Литература

Если сильно встревожить богомола,

то он может оторвать сам себе голову.

Никто из них не видел Билла вот уже как лет пять. Поэтому Билл пришел ко мне. Поэтому организация послала Билла прямо ко мне, в ней очень любят говорить, что «профессионализм» - это мое второе имя. Мне всё равно на эти клише, лишь бы платили. От меня требуется навестить сына Билла (Томми) и его учительницу французского (Вэлери): только одно появление, беседа, плюс подкрепление легенды, всё. Рутина. Однако в данном случае это рутина, которую только я способен выполнить.

Я беру с собой в эскорт девушку из агентства Фредди; Ольга, нет, вроде не из России, просто имя такое. Она уже в курсе, так что дополнительные инструкции не требуются. Сексуальна, обаятельна, безукоризненный внешний вид – так положено по легенде Билла. Мы идем в школу. Первый этаж: «детки-детки, попки, как конфетки», - напеваю я, проходя мимо приоткрытых дверей классов средней школы. Подмигиваю Ольге – на такой работе можно умереть со скуки, если забыть о юморе. Она отвечает многозначительной полуулыбкой, в которой смешаны в трех равных частях: положительная оценка шутки, легкое удивление поднятой темой и благосклонность к собеседнику, однако ровно настолько, чтобы тот не начал болтать и балагурить, – хорошо их натаскивает Фредди, приятно работать с профессионалами тылового обеспечения. Главное, чтобы она сама болтать не начала.

Поднимаемся на четвертый этаж. Я приоткрываю дверь – внутри, в огромной аудитории, сидят разновозрастные ученики (урок идет по-английски, хотя вроде как это класс французского, видимо, тут вечная начальная ступень). Очень много черных и мулатов – все они здоровые лбы, явно задержавшиеся в школе. Учительница замечает нас, кивает, и я закрываю дверь. Ожидая, я более пристально оглядываю Ольгу и понимаю, что она просто безумно красива, что мне её хочется, и что после этого задания я приглашу её на чашку кофе.

Учительница выходит и выводит сына Билла Томми. Обычный обмен любезностями – я же играю «хорошего парня в сложной ситуации». До самого конца я так и не пойму: за кого Вэлери меня приняла. Разглядела ли подлог? Либо же у них с Биллом были интимные отношения, и мой визит она восприняла как весточку от него?

Я обнимаю Томми, он растерян и через силу пытается улыбнуться, когда Вэлери говорит: «Томми, это твой папа, он тебя не видел пять лет». Я к такому привычен, не впервой.

- Скорее всего, он вас плохо помнит, Билл, просто нужно немного времени, - Вэлери всё так же приветлива; кажется, что ничто не переменилось ни в геометрии её тела, ни в мимике – это интересно.

- Да-да, разумеется, - дрогнувшим голосом отвечаю я, пытаясь скрыть слезы, отворачиваюсь.

- Видимо, есть весомые причины столь продолжительного отсутствия, и мне кажется, Томми все понимает. А вы все там же работаете, в аптеке? – как-то невпопад спрашивает Вэлери.

- А, что? Да, верно, всё те же аптеки, всё то же, - ну какую нелепую легенду придумал себе Билл!

- Быть может, вы с Ольгой подождете внутри? Мне нужно окончить урок, - предлагает Вэлери.

- Это очень мило с вашей стороны, Вэлери, конечно, мы подождем, спасибо за приглашение, - вовремя подхватывает Ольга.

Мы заходим. При виде Ольги парни на задних рядах приходят в крайне возбужденное состояние: начинают издавать звуки, демонстративно уступать место, пытаться заговорить. Она располагается в самом центре этих переполненных тестостероном юнцов. Урок, если можно так назвать происходящее, продолжился. Здоровенный парень, похожий на Шакила, пытается составить фразу на французском: «je n’ai pas de tête, parce que… aye, don’t you fucking interrupt me!» Ему мешают остальные, помельче (но всё равно размеров Коби Брайанта и Чарльза Баркли), успевая при этом виться вокруг Ольги.

Шакил, который только что отвечал, топает к своему месту, соседнему с Ольгой, но там уже расположился тип побойчее и пытается ей объяснить, что тут у них в школе принято «free love and no sexual borders, aight?» Шакил басит, демонстрируя купюру: «I’ll give fifty bucks to the one, who’ll pull this nigger out of my chair». Находится доброволец и начинает за волосы вытягивать зазнавшегося болтуна, который, однако, столь упорен, что, пытаясь удержаться, отламывает подлокотники деревянного кресла. Я был бы практически восхищен этой первобытной схваткой и силой, если б не был так зол на свою спутницу и её дешевый непрофессионализм. Я слишком поздно понял, что Ольга весьма падка на такого рода внимание (или я совсем ничего не понимаю и что-то очень сильно изменилось: как профессионалка за пару минут стала совсем другой?). Какого черта она не стоит сейчас рядом со мной спиной к двери? – это же начальная школа безопасности! Но мне как-то надо выкручиваться с имеющимися ресурсами. Я киваю ей и говорю: «пошли». Она делает удивленные глаза, мол, а что такого-то? Чертова дура, ну я еще наведаюсь в агентство. Фред, должно быть, не просто так подложил мне свинью – это явно подстава, за все годы он меня ни разу не подвел. Но при чем тут Билл? - он же обычная мелкая сошка.

В раздражении выхожу за дверь. Как оказалось, очень вовремя, - по лестнице поднимался в доску пьяный Билл, рядом с ним по перилам карабкалась такая же невменяемая Фанни или как её там. Черт! Слетаю на один пролет вниз, хватаю их обоих под локти, разворачиваю и веду вниз.

- Джимми, дружочек, вот так встреча! А я, я как раз пришел своего сыночка Томми проведать! - Билл, спотыкаясь, мешает ступени ногами в кашу.

- Ты, пьяное говно, я никакой не Джимми, я Билл, усёк?! У тебя нет никакого сына, ты оказался тут случайно, думал, что это бар, ясно? - угрожающе шепчу я, спустив их еще на пролет ниже, подталкиваю дальше.

- Что ты хочешь сделать с моим сыночком?! Ну зачем ты вообще взялся за это дело?! Это же для тебя искусство, а не просто работа, ты же художником себя считаешь… – у Билла лицо искажается в предвестии истерики, в уголках губ собирается пена.

- Так, теперь ты возьмешь свою… короче, вы оба отсюда спокойно уходите, пока никто не услышал. Просто дай мне доделать свою работу.

- Джимми, по-моему, ты забываешься... - Билл пытается поправить свою а ля Элвис прическу, но попадает лишь по виску, растрепав волосы, а вторая рука безвольно хлещет по воздуху.

- Позволь тебе напомнить: деньги за тебя мне платит организация, оказывает тебе услугу, чтобы затереть твои же «проявления слабости». Но мне не говорили, что ты окажешься настолько туп, что попытаешься испортить собственное прикрытие. А теперь проваливай.

Билл пытается сделать одновременно угрожающую и умоляющую гримасу, но по лицу пробегает только рвотная волна. Он кому-то грозит пальцем, пытается собрать кисть в кулак, чертыхается и, провожаемый моим пристальным взглядом, начинает неловко спускаться вниз, его спутница ползет по перилам вслед за ним. Удостоверившись, что его взгляд потух окончательно, я поднимаюсь наверх.

Как только я оказался на площадке четвертого этажа, прозвучал звонок. Если бы я позволил разыграться своему воображению, то увидел бы поток нефти, несущий белые камелии, крутящий их в водоворотах, очень аккуратно, чтобы не запачкать нежных лепестков; разумеется, всё это лишь для того, чтобы насладиться танцем цветов (пусть и без музыки, хотя, чем бурление нефти не музыка?), а после - изнасиловать их и замуровать в анаэробной среде, чтобы и они стали частью братства углеводородов. Нет, я не дал ему разыграться, но убавил огонь под его кастрюлей, и увидел: вынесенные взрывом двери, из клубов дыма появились обнаженные мулаты и негры, зашедшиеся в экстатическом танце, их тела расписаны ритуальными знаками, ароматы благовоний лишь подчеркивают запах их пота, запах животной жажды сношения, осеменения и продолжения жизни. Это было бы прекрасно, если бы я не был белым и мог бы вылезти из своего ящика обязательств перед организацией.

Прозвучал звонок, двери распахнулись, из них вывалилась толпа тех самых парней и в центре уже порядком разомлевшая Ольга. Толпа увлекла её с площадки вниз. Единственное, на что хватило остатков разума Ольги - это на вопросительный взгляд в мою сторону, да и то мельком. Я лишь помахал ей ручкой - выпутывайся сама, голубка. Надеюсь, я сумею тут сам управиться. Дальнейший сценарий в её случае мне известен, таких историй в агентстве пруд пруди; опять же, зачем Фредди подсунул её мне?.. черт с ним, а вот и Томми с его очаровательной учительницей.

Расположившись с ними на площадке четвертого этажа, мы проговорили до самого заката. О чем? - не помню совершенно; вживаться в образ – это же моя работа, в конце концов. Томми оказался на редкость смышленым мальчуганом: ему хватило ума не спрашивать "папа, где ты был?", он пытался подружиться со мной таким, каков я есть сегодня. Это было странно. Я и раньше работал с детьми, но обычно они были вспомогательными объектами, то есть я просто их использовал для того, чтобы донести аргумент, либо же уйти от ответа, поскольку ребенок стереотипно обладает большим эмоциональным потенциалом. Короче говоря, это было несложно. В данном же случае, почему-то именно ребенок оказался главной целью или, быть может, в организации что-то недоговаривают. Как бы то ни было, отчет мне нужно будет готовить по ним обоим.

Мы укладываемся на матрас, заранее приготовленный мной, укрываемся пледом. Томми лежит лицом ко мне, спиной прижавшись к Вэлери. Обычно я стараюсь избегать зрительного контакта с детьми, у них не очень хорошая энергетика, или, не знаю, возможно, даже у человека с моим опытом есть свои слабости, не знаю. Но тут мне пришлось: расстояние буквально тридцать сантиметров. Томми продолжает что-то увлеченно рассказывать, я слушаю и соглашаюсь. И только сейчас я замечаю, что под веками, на самом глазном яблоке у него закреплена пластиковая сеточка, окруженная голубой пластиковой каймой. Что это?! Как я за весь день не смог заметить такое? Видимо, лучше не спрашивать, ведь я как его отец должен знать, что это; или это поставили за последние пять лет?

- А ну-ка, Томми, скажи, сколько тебе лет?

- Пять... восемь... - Томми раскрывает ладошку и добавляет три пальца. Код не сработал? Сеточка всё так же мертва белым пластиком. Или не код? Про это ничего не было сказано, тогда откуда я знаю? Нет, ничего я не знаю, просто организация... нет, что-то тут нечисто. Сколько же ему лет? Да и вообще, почему это так важно? Он определенно не поддается обработке или, нет, или всё же они знали про глаза - про мое отношение к детским глазам? Откуда, нет, все операции с детьми я проводил прекрасно, нет повода...

- Билл, сегодня такой прекрасный вечер, а вы всё как-то не можете расслабиться, - заструился голос Вэлери.

- Что я? Да нет же, просто задумался, ведь столько лет прошло. А что вы имеете в виду под "расслабиться"? – под пледом я чувствую ладонь Вэл на своей. Так-то лучше, это опять возвращает нас к привычным схемам. Томми продолжает о чем-то болтать; только вот эти сеточки, уставившиеся, черт, я даже не знаю, куда именно они уставились, зрачки под ними практически неразличимы. Как долго никто не видел его глаз? Или вообще не смотрел в его глаза? Он вроде не аутист, нет, развитие нормальное, или же он просто знает, что его глаз никому не видно и поэтому?.. Что поэтому? Что ему пришлось пережить тогда, пять лет назад, что его глаза закрылись и могут функционировать лишь в таком виде? Мальчик, мальчик мой, мальчик мой загадка, смотрит прямо мне в глаза, сеточки так мягко вибрируют... Неужели я засыпаю, нет-нет, фух, глупости какие, вот же, всё идет по привычной схеме.

- Ну я не знаю, ведь прошло столько лет. Когда мы виделись с вами последний раз? Вот видите. Хотя, что там, ведь ничего никогда не меняется, верно?

- Да, наверное, да, - я кладу ладонь на бедро Вэл, прекрасная попка, трикотажное платье, - это очень хорошо - значит, что-то всё-таки было. О’кей. Такие бедра можно гладить бесконечно, но мне нужно дальше. Легонько задираю платье, проникаю в трусики. Её рука меня останавливает.

- Нет, Билл, этого ты не получишь, - твердо произнесла она.

- Что? Вэл, в чем дело?

Тут я вынужден сморгнуть, еще раз, да что за? Шея как-то безвольно гнется, голова опускается на матрас под взглядом сеточек Томми, они всё вибрируют и вибрируют. Я пытаюсь приподнять голову и вижу за спиной Томми Ольгу - она мне улыбается, очень тепло, будто по-настоящему. Она держит меня за руку, Томми обнимает мое плечо. Мне всё сложнее открывать глаза, такое чувство, будто я сейчас глазами смогу услышать вибрацию сеточек.

- Папа, я люблю тебя, - шепчет Томми.

- Родной, я люблю тебя, - раздается где-то совсем рядом голос Ольги.