Литература

Лететь из Бишкека в Алма-Ату дорого и нерационально, однако в воздухе нет ненавистного Кордая, где приходится давиться в толпах-скотобойнях часами. Но дело было даже не в отдельном кресле и наличии кондиционера, дело было в девушке, что сидела рядом. В течение короткого времени выяснилось, что у неё прекрасные каштановые волосы, глаза с естественной подсветкой и прочие прелести, которые я запросто мог моделировать, слегка прищурившись. Еще одним обстоятельством было то, что мы летели в одном направлении, она – в качестве стюардессы, чему я немало удивился (с какой стати она сидит в пассажирском кресле и болтает со мной?), а я – в качестве кулька с мясом, костями и лимфой.

Впрочем, она скоро поняла не только, что я себе не очень нравлюсь, но и то, что при отражении в других мне становится чуточку легче. И мне в самом деле стало легче. Мы болтали всё время полета. По приземлении, я выкарабкался из кресла и шел, завороженный, по ниточке, привязанной к её кончику носа.

Мы спускаемся по трапу, она смеется, солнце льет как из ведра, взбивает пыль, золотит ей волосы, вспенивает сохлые кустики сорняков. Оказывается, они с сестрой живут недалеко от аэродрома, так что мы даже и не думаем идти к терминалу, линия взлетки ведет нас вдаль, а на противоположной стороне разворачивается свиток города, испещренный частными одноэтажными иероглифами и разноцветными панно этажек.

- Смотри, Йен, совсем как в Бишкеке! - восторгается Анна. - Тут тоже стали расцвечивать панельные коробки. Синяя, желтая, зеленая - у каждой этажки своя гамма.

Да, смотрится неплохо, но у меня такое чувство, что я прилетел вовсе не туда, куда направлялся. С другой стороны, "направление" можно узнать только по точкам прибытия, сейчас, вроде как, одна из них.

По пути попадается небольшая кафешка, мы садимся, заказываем по шашлыку и ашлямфу. С каких это пор в Алма-Ате в первой попавшейся кафуге стали давать ашлямфу?

- Ну всё, я побежала, только байк возьму, - оказывается, Анна обычно оставляет вел в этой кафуге и отсюда идет на работу пешком. Я прошу её задержаться на пару минут. Она берет свой оранжевый вел и мы немного удаляемся.

- Ты точно решила?

- Да... ты же понимаешь, что мне нужно переодеться, собраться, потом полетим вместе, и ты уже не будешь путать.

- Что я не буду путать? Мы ведь только познакомились, - я пытаюсь заглянуть Анне в глаза, она слабо улыбается. - Хорошо, тогда...

- Твой отец знает, где я живу, знает мой номер, не беспокойся, он подъедет через пять минут, побудь пока с Марго, - она вскакивает в седло и золотит пылью грунтовой дороги дома и кусты малины, кусты ежевики и кусты шиповника.

- Мы тебя собрали, там будет не так жарко, Анна будет рядом, мостовые, большая река, сезоны по расписанию, дома из камня, - не спеша перечисляет отец.

- А что я там буду делать?

- Жить, учиться, доставать металл у себя из головы - разве этого мало?

- Да нет, наверное, нет. - Тут меня осеняет прекрасная мысль. - Это словно Будапешт в средневековой Англии!

- Да, вроде того, - вздыхает отец.

Дальше в голове какие-то сплошные вспышки, на конце у них крючочки с точками.

Почему кровь ей дают из пробирок? Это разве не тестированная кровь из хранилища? Давайте прямое переливание. Четвертая отрицательная? Берите у меня, я подхожу... Как уже поздно? Марго распорядилась?

В мою спину вкручивают монтажный крюк, к крюку крепят трос, натягивают и дергают со всей дури. Я лечу спиной вперед, пытаясь собрать каждую палочку и черточку, что могли бы помочь мне понять. Что мы ели в последний раз? Что Марго ей давала? Где она была до этого? Крючочки выпрямляются в палочки с точками, а затем исчезают и палочки. Мне не больно.

зачем зачем зачем

И тут я вспомнил: коттедж на берегу Иссык-Куля, ночные прогулки, тихий плеск прибоя, купания, загорания, обгорания на солнце, секс на пляжах, в номерах, в душевых, последний бал Королевы Марго, последний бал...

:::

В английском Будапеште Сэру Йену хорошо и спокойно. Музыка, такси, неоновая реклама, плексиглас, сталь, трамваи на резине, метро, развалины замков. Йен проворно карабкается по выветрившимся каменным блокам, вот уже первые козырьки крыш приветливо кивают ему, расступаются, уступая дорогу башням, которые, надменно задрав подбородки, проплывают над ними в сумерках; остатки некогда вырубленной в породе лестницы, еще выше, башни делают вид, что не замечают Йена, и пытаются вести непринужденный разговор между собой, отряхивают туман со шляп, - короткие резкие движения, чтобы скрыть дрожь в пальцах и стенах, мелкая такая дрожь, что всё немного двоится.

Сверху город выглядит иначе, шепот усиливается, у Йена дрожат руки, он достает открытку из внутреннего кармана кожаной куртки, всматривается в неё, сравнивает с тем, что видит. На открытке подпись: "Хотела, чтобы и ты увидел Лондон таким. Твоя Анна". Изображения практически идентичны, только вот на открытке они полнее, рельефнее, и замок… замок, будто совсем новый. Тени ложатся совсем по-другому - внизу горят костры и факелы, сквозь туман слышится музыка, доносится даже запах жареного мяса - это признаки бала Королевы Марго. Йен недобро улыбнулся. Оправив парчовый камзол, он устремился вниз.

Бал в самом разгаре. Это всё, что мне нужно было знать.

- Генри, ты уже отослал жену и детей в летнюю резиденцию?

- Сэр Йен, Ваша супруга пожелала остаться до конца бала.

- Послушай, милый Генри, неужели ты забыл, что у нас тут сегодня произойдет дворцовый переворот, захват власти, будет насилие... - Генри потупился. - Так что будь добр, поговори с ней еще раз, она тебе очень доверяет в этих вопросах, которые не должны меня заботить.

- Слушаюсь, сир.

Кульминация бала. По прихоти Королевы Марго были умерщвлены три девицы, самые красивые во всем королевстве и звали их: Мария, Луиза и Анна. Королева распорядилась, чтобы их, в пышных нарядах, вынесли на трех столах и поставили в центре зала, и чтобы танцы продолжались в присутствии столь прекрасных произведений высшей формы искусства.

- Искусство жизни и искусство смерти, нет ничего прекрасней этих двух, но кто же из художников более велик? Тот, кто создал жизнь? Или тот, кто смог увидеть красоту и запечатлеть её в самой прекрасной точке элегантного паденья?

- Послушай, ведьма, замолчи! О чем ведешь ты речь? Каков в том смысл: ручей остановить камнями, когда природой надлежит ему свободно течь? - молчи, молчи, молчи, дурак, с чего ты стал вдруг говорить стихами, что она добавила в вино? Где Генри?!

- Смысл в том, мой мальчик, милый Йен, что остановка сердца, гланд и мозга - это всё то же, что остановить волну прибоя в высшей точке, пока от силы, прелести и мощи не остался мокрый след и вечная тоска о том, что больше нет скульптур грозы или бурана, нет молний в камне или отчаяния на холсте. Но что это? Я слышу шум.

В зал вваливается окровавленный Генри с гвардейцами.

- С ними покончено, мой господин.

- Ну что ж, тогда хватай её, веди к нашим колодезным друзьям.

Пьяная публика зашумела, но так и не смогла взять в толк, что происходит. Генри увидит Марго под конвоем. Гвардейцы берут стол с Анной и осторожно выносят.

- Ну а вы, дорогие гости, веселитесь! Для кого-то это будет последний бал, так что бежать отсюда даже и не пытайтесь, мои ребята у дверей, утром вы всё узнаете, кто-то в постели, а кто и в колодце. Так что разницы никакой нет - это самая лучшая ночь в вашей жизни!

Анна лежит в постели. Профиль словно из воска, дыхания нет, золотые волосы немо струятся по подушкам. А вдруг?.. Нет, лекарь не обманул, сыворотка действует. Анна открывает глаза. Йен целует её.

- Здравствуй, Анна.

- Йен...

- Знаешь, каштановый тебе тоже был очень к лицу.

Она слабо улыбается. Факелы разгораются ярче, слышится звон разбитого стекла.

Генри привел Марго в колодец. Раньше она сама посылала туда своих недругов; сверху всё выглядело иначе, да и крики искажались, сейчас же она была на одном уровне с ними, в самом низу. Это был очень большой колодец и вряд ли когда использовался по назначению. Внизу его были два люка, запираемых решетками с кольями наружу. Люки находились на противоположных сторонах, так, диаметр колодца прочерчивали два металлических бруса, к которым крепились кольца на цепях. В воде колодца плавали голодные крокодилы, колодец был лишь местом их кормежки, а жили они в другом помещении, соединенном с колодцем трубой. Осужденного пиками выталкивали из люка и запирали за ним решетку, так что он вынужден был цепляться за кольца, чтобы не угодить прямо в пасть крокодилам. Надо сказать, что сами кольца и цепи были весьма скользкими от влаги и жира людей, что пытались на них удержаться, а оба бруса были заточены до состояния бритвы, так что те, наиболее сильные, кому удавалось до них добраться, тут же летели вниз с обрезанными конечностями, - это особенно веселило наблюдающую сверху публику. Но в этот раз публики не было.

Марго, всё еще в ступоре, уперлась руками в решетку. Дикий, нечеловеческий крик, оборванный всплеском и шумом забурлившей воды, вывел её из оцепенения. У несчастного разорвались сухожилия запястий и кисти остались на кольцах. Такое иногда происходит из-за спазма, что ладони просто не разжимаются. Марго отшатнулась. Прямо посредине висело полуразложившееся тело, у которого была откушена нижняя половина, так тоже бывает, когда крокодилы очень голодны. Несколько пик уперлось ей в бок, решетка распахнулась. Марго взялась за первое кольцо, второе. Пики продолжают её подталкивать. И вот она перед висящими останками. Они пристально смотрят друг на друга. Решетка за спиной Марго захлопнулась.

Ей на миг показалось, что за решеткой противоположного люка блеснули глаза Йена. Что он хотел ей сказать? Что он хотел объяснить про искусство жизни и смерти? Где тут спрятана метафора? К чему эти спирали крокодилов? Нет, Йена тут не было, он ничего не хотел ей сказать, тут были просто очень скользкие кольца, всё дело было в этом.

Йен лежал в постели прикованной.