Женщины очень участливы, добросердечны и сострадательны, прекрасное они предпочитают полезному.
Кант.
Сумерки. Тесный двор посреди пятиэтажек в готическом стиле. Перекликаются приглушённые нетвёрдые голоса – не то из песочницы, не то со стороны мусорных контейнеров. Время от времени раздаётся звяканье стекла, звуки чьей-то отрыжки и возгласы «Пошла бля родимая!».
ПЕРВЫЙ ГОЛОС (гундосый, с интонациями 36-летнего вузовского преподавателя-филолога). И так каждый день. И сначала я тоже думал, что это хуйня. Но потом… потом. Когда я опробовал кристаллы на маме, потом на жене и тёще… Жора, я не думал, что такое возможно…Это… это пиздец ваще. Они все как с цепи сорвались.
ВТОРОЙ ГОЛОС (более молодой и нагловатый, но тоже гундосый, с интонациями 26-летнего ассистента кафедры филологии, племянника ректора). Это ты ещё без парцелляции.. У меня тоже так было. Только с программистами. Полный мимесис. Я когда вторую бутылку допивал, думал через нос выходить будет. Помню, мы с женой тогда борщ ели с пампушками, так она мне…
ПЕРВЫЙ ГОЛОС (перебивая). Какие нахуй пампушки?! Жора!!! Ты там в своём рундуке вообще ёбу дался. Мои кристаллы не коррелируют нихуя. Вот смотри: травили мы с тёщей тараканов. Я ей говорю: «Нужно шифоньер отодвигать, чтобы проникнуть в синкретическую природу материи». А эта старая шалашовка: «Оставь, - говорит. – У меня зубы золотые. Ну а я-то, хули, откуда мог знать?!
ВТОРОЙ ГОЛОС (задумчиво). Мда-а-а… Действительно.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. И вот так каждый день. Я уже думал, обожду ещё немного и начну инициировать парадигму. Побазарил с Федосюком, он всё на де Соссюра валит. Я уже и не знал, чо подумать. Слава Богу, вовремя грибы нашлись. А то я уже и не знал … и ваще (зевает в голос).
ВТОРОЙ ГОЛОС. Эге. Я же говорю, бабы… От них всё зло. Слышь, Купорос, а ты пидоров не это… Того… Ну, кристаллами своими. А то вон, блядь, развелось их, сука.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Да а хули? На них оно не действует. Я, думаешь, не пытался?!. Я и так пытался, и эдак. А у них чо, коннотация срабатывает анальная и хоть бы хуй… Да и в пизду их ваще. Выпьем, Жора.
ВТОРОЙ ГОЛОС. Ага.
Слышно бульканье разливаемой по стаканам жидкости. В это время раздаётся треск бурелома и из близлежащего ельника во двор входит МЕДВЕДЬ. В лапах у него балалайка, на ногах валенки.
ВТОРОЙ ГОЛОС (с досадой). Во сука, опять медведь. Расплодились, бля, не хуже пидоров. (Громко медведю). Ну-ка пшёл, пшёл отсюда, уёбище. А то будет как в прошлый раз опять.
Медведь швыряет балалайкой в том направлении, откуда доносится голос, и свирепо рычит.
ВТОРОЙ ГОЛОС (торопливо). Так, понял. Гасимся.
На острове Медвежьем становится тихо, только слышится шорох, сдавленные матюки из помойных контейнеров и тяжёлое дыхание медведя.
Поздний вечер. Тропинка вдоль ограды кладбища. Рядом друг напротив друга располагаются здания городской библиотеки и борделя. Горит единственный на всю округу тусклый фонарь. Стая бездомных собак вертится около входа в Кафедральный собор. Внезапно из библиотеки выходит БОТАНИК – унылый тип в очках, неглаженных брюках и футболке с портретом Иммануила Канта. Ссутулившись и глядя под ноги, он плетётся по тропинке в темноту. То и дело замирает на месте и дико озирается по сторонам. В отдалении появляется фигура КОТА. Ботаник стоит как вкопанный, мелко трясётся и стучит зубами.
КОТ (приближаясь и грохоча коваными сапогами). А вот кого это ещё там хуй принёс? Чо надо?
БОТАНИК. Я это самое… Из библиотеки иду. Мне ничего не надо.
КОТ. Ваще охуели в корень, мрази ебучие. (Со снисхождением). Ла-аадно. Вот раз уж припёрся, скажи: похож я на Гребенщикова?
БОТАНИК (с готовностью). Да! К-конечно! Очень, очень сильно похожи.
КОТ (меняясь в лице и замахиваясь пудовым кулачищем). Ах ты, падла! Да ты знаешь, что я с тобой щас сделаю! (внезапно передумывает). Хотя, ладно. Скажи мне лучше, сопля зелёная, каким образом «Домострой» трактует роль женщины-фрилансера в общественной модели российского государства и почему Альбер Камю в своём философском труде «Кучеряшки и загогулины» писал: «Всякому, радеющему о процветании отечества следует посадить жопу на стул, вырастить православного фашиста и зарезать пидораса»? Отвечай, животное, или я отгрызу тебе яйца!
БОТАНИК (делает охуевшее растерянное лицо, мямлит). Ну-у.. Это …М-м-м… Как бы… Э-э-э…
Кот нетерпеливо сплёвывает, затягивается вонючей цигаркой и бьёт ботаника по лицу. Ботаник со стоном валится наземь. В нескольких метрах от них появляется чья-то фигура. Свет падает сбоку, обрисовывая голову, напоминающую ту, какая была на постерах Арнольда Шварценеггера в тренажёрном зале. Хорошо заметны тяжёлая челюсть и огромные накачанные руки. Сверкает суровый взгляд. Фигура неотвратимо приближается, слышен треск сухих веток. Кот настораживается, принимает оборонительную позу.
ГОЛОС (угрожающий прокуренный бас). А ну-ка отъебись от мальчика, чмо блохастое! Щас собаку спущу!
КОТ (с плохо скрываемым страхом). Чо надо?
НЕЗНАКОМКА (теперь видно, что это всё-таки женщина). Я непонятно говорю что ли?! Отъебись, сказала, а то щас вытащу ковыряло и ломтями настрогаю тебя, уёбище. (Достаёт из-под халата нож).
КОТ (ботанику). Проси прощения!
БАБА (ударом ребра ладони скашивает растущий рядом дуб, демонически хохочет). Может, ты со мной хочешь поговорить? А, блядота?
Кот в полной растерянности, пытается что-то произнести, но вместо этого лишь издаёт ошарашенный жалкий писк.
БАБА (деморализованному коту). Ну всё, пиздец тебе, падла! (Прыжком хищника подскакивает к животному и вспарывает ему брюхо. Чуть подумав, отрезает хвост, уши и яйца, только после этого удовлетворённо отходит).
КОТ (взмахивая руками и картинно обрушиваясь наземь). Oh, my God! (Заводит глаза к небу и умирает в конвульсиях).
БАБА (ботанику). Валим отсюда скорее, а то щас краснопёрые понабегут.
Баба хватает оторопевшего ботаника за руку и куда-то тащит. Вскоре они оказываются на набережной. Ограда здесь гораздо хуже, чем где бы то ни было. То тут, то там кучкуются пьяно гогочущие гопники. Облокотившись на перила моста и покусывая губы, смотрит вниз, в чёрную воду, прыщавая девица в футболке с надписью «Gothic». Баба встаёт под фонарём и трубно сморкается, зажав ноздрю пальцем. Её лицо, наконец, становится хорошо видимым – оно одутловатое, с жёсткими чертами. Баба одета в войлочный халат и тапки на босу ногу, средь клочьев свалявшихся нечёсаных волос ежами топорщатся бигуди.
БАБА (пристально оглядывая ботаника). Ну и чего такой милый мальчик болтается ночью по острову? Хотя, можешь не отвечать – и так понятно. Наверное, ты хотел умереть, и тебе на всё было похуй?
БОТАНИК (испуганно косясь на Бабу и заикаясь от смущения). Нет, что вы, дяденька! Я… Просто возвращался из библиотеки.
Баба беззлобно и, кажется, даже польщённо хохочет, достаёт сигарету и заходится в хлюпающем надсадном кашле.
БАБА. Кха-ххххы… Ёбаный бронхит. (С шумом отхаркивает мокроту). А ты в синагогу-то ходишь?
БОТАНИК. Нет, я воинствующий атеист!
БАБА (Смотрит на него с недоверием). Ну и правильно. Нечо к религиозникам бегать. В конце концов, во всём мире много религий есть… А вера-то – одна.
БОТАНИК (зачарованно). Красиво звучит! Это Кант?
БАБА. Философы не умеют говорить красиво. Это – Розенбаум. Как, кстати, ты смотришь на его стиль и язык?
БОТАНИК (с дрожью в голосе). Мне от него страшно.
БАБА (в сторону). Ну, ты ещё Наговицина не слышал.
Теперь они на набережной. На пересечении с проспектом Контркультуры, облокотившись на перила моста, пожилой очкастый дядька с хвостом на затылке глушит веслом проплывающую мимо форель.
БАБА (в сторону). Садист. Педераст. Импотент. И, наверное, православный поэт.
ДЯДЬКА. Вы что-то сказали?
БАБА (бешено таращит глаза и орёт). Ничего я не сказала, козёл!!! И вообще не к тебе обращаюсь!
ДЯДЬКА (испуганно). Ладно-ладно, кричать-то зачем?
БАБА (тихим грудным басом). Я никогда не кричу. У меня низкий спокойный голос.
ДЯДЬКА. Оно и видно. Странная вы женщина…
БАБА (рычит и топает ногами). Кто женщина?!! Я женщина?!! Сам ты женщина!!! Я – девочка! У меня даже все бармены, прежде чем продать спиртное, спрашивают, есть ли мне восемнадцать!
ДЯДЬКА. Хорошо-хорошо, я всё понял.
БАБА (опять басом). Но спиртное я не употребляю вообще. (смачно схаркивает на мостовую и почёсывает зад).
Дядька понимает, что лучше ничего не говорить и лишь смотрит на щетинистые и чрезвычайно кривые ноги бабы. Их форма напоминает ему форму ног ковбоя с сорокалетним стажем.
БАБА. (раздражённо) И на лошади я ни разу в жизни не ездила!
Дядька удивлённо качает головой и отворачивается. Однако всё же успевает заметить на предплечье у бабы наколку: «Никто кроме нас!».
БАБА. (ворчливо) И в десантуре я никогда не служила. И бигудями я не пользуюсь. И вообще, с чего вы взяли, что я еврей?
Баба с Ботаником идут дальше. Возле Рокфеллер-центра в свете луны колосятся озимые. В реке плещется водолаз.
БОТАНИК (Подбирает пустую бутылку, нюхает её и хочет бросить в воду).
БАБА. Не, не кидай!
БОТАНИК. Почему?
БАБА. Не пугай водолаза. Тебя в твоей библиотеке не учили, что у него тоже есть нервы, и он тоже хочет ночью спать?
БОТАНИК (удивлённо). Кто вы?
БАБА. Профессиональный стритфайтер и фрезеровщик. Публикующийся в толстых журналах.
БОТАНИК (очаровано). Вот это да!..
БАБА (Привлекает Ботаника к себе. Тихо). А тебе говорили когда-нибудь, что у тебя очень красивая улыбка? И глаза… Такие глубокие и выразительные – в них вся Вселенная!
Ботаник глупо ухмыляется и смотрит под ноги. Заметно, что Баба вызывает у него физическую неприязнь и, в то же время, комплименты ему явно по душе.
БОТАНИК (покрываясь алыми пятнами, чуть слышно произносит). Нет…
БАБА (в сторону). Он клюнул. Теперь-то я добьюсь своего! (Ботанику). Скажи, а у тебя был интимный опыт любви с женщиной? Ну, в смысле, ебался уже?
БОТАНИК (зажмурившись). Да… То есть, не совсем… Ну… Вообще… Это… Н-нет… Не было.
БАБА. А ты ощущаешь нравственный закон в себе?
БОТАНИК (окончательно дурея от новизны ощущений). А это как?
БАБА (выпаливает, бросая хищные взгляды в сторону расположенного рядом ларька с пивом и сигаретами). Тогда выдай мне пятьдесят рублей. Да живее! А то я щас блевану.
Немая сцена. Ботаник выпучивает глаза, но произнести ничего не может, он ошарашен. В это время стоящая поодаль прыщавая девица в футболке с надписью «Gothic» свешивается через перила, зажмуривает глаза и блюёт в воду.
На небо наезжают облака. Луны больше не видно. Крупный план: крыльцо собора, на ступеньках сидит бомж. Он копошится в чёрном полиэтиленовом пакете, выуживает что-то оттуда и пригоршнями сыплет себе в рот, смачно облизывает пальцы. Сразу за собором в серо-голубом тумане простираются конопляные поля. Расхлябанной походкой хозяина прогуливается СБОРЩИК КОНОПЛИ. Навстречу ему — БАБА. У неё пьяное и очень довольное лицо. СБОРЩИК КОНОПЛИ. Девушка, не скажете, сколько времени?
БАБА. Девушка?! Хам! (Бьёт Сборщика кулаком по лицу. Сборщик, охнув, оседает на землю).
БАБА (В сторону.) Бля... завтра к двенадцати на работу, хуйню редактировать. И ещё в качалку успеть надо...
Свет гаснет. На улице уже заметно светлее, чем в начале пьесы. Слышны голоса людей. Их самих не видно: скорее всего, они находятся под грибком песочницы, которую загораживает куст топинамбура. Звон стекла, бульканье, звуки выпускаемых на свободу кишечных газов.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС (пьяно бубнит, запинаясь). И вот хули?! Нет, Жора, ну хули? Вот, хули, я тя спрашиваю?! Пока не станет ясна диалектика свинца и пока мы не изведаем диахронность метафор кабеля, вся вот эта хуйня так и будет тянуться. И никакие кристаллы нахуй не помогут.
ВТОРОЙ ГОЛОС (прерываемый сильной икотой). А... Почему тогда я должен на эти семафоры внимание... обращать? Или как их, ёпт... Ведь это не периодическая конструкция. Это же, блядь... Типичный эллипсис.
Удаляются. Голоса всё тише:
- На той стороне такой плеск только что был, будто с моста в воду рухнул самосвал.
- Совсем глаза залил, бля. Это ж селезень гаги барахтается!
В эту минуту из-за противоположного угла появляется Ботаник. Он потирает огромный лиловый засос на шее и время от времени брезгливо отряхивается. За сценой начинает играть группа «Красные сиськи». Музыка звучит всё громче и, в конце концов, поглощается грохотом опрокидываемой мебели, звоном стекла, диким визгом и ржанием. Затем всё стихает.
ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Остров Медвежий – один из крупнейших в среднем течении Ангары. Сегодня впервые за всю историю численность человеческого населения острова, наконец, сравнялась с поголовьем медведей. В архитектурном плане, остров на удивление эклектичен: достаточно сказать, что к числу наиболее ярких его достопримечательностей относятся Кафедральный собор в готическом стиле и Яранга Субудая-Собирателя ягеля. Покрытие улиц – песок и глина. В сезон засухи можно выходить из дома без болотных сапог.
1996 |
проголосовавшие
Упырь Лихой | Иоанна фон Ингельхайм |
комментарии к тексту: