой акт с невидимым партнёром: раздаются сладострастные повизгивания и похрюкивания. Карлик похотливо пялится на девчачью шейку, грудь, живот и буквально зарывается взглядом в то, что ниже. Девушка в шоке: не скрывая отвращения, она отходит в сторону. А мерзкий Валечка победоносно хохочет.

Из увиденного я делаю вывод, что карлик никому не даёт к Демьяну приблизиться, защищая его тем самым от новых знакомств и запирая в стенах своей «дружбы». Демьян же слишком безразличен к миру и инфантилен, чтобы протестовать. До чего же странные отношения!

– Слушай, – говорю, – а там, в библиотеке, наверное, полно симпатичных «тёлочек»?

Демьян смотрит на меня непонимающе.

– Ну, – поясняю я, параллельно осознавая абсурдность вопроса, – девушку-то ты себе завёл?

Сам я в то время уже спал с Яной, но мыслей о женитьбе не было. Коварная женщина всё решила за меня сама, так обычно и случается. Тогда я ещё был нормальным мужчиной.

Демьян смущённо отвечает:

– А зачем мне девушка?.. Мне Валечка показывает картинки…

– Ха! – восклицаю я, – «порнуху», что ли?!

Но, заглянув ему в глаза, понимаю, что сморозил глупость. Ряд понятий: «образы», «прелесть», «видения» – пока ещё мало о чём мне говорит. Но скрытая глубоко внутри сущность знает: в искажённом, уже не вполне человеческом сознании под словом «картинки» может подразумеваться всё, что угодно.

Аллея за университетом. Меся ногами снежную грязь, от прохожего к прохожему мечется старик. Тощая блондинка пытается сделать отсутствующий вид, но лицо всё равно перетянуто гримасой отвращения. Пузатый мужчина недоумённо косится и идёт дальше. В ужасе отпрыгивает женщина с коляской. Я останавливаюсь.

В одной руке старик держит авоську с пустыми бутылками, в другой – пропахшую соляркой ветошь.

– Эй, парень, стряхни, стряхни с меня это! – кричит старик мне в ухо.

Поворачивается спиной, и я вижу, что она вся в птичьем помёте.

– А сам не можешь? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня как на имбецила и с расстановкой произносит:

– Но у меня же руки заняты!

Я возмущаюсь:

– Ну так поставь сумку на землю или вон – на скамейку – и стряхни!

Он дышит мне в лицо мочой, табаком и таблетками. И молчит. Воспалённые глаза, точно матовые шарики с грязным пятном зрачка, таращатся из глазниц.

– Если я поставлю, Касторкин сразу украдёт, – наконец отвечает старик.

Делаю заключение: он совсем безумен. Но в то же время Касторкин… Где-то эту фамилию я уже слышал. Ах да, это же тот, кого подарил мне на день рождения Демьян!

И лишь через несколько лет я пойму: тот старик и был Касторкиным.

Последний год учёбы. Комната Демьяна. Серые, точно обмазанные цементом, стены. Возникает ощущение, будто находишься в пустом осином гнезде. Сквозь щели в окнах задувает ледяной ветер, но всё равно пахнет пылью, сыростью и падалью. В углах стопки книг: Аванесов, Аверьянов, Винокур, Розенталь – череда мертвецов, чей шёпот, если прислушаться, всё ещё можно услышать. Учебники иностранных языков, энциклопедии, словари. Справочники по психологии и физиологии. Да тут целая библиотека, правда царят в ней не системность и порядок, а хаос! На стене – картина, на ней – виноградник. Идиллический вид: вдали белеет беседка; рядом – мраморные статуи Венеры и Диониса. Из-за забора выглядывает голова ещё какого-то древнего бога. Повсюду листва и спелые гроздья винограда. Рассматриваю картину, и вдруг глаза цепляются за некую деталь, и я резко с отвращением отшатываюсь. Отвратительно! Фу, отвратительно!.. Меня мутит.

В центре комнаты на двух табуретках – гроб. На третьей табуретке, свесив руки меж колен, сидит печальный Валечка. Похоже, он и вправду расстроен: в уголках глаз не то слёзы, не то гной. Из носа свисает сопля. Мерзкое зрелище.

В гробу – Демьянова бабушка. Смотрится она, мягко говоря, недурно! Я бы ни за что не дал ей больше пятидесяти. Даже сорока. Красивое лицо со следами чувственности и душевной утонченности. Длинные волосы. Ресницы в бриллиантовых капельках. Кроваво-красные губы. Белоснежная сорочка. Аккуратная грудь: если приглядеться, можно отыскать взглядом соски. Холодные, жёсткие – две розовых жемчужины.

– Мне нужно на воздух, – говорит Демьян.

Небо мутится тяжёлыми тучами. Мелкий снег хлещет как плёткой, и Демьян, ёжась от холода, поворачивается к ветру спиной.

– Ты знаешь, – кричит он сквозь вой стихии, – я почти открыл алгоритм! Тот самый, который Бог использовал для смешения языков. Да, я отыскал систему!.. Общеиндоевропейский язык и ветви. Анатолийские, кельтские, романские, славянские, иранские и прочие. Ты знаешь, основные, базовые понятия в них схожи. Остальное – нечто вроде анаграмм. Если взять слова, обозначающие одно и то же понятие, выбрать из них гласные и согласные и составить заново по схеме…

Я поражаюсь: он говорит не о смерти бабушки, не о том, как и на что жить дальше, а всё о тех же языках. Мы с трудом идём по улице. Мимо пробегает кутающийся в шинель военный. На лице его страх.

Ветер ревёт всё сильнее, но глаза Демьяна за обледеневшими стёклами очков пылают. Он торжествующе улыбается. Я щурюсь, ибо снежное крошево бьёт в лицо, и замечаю, что Демьян светится. Может, мне кажется? – Нет, если почти полностью сомкнуть веки и посмотреть сквозь щелку, то свечение действительно заметно. Похоже… на электричество. Чорт возьми, лишь сейчас обнаруживаю, что воздух вокруг так и трещит! Неужели это следствие проникновения Демьяна в тайны языка? Неужели древняя семантика языков способна так преобразовать естество человека?!

– Ты никогда не задумывался, – продолжает Демьян, – почему по легендам всех народов язык был ниспослан божеством?.. Да просто потому, что он не мог быть изобретён! Слово существовало до людей! Я думаю, в самой структуре Вселенной. И сейчас оно…

Вой ветра заглушает слова. Но всё же мне удаётся разобрать одно, видимо, самое важное слово: «праязык».

Мы бредём мимо военкомата. У ворот топчется группка женщин, от мороза их лица красные. И очень встревоженные – от чего-то ещё.

– Ты – это не только то, что ты мыслишь, – кричит Демьян. – Ты – это то, как ты мыслишь. На каком языке. С использованием каких синтаксических конструкций. С каким уровнем осознания смысла. Каждое помысленное тобою слово вызывает в мозгу особый разряд. Каждый разряд действует на нервную систему. Это преобразует воду, клетки, состав крови, капилляры, а далее – мышцы, кости и сухожилия. И так постепенно твой организм переделывается. А это в обратной зависимости ускоряет преобразование разума. Души. Личности и глубинного ядра – сущности. И это… делает тебя другим.

Глаза Демьяна пылают. Я размышляю о людях, похожих на прекрасный, но пустой сосуд... О топ-моделях, бодибилдерах, валютных проститутках. Демьян же наоборот – убогая оболочка, где живёт лучезарное и не вполне человеческое естество. Мой разум слой за слоем очищается от налёта суетности и я вижу, как всё-таки Демьян изменился! А высоко в небе в унисон с ветром хохочет незримое, но от того не менее отвратительное существо.

Вместе с тем я не могу за Демьяна не тревожиться, и от тревоги мне делается дурно. Я хочу спрятаться от пронзительного ветра, но только не в квартире с гробом. Мне неприятен Валечка, мне хочется забыть запах тления, идущий от обворожительного женского тела. И я надеюсь, что никогда больше не увижу ту жуткую картину на стене. Где боги, листья и средь гроздьев винограда висит ещё одна гроздь. Из человеческих глаз. Глядящих на меня с заботой, состраданием и материнской нежностью.

Через месяц Демьян бросил учёбу и наше общение вновь прервалось. После университета на меня навалилась тысяча проблем. Мир, завораживаемый сумрачными тварями, неуклонно сходил с ума. Китайцы нарушили запрет на ядреные испытания и взорвали в степях Циньхая «грязную» кобальтовую бомбу. Япония объявила об отмене седьмой статьи конституции и о преобразовании сил обороны в регулярную и боеспособную армию. Штаты тут же продали ей с десяток бомбардировщиков «Стелс» и партию нейтронных боеголовок. Исходя из ситуации, российское правительство снизило требования к призывникам. И мне пришлось изрядно «попотеть», прежде чем я получил «отмазку» от службы. Так я остался ожидать прихода собственного социально-бытового апокалипсиса.

Яна забеременела, и не без внутренних терзаний я всё же сделал ей предложение. А затем из квартиры начали пропадать вещи.

Свет погашен, с женою в обнимку мы сидим перед экраном телевизора. Не спим третью ночь, просто не получается. Откуда-то тянет медикаментами и мочою. В кухне на пол падают сломанные ложки, но мы делаем вид, будто не замечаем звона. Президент говорит, что нет повода для паники. Мировое сообщество не допустит военных столкновений. Внутренние мятежи подавлены, зачинщики помещены под стражу. Мелькают картинки: закрытые простынёй носилки, люди в камуфляже. Струя из брандспойта, бьющая по обледенелой мостовой. Розовая вода. Внезапно мой рот раскрывается от удивления: в кадре карлик-Валечка. Преисполненным важности голосом он о чём-то толкует корреспонденту. Лицо так и лоснится от самодовольства – выглядит карлик комично и вместе с тем мерзко. Надпись на экране гласит: «военный советник президента».

В последний раз я встретил Демьяна уже после рождения сына.

С чёрного неба летит пушистый снег: медленно, траурно и зловеще. На всей улице горит один-единственный фонарь. Под ним горбится бородатый человек в очках: он громко кашляет и схаркивает коричневые сгустки. Треснутые очки не скрывают синяков под глазами. Очевидно, Демьян болен. К тому же похож на бомжа и, я узнаю, что это сходство неслучайно:

– Какие-то люди выгнали меня из квартиры, – сипит он. – Мне не на что жить.

Порыв энтузиазма – пригласить его к себе, хотя бы на время, – я тут же пресекаю. У меня ведь жена, ребёнок да и чорт знает что творится в доме. К тому же Демьян, наверное, и не собирается устраиваться на работу. А «тянуть» его всю жизнь на себе мы не сможем. И я лезу в карман за деньгами.

– А Валечка?.. – зачем-то спрашиваю его.

Он зло ухмыляется:

– Валечка уехал в Москву. Он меня бросил… Как и все вы! Он сказал, что мне нужно стремиться к материальному и социальному благополучию и успеху. И что так я бесполезен. Как кусок говна.

Я поражён:

– Ты не бесполезен!..

Но глаза Демьяна вспыхивают недобрым блеском и мне становится жутко.

– Да нет, – медленно произносит Демьян, – так и есть. Но теперь я понял, что должен делать.

В ночном воздухе веет тревогой. Я чувствую, что ничего хорошего сейчас не услышу.

– Я нашёл ключ к праязыку, – голос Демьяна хрипл, но вместе с тем полон дьявольской мощи. – К тому самому, на котором говорили до Вавилонского столпотворения… До того, как язык и психика перестали быть едиными. Бог, – слово «Бог» Демьян произносит с отвращением, – он и вправду использовал некий алгоритм… И я его нашёл!

Губы расползаются в злобном оскале, и обнажаются подгнившие зубки.

– Пусть мне известны всего несколько слов и лишь некоторые конструкции, – продолжает Демьян, – но я их использовал!.. Ты знаешь, их понимают птицы, звери и, конечно же, люди. Вернее, внутренние люди. Те, что властвуют над всем человечьим существом… Внутренние люди, они ведь слушаются, когда приказываешь на праязыке!

– Что ты имеешь ввиду? – спрашиваю я.

Щурю глаза и замечаю, что от Демьяна уже не исходит то свечение, что и преждхрения. Он совсем не напоминает ту ангельско-божественную сущность, какой предстал мне в университете. Теперь, скорее, это яростный демон. В умирающем теле.

– Материальное благополучие! – кричит он. – Власть над социумом! Это ж просто: я подошёл к человеку и приказал отдать мне бумажник… И он послушался! Я был в шоке, но лишь поначалу. Потом я разыскал тех ублюдков из школы, которые ссали в мой портфель… Да!.. Одному я приказал выпить чаю из собственной коленной чашечки. Другому – позавтракать своим лицом и топать на работу… Я наблюдал и смеялся. И понял, что праязык – это то, что перестроит… нет, переименует мир!

Я стою ошарашенный. Демьян заходится в надсадном кашле, кровавая мокрота летит под ноги, и он ощеривается:

– Но ты ведь мне друг? – и он впивается в меня глазами безумной хищной птицы. – Ты ведь пригласишь меня на день рождения?..

В голове вспыхивает. Демьян заглядывает мне в душу и что-то делает, называет одно – другим. И всё становится совсем плохо. А сам он бесследно исчезает.

После того разговора прошло два года и многое изменилось. Изменился мир! Я перестал быть мужем и мужчиной, зато стал слышать из розетки дурные песенки и богомерзкие хайку. Мрачные гении беседуют со мною из-под обоев. Мир невидимых тварей и наш мир соприкоснулись. Повсюду насилие и смерть. Но и умерев, ты не уходишь далеко, ведь миры совсем рядом. Достаточно протянуть руку.

Комната заперта, лампочки выкручены, лишь призрачный свет кинескопа освещает голые стены. За окном ночь, вьюга, бесы зовут к ним, в пургу, но меня не провести, меня не выманить! Я знаю, что Касторкин где-то рядом: вороватый старик хочет украсть мою сущность, точно так же, как украл и Яну, и сына, и почти все вещи из дома.

Я слышу, как в стенах звенят головами китайские болванчики. Я смотрю в дверной глазок. Но там – лишь космос да изъеденная кратерами поверхность луны. Иногда вдали удаётся разглядеть прогуливающегося космонавта. Но на самом деле никакой он не космонавт. Это Касторкин!

И всё только начинается… Зима на Дальнем востоке аномально жаркая, температура не опускается ниже плюс девяти. Мятежный губернатор заявляет, что военные объекты на территории республики переходят под контроль дальневосточного министерства обороны со штаб-квартирой в Харбине. Отдельные несогласившиеся подчиниться воинские части самым беспощадным образом вырезаны китайскими добровольцами. Несколько хабаровских мотострелковых полков будто исчезло с лица планеты: никаких данных от них не поступает. Зато есть сведения о взорванных вакуумных бомбах. Демьян проходит рядом с губернатором и исчезает за спинами мордоворотов в камуфляже. Он выбрит наголо, на длинном носу сверкают очочки в позолоченной оправе. Дорогой чёрный костюм ему очень идёт. Но болезнь, похоже, прогрессирует: цвет кожи с зеленоватым оттенком, а в руках – трость. Ангел смерти собственной персоной.

Видимо, он всё же решил использовать дар слова для преобразования мира. Или для его уничтожения. Что выйдет в итоге, мне страшно представить! Знаю одно: ничего хорошего. Валечка – с одной стороны, как помощник президента России, и Демьян – с другой, как его противник. Над планетой электрическим разрядами мерцает жуткое слово «война». И от него веет болью, хаосом и реками крови.

Теперь очевидно: вторжение в мир небелково-нуклеиновых форм жизни идёт вовсю. Настроены они по отношению к человечеству не лучшим образом. Я наблюдаю, как люди с каждым часом становятся всё безумнее! До объявления внеплановой мобилизации остались считанные дни. Я видел манифестантов перед военкоматом. Матерей, отцов, и подруг мобилизованных парней. Я видел, как УАЗ с военными номерами сбил девчонку и затем проехался по ней, сминая и выдавливая изо рта внутренности.

Работа сгорела. Деньги сгорели. Вера в успех и светлое будущее покрылась язвами и тоже сгорела! Зато я начал читать книги. Пусть старик и украл некоторые, но я всё равно узнал о демонах, инкубах и суккубах, и об ангеле света. И о борьбе с ними.

Я много думал и понял, что бабка Демьяна была инициированной ведьмой. Сентябрьской ночью, когда мороз превратил землю в камень, я с трудом разрыл могилу: в гробу лежала женщина в чистой белой сорочке. Женщина открыла глаза, потянула ко мне руки, и я ощутил тепло этих рук и запах мускуса. Она меня обняла и попыталась поцеловать. И я почувствовал, что вновь становлюсь способным. Но тут вспыхнуло воспоминание об исполненных ужасом глазах Яночки, моей ненаглядной девочки, и я размозжил той мрази голову. Киркой.

Эта чортова бабушка, истинная демоница, контактирующая с миром злобных гениев! Двух своих бесов – Касторкина и Валечку – она передала внуку. Тот решил избавиться хотя бы от одного – воровавшего книжки Касторкина – и подарил его мне. Другой, позднее окончательно материализовавшийся в карлика, ушёл сам. Пакостями Касторкина и объясняется творящаяся со мною чертовщина. Как жаль, что окончательное уничтожение бабки-мрази не избавило меня от кошмара общения с поганым дедом.

Я не виню Демьяна ни в чём, в конце концов, он всегда был слабаком. Но пусть заберёт подарок обратно! Мне осточертел проклятый старик! Я знаю: родных не вернуть – причудливой люстрой они печально свисают с потолка. Но я всё равно поеду в Дальневосточную республику и потребую у Демьяна, чтобы он меня освободил. Ну а если откажется… Что ж, тогда я не знаю, что сделаю. Наверное, и его глаза вырастут на грозди.