Литература

Учительница

Елена Георгиевна открыла журнал и обвела класс чугунным взглядом. Урок русского, как всегда, начинался напряжённо. В помещении висела нездоровая тишина, лишь иногда прерываемая шелестением страниц. Поднять глаза на учительницу не решались даже «ботаники». Все знали – вызов к доске обернётся неминуемым позором вне зависимости от того, выполнено задание или нет. Елена Георгиевна заскрипела зубами и угрожающе откашлялась. Раздражение учительницы можно было понять. Каждое утро двадцать шесть мелких обмудков испытывали её терпение своей детской непосредственностью. «Ненавижу! Ненавижу! – распаляла себя преподавательница. – Тупые выблядки, твари хреноголовые, зассанцы. И какого хуя ваших мудаков-родителей в своё время не научили пользоваться гондонами? Ебутся, суки, без разбора, расплодились как тараканы, а я расхлёбывай…»

Елена Георгиевна с тоской выдохнула – сама она не ебалась уже очень давно. Растрачивать бесценную и уже потихоньку уходящую молодость на каких-то сопливых дегенератов было больно и обидно. «Ну ничего, - мстительно раздувая ноздри, думала учительница. – Щас вы у меня ссаться будете, пиздюки. Уж я вам устрою!»

- Ну так что молчим, я не поняла. Кто-нибудь готов?! – Елена Георгиевна заранее знала, что ответом ей будет испуганное безмолвие. Голос учительницы зловеще дребезжал. Заканчивая фразу, она перешла на крик. – Ну что же, в таком случае, я буду вызывать по журналу!

Женщина наклонила голову и уткнулась глазами в стол. Драматическая пауза, необходимая для того, чтобы слюнтяи могли лучше проникнуться ужасом перед неизбежным, заняла около минуты. На самом деле, изучать журнал, конечно, не было никакой нужды – Елена Георгиевна и так уже определилась с тем, кто выступит в качестве жертвы. Сидящий на второй парте Миша Нимцович вызывал у преподавательницы очень странные чувства. Смазливый как девица, да к тому же отличник. Всё чаще, стоя вечерами под душем, Елена Георгиевна вдруг с трепетом и любопытством замечала, что её мысли мельтешат вокруг этого маленького тринадцатилетнего гадёныша. Судьба Миши была предопределена – на уроках русского языка и литературы ему выпадало страдать чаще и сильнее остальных…

…Несчастный плёлся по проходу между партами, словно на Голгофу. Елена Георгиевна с наслаждением наблюдала за ним, чувствуя, как между ног остановится тепло и влажно.

От волнения Миша, конечно же, налепил гору ошибок и стоял у доски, в растерянности покусывая пухлые губы. Громоподобно распекая его за неверную расстановку знаков препинания в сложноподчинённом предложении, Елена Георгиевна уже еле сдерживалась, чтоб не обкончаться:

- Нимцович, немедленно сотри эту ахинею, слышишь меня?! Собрал мозги в кучу, живо! Не можешь учиться в обычной школе – уматывай в коррекционную, имбецил! Переделывай. Да живее, живее, я сказала!

Ах, какими сладостными были эти минуты! Хотелось одного – чтобы звонок, сигнализирующий об окончании занятия, не раздавался никогда.

Сейчас, по прошествии лет, вспоминать обо всём этом было забавно и немного грустно. С возрастом пришли опыт, спокойствие и здоровая самооценка, планомерно вытравившая все комплексы юности. Теперь, работая в Университете гуманитарных наук им. Г.Я. Перельмана, Елена Георгиевна старалась не допускать прежних оплошностей, в общении со студентами вела себя куда сдержаннее. Да и, собственно говоря, ничего, кроме равнодушия эти безликие пустоголовые хорьки у неё и не вызывали. Иногда, конечно, попадались сносно выглядевшие девахи. С иными из них даже удавалось договориться – дуры хорошо понимали, что в жизни не получат зачёта, не согласившись исполнить прихоти преподавательницы. Мужчины же интересовали Елену Георгиевну всё меньше. Эти насупленные, небритые, провонявшие табачищем жлобы, как и прежде, не обращали на преподавательницу никакого внимания, только теперь это уже почти её не задевало.

Всякий раз перед лекцией Елена Георгиевна всверливалась взглядом в аудиторию, выискивая «бруталов» и «гомофобов». Находила постоянно, к тому же в изрядном количестве. Облик этих мужланов был отталкивающим и противоестественным. И как же контрастировала с ними единственная отрада Елены Георгиевны! Миша Нимцович, как и тогда, в школе, сидел за второй партой. Он был необычайно, божественно красив – его ухоженное ладное личико, щёчки-персики и поджарая попка действовали на преподавательницу завораживающе, как болтовня цыганки на вокзального ротозея. А эти джинсы на бёдрах и короткую облегающую кофточку Елена Георгиевна купила ему сама, когда Миша переехал к ней жить два месяца назад. Горло скручивали спазмы нежности и умиления; хотелось немедленно вытолкать взашей всех этих ублюдков, оградить мальчика от их губительного влияния. Елена Георгиевна шла на любые жертвы. Даже деньги утратили для неё всякую ценность. Зато Миша, как выяснилось, относился к ним с пиететом. Он всегда легко находил применение преподавательской зарплате, тратя её на одежду, коктейли и походы в «Цитрус».

Но, если разобраться, какое всё это имело значение? Ведь счастье, как всем известно, не в деньгах, а любовь – она не продаётся. И просыпаясь с Мишей под одним одеялом, Елена Георгиевна была неизъяснимо счастлива.

В кино

- Привет, девчонки! Не помешаю? – Сержик сахарно улыбнулся двум скучающим бабам, которые припёрлись в зал почти за пятнадцать минут до начала фильма. По совести говоря, они не очень-то ему и понравились: морщинистые бесформенные хабалки, похожие на два тюка с крупой. Но деваться было некуда. Если тебе пятьдесят восемь, волос на голове почти не осталось, а помойный запашок изо рта уже не скрывает никакая жвачка, с молодыми симпатичными девицами остаётся контактировать исключительно по Интернету.

Бабы вздрогнули от неожиданности, придали взглядам необходимую коровью томность и начали тщательно поправлять увенчивавшее их головы пергидрольное безобразие. «Тёлки не против», - намётанным глазом определил Сержик, усаживаясь рядом.

Собственно, он в свои годы был вовсе не так плох. Джинсы со стразами, обтягивающая майка с надписью «SEX INSTRUCTOR», гладко выбритые подмышки – Сержик, как и раньше, вытачивал свой образ, отдавая этому занятию все душевные и телесные силы. Солярий он посещал шесть раз в неделю, а spa-салон – четырнадцать. Простатит и ревматизм, правда, делали своё гнусное дело: Cержик уже не годился в соперники тонким ухоженным мальчикам из «Цитруса», но с этим приходилось как-то мириться. Зато он был вполне удовлетворён работой билетёра в кинотеатре. На вечерние сеансы приходило довольно много людей, и иной раз ему удавалось склеить не слишком старую гламурную кису.

Вот и эти две… Юля и Лена. К ним нужно было присмотреться, хоть даже сперва они и показались маловыразительными. Пока не погасили свет, Сержик плёл им какую-то чушь про ресторан морепродуктов, а сам, не теряя времени, разглядывал собеседниц. Лена, конечно, чистейшей воды уёбище. А вот её подруга, как ни странно, вполне ничего. Лет пятидесяти пяти, никак не более. На крестце пикантная тату, хоть и изрядно вылинявшая. Пожалуй, тут было за что побороться. Ну а в своём обаянии Сержик не сомневался ни на секунду.

…Начался фильм. На экран выплыло заспанное опухшее лицо героя. Брэд Питт, кумир молодости. Оставалось лишь удивляться бесподобной харизме 88-летнего актёра: несмотря на ожирение, морщины и несколько подбородков, он всё же оставался иконой стиля.

Почти сразу всё пошло не так, как задумывал Сержик. В зале повисла духота, от которой начинали преть яйца. Кино было невнятным и статичным, к тому же вдруг сильно захотелось ссать. Юля и Лена неприкрыто маялись от скуки: время от времени они принимались бесцельно рыться в сумочках, вздыхали и всё чаще посматривали в сторону выхода. Внезапно, с воплями и ржанием ввалилась толпа каких-то возмутительных быдланов, которые, кажется, слыхом не слыхивали о существовании бритв и дезодорантов. Не переставая гоготать, они расселись сзади. Сержик ёрзал от тревоги и недобрых предчувствий. И точно: спустя какой-то десяток минут тёлки, не попрощавшись, пересели к этим грязным уродцам. Сержику хотелось соскользнуть под кресло и незаметно уползти прочь, прочь от этого позора. Но он, однако, этого не сделал, а просто встал и поплёлся к дверям. В затылок ему двумя увесистыми комьями грязи прилетели слова «педрила» и «чепуш», но Сержик предпочёл сделать вид, что ничего не слышал.

Вечер, увы, приходилось коротать одному. Устало ввалившись в свою обитель, Сержик стянул с себя одежду и в одних розовых трусиках уселся за компьютер. Открыл окошко чата клабберов, быстро просмотрел список посетителей онлайн. Юль4ик BrokenHeart, jamelia, Виталя «Красавчег» Бубнoff, Черная Мамба – всё те же до блёва опротивевшие рожи. Сержик знал их всех как облупленных, хоть в реале с ними ни разу и не встречался.

О-о! А вот это уже интересно. Анечка Гот. Новое имя. На аватаре сногсшибательная юная киса, внешне ничуть не уступающая самой Ксении Собчак. Такая лапочка! Просто создана для того, чтобы в эту ночь быть рядом с ним, пусть даже и виртуально. Сержик вытащил из трусов вялый, но всё ещё жаждущий любви хуй, щёлкнул суставами пальцев и с вдохновением застучал по клавиатуре:

«Преве-е-е-т! 8-)))))))))))). Меня зовут Сержик, мне 21. Увидел тваю фоту и потерял разум. 8-)))))))))))). Клёва выглидиш. (мм-м, чмоке!!!) Ты с какого города? Познакомимся по-ближе?»

Другой

Это было форменным кошмаром. Казалось, само Провидение изощрённо издевалось над Герой, раз за разом посылая ему одни и те же страшные напасти. Нет, разумеется, он знал, что у красивых и достаточных людей всегда хватает завистников, но мириться со столь явной несправедливостью так и не научился. От обиды хотелось плакать, и побороть это желание бедняге удавалось далеко не всегда

Впервые столкнуться с этим довелось ещё в детстве. Ребята, которые окружили Геру на пустыре между школой и гаражами, сразу произвели на мальчика тяжёлое впечатление. Пыльные туфли, олимпийки с непонятными надписями «Adidac» и «Nice», сигареты за ушами – ничего общего с такими Гера иметь не мог по определению. Все они были намного шире его в плечах, а их хари источали такую злобу и странную паучью решимость, что Гера съёжился, потирая вспотевшие ладони. Почему-то сразу стало понятно: суть проблемы в том, что он слишком непохож на этих мерзких хулиганов. Те явно считали свой образ жизни более правильным во всех отношениях и, похоже, намеревались предъявить Гере убедительные аргументы.

- Слышь, пидор, ближе подошёл, сука, побырому, - хрипло сказал самый оборванный и наглый. От звуков его голоса у Геры подкосились ноги, однако ослушаться он не посмел.

…Били его довольно долго, с чувством и знанием дела. К счастью, увечий он тогда не получил, отделавшись разбитым носом, несколькими синяками и царапинами. А вот душевные травмы залечить удалось очень нескоро…

Шли годы. В университете Гера почти не имел себе равных по части внешней привлекательности. Даже зимой он ошеломлял понаехавших из провинции студенток буйным загаром. Одевался со вкусом, сформировавшимся в результате многочасового штудирования глянцевых журналов. А уж скольких усилий требовала причёска! Когда же Гера сделал себе пирсинг ноздри и набил тату на тыльной стороне шеи, жизнь стала вовсе похожа на сказку. Даже ди-джей Смэш на его фоне выглядел жалким неоригинальным пупсом и вскоре, точно осознав это, напрочь исчез из всех эфиров. Поклонницы докучали своими навязчивыми восторгами, так что, в конце концов, Гера удостаивал вниманием лишь избранных, без смущения посылая остальных нахуй. Однако идиллия довольно скоро оказалась нарушена. Возвращаясь как-то ночью из «Цитруса», Гера повстречал в переулке толпу агрессивно настроенных хамов.

- Э, бля, пидор… Ди сюда, лошара, – у мерзавца, произнёсшего эти слова, были кулаки портового грузчика и взгляд отморозка, так что не решившись искушать судьбу, Гера безропотно выполнил требование.

В этот раз всё оказалось куда серьёзнее. Утро Гера встретил в травматологическом отделении районной больницы, где ему диагностировали рваную рану лица, перелом двух рёбер и ушиб ключицы. В больнице пришлось прописаться на целую неделю, настроение было наипоганейшим. Прикроватная тумбочка изобиловала тараканами – дувшийся на целый мир Гера ловил насекомых и мстительно отрывал им лапки, пытаясь хоть как-то реабилитировать уязвлённое эго. Мимо большого зеркала у ординаторской он пробегал зажмурившись.

Но на этом злоключения не закончились. Непостижимым образом рок продолжал преследовать юношу и в дальнейшем. К двадцати шести годам у него за плечами было четыре или пять (точно Гера не помнил) госпитализаций с сотрясением мозга, несколько обращений к пластическим хирургам, операции на повреждённом позвоночнике и сломанной челюсти. Ещё были вывих голеностопа, ожог серной кислотой и выбитый в подземном переходе глаз. Когда Гера в очередной раз попадал в реанимацию, врачи сжимали кулаки и смачно матерились. На всякую мелочь вроде гематом, порезов и ссадин Гера уже не обращал внимания. Он знал, за что этот мир так люто его ненавидит, и, как истинный герой-одиночка, с молчаливым упорством намеревался нести свой крест до конца.

Однако никакое терпение не может быть безграничным. Последней каплей стали передние зубы, которых Гера лишился в магазине «Подписные издания», оказавшись там совершенно случайно. Над тем, как именно свести счёты с жизнью ломать голову не пришлось. Облачившись в самые стильные свои вещи, Гера посреди ночи вызвал такси и уехал в пригородный посёлок Верхняя Шошня.

Нашли его под утро в куче строительного мусора между клубом и сельмагом. От тела юноши остался лишь кусок истерзанной поросячье-розовой плоти. Останки были густо усеяны шелухой подсолнечника. При виде этой душераздирающей картины не могли сдержать рыданий даже судмедэксперты …