Литература

Шар катится по хрустальному миру, плавно перекатываясь через неровности и огибая препятствия — бриллиантовые башни и стеклянные фонтаны. Шар — тоже хрустальный, потому что он — это я, прозрачная сфера, наполненная ароматами, музыкой и собой.

Я не помню, когда это началось: начала, похоже, нет совсем — одна тишина и пустота сзади. Это хорошо, это плавно, это — любовь. Ах, как же я люблю тишину, которая сзади — крадётся, молчит, даже не дышит. Любовь. А впереди стеклянные колокольчики — это тоже любовь, только которая впереди. Колокольчики ещё молчат. Пока. Пока я не прокачусь мимо, пока не обдам их своим запахом, музыкой и собой. И тогда они начинают звучать, но я уже не слышу, они уже позади — тишина, молчание, любовь.

Я вся из любви — такая прозрачная и чистая. Пока. Пока свет ещё густо-фиолетовый, плавно переходящий в пурпурный — он и сверху и снизу, везде. А я — хрустальная сфера, и этот фиолетовый пурпур во мне, плавно, огибая все эти бриллиантовые башенки, невнятные сосульки, фонтаны из богемского стекла — без воды, только слёзы бирюзы и сапфиров выплёскиваются, когда я прокатываюсь мимо, и рассыпаются на хохочущий бисер. Но я этого уже не слышу, оно уже позади — тишина, молчание, любовь.

Сверху — такое же хрустальное небо, только тоньше, звончее и прозрачнее. Оно уже начинает светлеть — там, на горизонте. Но этот свет пока ещё снизу. Густой обволакивающий фиолет становится лёгким, вибрирующе-голубым. Запах тоже слабеет и становится воздухом, кислородом — острым и невесомым. Где-то просыпается звук — тонкий, высокий, на одной восходящей ноте; он там, впереди, зовет. Моя стеклянная кожица отзывается на звук, гладкая сфера продолжает отражать все эти искрящиеся изломы, волны и дуги.

Но я уже не сфера, я уже не множу внутри и не выплескиваю наружу многократно преломлённое и отражённое вокруг — теперь оно просто отражается, отдаваясь звонкими ксилофонными аккордами. Я — из стали, твёрдый блестящий шарик. Я уже слышу; уже позади — тишина и молчание, впереди — любовь.

Я всё так же огибаю все эти прозрачные домики и башенки, проныриваю в арки, качусь вдоль волнистых и зубчатых стен, за которыми вращаются невнятные богемские калейдоскопы мельниц. Но уже не плавно на неровностях, а подпрыгиваю с лёгким весёлым звоном, сбивая верхушки стеклянных игл, торчащих повсюду, словно щетина огромного ледяного зверя. Он лежит на дне холодной реки, а сверху — тонкая студёная корочка неба. Я — качусь по течению; оно уже ровнее и убыстряется, стрелы его — легче и длиннее, дуги — стремительны и упруги. Я взлетаю на холмистых трамплинах, плавно приземляюсь — тихо, молча, с любовью.

Где-то там, впереди, уже золотит. Корочка неба превращается в тягучую карамель. Запах меняется, становится липким и сладким, переходя в сандаловое терпкое амбре. И тут появляются кони — каурые, гладкие, наполненные потным газом, они проносятся мне навстречу, над небесной плёнкой, вспарывая её своими тугими узловатыми килями, роняя на землю густую смолу, смешанную с коростами порванной леденцовой штукатурки.

Я умоляю их спуститься ниже, но они не могут, они легче. Я хочу взлететь к ним, но тоже не могу — я превращаюсь, перестаю отражать вокруг, звон перерастает в глухой ватный шум, внутри наливается тяжестью. Я — свинцовый шар: хрустальный город хрустит подо мной, я уже не огибаю все эти башенки, качусь по прямой, оставляя мутный вдавленный след, с каждым оборотом погружаясь всё ниже и ниже.

Тетива, неотвратимая тетива, уносит нас — меня и коней — в разные стороны. Я чувствую эту тяжесть внизу, я чувствую силу, выхватывающую моё желание и забрасывающую мою боль вверх и назад. Они услышали. Они встрепенулись, развернулись и рванули по дуге назад. Вот уже капли кислотной смолы падают совсем рядом, с визгом и шипением проедая стеклянную мостовую. Еще чуть-чуть, и они упадут на меня, прожгут скорлупу, войдут — громко, с криком, с любовью.

Да, вот она, та заветная бурая капля. Она уже бьётся во мне, сжигая изнутри радостной горячей агонией. Горизонт багровеет. Я слышу стоны, чувствую глубокий металлический привкус, ощущаю кисловато-тухлый запах ржавчины. Я и есть — ржавчина, я — перерождаюсь. И вот я уже ртуть — тяжелая, неповоротливая. Остатки хрустальной тверди трещат и ломаются подо мной, я падаю вниз, под звон бьющегося стекла — бордово-махровая, распускаю лепестки как крылья, осколки режут снаружи, костяные шипы - изнутри. Звон, звон, звон. Всё закончилось — нет ни тишины, ни молчания, ни любви...

Чёрт, чёрт, чёрт! Да заткнись же! Какая противная мелодия. Какая отвратительно регулярная, безобразно утренняя, мелодия. Этот блядский розовый телефон... «Тихо, Роза, успокойся — ты специально кладёшь его подальше, на трюмо. Вставай, Роза. Ну же — плавно, ровно, гордо. Он сейчас замолчит, а ты встанешь». Ах, мамочка, почему мой утренний бог говорит твоим голосом? Да, я такая — самая лучшая, ты это знала. Ну откуда ты всё знала? Ах, мамочка, как же я обожаю тебя — тихо, молча, любя.

Ну вот, пижамка опять мокрая — снова я потела ночью. Ужас. Потела одна. Оборжацца. Так — нашарить тапочки, вырубить будильник... Ах, как же я люблю эти мохнатые жёлтенькие тапочки с Микки-Маусами, как же я люблю свой гладкий розовый мобильничек, особенно когда он тренькает сладкими смсками. Но нужно заткнуть ему глоточку — он хоть розовый, но котик. Я бы завела котика. Котёнка. Но он же сдохнет — я ведь такая стервочка. Вот и Костя говорил: «Какая же ты у меня стервочка». Ха-ха, «у меня» — хоть и мямля, а мелкий собственник. Нашелся. Пусть теперь таблетки пьет и дрочит на мои старые смски, Байрон недоделаный. А я пойду пить кофе...

Кофе, кофе, кофе. Я не представляю, как я раньше варила кофе — в дурацкой эмалированной кофеварке, потом — в алюминиевой турке. Вот дура. А теперь у меня кофе-машинка. Уже третья. Мне всегда на день рождения дарят кофе-машинку, потому что они у меня ломаются. Каждое утро — двойная доза. Потому-что дни у меня как ночи — уй-юй-юй. Но сегодня — особый день. И сон был в мою изящную нежную руку — да, все говорят, что нежнее рук не бывает. Как я люблю свои руки. Мамочка, как же я люблю свои руки.

Сегодня — особый день. Проведу его дома. Буду читать книгу. Даже краситься не буду. Нет — буду: а вдруг кто-то в скайпе меня такую увидит. Нет, к чёрту скайп, стану сегодня невидимкой. Вот только промониторю, кто там меня в одноклассниках палит, кто на стеночке в контакте опять непотребные нежности накорябал. Уроды! Сколько говорила им — не свети нас, не маячь. Нет, надо прокричать всем. Придурки, ещё обижаются потом. Нет, ну не все «левые» попадаются, есть вполне вменяемые. Как же я их люблю.

Так, так, так. Вот и всё. Ванна, унитазик, все дела. Милый унитазик, чистенький мой, как же я тебя люблю. Сергей Сергеич, смешной, всё говорил, что ревнует меня к унитазику. Ха-ха, если б он пришёл в гости, полез бы наверно унитазик целовать. Он милый, я даже немножко люблю его.

Пум, пум, пум, я снова в своей комнате. Отправить всем смсочки. Ничего не перепутать. Да, для меня это совсем нетрудно. Подождут. Надо вдохновиться, выглянуть в окно, вдохнуть утро. Что там?

Снег, снег, снег. Ой, какое утро розовое — солнце ещё за соседним домом, а ветки берёз такие, тоже розовые, с голуба. Нет, весна скоро. Хочу весну. Хочу расцвести, надеть новый сарафанчик с лямочками под титечки — купила его в Сэлфридже на Рождество, ну и намяли же мне там блядь бока — да и фиг с ними, в принципе — такие же сучечки. Эх, ждать еще тучу-тучу времени, чтобы оголить на глазки свои голяшки. Как грустно, пичалька.

Пичалька, пичалька, пичалька. Розочка моя первая — вот она, в вазочке, высохла бедняжка. Она — первая. Но держится, как и я — никогда не состарюсь, буду любимой. Ах, бедняжка, старомодная ещё — её кудряшки под лаком для волос. Так уже не носят. У меня — эффект мокрых волос; и репейник. Ей бы тоже какого нибудь репейника, чтобы маслица нацедил, ведь ей так одиноко. Как же я люблю её.

Ну всё, хватит сантиментов. Собраться, отправить, никому не перепутать — бодрячком, пацанчики, девочки — вперёд.

«Милый извини ничего не получается.все планы поменялись. Целую»

«Зайка держи кулачки у меня сег-ня доклад встречу сообщу не с-ня»

«Ха!))) Ты-мачо,я твоя мучача))) Не скучай. Оч ревную!!!! ЛЮ»

«Как лена? Не поправилась? Понимаю. Встретимся позже. Знаю она тебе оч. Дорога»

«Ты знаешь сегодня не получается. Работа запарки»

«Купи мне носки-у тебя пол холодный»

«Дашка все меняется сег-ня в клуб не идем - у мемя месячные»