Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Убей в себе графомана



Евдокимов

Роман. Пролог (для печати )

Роман

 

Начат 30 января 2010 года (идея 2005 года)

 

Такого рода предельный разлом, который поражает в молитвах у подножия креста, не чужд мистическому состоянию нехристиан. Всякий раз источником экстаза и любви становится желание, и оно ими движет; его цель – определенная степень уничтожения существ.

Жорж Батай. О Ницше (1945). Часть вторая, 7.

 

ПРОЛОГ

 

I

- З

ачем? – удивился Роман.

- Где «за чем»? – не понял я.

- Зачем тебе роман.

- А-а, - натужно отозвался я, - ты всё мыслишь этими «зачем», «почему», «для какой цели». Мы – друзья…

- Нет, - перебил он, - ты опять не понял! Я не про друга твоего, я про книгу, которую ты не хотел писать.

- Я не то, чтобы не хотел…

- Ну, ты ж говорил, что если пьесу написал за пять почти лет, то на роман уйдет все двадцать.

- Это логически… прикинул просто, - я улыбнулся, - логика не аргумент. Как пойдет.

 

II

Р

оман Ильич Разломов рождался в семье обнаниста Ильи Владимировича и ответственного работника Веры Павловны, в девичестве Балка. Илья Владимирович дослужился до начальника отдела обеспечения нано-разработок, пил в среднем раз в два дня, но в меру, бросил курить в сорок пять лет, собирал на новую машину и марки, но так и ездил на Москвиче. Вера Павловна страдала сердечно-сосудистой системой, получала почетные грамоты и квартальные премии, причем еще прежде, чем сдавала квартальные отчеты, Бальзака не читала, но боялась названного его именем возраста и с годами всё больше сожалела о несбывшихся трансценденциях.

Пользуясь обстоятельствами, маленький Роман, кроме школы, не ходил ни в какие секции, ни в художку, ни в музыкалку, а свободное таким образом время посвящал самообразованию: играл в приставку, смотрел телек, лазил по подвалам, болтал с ровесниками и размышлял.

Однажды в детстве с Ромой случился такой мировоззренческий казус. Утром он, как обычно, проснулся и сходил в туалет. Смыть он, однако, не смог, так как воды в бачке не было. Не было ее и в кране на кухне. Воду отключили. Дома никого не было, кроме Ромы. Все на работе. В поисках воды он неожиданно наткнулся на полную пластиковую баклажку у балконной двери. Открыв крышку, он попробовал жидкость на запах и вкус – это была вода! Тогда Рома смыл этой водой свои какашки.

Каково же было удивление, когда вечером его за это крепко-накрепко отругали. Вода оказалась свяченой. Набрана она была в церкви на Крещение. Взрослые очень вскипятились, что такая вода была спущена в унитаз.

Тогда-то, наверное, и был заложен разлом между Романом и мирозданием.

Роман Подрывыч Устоев был таким же простым потомственным русским интеллигентом средней и малой руки, как и его тезка Разломов. Отец его, Подрыв Устоев, то ли повесился, то ли спился, то ли был расстрелян как антисоветчик, то ли умер от столбняка – версия зависела от степени опьянения или социального статуса собеседника вдовы Подрыва и матери Романа, Мечты Идиота. Мечта Идиота была плодом эротической фантазии деда Романа, убежденного коммуниста, который как раз в силу убеждений никогда не вступал в партию. Прямо как моя бабушка. Она верила в бога – в отличие от официальных советских коммунистов.

С Романом Устоевым, пожалуй, тоже случился казус в отрочестве. В результате коего он познакомился с Романом Разломовым. Оба они оказались в детском лагере «Прометей». Есть такой в Липецкой области. Рома Устоев с детских лет был полон. Дабы побороться с полнотой он лет с двенадцати стал курить. И вот в первый день лагерной смены – после короткого, но мощного летнего дождя – он стоял за трехэтажным жилым корпусом, где разместился его отряд, и курил. К нему подбежал местный столовский щенок, мокрый, извалявшийся в грязи, и стал ластиться к ногам. Рома был в шортах, ему было противно, что грязная шерсть касается его голых ног. Он отпихнул щенка. Тот взвизгнул, как дитя, отскочил в сторонку, но вскоре вернулся к Роме. Встал на задние лапы, а передними – грязными пуще шерстки – оперся на ногу Роме, протягивая неопытную, но жаждущую познания мордочку вверх, к человеку и его истине. Как только щенок коснулся не только ног, но и ткани шортов, Роман в ярости пнул его. Не давая щенку подняться на лапы, Роман тут же наступил на него одной ногой, а другой дважды ударил сверху вниз по голове. Череп щенка хрустнул, мозги вылезли на асфальт, при этом запачкав Роману обувь. Это еще больше его разгневало. Он несколько раз всем своим весом прыгнул на подергивающееся тельце, а затем со всей силы пнул труп щенка, как футбольный мяч. Тот отлетел с асфальта в траву.

За последними мгновениями этой сцены наблюдал Роман Разломов. Он решительно подошел к Устоеву:

- Сука ты!

- Ты чё?.. Чё те надо?

- Ты щенка убил!

- И чё? Тебе-т чё?

- Божья тварь…

- Да ну на хуй…

И два Романа бросились в драку, норовя посильнее доказать друг другу свою непременную правоту при помощи кулаков и иногда пинков. Пока один из вожатых отряда – студент Антон-Гандон, как прозвали его в отряде девочки, научившиеся курить, – не разнял эту сюжетную линию.

 

III

Р

оман вставил ключ в замок и подумал: надо открыть дверь и джентльменским жестом пропустить Катю вперед. Но вдруг она растеряется в незнакомой прихожей…

Он распахнул дверь пошире и шагнул в квартиру первым. Второпях разулся и указал Кате рукой на вешалку. Она поставила портвейн на телефонную тумбочку и медленно нагнулась, чтобы расстегнуть ремешки. Роман почувствовал новый прилив:

- Лучше ль черной краской бить татуху негру,

Чем душой возноситься к бесплотному небу?

- Что ты имеешь в виду? – Катя отвлеклась на петлю.

- Ну, - Роман теперь заговорил, удостоверившись, что она повесила-таки свой гламурный, блядь, пиджак, - может быть, лучше делать бессмысленные, абсурдные, неудобные вещи, но реально, здесь и сейчас, чем пускаться в метафизику, религиозные поиски, философские построения, чем рваться в трансцендентное или рисовать проекты светлого будущего?

- Я думаю, ты совершенно прав. Но вообще-то, нам надо выпить – без этого в философии не разберешься…

- Да, - вздохнул Роман, - без «поллитры» не разберешься.

Роман налил вина.

- Не многовато? – засомневалась Катя.

- В самый раз. Ну, за прорыв!

- За прорыв, - смутилась, но поддержала Катя. – А как насчет закусить?

Роман понимающе кивнул и сделал жест «щас будет». Однако налитое они оба выпили.

- Когда я однажды умру,

Кто выкинет труп поутру? – уже не дожидаясь ответа, Роман ушел на кухню.

 

IV

- Р

ом, ну чё ты там, долго еще?

- Хочешь – сама посмотри! – в голосе зазвучало небывалое дотоле недовольство.

Катя послушалась и пошла на кухню. Роман стоял спиной, ковыряясь в столовых приборах.

- Ром, я наверно пойду… Поздновато уже, башка раскалывается…

- А горло не болит?

- Нет, - с придыханием удивления и расширением глаз успела проговорить Катя.

Роман резко повернулся и полоснул ее по горлу острым ножом. Катя хотела закричать, но звуки полезли через рану на шее. Тогда она бросилась ему на грудь с кулаками, он увернулся. Катя упала на стол с приборами, потом со стола на пол, увлекая за собой вилки и ножи. Она стала подниматься, почти встала, но как-то нелепо оступилась и снова оказалась на полу на четвереньках. Кровь из горла уже успела испачкать не только ее белую блузку, но и его красную ковровую дорожку прямо по центру кухни. Для верности Роман несколько раз пнул Катю в живот. Мозг у нее достаточно быстро отключился, а вот мышцы еще долго дергались.

Роман опустил ее джинсы до ступней. Это потребовало усилий. Поэтому трусы он просто разрезал сбоку ножом – другим, чистым. С этим надо было поторопиться до Катиного трупного мочеиспускания. Теперь ее одежда осталась чиста, а кухонная дорожка была не только в крови, но и в урине, отдававшей характерным запахом мертвых бактерий или чем там пахнет при приеме антибиотиков. Глядя на волосяной покров Катиной интимной зоны, он поразмыслил, сбривала ли она его или он от природы отрос не особенно длинно. Ответа на этот вопрос Роман не искал, как и на большинство других – с тех пор, как убедился в отсутствии истины как словесного или иного знакового выражения реальности. Роман решил совсем снять джинсы, швырнул их и трусы на стул, положил Катино тело поудобнее, раскинул ему ноги пошире, правда, левая нога еще дёргалась. Ненадолго проник во влагалище пальцами и только потом полностью разделся сам и совершил половой акт, торопясь кончить, пока тело не перестало подергиваться, тем самым еще являя некоторую долю витальности. Кончив, Роман пошел в свою комнату, нашел недокуренную пачку сигарет и покурил. А вообще-то он не курил.

Вернувшись на кухню, он наконец полностью раздел ее тело. Теперь оба они были нагими. Роман отхлебнул портвейна, рефлексируя на то, что не ошибался в подлинных формах и размере Катиных грудей, разглядывая их под одеждой. А диаметр сосцов даже превзошел его ожидания. Снова возбудившись, он сел ей на туловище и зажал член между грудей, удерживая левой рукой правую грудь, а правой рукой – левую. Но вид разорванного горла и мертвого лица в непосредственной близости от снующего члена смущал его, и Роман снова перешел во влагалище.

Ночью он воплотил еще одну свою фантазию – оттрахал подмышку. Не будучи лишен природной гадливости, Роман помыл ее перед этим, но всё равно было не очень удобно: тело невозможно было посадить, а трахать прямо сверху вниз не слишком комфортно. Кроме того, подмышка была бритая, колючая.

Наконец, анал. Оральным сексом с трупом заниматься практически невозможно, для этого нужен живой человек. Мануальным – беспонтово, и руки у трупа быстро остывают. Оставался анал. Подойдя к телу для анала, Роман смутился от собственного семени, извергнутого при первых двух актах, а теперь – разжижев – вытекшего из влагалища как раз на анус. Прошло достаточно времени – посеянное семя начало засыхать. Роман решил использовать его как смазку. Растягивая пальцами сфинктер для удобства проникновения члена, он сначала макал палец в вагину, а затем уже проникал в анус.

Так завершилось восхождение к классицизму в лоне афтер-постмодернизма.

 

V

Б

а-а-альной что ль? – почесало крест-ец крашеное быдло. Склонное мыслить «или – или», прям как папка.

А я предлагаю мировому интеллектуальному сообществу в ближайшие 100-150 лет заняться тщательной философской интерпретацией всех образов главы IV. Причем каждый образ интерпретировать как минимум в трех аспектах: онтологическом, познавательном (эпистемологическом) и ценностном (аксиологическом). Соотнося их с тремя парадигмами сознания, соответственно: объективным идеализмом, объективным материализмом и субъективным материализмом. (Категорические симулякры: «предмет», «метод» и «ценность».) Кроме того, нужно иметь в виду и четвертую парадигму – субъективный идеализм, которому не соответствует никаких наличных концептуальных отраслей философии.

 

VI

Т

рупное окоченение застало Катю с широко раздвинутыми ногами.

Роман занимался сексом с телом и на следующий день. И потом еще полдня. А после уже гадливость стала побеждать в нем половое влечение, а может быть, он просто привык и Катино тело перестало волновать ему кровь с былой силою. К тому же надо было когда-то и следы заметать. Он же отчетливо понимал, что совершил очень серьезное преступление. Значит, о нем никто не должен был узнать!

Роман расчленял конечности трупа топором на суставах. Не все сочленения дались ему легко. Но основные трудности вызвала необходимость уменьшить туловище. Для этого, конечно, надо было отделить таз, разрубив позвоночник в области талии.

Напоследок Роман помастурбировал и кончил на сиськи. Вынес плоть в мешках и закопал в лесной чаще.

Конец.

 

VII

Я

лежал на диване, ковыряясь в ноутбуке.

Делать ничего не хотел и, судя по всему, не мог. Виной тому была гадливость. Разросшаяся за последнее время до чудовищных, всеохватывающих размеров. Гадливость моя была чувством скорее этическим, изначально основанным на детско-юношеском воспитании и на морали, а позднее уже на заменивших мораль психических патологиях. Поэт-о-му сначала гадливость у меня вызывало сравнительно мало вещей: проституция, взятки, подвальные животные: дикие коты, скользкие слизни, грязные мыши, вообще всяческая грязь, слизь, сгустки крови и гноя, выделения животных и большая часть выделений человека. Но теперь гадливость распространилась и на другие процессы и профессии людей:

- тупые, требующие однообразных часто повторяющихся действий;

- грубые, требующие больших физических усилий или касающиеся грязи, слизи и мусора;

- высокоинтеллектуальные, требующие больших умственных усилий и, как говорится, оторванные от реальности;

- высокооплачиваемые, требующие больших связей или больших усилий или «проституцию» или чудовищно большое везение, чтобы только их заполучить;

- низкооплачиваемые, унижающие честь и достоинство того, кто ими занимается в условиях самопровозглашенной свободной (рыночной) экономики;

- неоплачиваемые (общественные), требующие верить в гражданское общество, любить людей, принять хоть какие-то социальные ценности, найти свое призвание и надеяться на будущее или оставаться настоящим распиздяем;

- коллективные, требующие добровольно стать одной из голов стада;

- индивидуалистические, требующие уверенности в себе, эгоцентризма, нарциссизма, а потом, чтобы это еще кому-то было нужно, высокоинтеллектуальных действий для получения оплаты (высокой или низкой – см. выше) либо без этих действий, но и без оплаты (то есть общественные – см. выше)…

Понятно, что занятий, не вызывающих гадливости, у меня не осталось.

Тем более, что гадливость отдельной строкой стали вызывать: 1) повторение, привычность, что отвращало меня от привычных дел и старых добрых увлечений, и 2) деньги как таковые в качестве символа всяческой продажности, что отвращало меня от того, за что обычно полагалось требовать оплаты (хотя бы легкого магарыча), и от того, за что самому полагалось платить.

И вот я был распят на диване, придавленный ноутбуком. Апостолы устраивали свою жизнь и несли мою веру в массы. Им уже не было до меня дела.

Массы плодились и размножались – культурно и физически (детьми).

Я подумал, что мои последователи станут носить на цепочке диван. И на могилах вместо крестов будут стоять покосившиеся диваны. А осенять себя надо будет не крестным знамением и не сложенными двумя-тремя пальцами, а сжатым кулаком по лбу да в пах.

По лбу да в пах.

По лбу да в пах…

Лепота.

Убей Бога, отрежь себе член!

Телефон запел мертвым голосом. Кажется, Летова.

- Але?

На том конце говорил торопливый, но не четко артикулированный голос.

- Да, - не пытаясь понять, согласился я.

Голос осекся, но вскоре продолжил словоиспускание.

- Да, конечно, - успокаивал я.

Но голос и не думал униматься. На меня накатила гадливость: что за люди мнят себе, будто я «всегда готов» общаться по мобильной связи, невзирая на качество сигнала, их авторскую артикуляцию и прочую из ряда вон уникальность.

- Очень плохо слышно! Я перезвоню, – наконец проштамповал я и поспешил отдернуть динамик от уха.

- Что? не понял, что ты сказал? – разобрал я оттуда напоследок.

- Еби гусей, – пробурчалось у меня, кажется, еще до того, как отключиться.

Телефон щелкнул. Я снова ткнулся в монитор:

«Греция

Беспересадочный вагон Москва - Салоники

Вагон курсирует только в летний период.

Маршрут График движения Время в пути Расстояние, км Промежуточные пункты

Отправление Прибытие

Москва - Салоники 22:13

по пятницам 12:31

по понедельникам 63 ч. 18 мин. 3 224 Брянск

Киев

Львов

Чоп

Будапешт

Белград

Салоники - Москва 17:05

по понедельникам 9:56

по четвергам 63 ч. 51 мин.

На территории других государств расписание указано по местному времени.

Дата уточнения информации: 31.08.2009».

Грёбаный стыд: в две тыщи десятом информацию еще не обновляли.

Доехать до Салоников, а там до Афона рукой подать.

Снова телефон. Теперь противные (вызывающие гадливость) звуки испускал городской. Звонил представитель ПСИ, нашей городской Периферии современного искусства, названной так назло всем многочисленным «центрам» современного искусства. Этот лихой упырь вспомнил в узком промежутке между попойками, похмельем, сном, услаждениями чрева и члена, удобрениями санфаянса своим гениальным дефекатом, отдающим мертвыми нейронами, убитыми алкоголем, и даже – на последнем, впрочем, месте – созданием своих неуклонно постсовременных произведений, потрясающих семнадцатилетних первокурсниц… да, вспомнил-таки посреди короткого просвета в алкоголическом палимпсесте, что бездарный и кончающий (а всем-то казалось – начинающий) художник Евдокимов, я то есть, предложил для ПСИ свою трилогию. Однако больше он ничего вспомнить не мог, и мне – конечно же, тысяча чертей, преодолевая гадливость – пришлось заново описывать трилогию «Вопросы теории познания».

Первое полотно трилогии называлось «Смертию смерть поправ» и представляло собой черный лист цветной бумаги, расположенный вертикально, правый нижний угол которого пересекала белая полоса, как траурная лента на фотографиях умерших, только белая. Это полотно, надо отметить, олицетворяло половую нейтральность и духовность.

Второе полотно именовалось «Предмет познания» и состояло из наложенных друг на друга листов цветной бумаги: зелёного, белого-синего-красного и так далее – с вырезами характерной формы, олицетворяющей пизду. Вырезы планомерно сходились к центру от самого широкого к самому узкому. Но в центре зияла дыра: последний листок также имел вырез, а далее ничего, никакой картонки, никакой основы. Со временем родилась идея расположить за дырой декадентский огарок свечки.

Наконец, третье полотно – «Наука познала, что истины нет: // На всякий вопрос лишь «Ху знает!» – ответ». Это была фотография хуя и яиц, перевернутых вверх тормашками, с надетыми на них очками. Хуй при этом оказывался на месте носа, а яйца глядели сквозь стёкла очков. Вот такая хуёвая мудрость. Нетрудно до конца проследить линию, что если пустота предмета познания символизировала Пизду, то хуй на фотографии символизировал Хуй. Но не самого себя, а некий абстрактный Хуй как мужское, конкретное, анти-идеальное начало, авторитетное (даже при отсутствии истины) и авторитарное (даже при невозможности подчинения).

Нельзя не отметить и Троичность трилогии.

Пизда – Бог, Хуй – Христос и Смерть – Святой Дух.

Классика, модерн и постмодерн.

Примат автора, примат зрителя (читателя) и примат текста.

И по Гегелю: естественное право (свобода), мораль и нравственность (духовность).

Хотя, если лучше подумать, любая трихотомия сюда подходит.

Последние интерпретации особенно вдохновили представителя ПСИ. Он обещал подумать – как будто он когда-то сдерживал свои обещания. Проблема состояла в порнографичности фотографии. Но я заверил, что член на ней не слишком эрегирован и что, вообще, я юрист, кандидат наук, знаю, что такое порнография с точки зрения российского законодательства и никогда не стал бы ей заниматься.

- Короче, это, блядь, чистое искусство!

 

VIII

П

адре Чив, вечером того же дня, столкнулся со мной в супермаркете.

- Всё истиной торгуете, - приветствовал я его, - падла? – неразборчиво (то ли падре, то ли падла) заключил я, несколько картавя.

- Не понял Вас, - не понял меня забывчивый служитель культа.

- Забыли, как чуть не лишили Землю гения, уронив меня в воду при крещении? Я чуть не захлебнулся!

- Я забыл. Да и Вы – не лично же помните!

- Конечно, лично помню, сука, у меня уникальная память – дар Божий! А вот Ваша вера, стало быть, недостаточно крепка!

- Что Вы себе позволяете?

Удар в челюсть – и падре Чив падает на зад, обламывая полки с хлебами. Ко мне подбегают двое супермаркетовых охранников, бьют меня дубинками, заламывают руки. Чив бьет мне ногой в пах. Потом по лбу. Потом опять в пах. Потом опять по лбу.

Снова удары дубинок… И я просыпаюсь. От боли в спине. Это, правда, не из-за дубинок, а разболелись пролежни.

 

IX

П

ролежни – это участки обескровливания и омертвения (некроза) тканей, возникающие в результате длительного сдавливания или смещения их между скелетом человека и поверхностью постели.

Они появились у меня от неподвижного лежания на диване. Со временем размеры их становились всё больше, а боль, стало быть, всё чудовищней, однако благодаря психическому расстройству мой болевой порог существенно поднялся, и вообще боль приобрела иной смысл и характер.

Последователи мои станут искать у себя священные стигматы на месте моих пролежней: на жопе и спине.

Другая причина, по которой могут образоваться пролежни – это, например, когда пациента тянут по постели, вытягивают из-под него мокрое белье, пытаются подпихнуть под него судно. В это время происходит значительное смещение поверхностных слоев мягких тканей по отношению к глубоко расположенным слоям, в результате чего мелкие кровеносные сосуды рвутся, и кровоснабжение этих отделов нарушается. Аналогичным образом пролежни могут образовываться и у слабых лежачих пациентов, которые, не имея упора в ногах, начинают медленно сползать по кровати из положения сидя или полусидя, что едва заметно глазу, но очень ощутимо для мягких тканей.

Как же я был воздвигнут на святой Диван?

Ах да, я, нет, пожалуй, надо писать с большой буквы, Я пришел в прокуратуру и сказал, что Бог трахнул Мою Маму Машу и что Я, стало быть, Сын Божий. А вовсе не Иисус Назарянин, самозванец и лжепророк. Я сказал старшему помощнику прокурора Пеллятову, что гораздо важнее то обстоятельство, что Я должен искупить грехи всех вас, а ведь людей сейчас шесть миллиардов, это не то что две тысячи лет назад. Я сказал, что только смерть Моя искупит все грехи. А поскольку это и в ваших интересах, нужно поскорее завести уголовное дело, повесить на Меня какое-нибудь особо тяжкое преступление и приговорить к смертной казни.

Однако старпом Пеллятов поведал Мне, что прокуратура теперь вообще не может возбуждать уголовные дела, это прерогатива исключительно следственного комитета. И что смертной казни в России не стало при Ельцине, а после недавнего решения Конституционного Суда ее отсутствие – уже даже не временная мера, а как бы и навсегда. Я, конечно, еще потребовал аудиенции у прокурора, но в этом мне отказали, а после еще нескольких вопросов и просьб вовсе послали на хуй.

Отчаявшись быть казненным, а убить Себя Сам Я не мог, поскольку отчаянье и самоубийство – грех, Я стал неподвижно лежать на Диване, ожидая, пока ангел или кто-то еще не принесет Мне благую весть о том, как же всё-таки казнить Меня.

Итак, проснувшись от боли, Я собирался сходить в туалет, однако решил повременить, стал думать, размышлять и обосрался.

Обосравшись, Я собирался встать помыться и постирать белье, однако решил повременить, стал рассуждать логически… Тут позвонили в дверь. Я хотел притвориться, что Меня нет дома, но дверь была незаперта, и по коридору к Дивану уже шли шаги. Тогда Я хотел притвориться, что сплю, но чья-то рука стала тормошить Меня за плечо:

- Товарищ, товарищ, проснитесь, Вы обосрались!

- А Я и не сплю.

Я повернулся лицом с открытыми глазами.

Мой нежданный гость как-то слегка пошатнулся и вдруг то ли от испуга, вызванного Моим бодрствованием, то ли от отвращения блеванул на Меня поперек Дивана. Его блевота и Мое говно растеклись на Диване Крестом.

- Извините! Простите ради Бога, - заговорил он, утирая подбородок и губы от рвотных масс.

- Нет. Я прощаю всех, но только ради Себя.

Бунт!

Фаллически зреет бунт.

Восстают массы.

Прорывается воля бунтовать.

- Да, - согласился гость, - эгоистично с одной стороны – ради себя-то, но с другой… только так и можно прощать.

Флаг!

Фаллически повис флаг.

Опадает парус.

Укремляется штиль.

…Бунтовать:

- Что ж эгоистичного, если Я – сын Бога?..

- А можно у Вас рот прополоскать?

- Мне трудно отвечать на такие узко-прикладные вопросы.

- Почему?

- Из-за гадливости. В принципе, можно конечно. Прополоскать.

- А где же санузел? – ткнулся он слепым котёнком.

- Где найдете. Где сочтете должным, чтоб он был. Чувствуйте себя как дома.

 

X

А

ндрей – таково было имя Моего гостя. Он поселился у Меня насовсем. Я стал звать его Андреем Нулезванным. Не Первозванным, ибо его никто, собственно, не звал. Но теперь его надо было как-то звать, и Я стал звать его Нулезванным. Впрочем, Я это уже говорил. Итак, Андрей стал Моим очередным апостолом. Вернее сказать, внеочередным. Нулезванный же. Парадоксально, но правильно. Вернее, не столько правильно, сколько верней сказано, чем «очередной». Впрочем, и очереди никакой не было – никого ж не звали. И Андрея не звали, но он пришел. И стал.

А Я обосрался тогда.

И обсирался с тех пор каждый день, а он за Мной убирал, а Я мог много думать, лишний раз не беспокоясь и ни о чем не думая.

Да. Всё по слову пророка Псоя Короленко:

Культура – это палимпсест:

Один посрет, другой поест.

Да.

Хочется просраться

В культурное пространство,

Но вопрос о способе ищет свой ответ.

Скажу без промедленья,

К стыду и сожаленью

Способа нет. Метода нет!

Да, еще к тому ж:

Талант и жопа нам даны,

Чтоб изводить бумагу?

Еще у Кундеры об этом много. И у Ницше есть. У Ницше всё есть.

И Веллер когда разозлится, тоже кричит: дерьмо, дерьмо! – чистая правда, вот те Диван. На «Первом канале» в «Судите сами» кричал. Не люблю таких психопатов. Себя люблю.

Кундера в «Невыносимой легкости бытия» давит на теологический вопрос о том, гадил ли Иисус Назарянин. Конечно, гадил. И Я гажу. Ego sum et – ergo – гажу.

И вопрос об эрекции Иисуса: возникала ли она помимо его воли или он мог рационально управлять членом, как рукой. Ну, если Назарянин подобен Мне, то правильно второе: член полностью в Моей воле. Я могу эрегировать его и расслабить в любой момент, быстро и легко. Вот и делая фотографию, ставшую третьим полотном трилогии «Вопросы теории познания», Я специально немного эрегировал член, играющий на полотне нос. И член сыграл эту роль прекрасно. Эстетический оргазм. Бурная конгретъюляция. Аплодисменты. Катарсис.

 

XI

И

исус Назарянин: сомневался ли он в своем божественном происхождении или был конченым параноиком, какие и основывают всякие религиозные секты, коей и были первые христиане среди окружавшего их иудаизма?

Кто поставил этот вопрос? Я не мог так поставить. Значит, Андрей.

- Не знаю, – стало быть, ответил Я.

- Ну, а «если Назарянин подобен Тебе»? – не унялся Андрей.

- «То правильно второе», – закончил Я цитату из предыдущей главы.

- А если он был психически здоров. Тогда, может быть, он просто действительно знал про себя истину? – надоедал Андрей, вызывая всё большую гадливость.

- Не может быть. Потому что истины нет!

- А-а-а. Значит, в этом дело. А психопатом он мог и не быть…

- Мог и не быть. А мог и быть, – злился Я и потому специально гладил Андрея против шерсти.

- Но раз истины нет, то он должен был в себе сомневаться.

- Должен был. Но не сомневался. Потому что не знал, что истины нет. Андрей, Назарянин был глупый человек. Он вырос в провинциальном древнем обществе, которое было очень примитивно. Очевидно, столь же примитивным было и сознание Иисуса.

- А Ты – сомневаешься?

- Нет.

- Почему? Ведь истины нет.

- Потому что Я – «психопат», как ты изволил выразиться.

- Сорри! Миль пардон! Я не хотел Тебя оскорблять, – засмущался Андрей.

- Это ничего. Теперь – согласно концепции – ударь меня по правой щеке.

И Андрей залепил Мне пощёчину. А потом спохватился:

- Но я же не бил тебя по щеке! Зачем подставлять вторую?

- Это художественный образ такой: ударили по одной, подставь другую – это не значит, чтоб прям реально ударили обязательно. К тому же, главное тут для Меня не это.

- А что?

- А анти-концептуализм. Все концепции – дерьмо. И приводят к насилию. Ведут к светлому будущему, а приводят к настоящему насилию. Лучше, короче, ситуационизм.

- Вот почему Ты не сотрудничаешь с оппозицией.

- Не только поэтому. В положении оппозиции у Меня вызывает гадливость еще то, что там приходится общаться с ментами. А менты всегда могут тебя просто так посадить в обезьянник и влепить административку или за распитие спиртных напитков, или за мелкое хулиганство, то есть матерщину, или за неповиновение себе любимым. А то еще похлеще – уголовные лепят: вандализм, оскорбление их при исполнении, проведение несанкционированных акций протеста, разжигание какой-нибудь межсоциальной розни. И всё на основе главного своего доказательства – протокола.

Андрей закурил и вышел на балкон.

В дверь позвонил Роман. Разломов.

 

XII

С

трудом, судорожно передвигаясь по квартире, Я открыл ему дверь. Да, на сей раз она была заперта.

После приветствий и нескольких ничего не значащих фраз Роман завел старую песню о том, как Я изменился, откололся от социума, не стал работать, оброс бородой, стал непонятен бывшим друзьям… Он говорил, что хоть и сам он Разломов и любит полежать на Диване, пялясь в ящик, но до такой степени освинения доходить нельзя. И даже предупредительно заметил, что Мои традиционные апелляции к отсутствию истины на него не действуют и, вообще, уже никого не убеждают.

- А-а, значит, всё-таки убеждали! Раньше-то убеждали! – вцепился Я.

- Ну, и раньше-то не особо.

- «Лишняя скрупулезность является помехой открытию».

- В смысле?

- «Особо – не особо»… Главное, что убеждали! – засмеялся Я.

Отдельным теологическим вопросом, как довольно подробно описано у Умберто Эко в «Имени розы», выступало то, смеялся ли Иисус Назарянин. Как видите, Я смеюсь. Так что, говоря в терминах главы X, если Назарянин подобен Мне, то… Ну, вы уже поняли.

Тем временем Андрей уже покурил. Скептически осмотрел людей внизу. И всё же крикнул с балкона словами пророка Исайи:

- Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гоморрский!

(Исайя, I, 10.)

После этого, пожалуй, следовало бы сказать само «слово Господне» или означенный «закон», но Андрей предпочел замолчать. И лишь спустя значительное время продолжил речь:

- Увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их.

(Бытие, VI, 5-7)

Сказав это, Андрей в гневе сбросил вниз на людей мой старый велосипед, а потом помочился с балкона.

Андрей никак не мог Меня убить. А между тем, как вы помните, умереть Мне было необходимо. Поэтому, пользуясь, как говорится, случаем, Я попросил Романа сделать это. Разговор об этом был очень трудный. Поначалу Роман категорически отказывался. Мне пришлось долго объяснять на пальцах всю ситуацию с искуплением грехов человеческих. Потом Мы Оба устали и замолчали. После паузы Роман спросил:

- А в жопу дашь?

- Конечно, – удивился Я. – Ради такого дела!

Решили приступать немедля. Андрея послали за водкой. Для Романа. Я его так больше и не видел.

А Я отдался Роману. Когда он кончил в прямую кишку, Я отвалил огромную кучу говна прямо ему на пузо. Роман тогда выбежал на балкон и блеванул на прохожих.

Да, тяжела и неказиста жизнь мессии.

 

Адовы муки и Христовы страсти –

Всё, что нас имеет, это воля к власти:

То, чего достигли, всегда мало.

Бур жуй ради кала! Бур жуй ради кала!

 

ФСБ, МВД, СВР и ГоХран –

Хочется дёргать, но не дан стоп-кран.

Где та звезда, что растопит нам сало?

Бур жуй ради кала! Бур жуй ради кала!

 

Вчера аль завтра – где ключи от Рая?

Бывало, с тремя зараз могла я.

Вот раньше было Да, а теперь не стало.

Бур жуй ради кала! Бур жуй ради кала!

 

Роман же, готовясь Меня убивать, напевал другую песенку:

 

Есть будущее – будущее каждого из нас:

Съесть будущее, любящее четкий приказ,

Съесть планы и проекты

Для завтрашнего дня,

Объедки и объекты,

Съесть всё, что есть меня.

 

Съесть всё, что есть, – Меня!

 

Я отвёл Романа на кухню к ножам. И снял футболку.

Роман взял нож, который по Моему указанию должен был быть самым острым, и сразу стал тыкать им Мне в грудь.

- Погоди! – отшатнулся Я. – Кто ж так делает?! Ребра-то учитывай! Ты ж всё время в ребра мне тычешь! Успокойся. Присмотрись: приставь нож между ребер, на мягкую ткань. Разверни лезвие горизонтально, параллельно ребрам, чтобы точно проходило. И поскольку не знаешь доподлинно, где сердце, втыкай нож ближе к центру груди, тупой стороной лезвия налево, острой – направо, а потом проведи его слева направо. Чтобы наверняка.

Получив эти ценные указания, Роман наконец воткнул нож Мне в сердце.

 

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

КТО УБИЛ ЕВДОКИМОВА?

…Так было всегда: если о чем-либо рассказывается ради самого рассказа, а не ради прямого воздействия на действительность, то есть, в конечном счете, вне какой-либо функции, кроме символической деятельности как таковой, - то голос отрывается от своего источника, для автора наступает смерть, и здесь-то начинается «писание».

Ролан Барт. Смерть автора (1968, "Manteia")

 

1

Ночь. Районный отдел внутренних дел.

Андрей сидит на стуле и держится за отбитый бок. С ним два оперативных работника. Они не звери. Они просто озабочены тем, чтобы всё поскорее кончилось. Тот, что помоложе, задает вопросы.

- Ладно. Допустим, не ты. Кто ж тогда убил Евдокимова?

- Я не знаю. Ну, не знаю я. Говорю же, я за водкой ходил. В магазин. Может, Разломов убил. Но, конечно, вряд ли. Он – нормальный человек. Адекватный.

- А кто тогда?

- Ну, не знаю я! За водкой я ходил…

- Что ты заладил: «за водкой», «за водкой»!.. За селёдкой…

- Ну, такого Человека. Кто ж его мог? Я ума не приложу.

- Оно и видно, – заговорил второй опер, старший, – что с умом-то беда. Ни к чему не прикладывается! Вот идиоты!

Он заходил. Нервно. Взад-вперёд. Отёр лоб рукавом. Кашлянул. Почесал грудь. Присел на стул. Почесал в ухе. Встал. Шумно выдохнул воздух. Снова почесал грудь. Походил взад-вперёд. Остановился, всмотрелся в какую-то свою мысль. Слазил в карман за платком и отёр лоб им. Убрал платок. Оправил карман. Снова присел на стул…

Тот, что помоложе, потянулся, достал пачку сигарет, вытянул одну, вставил в губы, похлопал себя по карманам, нашел зажигалку, чиркнул, раз, другой, третий, вспомнил – бросил зажигалку в мусорную корзину, снова похлопал по карманам, достал другую зажигалку, чиркнул, обрадовался, закурил. Пустил дым в стол.

- Сектанты недоделанные!.. – очнулся старший.

 

2

Михаил Сергеевич Евдокимов родился 6 декабря 1957 года в городе Сталинске (ныне Новокузнецк) Кемеровской области. Отец, Сергей Васильевич, — рабочий. Мать, Анна Петровна, родилась в 1924 году, работала на шахте. У Евдокимова шесть братьев и сестер. В 1958 году семья переехала в село Верх-Обское Смоленского района Алтайского края. По окончании школы Михаил Евдокимов учился в Барнауле в культпросветучилище на отделении балалаечников, затем работал шлифовщиком на Алтайском моторном заводе, администратором в столовой. Служил в армии в Нижнем Тагиле. В 1978—1979 годах занимал должность художественного руководителя сельского дома культуры в селе Усть-Катунь Смоленского района Алтайского края. В 1979 году поступил в Новосибирский институт торговли, был капитаном команды КВН. В 1981 году бросил учебу и уехал в Москву, за что был отчислен из института. Впоследствии, в 2000-х годах, хотя и имел уже высшее режиссерское образование, все же окончил институт торговли, к тому времени переименованный в Сибирский университет потребительской кооперации (специальность — «экономика и управление на предприятии»).

В 1981 году неудачно поступал в Московское эстрадно-цирковое училище. В 1983 году приглашен в Московскую областную филармонию в качестве артиста разговорного жанра, а затем — в Москонцерт. 8 марта 1984 года дебютировал на телевидении в праздничной программе «Огонек». С 1989 года работал в концертно-театральной фирме «Музыка». Известность к артисту пришла в 1989 году после участия в телевизионной программе «Аншлаг». В 1992 окончил факультет режиссеров эстрады ГИТИСа в Москве. С 1992 по апрель 2004 года являлся директором ООО «Театр Евдокимова». Снялся в нескольких фильмах: «Воспоминание о „Коровьем марше“» (1991), «Не хочу жениться» (1993), «Про бизнесмена Фому» (1993), «Не валяй дурака» (1997), «Не послать ли нам гонца?» (1998), «Старые клячи» (2000). Принимал участие в озвучивании животных в дилогии Натальи Бондарчук «Бемби» («Детство Бемби», 1985 г., «Юность Бемби», 1986 г., Киностудия имени М. Горького). Делал авторские передачи «С легким паром!» («Первый канал»), «Михаил Евдокимов в кругу друзей» («Россия»), «Не скуЧАЙ!» («Россия»), «Надо жить» (ТВЦ). Выпустил несколько компакт-дисков с песнями в своём исполнении.

Планы политической карьеры у Михаила Евдокимова возникли еще в 1995 году. Тогда он баллотировался в Государственную думу от Барнаула, а в 2003 году хотел идти на выборы в Подмосковье от Аграрной партии. В январе 2004 года Евдокимов сообщил о намерении претендовать на пост алтайского губернатора на предстоящих в марте выборах.

Евдокимов одержал победу на выборах главы Алтайского края 4 апреля 2004 года, обойдя во втором туре баллотировавшегося на третий срок действующего губернатора Александра Сурикова. На выборы Евдокимов шёл под лозунгом «Шутки в сторону!». Но вся избирательная кампания велась под жестким административным давлением команды действующего губернатора Сурикова.

СМИ окрестили победу Евдокимова «синдромом Шварценеггера»[2] (актёр, победивший на выборах в губернаторы Калифорнии). Вскоре губернаторские выборы в России были упразднены[3].

Одним из первых испытаний для нового губернатора стала борьба с последствиями паводка весной 2004 года и посевная кампания. Для решения некоторых насущных проблем сельского хозяйства, Евдокимов поручил установить закупочные цены администрации на зерно выше рыночных (4 тыс. рублей за тонну зерна 3-го класса), а также заменил долги хозяйств с денежной формы на натуральную — предприятия должны были поставить государству в счет кредитов — 127 тыс. тонн зерна. Кроме того решено было увеличить срок лизинга сельхозтехники до семи лет и снизить процентные ставки с 7 до 4 процентов. Гарантом обещаний выступил только что назначенный сенатор от Алтайского края Темирбулатов и банк «Зенит».

Но хозяйства не спешили отдавать долги, к середине сентября на склады госпредприятий поступило лишь 20 % объемов ожидаемого хлеба. А зерно стало вывозиться за пределы края и продаваться по низкой цене: 2,5 — 3 тыс. рублей за тонну. Поставщики из других регионов, узнав о высоких закупочных ценах в администрации, привозили в «Алтайагропрод» свое зерно, вынуждая его покупать по 4 тысячи за тонну в ущерб краевому бюджету.

Евдокимов и его команда оказались заложниками созданной ими же с добрыми намерениями ситуации. Приходилось делать все новые ходы и комбинации. Администрация края пыталась прибегнуть к жестким мерам — выставлять на границах региона милицейские заслоны, проверяющие не является ли владелец вывозимого зерна должником «Алтайагропрода». Но правоохранительные органы, пообещав свое содействие, ссылались на противозаконность таких заслонов и ограничивались лишь фиксацией того, что за зерно вывозится за пределы края.

Евдокимов начал рассылать в районы группы чиновников, возглавляемые вице-губернатором по сельскому хозяйству Борисом Пановым, — для накачки руководителей районов и хозяйств. Наконец, выступил сам перед главами районных администраций, требуя вернуть деньги.

Но и к концу уборки урожая было возвращено лишь 60 % долгов. Жестом отчаяния прозвучало заявление Панова на селекторном совещании, что должникам в будущем году никакого товарного кредитования не предоставят. Более того, на 2005 год кредиты станут давать в рамках процедуры земельной ипотеки.

В мае 2004 года вице-губернатор Владимир Зубков провел тендер, после которого произошла смена поставщика угля. Предыдущая компания, не желая расставаться с выгодным заказом, обратилась в арбитражный суд, и доставка угля в край была приостановлена. На Всероссийском селекторном совещании по подготовке коммунального хозяйства к зиме Алтайский край был назван в числе четырех самых отстающих регионов. Был создан специальный орган — ГУП «Алтайский теплоэнергетический комплекс», который взял на себя все функции по обеспечению края теплом — от поставок угля и ремонта сетей до работы с потребителем, что потребовало финансовых вливаний из бюджета.

Но вскоре выяснилось, что один из новых поставщиков не в состоянии справиться с обязательствами. Пришлось обращаться к отвергнутому прежде поставщику с просьбой вернуться. Руководители компании приняли извинения и вернулись в край, но за это повысили цены и предложили свои условия. Владимир Зубков, к компетенции которого были отнесены вопросы промышленности, ТЭК, жилищно-коммунального и газового хозяйства, строительства, был отправлен в отставку.

В ноябре 2004 года Евдокимов заявил о намерении добиться в 2005 году повышения уровня средней зарплаты в регионе с 4 до 6 тысяч рублей. Предполагалось, что в краевой бюджет будут заложены механизмы бюджетного стимулирования, которые компенсируют предприятиям их расходы на рост зарплаты. На эти компенсационные выплаты губернатор обещал миллиард рублей. К концу лета 2005 года стал ощутимым рост зарплаты. Отвечал за этот проект вице-губернатор Сергей Тен.

В июле 2004 года администрации пришлось фиксировать падение производства в первом полугодии на наиболее крупных промышленных предприятиях края. Сократил выпуск продукции «Алтайкокс», потерявший украинский рынок. На «Алтайтраке» зимой случился срыв производства из-за нехватки и плохого качества угля, а новые собственники предприятия были финансово несостоятельны, в результате тракторов выпустили меньше, чем предполагали, что потянуло за собой цепочку сокращения производства на Алтайском моторном заводе, поставлявшем «Алтайтраку» двигатели.

В конце июля губернатор представил программу выхода региона из экономического кризиса. В докладе утверждалось, что в Алтайском крае имеются собственные запасы угля и даже нефти, которые могут решить многие проблемы экономически депрессивного Алтайского края.

В то же время, краевой Фонд госимущества передал пятипроцентный пакет полиметаллических акций, принадлежащий администрации, в управление закрытому акционерному обществу «Полиметалл», связанному с Уральской Горно-металлургической компанией и уже управляющему 45,4 процента акций «Сибирь-полиметаллы» и «Алтайкоксом». В ответ, те подарили краю более двухсот машин «Скорой помощи» общей стоимостью в 46 миллионов рублей, которые были распределены по краю в рамках губернаторской программы «Здоровье Алтая».

3 ноября 2004 года Евдокимов отказался подписать принятый крайсоветом закон о повышении зарплаты региональных чиновников.

А в апреле 2005 года спад начался на комбинате химволокна, и вызвал угрозу увольнения 2 тыс. его работников. 19 июля 2005 года в Барнауле проходил Всероссийский митинг профсоюзных организаций за достойные условия труда, на который собралось около 800 человек. Протестовали против массового увольнения на комбинате, критиковали и федеральные, и краевые власти. Впервые за год и три месяца нахождения Евдокимова у власти прозвучал призыв к отставке губернатора на массовом митинге.

В краевой Совет были избраны в основном сторонники Александра Сурикова. Наладить отношения с таким краевым Советом новый глава региона так и не сумел. Большинство депутатов утверждали, что Евдокимов за год работы продемонстрировал неспособность сформировать эффективную команду управленцев, и обвиняли его в провале экономической политики. Основанием для этого считалась «кадровая» чехарда в окружении губернатора (за год сменилось 17 заместителей). В то же время простые избиратели продолжали доверять Евдокимову и организовывали митинги в его поддержку. Наиболее активными его сторонниками считалось, действующее с апреля 2004 года в Алтайском крае общественное движение «Пробуждение».

23 декабря 2004 года депутаты АКСНД приняли обращение (интерпеляцию) к Главе администрации Алтайского края Михаилу Евдокимову с просьбой прокомментировать проводимую администрацией кадровую политику.

В конце февраля 2005 года на сессии краевого совета народных депутатов было принято постановление о ненадлежащем исполнении своих обязанностей главой Алтайского края. Оно было направлено в полпредство Сибирского федерального округа и президенту РФ. В марте главы 49 районов края и нескольких городов краевого подчинения направили письмо в адрес полпреда в Сибирском федеральном округе Анатолия Квашнина и президента РФ Владимира Путина, в котором потребовали отставки губернатора. Наконец, отставки губернатора потребовали представители различных политических партий и общественных организаций края — от «Единой России» до КПРФ. В то же самое время сторонники Евдокимова собрали лишь за 9 дней более 52 000 подписей простых граждан в его защиту и направили собранные подписи в Администрацию президента РФ.

31 марта 2005 на сессии краевого совета депутаты выразили губернатору недоверие. За это проголосовали 46 из 52 депутатов. Согласно федеральному законодательству, судьбу губернатора должен был решать президент РФ. Таким образом, мог быть создан общероссийский прецедент: впервые отстранение губернатора от должности могло произойти не только по инициативе главы государства, но и по настоянию Законодательного собрания региона. Однако президент Владимир Путин никак не вмешался в эту ситуацию. И на том же заседании губернатор отказался зачитывать перед депутатами крайсовета традиционный доклад о социально-экономической ситуации в крае. Свой шаг он объяснил тем, что депутаты все равно настроены неконструктивно и не смогут воспринять доклад адекватно.

11 мая 2005 глава края предложил всем своим заместителям и главам комитетов и управлений администрации подать в отставку. Так он отреагировал на действия крайсовета, дважды признававшего работу администрации неудовлетворительной. Большинство членов его команды написали заявления об уходе.

7 августа 2005 года в 9:20 по московскому времени Михаил Сергеевич Евдокимов погиб в результате автомобильной аварии на трассе М-52 «Чуйский тракт» Бийск-Барнаул, в 100 километрах от Барнаула и 20 км от Бийска. Евдокимов и его жена Галина в сопровождении водителя и охранника направлялись в село Полковниково Косихинского района, где проходили мероприятия по случаю 70-летия со дня рождения космонавта Германа Титова.

По факту аварии было возбуждено уголовное дело. В период сразу после аварии официальные лица отрицали какую-либо возможность того, что катастрофа была подстроена. Тем не менее его гибель могла иметь хотя бы косвенное отношение к политической борьбе в крае: незадолго до трагедии у Евдокимова, конфликтовавшего с краевыми органами внутренних дел, были отняты машины сопровождения. Ряд журналистов и политиков высказали предположения, что Евдокимова могли убить за то, что он пытался бороться с коррупцией, связанной, вероятно, с контрабандой (в том числе наркотиков) с территории соседнего Казахстана, с которым граничит Алтайский край. Официальное следствие не проводило проверок ни одной из версий, выходящей за предположение об «обычном ДТП». Аркадий Вольский вспоминал, что незадолго до гибели Евдокимов произнёс ему фразу: «Батька, меня наверное шлёпнут»…

Моменту аварии предшествовал обгон автомобилем Евдокимова «Волги», после чего губернаторский «Мерседес» на спуске с небольшого холма не успел вернуться на свою полосу, и пытался обойти слева автомобиль «Тойота-Марино», поворачивающий на перекрёстке влево. За рулём «Тойота-Марино» находился житель Алтайского края Олег Щербинский. В результате «Мерседес», уходя влево, на высокой скорости (около 200 км/ч) коснулся «Тойоты», вылетел в кювет и врезался в землю глубокого кювета, затем задел дерево. Водитель «Тойоты», а также пассажиры этой машины — женщина и двое детей — не пострадали. Супруга Евдокимова, Галина Николаевна, находившаяся вместе с ним в «Мерседесе», в результате аварии получила тяжелые травмы. Водитель губернатора Иван Иванович Зуев и охранник Александр Юрьевич Устинов погибли вместе с Михаилом Евдокимовым на месте от травм, несовместимых с жизнью.

Вдова — Галина Николаевна, домохозяйка. Дочь Анна окончила Московский гуманитарный университет по специальности «международный туризм», в настоящее время занимается организацией концертов.

 

3

Андрей вдруг заметил, что в окне забрезжил рассвет.

- Иногда мне кажется, что я это уже видел, слышал, но был пьяный или это во сне было… или устал сильно и не мог сосредоточиться, чтобы как следует запомнить воспринятое. У вас ведь так тоже бывает?

- Ну.

- Однако это порождает мысль поистине параноидального масштаба: что, если на самом деле я уже воспринимал всё, что только можно, когда был сильно пьян, под общим наркозом, когда спал, когда был уставший?..

Что, если мир кажется старым и однообразным не только из-за очевидного нашего опыта, который мы помним, но и из-за неочевидного: который мы не можем вспомнить, но знаем, что он был… что он должен был быть… что он мог, черт возьми, быть. Ведь вот могло-то быть… всё.

- Так. Короче. Нам теперь надо будет с Разломовым поговорить. А ты смотри – не свали никуда.

- Куда ж я денусь! У меня денег ни копейки. А теперь еще похороны надо справить. Кто ж знал, кто ж знал…

- И сам с Разломовым поговори, невзначай… может, и расскажет тебе чего-нть. Он.

 

4

В детском лагере «Прометей» была жаркая июльская смена, когда там столкнулись два Романа.

Эля, Юля и Яна – так звали девочек из их отряда, научившихся курить. А они звали вожатого Антоном-Гандоном. Жили все по пять человек в комнате. Но еще двоих из комнаты Эли, Юли и Яны Роме сейчас уже не вспомнить. Эта же троица запомнилась ему на всю жизнь.

Юля и Яна были знакомы до лагеря. Учились в одной школе, даже, может, в одном классе. Почти одинакового роста, одного телосложения, стройные, но не особенно худощавые, что для пятнадцати-шестнадцати лет было несомненным достижением и преимуществом, они привлекали устойчивое внимание юношеской части лагеря. –

…Неприятны Глебушке

Юношки и девушки.

Всех их надо бы отдрючить,

Перерезать всех. No future!

(Алексей «Угол» Фишев, группа «Оргазм Нострадамуса», песня с одноименного альбома Убей тинэйджера!) –

Особенно привлекала Юля. Она обладала большими губами, которые нельзя было назвать пухлыми, ибо их покрывало обилие мелких морщинок. И помада тёмных тонов. Над верхней губой красовалась черная родинка, для шестнадцати юлиных лет тоже довольно крупных размеров.

 

5

Опера остались одни. И на младшего внезапно напала меланхолия. Как бороться с этим врагом, он еще не знал. Обучен был слабо. А все его интуитивные догадки шли в направлении употребления алкогольных напитков, женщин и детей. В хорошем смысле: рожать, воспитывать. Но поскольку завести семью было делом хлопотным да и дорогим удовольствием, оставалось только бухло.

 

[Последняя глава части]

Утро. Районный отдел внутренних дел.

Роман сидит на стуле и держится за бок, отбитый в том же месте, что и у Андрея. С ним те же два опера:

- Вы, значит, поэт?

- Скорей да, чем нет.

- Рассадник нигилизма…

- И педерастии.

- И неполиткорректности – знаем мы ваши

Я расчленяю негра,

Ведь негр нахуй нужен,

Полезен только разве

Таксидермии для.

- Ну, скорее уж

Я отрицаю бога,

НИЧТО провозглашая

Истоком и основой,

Критерием всего!

Я распыляю смыслы

Незначащего знака,

В начале было Слово –

Коннотативный бред.

- Какой бред?

- Коннотативный.

- Не знаю такого… Параноидальный бред – знаю.

- Ну, коннотация… Вы, наверно, Барта ваще не знаете?

- Из «Симпсонов»?

- Да-а-а…

- Из «Симпсонов» знаю.

- Да нет! Ролана. Философа и филолога. Из Франции.

- Это тоже что ль мультфильм такой?

- Можно и так сказать… смелая метафора, конечно. Его цитата эпиграфом к этой части стоит! А есть ведь еще американский писатель.

- Короче, поэт, кто убил Евдокимова?

- Бывшего губернатора Алтайского края?

- Тьфу ты, нет! Друга твоего!

- У вас слишком абстрактные категории: «убить», «Евдокимов», «кто»…

- Какие ж тебе больше нравятся?!

- Ну, вместо «Евдокимова» – по имени или имени-отчеству, вместо «убить» – воздействовать, изменить, преобразовать, а вместо «кто» – ничто.

- Что ж это получится?.. – опер удивился до полной растерянности.

- Всё просто! «Ничто преобразило Андрея».

- Евдокимова?

- Евдокимова. Ничто, оно, и меня преобразило!

Конец ЧАСТИ ПЕРВОЙ.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

НИЧТО

 

1

Уже ближе к своему сумасшествию Фридрих Ницше не раз говорил, что философ в нем подавлял художника, но художник оказался слишком силён.

Взгляд художника означал для него мир наизнанку, абсурдный мир, где форма и содержание меняются местами, и форма начинает определять содержание, поскольку в глазах художника обретает ценность, превосходящую ценность содержания, мир, где содержание представляется чем-то чисто формальным – «включая и нашу жизнь». Среди выписанных Ницше чужих цитат можно найти «высшую формулу школы», высказанную по поводу Флобера: «из формы рождается идея». Своими словами он пишет: «то, что всеми нехудожниками называется «формой», художник воспринимает как содержание, как «собственно вещь».

Для философа же значение, или ценность, содержания выше, поскольку так или иначе философ всегда стремится к истине, то есть прямому выражению мира, а художник выражает мир опосредованно, через более отчужденные образы, через свою оригинальность.

Однако Ницше познал, что истины нет. Понятие такое, конечно, есть, но ему ничто не может соответствовать. Тогда истинный (неистовый) философ должен стремиться разрушать выражения мира, понятия, которые представляются истинами, а на самом деле все сплошь иллюзии. Но разрушать иллюзии – значит стремиться к ничто, к отсутствию положительных понятий.

Этим занимался поздний Витгенштейн – и в итоге его не раз признавали величайшим философом двадцатого века.

Но всё это значит, что философия обречена на смерть, а философ – на самоуничтожение? Как минимум – рациональное. А то и физическое.

Что до художника, то его жизнь устремлена в вечность? Ницше по его собственным словам творил для послезавтрашнего дня. Значит, художник в нем должен был остаться, а философ умереть…

Армен Джигарханян любит повторять, ссылаясь на Ницше, что искусство – это лекарство, чтобы не умереть от истины. Точнее было бы сказать – от отсутствия истины.

Художник, таким образом, творит что-то. Отличное от ничто. Оно может быть уничтожено, раскритиковано философским началом в культуре. Больше того, оно должно быть уничтожено – с точки зрения философа. Но это потом. А пока… оно должно еще родиться. Должно быть зачато, выношено и рождено. И художник, как всякая мать, верит в светлое будущее и ждет хорошего от своего плода. А если ждать плохого, то не стоит и становиться матерью. Можно остаться философом. Aut liberi – aut libri .

 

2

- Распаленная апатия

Грозовая демократия

Роковое освинение

Наповал приговоренных…

 

- Энтропия растет! – «пауза», нажал на кнопку Андрей.

Летов перестал нервничать своей песней в колонках.

А всё потому, что раздался телефонный звонок.

Андрей нехотя потащился к аппарату.

Вдруг знакомое «Привет».

Прилив активности:

- Приветище!

Что-то в ответ.

- Я что тебе хотел позвонить, - звонивший непременно охренел, ведь это он позвонить хотел. И позвонил, - есть одна тема. Вот некоторые киношники говорят: если какой-нибудь план, неважно, что угодно, показывать подолгу, минут пять, ну может, четыре, то получается «высокое киноискусство», глубина, оригинальность, арт-хаус и всё такое. То есть по словам критиков получается. Экспертов там, то есть самих же киношников. Почему? Потому что за это время любой человек придумает себе ассоциации с показываемым, вспомнит хоть какие-нибудь аллюзии из своего опыта, а если ему еще тематика близка, то целую кучу всего за эти четыре минуты себе напридумает. Вот. Но это визуальный образ, или визуально-звуковой – его можно во времени растягивать и сокращать. А слова? Словесный текст? Его каждый читает, говорит, слушает с определенной скоростью. Да, скорость у каждого своя и тоже может меняться, но не столь сильно. Человек планомерно переходит от слова к слову, и не так-то просто заставить его замедлить бег. Задержаться на каком-то одном образе – более важном или разностороннем, требующем повертеть себя. В песнях, в стихах для этого есть припев, рефрен, просто повтор строк. А в прозе? Можно ведь тоже попробовать повторяться! Повторять отдельные фразы, образы или даже сюжетные ходы. Не это ли одна из причин, по которой Кундера всегда ратовал против избегания тавтологии, особенно старательными переводчиками, сладкие плоды труда которых ему доводится вкушать не слишком редко.

Голос в трубке стал, наконец, отвечать на Андрееву тираду.

Внезапно снова заиграла «Энтропия»:

- Изощренные мутации

Широта дебилизации

Диктатура вырождения

Поздравляю с наступающим…

 

- Энтропия растет!

Энтропия растет!.. – прежде чем пойти ее выключить, Андрей включил на телефоне громкую связь, чтобы не прерывать собеседника просьбой подождать. А тот выразил некоторое несогласие с Андреем и уже перешел к аргументам:

- …минается, например, одно место у Ницше, где он предлагает спросить себя, чего ты хочешь: шагать впереди всех или идти в одиночку? Первое означает, что, самое большее, ты станешь пастырем, то есть потребностью стада. Второе – что нужно уметь другое: самочинно идти в одиночку, идти не так и не такими путями. Как вывод – раз ты способен на одно, то не можешь от себя ожидать другого. Или – или. Поэтому, конечно, если заниматься публичной профессией – писать для людей, – приходится вести себя как пастырь: повторять и повторяться, растолковывать и втолковывать. А ежели писать ради самого текста, писать для того, чтобы писать, или даже писать не для, а вопреки – то можно себя не ограничивать оглядками на читателя.

- А «ежели», - «Энтропия» умолкла, и Андрей вернулся к разговору, - а ежели, - бессознательно передразнивал он, повторяя снова и снова, - а ежели не разделять эти два подхода? Или попытаться их объединить? Писать и для читателя, и для текста, и для, и вопреки.

- Можно. Но есть риск, что получится слишком эклектично.

- А это плохо? – искренне задумался Андрей.

- Это уже вопрос вкуса и личных ценностей. Я никого не хочу учить жить.

- Что ж, попробуем-ка жить не для, а вопреки.

 

3

Юных натуралистов

Жопа, говно извергается, геморрой, сфинктер, выпадение прямой кишки.

Гоголь, натурализм – это не копание в ночном горшке. Хотя и оно бывает.

 

 

 

Апокалипсис

[(После последней главы –)

TRAGEDY CLUB.

Юношеская пьеса Романа Разломова

(Ирония над модой XX-го века: стихи Юрия Живаго в конце «Доктора Живаго», стихи Магистра в конце «Игры в бисер» и т.п.)]

 

Трагедия

Tragedy Club

Не бесцелер Андрея Евдокимова

 

[Все персонажи и почти все события

являются вымышленными.]

 

(Февраль 2005 года – ноябрь 2009 года)

 

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

Барабанщик группы «Некросóфия»

Бас-гитарист группы «Некрософия»

Гитарист группы «Некрософия»

Бедный философ

Богатый философ

Лена, небедная поклонница группы

Небедный отец поклонницы

Учитель с Востока, великий мастер, преобразователь энергий, Ли

Высоко посвященный ученик учителя Ли

Клиент учителя Ли

Даша, девушка из дома рядом с обителью Ли

Водитель автобуса; контролёрша; работники автовокзала и пассажиры

Сирота, убогий, впрочем, тоже работник автовокзала

Виктор, возлюбленный Даши, актер провинциального театра

Саша, актер того же театра

Борис Валерьянович, режиссер-постановщик театра

Работники театра

Работники ФСИН

Заключенные сизо

Юные патриотичные гопники

Обыватель с ведром

Пара влюбленных

Отрок, читающий стихи

Герой за столом, с внешностью среднею между Бедным философом, Богатым философом и учителем Ли

Подчиненный Героя

Персонаж на подоконнике

Двое санитаров

Автор

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

 

Действие I.

Начало 90-х г.г. XX в. Россия.

 

Сцена 1.

 

Бедная репетиционная база гаражно-подвального типа. В ней: ударная установка, электрогитара, бас, микрофон на стойке, старый советский усилитель, слабенькие колонки, сломанный стул, стол, на нем разбросаны исписанные листки бумаги; в углу – несколько пустых бутылок, диванчик.

Входят барабанщик, басист, гитарист и вокалист группы «Некрософия» и подходят каждый к своему инструменту.

 

Гитарист (всем): Ну, короче, этот крутой теперь хочет, чтобы мы для его доченьки завтра концерт залабали. Ну, говорит, бабки – само собой; за мной, типа, не заржавеет. А я вот и говорю ему: «А чё нам бабки-то?! Ими щас подтираться можно…» Лучше, говорю, колбасы нам всем хорошей, ну там… сервелат, например. Во-о-от… и по мешку картошки для родичей и по ящику нормального вина каждому. Вот. Ну, бритый помялся-помялся и согласился. А хрен ли? Дочка же попросила.

 

Настраивают инструмент. Барабанщик постукивает…

 

Барабанщик (с ухмылкой): Ну ты делец! По понятиям братве гонорар заказал. Я представляю, как он в «Мерсе» привезет четыре мешка картошки, четыре ящика вина и колбасу. Зашибись!

Вокалист: Нет, всё-таки это неправильно. Не для картошки мы эти песни писали. Понимание этой Ленки, дочки его, в сто раз важней!..

Гитарист (перебивая): Да ты чего, Иваныч, совсем на своем философском зафилонировал, (смеясь) в смысле зафилософствовал-ся?! Ты вспомни, чему нас в школе еще учили – «Капитал», Карл Маркс, Фридрих Энгельс; экономика… базис… физиологические потребности всегда на первом месте. Есть такая физиологическая потребность – жрать! Песни – это хорошо, понимание – еще лучше; но еда, блин, продлевает жизнь!

Басист: Нет, правда, Иваныч, ты сам подумай. Рок, он и есть рок. Наши песни – не коммерция, наши песни – протест, но мы не можем играть их бесплатно. Мы зарабатываем где-нибудь еще, и это «еще» забирает всё больше времени, мы теперь всё реже репетируем вместе.

Гитарист (Басисту): Да чего ты так перед ним! Чё ему?! У него предки – вон кто! С голоду никогда не помрет!!!

Барабанщик (всем): Ну всё, хватит!.. Если концерт завтра будет, то давайте репетировать, а то сто лет уже вместе не лабали. А если нет – пошли по домам. Что мы – ругаться сюда пришли?..

Гитарист: Как «нет»?! Нас так просили, Ленка вот будет ждать!

Вокалист: Да я ж не против концерта!

Басист: Ну вот! (Гитаристу) Развопился… Об оплате потом договоримся, (тихо) без него (указывает на вокалиста).

Барабанщик: Иваныч, а что ты сегодня такой мрачный?.. У тебя со своей там как?

Вокалист: Да никак…

Барабанщик: В смысле?

Вокалист: Прячется от меня, а прямо порвать не может… или не хочет. Говорит как-то мне: вы с философского все какие-то «того».

Гитарист: Да так и есть. Философия хороша, когда в меру, – а не во всём.

Вокалист: Но у нее это как шовинизм: философы – неприкасаемые, с ними нельзя…

Барабанщик: Идиотизм! Дура она.

Басист: Да так это. Отговорка.

Гитарист: Почему отговорка? Ты, ваще-т, про кого?

Басист: Про нее (подумав).

Гитарист: Так вот – нет! Она права. Философия – это вечные дилеммы, трилеммы, за и против, колебания, сомнения, отрицания… Так всю жизнь просомневаешься и ничего не сделаешь – ни для себя, ни для окружающих, любимых и тэ дэ.

Барабанщик: Нет, ну открыть что-нибудь можно, изобрести…

Басист: Ага: бутылку открыть, велосипед изобрести! (смеется)

Гитарист (Барабанщику): Изобрести? В какой области? В философии?

Барабанщик: Ну-у…

Вокалист: Да! Почему нет.

Гитарист: Потому что никому на хрен не нужно изобретение философа! Что может изобрести современный философ? Что-то может! Но основное уже изобретено!!! А новое… оно не имеет практического значения для нормальных простых людей!

Вокалист (отвлеченно): Да-а-а…

Гитарист: Вот! Даже он согласен.

Барабанщик: Кончайте базар! Репетировать ведь надо.

Басист: Хей, «некрóсофы», давай лабать!

Вокалист: Давай эту: «Эх, скоро ль помрем мы?..»

Гитарист (спокойно): Давай.

 

Начинают играть.

 

 

Сцена 2.

 

Загородный дом. Большой зал. В нем стоит ударная установка, колонки, усилитель, на полу лежат гитары, примочки; перед всем этим стоит кожаный диван; в углу большой телевизор, музыкальный центр.

Входят Барабанщик, Басист, Гитарист и небедный Отец поклонницы (в черном пальто, с золотой цепью на шее); Барабанщик несет стойку с микрофоном, ставит ее перед диваном.

 

Отец: Ну, всё нормально?

Гитарист: Конечно! Только, знаете, мы нашему вокалисту сказали, что будем играть за «так». Так что я завтра заеду, заберу всё, а при нем об этом не будем распространяться. Хорошо?

Отец: Базара ноль. Но что ж он не поймет? Он же не идиот!

Басист: Нет, альтруист.

Отец: Да? Жаль… альтруизм в наше новое время вреден и бессмыслен так же, как при Союзе энтузиазм.

Гитарист: Ды вот. Мы ему говорили…

 

Раздается стук каблуков. В зал входит поклонница группы Лена.

 

Отец: О-о… наконец-то. (к музыкантам) Вот – познакомьтесь, так сказать, очно. Моя дочь Лена.

Лена: Привет.

Гитарист: Здравствуй.

Барабанщик: Очень приятно.

Басист: Привет-привет.

Барабанщик (Басисту шепотом): А Лена-то ничего! Да?

Басист (кивая головой): Угу.

Отец: Ладно… Мне надо спешить. Дел много сейчас… (дочери) Скажи маме, сегодня буду поздно, не ждите: ложитесь спать.

Лена: Хорошо. Еще раз спасибо!

Отец: Не за что. Веселитесь!

 

Отец уходит.

 

Басист: Где же наш «голос»?..

Барабанщик (глядя на часы): Да уж должен был приехать. (Лене) А что Вы слышали о нашей группе?

Лена: Да в общем, немного…

 

Ее прерывают шаги. Входит вокалист.

 

Гитарист: Наконец!

Барабанщик: Где ты пропал?

Басист: Тебя за смертью посылали! Привел?!

 

Все улыбаются.

 

Вокалист: Смерть всегда с нами.

 

Все перестают улыбаться.

 

Барабанщик: Ну, познакомься с хозяйкой сегодняшнего вечера – Лена.

 

Вокалист кивает Лене.

 

Лена: Здравствуй.

Вокалист: Ну что? Начнем?

Лена: Раз уж я хозяйка, сейчас принесу выпить.

Барабанщик, басист и гитарист: О-о-о! Правильная постановка вопроса!.. Давай-давай!..

 

Лена убегает из зала.

 

Вокалист (с раздражением): Что ж! Давайте пожрем от пуза, набухаемся в жопу!!! Да?!!

Барабанщик (смеясь): А потом завалим эту Лену!

Басист: Нет! Будем злыми, напряжными, мрачными, скучными и голодными!

Гитарист: Ну, мы ж не на работе!

Вокалист: А где же? Музыка – это труд. Труд в удовольствие, но труд!

Басист: Какое уж тут удовольствие?!.

Вокалист: Играть и петь свои песни!

Барабанщик: Вот блин!..

 

Заходит Лена с бутылками.

 

Лена: Достаньте фужеры из-под телевизора.

 

Все подходят к телевизору. Гитарист открывает бутылку, Лена ставит остальные на пол, Басист раздает всем хрустальные бокалы. Гитарист начинает разливать вино по фужерам.

 

Барабанщик: За что первый тост?

Гитарист: За хозяйку! Лен, за тебя!

 

Барабанщик, Басист и Гитарист резво тянут бокалы чокаться.

 

Барабанщик: Да, Лен, за тебя!

Басист: Пр-рально!

Вокалист (Лене): Можно, я закурю?

Лена (не расслышав): Что?

Вокалист: Можно закурить?

Лена: А, да, конечно!..

 

Все чокаются и пьют. Закусывают. Вокалист, быстро чокнувшись и сделав глоток, ставит бокал на телевизор, отходит к окну, садится на подоконник и закуривает.

 

Гитарист: Ну что? Между первой и второй…

Вокалист (перебивая): Давайте хоть одну песню сыграем!

Гитарист: Да мы еще не одну сыграем – какие наши годы!

Барабанщик: Да ладно, давайте залабнём.

Басист: Да, можно…

Гитарист: Ну, теперь везде демократия! Покоряюсь большинству.

 

Идут к инструментам. Вокалист открывает форточку, выбрасывает сигарету и встает к микрофону.

 

Вокалист (Басисту): Что с папашей? Как решили?

Басист: Как ты и хотел – полный альтруизм.

Вокалист: Ну, уже не полный. Вино-то…

Басист: Ты еще показания счетчика сними: сколько мы электричества сожгем! И как пол натопчем!

Гитарист: Ну… «Эх, скоро ль?..»

 

Барабанщик выстукивает палочками, и они начинают. Лена со второй бутылкой садится перед ними на диван; по ходу песни часто прикладывается к горлышку.

 

Вокалист поет:

Эх, скоро ль помрем мы?

Да кто ж это знает!

Великий Всевышний да лечащий врач.

Куда мы идем и

Кто нас направляет?

Всё тот же Всевышний да бешеный скач

 

Безумнейшей жизни,

 

В которой нет места

Свободной природе,

Которую душит безликий бетон,

В которой невеста

Ждет парня в тревоге,

При встрече смотрит на раны, а не на новый погон.

 

А не на новый погон,

А не на новый блестящий погон!

 

О-о-о, о-о-о, о-у-о. А-а-а, а-а-а, а-у-а…

 

Когда песня подходит к концу, идет финальный вокализ, - Лена встает с дивана и, пританцовывая, снимает блузку, бросает ее на диван, снимает браслет и швыряет его об пол, танцует в одном лифчике, расстегивает его, снимает и одновременно с последним аккордом кидает лифчик в лицо Вокалисту.

 

 

Сцена 3.

 

Репетиционная база. В ней темно. Включается свет, и входит вокалист. У него усталый и опустошенный вид.

На базе всё то же, как в прошлый раз, но отсутствует инструмент и оборудование, находящееся в загородном доме.

Вокалист достает из угла пыльную старую дешевую акустическую гитару, садится на диванчик, перебирает струны, подстраивает, начинает играть и петь севшим за вечер голосом.

 

Вокалист (задумчиво и медленно произнося): Восемьдесят… метров…

Вокалист поет:

1) Споры и крики вокруг

За экономики дрянь.

Базиса хочет мой друг…

Эй, справедливость, ты глянь!

 

Он не последний подонок,

Он проявлял доброту.

Социум не был так тонок:

Он продавал красоту.

 

И друг мой купил без проблем.

Ее звали как-то на «эм»…

 

И нетерпимы разговоры,

И склоки, споры и раздоры…

Как всем нам, сИротам, нужны

80 метров тишины!..

 

2) Споры и крики кругом

Лишь за финансовый сор.

Ты возлюбила мой… дом.

В этом был весь разговор!

 

Ты не последняя шлюха,

Ты угождала в поту.

Общество не было глухо:

Купило твою красоту.

 

Надеюсь, купил джентльмен.

Его звали как-то на «эн»…

 

И нетерпимы разговоры,

Лишь склоки, споры и раздоры…

Блондинка, Вам бы не штаны,

А 80 метров тишины!..

 

Проигрыш.

 

И вдруг (где только и была?!)

Вся тишина ко мне пришла.

Пусть нет двери в бельме стены,

Есть 80 метров тишины!

 

Раздаются шаги и стук каблуков. Входят Барабанщик и Лена.

 

Барабанщик: Во-от! Я знал, что он будет тут!

 

Вокалист равнодушно поднимает на них взгляд.

 

Барабанщик (иронично): Лена хочет еще с тобой поговорить – вечер был короткий.

 

Садятся на диванчик к Вокалисту.

 

Вокалист (ставя гитару перед собой на пол): О чем будем говорить?

Лена: О группе, о песнях – вы о себе почти ничего не рассказали.

Вокалист (Барабанщику): И ты тащил человека сюда?! Сам не мог ей рассказать что ль?

Барабанщик (Лене): Вообще-то, ты мне не говорила, что хочешь спросить. Если это, то… (после приличной паузы) может, я пойду?..

Лена (почти перебивая): Я и сказать-то не успела – ты сразу: «Я знаю, где его искать! Я знаю!..»

Вокалист (почти перебивая): Ладно… О группе… Лен, ты знаешь, «Некрософия» – рок-группа, в ней очень важное… важнейшее значение имеет ритм-секция, ударные… Во-от… Так что в его лице (указывает на Барабанщика) – фундамент нашей группы; он, как никто, может поведать о глубинной сущности, основе группы.

Лена (Вокалисту): Что, правда?

Вокалист: Правда. Спрашивай у него…

Барабанщик: Весь в твоем распоряжении!

Вокалист: Я пойду.

Лена: Уже?

Вокалист: «Уже»?! Время – третий час ночи!

 

Вокалист быстро встает, ставит гитару и направляется к выходу. Барабанщик спешно встает, подходит к Вокалисту и жмет ему руку.

 

Барабанщик (Вокалисту, тихо): Спасибо, Иваныч! (во весь голос) Счастливо!

Лена: Пока.

Вокалист: Прощайте…

 

Уходит.

 

Лена: Почему он сказал «прощайте»? Это он мне? Но, может, мы еще увидимся.

Барабанщик: Кто его знает… (подумав, весело) Да не заморачивайся! Он же философ, чудит!..

Лена: Да?

Барабанщик: Ну да. (кашляет) Это… Ночь сегодня… тихая.

Лена: Ага…

Барабанщик: Романтичная. (снова кашляет) Звезд много.

Лена: Да.

 

Барабанщик садится к ней ближе и обнимает.

 

Барабанщик: Жалко, инструментов нет. Ну, завтра, в смысле – уже сегодня, привезем… А то я бы сыграл.

Лена: Что?

Барабанщик: Что-нть романтичное.

Лена: На барабанах?

Барабанщик: Да, на ударных. Почему нет.

Лена: А-а-а, ну да.

 

Барабанщик целует ее, она отвечает взаимностью.

 

Барабанщик: Да… ты очень красивая.

Лена: Ну. Спасибо за комплеман!

Барабанщик: Пожалуйста, - в смысле, это не комплемент, это правда.

Лена: А я не спорю.

 

Оба смущенно смеются.

 

Барабанщик: Лен, я…

 

Снова целует ее и одновременно пытается снять с нее блузку.

 

Лена (отпрянув): Н-не надо…

Барабанщик (встревоженно): Почему?

Лена (смущенно): Й-й-я… еще девушка.

Барабанщик (облегченно вздохнув): Ну и что… Как говорит наш великий Иваныч, в современных социально-культурных условиях женская физиологическая девственность является ненужным атавизмом, препятствующим позитивной эволюции объективных человеческих отношений.

Лена: Что, правда?

Барабанщик: Что?

Лена: Он так говорит?

Барабанщик: Правда.

Лена: А-а. Понятно.

 

Лена целует его и отдается.

Барабанщик при этом напевает «Оду к радости»; потом она начинает звучать в колонках – громче и громче, какое-то время максимально громко, вдруг – еще громче.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Действие II.

10 лет спустя. Начало нулевых годов XXI в.

 

Сцена 1.

 

Небольшая тихая улица, два дома стоят перпендикулярно друг другу. Один дом – панельная многоэтажка, другой – старый, двухэтажный, кирпичный. В панельном дверь в подъезд нараспашку; в кирпичном двери закрыты, над ними вывеска, на которой черной краской написаны китайские иероглифы, а под ними более мелко по-русски: «Ли, китайский учитель, великий мастер и преобразователь негативной энергии в позитивную».

На крайний балкон первого этажа панельного дома, ближайший к кирпичному дому, выходит девушка и закуривает дешевую сигарету.

С легким скрипом открываются двери под вывеской, из них выходит высоко посвященный ученик учителя Ли (у него славянское лицо, русые волосы). Он достает мундштук, пачку дорогих сигарет и не менее дорогую зажигалку и закуривает.

 

Ученик: Доброе утро, Даша!

Даша (недовольно): Доброе… тем, у кого оно доброе!

Ученик: Что так сурово?

Даша: Покурить спокойно не даешь, прохиндей чёртов!

Ученик: Кто прохиндей?

Даша: Ты, шарлатан, и учитель твой, мошенник!

Ученик: Зря ты так. Смени гнев на милость! Неужели такие чуткие творческие души, как мы с тобой, не найдут общего языка из-за всяких пустяков, житейских пустяков, космическая значИмость которых…

Даша (перебивая): Общего языка?! Ща я тебе покажу «общий язык»!!! (хватает на балконе с пола кирпич и кидает в ученика)

Ученик (увернувшись): Ты чего, Дарья, совсем?! У тебя накопилось слишком много негативной энергии – надо очищаться, надо преобразовываться.

Даша (кинув окурок на землю и уходя с балкона): Значит, энергии у меня много?!!

 

Ученик пожимает плечами и продолжает курить. Даша выбегает из подъезда.

 

Даша: Совсем достал! ПонЯл, да?! «ЗначИмость»! Лохотронщики долбаные!!! Как без вас хорошо было: тихо, спокойно! Открыли богадельню, блин!

Ученик (одновременно): Что?! Да что ты понимаешь! Попса и быдловая бытовуха – вся твоя философия!

 

На крики быстрым шагом из дверей выходит учитель Ли, монголоидной внешности.

 

Ли: Что за шум опять?

Ученик: Да вот – опять она!

Ли: Спокойнее, сын мой. В чем дело?

Ученик: Сэнсэй, девушка соизволит усомниться в истинности моих слов и честности дела всей Вашей жизни.

Ли: Что ж, на тернистом пути моей жизни я не раз встречал людей, спокойствие душ которых нарушали сомнения, подозрения, недоверие. (ученику) Ступай, сын мой, пора готовить раствор. Займись этим.

Ученик: Да, сэнсэй.

 

Подбирает брошенный Дашей кирпич и уходит в дом.

 

Ли: Какие же основания видишь ты для неверия мне, моему ученику и нашему делу?

Даша: Ну, вот Вы по-русски без акцента совсем говорите.

Ли: Чем же это смущает тебя, дочь моя? Вот уже десять лет я живу в России, все эти годы я усердно изучаю язык, родной для людей, среди которых суждено мне прожить данную, значительную, часть своего жизненного пути. И я познал его в значительной мере. Твои сомнения в этом вопросе имеют зыбкую основу, суть которой заложена духом общества, в котором ты живешь, которое навязывает тебе свои примитивные стереотипы и которое всё больше и больше продуцирует в себе негативную энергию. Избавься от всевластия стереотипов – падет тотальный контроль общества над твоей мыслью; избавься от контроля общества – и сгинет источник твоих сомнений; когда иссякнут сомнения – для тебя станет незыблемой главная вера, вера в себя; когда ты поверишь в себя – страхи и стеснение покинут тебя, так как ты перестанешь бояться людей, благоговеть перед ними и завидовать их положению, ибо, веря в себя, ты станешь выше их; став выше их – ты освободишь их в своем сознании: перестанешь судить их, стеснять, критиковать, ставить им препоны, то есть позволишь заниматься им тем, чем они сами пожелают. Таким образом, освободив свое сознание и став свободна сама, ты освободишь и всех окружающих людей. Так твое существование наполнится смыслом и позитивной энергией.

Даша: Да, пожалуй, кое в чем Вы правы.

Ли: Назови же еще основания для своего недоверия и неприязни.

Даша: Ну-у, после Ваших слов… не знаю, достаточно ли… оно… основание…

Ли: Ну, ступай. Тебе надо подумать, дочь моя.

Даша: Да, до свидания.

Ли: Ступай.

 

Даша уходит в подъезд.

 

Ли (направляясь обратно к себе, повышенным голосом, ученику): Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не устраивал лишенный смысла ор, когда я занят делом у себя? Невозможно сосредоточиться…

Так, ты замесил раствор? Надо сегодня закончить эту перегородку… Кирпичей-то должно хватить?.. (его голос стихает по мере углубления в здание)

 

 

Сцена 2.

 

Подземный переход. Темновато и безлюдно. На складном табурете в старой дешевой куртке сидит и играет на акустической гитаре (не поет) Бедный философ, в котором сквозь солидные усы, бороду и длинные волосы, местами подернувшиеся сединой, с трудом узнается Вокалист группы «Некрософия». Рядом с ним нет тары для подавания денег.

В переход поспешно спускается Богатый философ. На нем дорогой френч, из-под которого видны галстук и хороший костюм.

Бедный философ поворачивается в его сторону, удивленно смотрит в лицо, а когда тот пренебрежительно взглядывает на него и спешит пройти мимо, резко вытягивает левую ногу (на правой остается гитара), перестав играть, – и Богатый философ, споткнувшись о ногу, падает на грязный пол перехода.

 

Богатый философ (очень удивленно и гневно): Ты что, старый, совсем охренел?!!

Бедный философ: Старый, Вась, да не старше тебя (спокойно снова начинает играть).

Богатый (еще более удивленно): Откуда ты знаешь… откуда ты знаешь меня?! (тот продолжает играть) Постой… Андрей, это ты?

Бедный (перестав играть): Да, Андрей Иваныч Соловьев к твоим услугам.

Богатый (обрадованно): Андрюха! етить тя в ухо. Столько лет!.. (протягивает и жмет ему руку)

 

Бедный встает и ставит гитару к стене.

 

Богатый: Ну, здравствуй!

Бедный: Здравствуй и ты.

Богатый: Как же мы так?.. А я видел как-то недавно твою группу, «Некрофилию», по центральному каналу какому-то, хотя там…

Бедный (перебивая): Я ушел из группы лет десять назад.

Богатый: Да я уж понял… но это ж твое детище. Теперь ребята раскрутились.

Бедный: Мое ли… детище?.. А крутятся-раскручиваются щас все, у кого ума хоть чуть-чуть… и желание есть.

Богатый: Да, наверно.

Бедный: Ну, где ты, что, как, женат? Мы ж с универа не виделись.

Богатый: Я нормально, не жалуюсь… Женат, сыну восемь лет. Где работаю? Тут у одного предпринимателя большого, он еще в руководстве областного отделения «Единой России». А работаю, в общем… никем – возглавляю консультационную службу при нем. Во-от…

Бедный: А я был женат – восемь месяцев целых, детей не нажил…

Богатый: Ну, тут уж кому как.

 

Напряженная пауза.

 

Бедный: Что ж ты не спросишь, где Я работаю?

Богатый (несколько смутившись): Где?

Бедный: У меня множество профессий – помимо основной философской. Да-а, очень много. Поскольку ты считаешь себя настолько вежливым, чтобы не задавать вопросы, я скажу сам. Впрочем, в сущности заданный вопрос ни к чему не обязывает и, уж точно, не является гарантией – любой достаточно умный человек легко уйдет от ответа, если только захочет не озвучивать прямой ответ. И вопрос не получает ответа ввиду столкновения вежливости со стороны задающего и нежелания или невозможности отвечать со стороны отвечающего. Еще хочется верить, что полное отсутствие вежливости, которое позволяет вопрошающему нагло призвать-таки вертлявого отвечающего к ответу, встречается редко – соизмеримо с полнейшим желанием и возможностью отвечать, что уже граничит с дебильностью или состоянием приличного, точней – неприличного, опьянения.

Богатый: А ты всё такой же. Точно!

Бедный: Не знаю, точно ли, - штанген-циркулем не измерял… Вернусь к своим профессиям. Одну из них ты только что видел. Но, ты ж понимаешь, это профессия, но не работа – практически заработать здесь крайне трудно, да и цели такой я себе не ставлю, если ты заметил. Да… А вот постоянной работы у меня нет – пойми правильно: я не плачусь и не прошу тебя ни о чем. Я сам так хотел – постоянная работа ужасно скучна. Она механизирует сознание, а в конечном итоге – ампутирует его. Мы живем среди ампутантов, и их уродство гораздо ужаснее физического. Но я понимаю, что наш прекрасный мир, мир высшего разума – это мир ампутантов сознания; так уж он был создан, таким он и останется. Понимание этого, конечно, не заставило меня принять и согласиться стать таким же ущербным. Впрочем, что-то я это жестковато о большинстве, об основе, монолитном фундаменте общества. Многим моя позиция не по вкусу, большинство просто не могут въехать, понять чуть глубже, чем превратно, многие готовы считать меня полудурком за такой образ жизни, но, как говорится, «ай донт кеа».

Богатый: Ну ладно, филосóфф, пошли отсюда. Пообедаем. Я тебя угощу, только не говори, что должен был это заработать, и не плюй в свой нетрудовой суп.

 

Бедный тяжело вздыхает, складывает табурет, берет гитару под мышку, богатый доотряхивает брюки и пальто – и они уходят.

 

 

Сцена 3.

 

Обстановка 1 сцены II действия. По улице неспешно идут Бедный и Богатый философы.

 

Богатый: Да, хорошо поесть с умным человеком! (с полуулыбкой) А то в последнее время приходится общаться с личностями… в законе…

Бедный: При том, что ум этого умного человека можно заподозрить лишь в тщательном пережевывании отбивной и многозначительном молчании на протяжении всего обеда.

Богатый: О, вишь какой офис! (показывая на вывеску Ли) Как модно нынче стало культурное, серьезное, почти научное и даже благожелательное обдирание идиотичной клиентуры. Заговоры, привороты, карма, энергия, коррекция, блин, судьбЫ…

 

Без скрипа открываются двери под вывеской, из них выходит Ли.

 

Ли (перебивая Богатого): Напрасно же иронизируете. Я вижу, что и Вам в скором времени может очень потребоваться моя помощь.

Богатый: Где-то я Вас уже встречал…

Ли: Возможно, наши судьбы пересекались в позапрошлой жизни… Вася.

Богатый (слишком удивленно): Откуда… известно… Вам мое имя?!

Ли: Да уж, борода и усы делают меня почти не узнаваемым. Но ты бы всё равно меня потом вспомнил…

Богатый (почти перебивая): Тыргын?

Ли: Узнал-таки!

Богатый: Тыргын! (Бедному) Тыргын Сагандыкин – мой одноклассник… Андрей… Андрей Соловьев, мы вместе учились в университете. Какой день у меня сегодня – такие две встречи!..

 

Философы жмут Тыргыну руку.

 

Бедный: Вы здесь работаете.

Ли: В некотором роде.

Бедный: Пардон, а что это значит – в каком роде?

Ли: Я здесь не только работаю, но и живу…

Богатый: Правда что ли?

Ли: Да. И, собственно, я всем этим (указывая на кирпичный дом) руковожу.

Богатый: А этот Ли у тебя работает?

Ли: Ли перед вами, господа.

Богатый: А-а-а…

Бедный: О-о, понятно. И занятно.

Богатый: Ты, случайно, не сменил фамилию?

Ли: Нет, по паспорту я по-прежнему Сагандыкин. Ли – это в некотором роде творческий псевдоним.

Богатый: Вот оно что…

Бедный: Да и для бизнеса это не в пример выгоднее прежней фамилии?

Ли: Ну, как сказать… В общем, да. И ваще я себя органичнее чувствую в том образе жизни, каким живу – в том числе с этой фамилией… Но – что ж мы на пороге стоим?! Заходите. Поговорим. Можем пообедать…

Богатый (почти перебивая): Да мы только что поели, спасибо.

Ли: Тогда чайку. Ну или как хотите…

 

Ли пропускает Философов, заходит сам и закрывает за собой дверь.

 

 

Сцена 4.

 

Внутренне помещение обители Ли. Окон нет. Бедные стены. Неяркий свет. Посередине длинной стены выложена небольшая печь. В центре помещения большой, человек на 10-12, грубый деревянный стол. Вокруг него 9 грубых стульев. На столе – выключенная электрическая лампа, пенал с письменными принадлежностями, чистая и исписанная бумага, крупный непрозрачный шар на подставке, пепельница, складной нож.

В противоположных углах помещения – по ширме. За одной видны сундуки, коробки, банки с жидкостями, травами, колбы, свечи и закрытая дверь; за другой – небольшие диван, столик и кресло.

По железобетонной лестнице спускаются Ли и оба Философа.

 

Ли: Присаживайтесь! Прошу меня извинить – мне надо проводить клиента.

 

Философы садятся за большой стол. Ли уходит в дверь за первой ширмой.

 

Богатый: Не царские хоромы, конечно, но просторное рабочее помещение…

Бедный: Н-да.

 

Пауза.

Вскоре выходит Ли со своим клиентом.

 

Ли (клиенту): Вот, Вениамин Венедиктович, теперь с новыми силами, с просветлением в глазах – вперёд: жить, бороться и побеждать!

Клиент: Спасибо Вам, господин Ли!

Ли: Ну что Вы!.. Зайдите ко мне через недельку. Я думаю, будет достаточно… один маленький сеансик. А скоро мы с Вами совсем распрощаемся!

Клиент: Ну, спасибо!!! Но я, это, всё равно заходить буду.

Ли: Конечно-конечно! Это всегда пожалуйста.

Клиент (поднимаясь с Ли по лестнице): Всего доброго!

Ли: До свиданья.

Ли (спустившись назад к Философам): Ну вот. Щас чайку плесну – чайник как раз еще горячий.

Бедный: Совсем чуть-чуть…

 

Ли снова уходит в ту дверь и возвращается, неся в одной руке три бокала, а в другой – чайник. Он наливает в бокалы кипяток, ставит чайник на стол и садится к Философам.

 

Богатый: М, какой запах пошел!

Ли: А то! Натуральный травяной состав.

Богатый (нюхая): Хорошо пахнет… Да…

Бедный: Да-да.

Ли: О, анекдот вспомнил, глядя на вас. Короче, жили-были два молчуна. И ходили они каждый день в парк, садились там на скамейку, молчали-сидели, и только один скажет так многозначительно: «Да-а», – и другой так же: «Да-а». Вот. А однажды взяли они с собой в парк третьего. Ну, сидят на скамейке. Один: «Да-а». Другой: «Да-а». Ну, третий: «Да-да…» Пошли по домам, и первый второму говорит: «Ты больше с собой этого болтуна не бери!»

 

Бедный философ ухмыляется, Богатый и Ли смеются.

 

Богатый: Так чем ты тут занимаешься, махинатор?

 

Бедный отпивает чай. В процессе дальнейшего разговора все прихлебывают чай.

 

Ли: Я-то махинатор?! Да кругом посмотри, кругом! Непонятно кто устанавливает непонятно какие законы и потом официально, прикрываясь ими, облапошивает уйму людей. И кричат: право, свобода, демократия! Да дырка от бублика это право и эта демократия! Сознание людей сковано со всех сторон. А я как раз освобождаю сознание людей, можно сказать, заново открываю им мир, избавляю от стереотипов. Словом, речью, плюс легкое воздействие на психику – настои, травы, благовония. В общем, делаю всё, что могу. И это приносит и мне удовольствие, и клиентам – облегчение!

Бедный: Облегчение, говоришь?

Ли: Ну да! Беда современного человека – это перегрузка стереотипами социума. Человек настолько привыкает мыслить стандартно, так, как принято в обществе, что оказывается неспособен оценивать события, явления, лица – индивидуально, свободно, нетрадиционно, более широко!

Я сам постоянно сталкивался с этим. Например вот когда я говорил людям, что общаюсь с космосом, они думали, что я шучу, и смеялись. Когда же я объяснял, что не шучу, они считали меня сумасшедшим! Третьего не дано что ли?! Стереотип!!! Бред, логичный, но далеко не всегда верный – навязанный обществом, массовым сознанием.

Бедный: Ладно, хорошо. Стереотипы… Но зачем ты обманываешь людей: своих клиентов и всех вокруг?

Ли: Я практически не лгу! По сравнению с тем, что твориться везде! Я слегка дополняю образ, чтобы людям было легче прочувствовать и понять.

Бедный: Да ты врешь! Нагло врешь им в глаза!!!

Ли: Ну, это, в конце концов, тоже стереотип. Главное – личная свобода: я хочу заниматься тем, чем хочу и могу, и так, как хочу, - и я этим занимаюсь! И мне плевать, что думает об этом общество с его примитивными стереотипами и что думаешь лично ты!!! Такая же жертва стереотипа!..

Бедный: Да плюй, плюй!.. Это шизофрения какая-то. Да, ты свободен от стереотипов общества, - ты создаешь их себе сам! Ты оградил свои действия прекрасной стеной – в своем сознании! …И не пускаешь тронуть за эту стену ни людей, ни себя! Ты изо дня в день врешь себе!!! Ах, благодетель, спаситель заблудших душ, пораженных общественными стереотипами! Да тут всё кругом – стереотипно! Ты сам – ходячий стереотип, каменный стереотип!!!

Ли: Так! Ладно!.. Ну а ты сам – с гитарой под мышкой и табуреткой – ты сам чем руководствуешься в этой чёртовой жизни? Не из перехода ли ты сегодня?! Я-то хоть стабильно зарабатываю себе на хлеб! Я – счастлив, а ты?!

Бедный: Я тоже!

Ли: На чем же основано это твое чувство?! Интересно послушать… незыблемую философию гельминта, упивающегося дерьмом!!! Каковы твои принципы?!

Бедный: Нравственность, добродетель… как лучше сказать. Всё – почти как Гегель прописал. Ключевой принцип – свобода. Но не произвол, не полная анархия, а сообразно с определенным идеалом… И тогда уж свобода обширней, чем только от стереотипов общества! От своих личных тоже! Преодолеть крайности противоположного в универсальном единстве. Универсальная для всех нравственность!..

Да, свобода – но не для обмана, не для любого беспредела! А чтобы делать добро… или хоть ничего не делать: пусть будет бездействие, но не злодеяние…

Ли: Я, значит, злодей! В жопу Гегеля!..

Богатый: А ведь марксизм – течение в младогегельянстве! До начала двадцатого века мало кто рассматривал Маркса как оригинального, самостоятельного философа.

Бедный: Да, ирония судьбы: вся советская эпоха была вычурным потомком метода и даже системы Гегеля.

Богатый: Родила система в ночь не то сына, не то дочь.

Ли: Вот!!! Терпеть не могу! Ни коммунистов, ни Гегеля! (Бедному, саркастически) И пофигистов, на всем этом воспитанных, тоже!

Добродетель, ха! Ничё не делать, всё по фигу… Нет семьи – хорошо, есть – по фигу!!! Есть, что пожрать, – хорошо, нет – по фигу! Зато нравственность… как в Застой: лагеря закрыты, зато психушек всё больше – все политические, значит, психами стали?!

Бедный: Да с такими вот станешь! И руки на себя наложишь!

Ли: Ну а ты, Вась, как думаешь? А то всё остришь, а по сути – молчишь.

Богатый: Я? Поставь ты мне вопрос как Андрею, принципы назвать, мне нечего было б ответить. Эх, а я ж не дурак, я так хотел ухватиться за какую-нибудь идею и хоть несколько лет, хоть несколько месяцев руководствоваться ей, пусть даже как бы служить ей, подчиняться… Но нет: всё оказывалось иллюзией, заблуждением… или утопией… или столь тленно, конечно, скоротечно, что не стоило и начинать. Я так долго думал, столько лет… и сейчас еще думаю. Но как раз после тщательнейших раздумий всё новые и новые принципы разваливались, теряли смысл, меркли и слабели…

Потом – через Ницше – я понял свою ошибку. Я пытался найти объективные ценности, идеи, принципы, уже как бы данные, предписанные – если не Творцом, то жизнью, реальным положением дел, ходом вещей… Но это как раз невозможно! Практически на пике своей гениальности Ницше писал, что «добродетели, понятые объективно, внелично, столь же опасны, как и пороки, если следовать им, взирая на внешний авторитет, а не взращивать их изначально в себе самом, что и было бы правильно как личная настоятельная потребность, как условие именно нашего существования и нашей благотворности, распознаваемое нами независимо от того, тем же или иным условиям подчиняются другие наравне с нами». Я сам – главный, единственный настоящий, так сказать, принцип.

Бедный: Ну, это, батенька, не новость. Тема баян)

Богатый: Погоди. Что это за «я», самостоятельно творящее ценности и созидающее себя, – вот в чем вопрос!

Я думал в последнее время…

Отказаться от идеи Бога, убить Бога – встать на Его место;

убить себя – встать на место Ничто, пустое место?..

Что значит смерть: не столько в органическом, сколько в интеллектуальном плане?

Что если возможна и полезна, так сказать, ноуменальная смерть и феноменальная жизнь. То есть может быть такое «я», которое ноуменально умерло – произошел отказ:

- от субъекта, то есть ноуменального «я»,

- от метафизики, то есть трансцендентальных оснований,

- отказ от смысла, «истинного» означаемого,

- отказ от причинно-под-следственности, каузализма, от целесообразности,

- наконец, отказ от сугубо рационального объяснения поведения и всех фактов тварного мира.

А феноменально такое «я» живет, но после всех этих отказов понимает, что всё основывается на (загибает один палец) воле и (загибает второй) обыкновении, привычке мысли, другими словами – представлении той или иной степени устойчивости, поскольку чистая воля без ее приложения к знанию-обыкновению и чистое обыкновение без воли к нему, веры в него – одинаково невозможны. Отсюда и новый тип смысла – недосмысл, не обладающий характером истинности, подлинности; ведь самО по себе ничто не имеет смысла, то есть, как говорит Ницше, «смысл с необходимостью… является именно смыслом соотношений, перспективы»; «всякий смысл – воля к власти (все соотносительные смыслы можно растворить в ней)»…

 

С последними словами Богатого философа раздается стук в дверь. Неуверенные шаги. Уверенные шаги. По лестнице спускается Клиентка. Дама средних лет, с химией на голове, с буйными тенями на веках и румянцем на щеках. В ней с трудом узнается Лена. Она пьяна, но старается не показать. Однако в дальнейшем легкий дисбаланс жестов и нечеткость произносимых ей звуков иногда выдают опьянение.

 

Клиентка: Здравствуйте! Прошу простить за вторжение!

Богатый: Вечер добрый.

Бедный: И Вам не хворать!

Ли: Элеонора, как неожиданно! По-моему, мы не договаривались о столь скорой встрече?

Клиентка: Вы правы. Вы как всегда правы! Поэтому я и извиняюсь. Еще раз прошу, господин Ли и все присутствующие, будьте так великодушны, простите мне это вторжение! Но мне очень нужна помощь господина Ли.

Бедный: Всё нормально, я и так, например, собирался уходить.

Ли: Уже? Мне кажется, мы еще недоговорили… И чайку бы можно…

Бедный (почти перебивая): Я, со своей стороны, всё сказал и услышал тоже достаточно.

Богатый: Я, пожалуй, тоже в основном высказался. А господину Ли нужно работать, неусыпно следовать своему призванию – помогать людям. Так что я тоже пойду.

Ли: Да? Ну я не вправе вас удерживать, господа, но при случае мне бы хотелось продолжить эту беседу, поскольку я всё еще…

Бедный (перебивая и заканчивая за Ли): …Уверен в собственной правоте.

Богатый: Конечно. Мы не прощаемся…

Бедный (вполголоса, иронично): Хотя и надо бы.

Богатый: …а лишь оставляем друг друга, ведь не у одного господина Ли сейчас могут быть дела. У меня тоже на паре направлений горят сроки. А разговор никуда от нас не денется…

Ли: Ну тогда до свидания.

Богатый: Всего самого!

Клиентка: До свиданья!

 

Пожимают друг другу руки. Бедный жмет молча, подчеркнуто отстраненно.

 

Ли (провожая Клиентку за ширму, где диван, столик и кресло): Не надо нарушать установленные сроки: слишком частые сеансы так же мало полезны, как и слишком редкие. Сознание и тело должны переварить полученный импульс…

Клиентка (нервно): Да к чёрту всю эту психологию! Мне не нужен обычный Ваш сеанс. Сделайте мне другое…

---------------- «Бал монстров» ----------------

Ли / Палач: Что мне для Вас сделать?

Клиентка / Оскароносная роль Халли Берри (всячески извивается перед Ли, потом кладет его руку себе на грудь): Сделайте… сделайте так, чтобы мне было хорошо. Сделайте чтобы мне было хорошо. Пусть мне будет хорошо… Пусть мне будет хорошо!.. Вы ведь это можете, правда? Вы можете мне сделать хорошо, можете?! Пусть мне будет хорошо! Пусть мне будет хорошо. Сделайте мне хорошо! Я просто хочу: пусть мне будет хорошо!

Ли: Я не знаю как…

Клиентка (не слушая его, как в фильме): Пусть мне будет хорошо! Я хочу почувствовать себя хорошо… Я хочу почувствовать…

---------------- ---------------- ----------------

Ли (вспыхнув злобой): Хорошо!

 

Ли подбегает к столу, хватает с него складной нож, возвращается к Клиентке и наносит ей несколько ударов в живот и в область сердца. С последним ударом нож остается воткнутым в тело, Клиентка схватывает нож руками, но выдернуть не пытается.

 

Клиентка (произносит эту реплику с той же благодарностью, что и Берри после секса): Ты был мне нужен.

 

Клиентка падает замертво.

 

 

Сцена 5.

 

Автовокзал. Люди на перроне ждут автобус. Среди них Даша, при ней несколько чемоданов, она навсегда покидает этот город. Появляется Сирота, убогий, впрочем, тоже работник автовокзала.

 

Сирота (снимает ушанку и протягивает для милостыни): С п-п-праздничком, люди добрые! П-п-подайте, Х-х-христа ради, к-к-кто с-с-с… с-с-сколько может. Инвалиду д-детства. На проп-п-питание. К-к-кто сколько может. (Люди кидают в шапку.) С-с-спасибо! Дай Бог здоровья! Дай Бог вам здоровьечка! Спасибо, люди добрые! Счастливого вам пути! Бог в помощь!

 

Подходит Контролерша.

 

Контролерша: Так, а где автобус… (смотрит на часы) Должен был подать. Надо по связи объявить… (хочет пойти в здание вокзала, но вдруг видит Водителя автобуса) Чё так долго? Ты откуда бежишь?

Водитель автобуса (с одышкой): Из сортира! От похмелья кефир с утра выпил, и чё-т меня с него разобралО.

Контролерша: Ну ты даешь! Ехать-то сможешь?

Водитель: Ды конечно, чего там!..

 

Сирота тем временем садится на скамейку в стороне, достает из внутреннего кармана бутылку пива и начинает мирно пить. К нему подсаживается еще один Работник автовокзала.

 

Работник: Здорово! Как твое ничего?

Сирота: Привет! Да ничего, нормуль. Тока экзистенциальный постструктурализм меня мучает, французский…

Работник: А-а, конечно, французский. Какой же еще.

Сирота: Вот Дерриду, по крайней мере – в семидесятых, деконструктивистом называли, а сам себя он предпочитал постструктуралистом величать…

Даша (гневно и решительно перебивая): Дорогой юродивый, что ж ты, подлая душонка, милостыню на «проп-п-питание» просил, а сам пиво бутылочное хлещешь, не разливное! И говоришь так складно, не заикаешься!

Сирота: Ш-ш-што ж мне и удовольствие никогда получить нельзя?

Даша: Можно! Но не на мои деньги. Работать иди…

Работник: Девушка, нехорошо! что Вы к убогому пристаете?

Даша: Я? Да он здоровей меня, этот убогий!

Работник: Ну, это не Вам решать, а комиссии по медико-социальной экспертизе…

Сирота (гордо): Да!

Работник: В чем, собственно, дело?

Даша: Пусть он мне деньги мои вернет!

Работник: Да Вы что: где это видано, чтоб нищий милостыню возвращал?!

Даша: А что? Я тоже вот нищая! А ему подала, потому что подумала, инвалид, молодой еще… и денег нет, и ума. А он – артист! Такой же лохотронщик, как и все вокруг стали!..

Работник: Это не Вам решать. Каждый своим делом занимается, каким может…

Даша: Да пошли вы! Давай сюда мой червонец!!!

Сирота: Иди ты в жопу! Какой червонец?! Мож, ты ваще мне ничё не давала?! Откуда я знаю!

Даша: Ах ты сволочь!!!

 

Даша силой пытается влезть Сироте в карман с деньгами. Он ей не дает. Работник тоже пытается ей помешать.

Начинает звучать музыка: песня «Всё как у людей» группы «Гражданская оборона» с альбома «Здорово и вечно» (1989).

Сирота пытается от Даши убежать. Даша догоняет. Сцена затягивается. Выбегают другие Работники автовокзала, подбегают Контролерша, Водитель автобуса. Все защищают Сироту, мешают Даше, отталкивают ее, Даша начинает драться, завязывается потасовка…

Занавес. Антракт. Песня (общее время: 7 мин. 00 сек.) продолжает звучать и в антракте:

 

Вот и всё, что было

Не было и нету

Все слои размокли

Все слова истлели

 

Всё как у людей…

 

В стоптанных ботинках

Годы и окурки

В стираных карманах

Паспорта и пальцы

 

Всё как у людей…

 

Резвые колёса

Прочные постройки

Новые декреты

Братские могилы

 

Всё как у людей…

 

Вот и всё, что было

Не было и нету

Правильно и ясно

Здорово и вечно!

 

Всё как у людей…

Всё как у людей…

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

 

Действие III.

Еще 10 лет спустя. Наши дни.

 

 

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

 

Б е д н ы й ф и л о с о ф

Б о г а т ы й ф и л о с о ф

Л и

Д а ш а

В и к т о р, е е в о з л ю б л е н н ы й, а к т е р

С а ш а, а к т е р

Б о р и с В а л е р ь я н о в и ч, р е ж и с с е р – п о с т а н о в щ и к

Р а б о т н и к и т е а т р а

Р а б о т н и к и Ф С И Н

З а к л ю ч е н н ы е с и з о

Ю н ы е п а т р и о т и ч н ы е г о п н и к и

О б ы в а т е л ь с в е д р о м

П а р а в л ю б л е н н ы х

О т р о к, ч и т а ю щ и й с т и х и

 

 

На протяжении всего III-го действия на сцене выделено (подсвечено) место для гробов. В 1 и 2 сценах оно пустует, с 3 по 9 сцену там стоит один гроб, в 10 сцене стоят два гроба, в 11 сцене стоят три гроба. Все гробы одинаковые.

 

 

Сцена 1.

 

Камера. Двухъярусные койки по ее периметру. Все койки заняты, пара человек сидит на полу. В камеру заходит удрученный постаревший Ли, за ним со скрипом и грохотом закрывается дверь. Ли подходит к свободной простыни на полу возле параши и, сгибая трясущиеся ноги, садится.

 

1 - й з а к л ю ч е н н ы й: Чё, (смеясь)мастер, маздок пришел? Иль отложили?

Л и (вздрогнув): А? Что?

2 з а к л ю ч е н н ы й: Что суд сказал, болезный?

Л и (выдавливая): Шесть лет дали…

2 з а к л ю ч е н н ы й: Условно?

Л и: Не-э, реаль… (голос дрожит вплоть до рыдания, Ли умолкает)

3 з а к л ю ч е н н ы й (другим заключенным): Значит, недолго ему у нас осталось. А он, сука, сопли пускать надумал.

4 з а к л ю ч е н н ы й: Как баба!

3 з а к л ю ч е н н ы й: От! и я о том. (Спрыгивает на пол и подходит к Ли.) Мадам, что Вы делаете сегодня вечером?

(Ли плачет. Некоторые заключенные смеются, большинство индифферентны.)

Молчание – знак согласия! Так Вы говорите «да»?

(Ли рыдает.)

Значит, да! О, как Вы, мадам, любезны… (Заходит сзади Ли и расстегивает штаны.)

Л и (в истерике орет): Не-э-э-эт!!! Охрана! Конвой! Конво-о-ой!!! (бросается к двери и колотит в нее) Кто-нибудь! Эй, там!!!

 

Распахивается дверь, вбегает Р а б о т н и к Ф С И Н с дубинкой и бросается на 3 - г о з а к л ю ч е н н о г о.

 

Р а б о т н и к Ф С И Н: А, пидар-р-расы!!! (наносит удары по лицу)

Твари паскудные!.. Пидара-асы!

 

 

Сцена 2.

 

Подземный переход из 2 сцены II действия, ставший еще старше и темнее. Б е д н ы й ф и л о с о ф сидит на своем старом месте с гитарой. Он угрюм и неопрятен; одежда старая; волосы изрядно поседели и поредели. П а т р и о т и ч н ы е г о п н и к и спускаются в переход и подходят к философу. Они дружны и серьезно настроены. На них обычная дешевая одежда наших дней.

 

1 й г о п н и к (своим товарищам, указывая на Бедного): Вот он, этот козел!

Б е д н ы й (в окружении гопников): Доброго дня, молодые люди.

1 г о п н и к: Недоброго! Ну чё, дядя, все сидишь тут?

Б е д н ы й: Да видишь, не стою – сижу помаленьку…

1 г о п н и к (перебивая его): И всё поёшь?!

Б е д н ы й: И пою, и так играю, без вокалу…

1 г о п н и к: Поешь то же, что вчера пел и неделю назад?

Б е д н ы й: А то! и неделю, и месяц, и год. А иные песни и десяток лет пою… и два… десятка. Свои ведь песни. Что ж еще мне петь-то…

2 г о п н и к: Да лучше ваще ничё не петь, чем такое…

Б е д н ы й: Да лучше-то, оно лучше вообще б не жить, наверно, и разговоры такие не вести с вами. Много чего лучше. Ить недаром лучшее – враг хорошего, как писывал один французский философ. И даже самостийный Гегель с ним соглашался… (во время речей Бедного Гопники переглядываются, корчат недовольные мины и преисполняются нетерпением)

1 г о п н и к: Ты давай не увиливай от вопросов… ф-философ французский. Песни твои… говно полное. Тут дети ходят, будущее страны. Они вырастут – патриотами будут, а тут ты со своей крамольщиной. Они понаслушаются и – станут хрен знает кем… такими же козлами! Я давно говорил, надо с этим разобраться. И слово держу. Разберёмся. Я пацаном был – давал слово, слово пацана, – и сдерживал, и щас – слово мужика – сдерживаю.

Вот ты Родину любишь?..

Б е д н ы й: Да как тебе сказать… понятно чтобы. Не баба она, чтоб я её любил…

3 г о п н и к (всем): От сволочь!

1 г о п н и к: Как можно ее не любить? Она ж тебя родила, образование дала, гегелЯм всяким научила… от врагов в мире защищала, худо-бедно кормила… обувала-одевала, как могла! Хоть таким, как ты, чем хуже, тем лучше.

Б е д н ы й (медленно): Родила и одевала – меня – мать. Ее я любил. Научили меня педагоги и ученые. Их я благодарил. Врагов – в отличие от государства – у меня нет. А мир я весь уважаю. Вот так…

2 г о п н и к: Ха, врагов нет, говорит.

3 г о п н и к: Тварь неблагодарная!

1 г о п н и к (Бедному): Значит, мир уважаешь, а государство – родную страну! – нет. Молоде-эц…

Б е д н ы й: Не родня мне государство! Нет у нас кровнородственных отношений. Хоть анархистом считайте!.. (задумчиво, упадшим голосом)да из всех в этой пьесе я и оказался самый анархист.

(В продолжении дальнейшей речи Гопники между собой гневно бросают: Козёл! Ну, ваще! Говнюк! Крамольник! Сволочь! Тварь! Неблагодарный!.. )

Ну, горбатьте на свое государство! Петушиное племя: наше дело – пропеть, а там хоть не рассветай! Ну, утраиваете вы ВНП, учетверяете. А нищих в стране меньше не становится. И ведь не столько нищих экономически, сколько духовно, мысленно нищих. Бедность же – и та, и другая – порождает зависимость… от лицемерных утилитаристов, которые просто чуть богаче: в одном случае – финансовым капиталом, в другом – духовным. Не-э, они не олигархи и не слишком умны, но их очень много. Большой – крепкий – класс утилитаристов захватывает бедных и диктует свою волю. И тут уж никакой гений и никакая революция не спасет от их диктатуры! Диктатура пролетариата и золотой век, научная революция и нефтяная чиновничья олигархия – всё заканчивается одним: крепчает прагматизм и устанавливается серая диктатура утилитаристов.

4 г о п н и к: Угу, как же!.. А мы?

Б е д н ы й: Между бедными и утилитаристами нет резкого противоречия. Пока вы – бедные, потом – если не свернете, как я когда-то, на дорогу свободы! – станете утилитаристами.

3 г о п н и к: Ну! Ты! выродок!!!

 

3 г о п н и к бьет Б е д н о г о ф и л о с о ф а кулаком сбоку в челюсть. Тот падает на пол перехода. Г о п н и к и избивают его, преимущественно ногами. Бранятся, кричат, разбивают его гитару ему об голову, топчут его тело, соскочившую обувь и одежду, разносят гитару в щепки.

 

3 г о п н и к: Это тебе за Россию!

4 г о п н и к: Да! Ты был неправ!

1 г о п н и к (уходя в себя, почти одновременно с 4-м): Да… ты был…

2 г о п н и к (одновременно с 1-м): Лучшее – враг хорошего… тоже мне!.. Тфу! (плюет на пол рядом с Б е д н ы м ф и л о с о ф о м)

 

Г о п н и к и уходят из перехода. Ф и л о с о ф остается лежать бездыханный. Свет на сцене слабеет.

 

 

Сцена 3.

 

Провинциальный театр. Скромная сцена. Декорации отсутствуют. На сцене стоит старая лестница-стремянка. В и к т о р и Д а ш а отстраненно прогуливаются по сцене в ожидании остальных.

Быстро входит С а ш а.

Д а ш а резко поднимает взгляд на него и испуганно – почти вздрогнув – отводит глаза.

 

С а ш а (обоим): А Валерьяныча всё нет?

Д а ш а (слишком старательно скрывая волнение): Видишь, нету ещё.

В и к т о р (одновременно с Дашей): Нет, нет.

С а ш а: Ну, понятно. Чё вы. (И уходит)

В и к т о р: Даш, что дёргаешься опять?

Д а ш а: Не опять, а снова.

В и к т о р: Да-а? (саркастически удивленно) У-у!

Д а ш а: С началом тянем… Чё, вдоль ночи репетировать опять! (вздыхает) Как всё надоело!

В и к т о р (вполголоса напевает):

Надоело, надоело!

И внутри всё озверело…

(неожиданно, громко) А что ты так на Саню посмотрела?

Д а ш а (вовсе не испуганно, с вызовом): Как (с паузой) же?

В и к т о р (ёрничая): Со – страхом. Испу-ган-но.

Д а ш а (пародируя Виктора): Да-а? У-у!..

В и к т о р: Так, значит. А я подумал, что-о…

 

Входит Б о р и с В а л е р ь я н о в и ч, спускается со сцены и садится в кресло. Он стар, неопрятен и внешне напоминает Б е д н о г о ф и л о с о ф а, но не до портретного сходства. На нем толстые очки. На скуле след помады того же цвета, что и на губах Д а ш и. Вскоре на сцене появляется и С а ш а.

 

Б В: Так… Андрей погиб. (тихо)Столица…

В и к т о р: Кто погиб, Борис Валерьяныч?

Б В: Андрей. Философ, поэт. Вы его не могли знать. Ч-ч-человек – выгорал – как порох, слишком быстро. Да…

 

Вбегает Р а б о т н и ц а т е а т р а в длиннополом платье, путающемся в ногах.

 

Р а б о т н и ц а (визгливым сопрано): Борис Валерьянович, Вас к телефону!

Б В (резко вскипая): Какая сволочь?!!

Р а б о т н и ц а (тороторит): Какой-то Марк… Флагман что ли. По поводу спонсорства и… кажется, продюсирования.

Б В (с интонацией как в прошлые разы): Да-а? У-у!

Так, ладно! Репетируйте пока – с лестницей вот… (уходит вместе с Р а б о т н и ц е й)

 

С а ш а и В и к т о р собираются с мыслями, Д а ш а подходит к лестнице и начинает играть.

 

Д а ш а (С а ш е): Дорогой, ты не подержишь стремянку?

 

В и к т о р коробится от столь легкого перехода Д а ш и.

 

С а ш а (торопясь к ней): Конечно, зай!

Д а ш а: Ты мой герой.

 

С а ш а держит стремянку, Д а ш а на ней. Она как бы делает некую ручную работу, то ли подкрашивает, то ли подклеивает, то ли лепит орнамент, а по сути сучит руками в пустоте.

 

Д а ш а: Сегодня чё-т жарковато (проводит рукой по лбу). Хочется раздеться, (скептически озираясь) кругом люди… не могу же я снять платье.

С а ш а: Ну, потерпи!

Д а ш а: Нет, я сниму…

 

Даша решительно начинает спускать трусы, но, опустив их на голени, мешкает, поскольку снять их на стремянке будет непросто. Саша нарочито заглядывает ей под юбку. Тут по сценарию должен неожиданно явиться персонаж, которого играет Виктор.

 

В и к т о р (в гневе подбегая к стремянке): Что тут происходит?

С а ш а (решительно): А Вы, собссно, кто?

В и к т о р: Я?! Это (на Д а ш у) невеста моя, между прочим!

 

В и к т о р вопреки сценарию тоже нарочито заглядывает ей под юбку. И, отшатнувшись в изумлении, перестает играть.

 

В и к т о р: Дашка, дура, ты почему без трусов?

Д а ш а (иронично): Вот они! (указывает себе на голени)

 

Д а ш а, поняв, что репетиция кончена, натягивает трусы обратно.

 

Виктор: Блин, вторые где? На тебе ж должны быть вторые?! Шлюха!

Даша: Я, черт тя дери, актриса! Вторые трусы видно… Зритель хочет на-ту-рАльности! А вторые – видно!

Виктор (гневно махнув рукой): Артистка…

 

 

Сцена 4.

 

Палата лазарета. Л и встает на табурет перед петлей, связанной из бинтов, снятых со своей правой руки. На петле пятна запекшейся крови. На правом запястье Л и швы после вскрытия вен, на левом запястье бинты также с пятнами крови.

Л и бьет нервная дрожь, он с трудом, держась за спинку кровати, взбирается на стул. Все движения ему даются с трудом. Вставляет голову в петлю, смотрит в пространство, потом смотрит в пол, начинает креститься: подносит три пальца ко лбу, потом к животу – и вдруг перестает, опускает руку…

Решительно поправляет петлю на шее, затягивает ее, 2-е секунды стоит неподвижно – и делает шаг с табурета. Петля натягивается и тут же с легкостью рвется. Л и, ожидавший, что повиснет в воздухе, с воплем и грохотом падает на пол.

Л и лежит на полу, содрогаясь от рыданий. Пытается встать на четвереньки, падает, бьет в истерике кулаком по полу. Вновь пытается подняться, вновь падает. Лежит некоторое время в попытке отдохнуть, отдышаться, перестает содрогаться и всхлипывать, затем вновь пытается встать и вновь падает…

 

 

Сцена 5.

 

Театральное кафе. За столом сидят т р у ж е н и к и театра.

 

1 – я т р у ж е н и ц а т е а т р а: Да что-т Дашка и так и сяк: и с Витькой остается, и Сашку милует, и Валерьяныча целует.

2 т р у ж е н и ц а: На все руки от скуки.

3 т р у ж е н и ц а: Да ладно – бабы, вы и есть бабы! «Валерьяныча целует» – да кто ж его не целовал?! И не чтобы угодить как-то – его всё равно не проймешь ничем, а так, из вежливости просто… из уважения даже.

2 т р у ж е н и ц а (П е р в о й): Правда: ты прямо любовный квадрат построила, а тут не больше, чем любовный треугольник. Хотя Дашке и этого – за глаза хватит!

1 т р у ж е н и ц а: И я о том же: чего ей Витьки мало – умный, не пьет, скромный, ни на кого, кроме нее, не посмотрит? Так нет же!..

 

Входит Б о р и с В а л е р ь я н о в и ч.

 

Б В (в веселом расположении): Привет, птички певчие – стервятники, что, день только начинается, а вы уж все косточки перебрали?

Т р у ж е н и ц ы т е а т р а (наперебой): Здравствуйте, Борис Валерьяныч! Доброго здоровья! День добрый!

Б В: Да, вчера позвонил Марк Эльяшевич… Ну, вам его не надо знать. Предлагал деньги! Представляете? На дворе, скажем так, борьба с последствиями глобального кризиса, а человек легко и по своей собственной инициативе предлагает вложить деньги в эту дыру! Поразительно… И что бы вы думали на моем месте?..

1 т р у ж е н и ц а: Брать!

Б В: Ха, правильно! поэтому я отказался. Да, всё логично, всё очень логично… И не потому что послушай женщину и сделай наоборот! Я вообще никого не слушал. Марк Эльяшевич просто весьма неглупый человек, хотя и энтузиаст театрального искусства… Он, естественно, дает деньги под одно существенное условие – что они к нему вернуться с про-цен-та-ми. Пусть небольшими – не в несколько раз там – но с процентами. А теперь подумайте: он щедрый человек, он дает много денег, только много, значит и вернуть надо много да еще с названным условием!.. А у нас тут – такой каламбур – условия ни к черту! Где я сейчас возьму проект? большой проект – под эдакую сумму? (начинает суетиться как бы выискивая в помещении то, о чем говорит) Где этот великий драматург, который нам пишет гениальный сценарий? Где эта огромная труппа артистов с горящими глазами, готовых день и ночь пахать над его воплощением на сцене? (внезапно его лицо искажает боль)

(Входит Д а ш а, молча кивает в знак приветствия всем присутствующим)

Где… где, наконец, талантливый театральный режиссер со здоровым сердцем? (хватается за сердце) Нет, никого нет! Я не знаю, где они все…

(падает на пол с инфарктом)

 

Д а ш а подходит к нему, щупает пульс, начинает реанимацию…

 

Д а ш а: Вызовите скорую! (расстегивает ему пиджак, ломает два ребра, начинает прямой массаж сердца и искусственное дыхание рот-в-рот)

 

 

Сцена 6.

 

Домашняя обстановка Д а ш и и В и к т о р а. В и к т о р сидит дома, возможно перед телевизором, и что-то ест. Домой приходит Д а ш а.

 

В и к т о р (не глядя): Да-ашк?

Д а ш а: Привет, Модестов!

В и к т о р: Что-то ты с ранья сёдня?

Д а ш а: Не было у нас репетиции. Валерьянычу плохо стало с сердцем. Скорей всего, инфаркт. Я ему жизнь спасла, снова запустила сердце…

В и к т о р: Ничего се… Ты – сама?

Д а ш а: А что тут?.. Я умею ребра ломать, а искусственное дыхание тем более… лишь бы сил хватало вдувать.

В и к т о р: Ну, ты даешь – искусственное дыхание. Рот-в-рот?!

Д а ш а: Как еще!

В и к т о р: Может, он специально притворился, чтоб ты ему рот-в-рот сделала?

Д а ш а: Сволочь ты, Модестов! Человек в натуре чуть не умер, а ты всё об одном думаешь!..

В и к т о р (всё больше раззадориваясь для ссоры): Я о тебе думаю, понимаешь?! О тебе только! Дура ты, Дашка!..

Д а ш а: Сам дурак!.. Что теперь будет? Надолго Валерьяныч в больницу загремел? Ему, может, ваще работать запретят… Лучше б ты о работе подумал!

В и к т о р: На фиг работу – мне одна ты нужна… Погоди. Ты всё о той идее, чтоб я режиссером стал?!

Д а ш а: А о чем же, дурная башка?

В и к т о р: На фиг это режиссерство!

Д а ш а: Эх, Модестов…

В и к т о р: Что? Нет, ну давай, давай я стану режиссером! Правда. Выгоню на хрен твоего Сашку!..

Д а ш а: С чегой-то он «мой»?

В и к т о р: Ой, ла-а-адно! уж весь театр об этом говорит!

Д а ш а: А ты слушаешь?

В и к т о р: Нет!!! Я уши затыкаю! Потому что краснеть сколько можно?!

Д а ш а: Какая ж ты сволочь, а!

В и к т о р: Сколько уже можно краснеть, я спрашиваю?!! (подходит к ней вплотную)

Д а ш а: Да ты от неуёмной фантазии этих звездорванок краснеешь!!! Веришь всякой твари!.. (пытается дать ему пощечину)

В и к т о р (поймав ее руку на лету): Сколько – можно – краснеть?!

Д а ш а (вырываясь): Бесконечно!!!

 

В и к т о р свободной рукой бьет ее в ухо. Она чуть не падает, но тем самым высвобождается и, поймав равновесие, выбегает прочь из квартиры.

 

 

Сцена 7.

 

Палата лазарета. Л и лежит, корчась, на кровати. Его рвет. Он продолжает корчиться долго, на помощь не зовет. Рядом с кроватью валяются пустые пузырьки и пластинки от выпитых им с целью самоубийства таблеток.

В плановом порядке, ничего не подозревая, в палату входит Р а б о т н и к Ф С И Н в небрежно накинутом белом халате.

 

Р а б о т н и к Ф С И Н (бросаясь к Л и): Вот ты урод!.. Так. (осматривает пузырьки, пластинки, читает названия лекарств) Кто ж этим травиться?! Во дебил!!! Так, давай вставай! Пойдем желудок промывать.

 

Л и не встает.

 

Р а б о т н и к Ф С И Н: А ну встать!!!

 

Л и не встает.

 

Р а б о т н и к Ф С И Н: Последний раз приказываю: встать!!!

 

Л и не встает. Тогда Р а б о т н и к Ф С И Н снимает с пояса дубинку и бьет его по спине. Л и с трудом встает и направляется к выходу.

 

 

Сцена 8.

 

Театральное кафе. За столом сидят напротив друг друга, пьют водку, закусывают, курят и разговаривают В и к т о р и С а ш а. Они уже изрядно пьяны.

 

С а ш а: Ну, что я те хочу сказать, Витек. Я, ваще-то – гей!

В и к т о р: Чего?

С а ш а: Пидор я!..

В и к т о р: Чё, серьезно?!

С а ш а: Серьезней некуда!

В и к т о р: Обалдеть… А давно? В смысле ты понял, что гей, давно?

С а ш а: Годам… к двадцати точно разобрался.

В и к т о р: Обалдеть ваще… А ты какой? Я в смысле…

С а ш а: Пассивный, пассивный.

В и к т о р: А-а…

С а ш а: А что ты так интересуешься? Может, ты тоже… того… хочешь меня?

В и к т о р (кладет руку ему на ляжку): Не, я не такой.

С а ш а: Да? А может быть, ты би?!

В и к т о р: Не думаю. Но…

 

Входит Д а ш а. В и к т о р отдергивает руку с ляжки.

 

Д а ш а: О, вот они!

С а ш а: Дашка! Здорово!

В и к т о р (одновременно): Привет, Дашк!

Д а ш а: Да вы уже готовые.

С а ш а: Еще нет! По крайней мере, готовы еще не на всё.

 

Д а ш а подсаживается к ним за стол.

 

Д а ш а: Что вы говорите! У-у…

В и к т о р: Дашенька…

 

В и к т о р собирается с мыслями, допивает водку из своей рюмки, с отвращением закусывает.

 

В и к т о р (с новой силой): Дашенька, я понимаю, что место, конечно, не ахти, а закуска (оглядывая стол) и вовсе говно, но! Но (поднимает взгляд на Д а ш у) я хочу сказать… тебе. Короче, выходи за меня замуж! Да.

Д а ш а (удивленно и медленно): Оригинально… Что ж, Модестов, человек не пьющий, если ты завтра не забудешь этот разговор, то – да, черт возьми, я согласна!..

 

В и к т о р неуклюже бросается ее целовать. О н и сливаются в долгом поцелуе.

 

С а ш а (вполголоса): Ёбтыть! (в полную силу) Горько!!!

 

 

Сцена 9.

 

Домашняя обстановка Б о г а т о г о ф и л о с о ф а. От домашней обстановки Д а ш и и В и к т о р а она отличается только несколькими предметами роскоши.

Б о г а т ы й ф и л о с о ф ужинает. Света мало. Вдруг у него звонит мобильный телефон. Он утирается и отвечает на звонок.

 

Б о г а т ы й ф и л о с о ф: Внемлю тебе!..

Да…

Да?..

Конечно…

Да конечно…

Нет. Ну, ты помни, что всё не так просто, как нам хотелось бы. Во-первых, есть, условно говоря, мир вещей, то есть как бы реальность. Во-вторых, есть мир знаков, слов, то бишь словесных и других знаковых выражений. И есть мир смыслов, идей, которые ведь могут быть по-разному выражены средствами мира знаков… А твоя проблема в том, что адекватное отражение средств одного мира средствами двух других происходит не всегда. Иногда приходится сталкиваться с отсутствием таких средств, нехваткой их или избытком, а еще с их концептуальной несопоставимостью. Потому что каждый мир живет по своим законам, со своими структурами, моделями… Нечего удивляться тому, что порой ты не можешь подобрать нужные слова или найти подтверждения в реальных фактах! Или наоборот – какие-то факты не укладываются в твое представление о мире!.. Так что не только идеи иногда можно назвать мертворожденными, неспособными воплощаться и развиваться, но и вещи… и даже слова. Но ведь мать, когда вынашивает своего ребенка, никак не ожидает, чтобы он родился мертвым. Она питает надежду и ждет прекрасный плод…

Да…

Ну, будь здоров! Пока.

 

Б о г а т ы й ф и л о с о ф возвращается к ужину. Он кладет в рот кусок котлеты, кашляет и, поперхнувшись котлетой, внезапно начинает задыхаться. Он пытается издать крик о помощи, хрипит и стонет. Через некоторое время пытается встать, но, сделав шаг, падает на пол и умирает.

 

 

Сцена 10.

 

Прогулочный дворик. Несколько заключенных прогуливаются, сидят на лавочке, курят. Среди них Л и. За ними сурово наблюдает Р а б о т н и к Ф С И Н.

Л и подходит к одному решительному заключенному.

 

Л и: Братан.

З а к л ю ч е н н ы й: Чего?

Л и: Хочешь меня… эт самое…

З а к л ю ч е н н ы й (вскипая): Ты чего, доходяга, совсем?!

Л и (играя злость): Кто чего?! Я чего?! (достает из рукава заточку и пыряет З а к л ю ч е н н о г о в плечо) Сука!..

З а к л ю ч е н н ы й: Ну ты гад!

 

Выхватывает у Л и заточку, тот с легкостью отпускает. З а к л ю ч е н н ы й пыряет Л и в сердце. Подбегает Р а б о т н и к Ф С И Н и начинает избивать З а к л ю ч е н н о г о. Л и падает на землю. Выбегают другие Р а б о т н и к и Ф С И Н.

 

Ли (умирая): Ты был мне нужен.

Заключенный: Вот пидарюга гнойный!!! На мокруху поставил!

 

Р а б о т н и к и Ф С И Н утаскивают избитого З а к л ю ч е н н о г о.

 

 

Сцена 11.

 

Двор среди многоэтажек. Поздний вечер. В л ю б л е н н а я п а р а под окном не может сдержать лобзаний.

В центр двора выходит О т р о к с длинными волосами в кепке и с шарфом на манер Маяковского. Он начинает выкрикивать стихи также в манере, более подходящей для чтения стихов Маяковского.

 

О т р о к (кричит):

Был день, когда господней правды молот

Громил, дробил ветхозаветный храм,

И, собственным мечом своим заколот,

В нем издыхал первосвященник сам.

 

Еще страшней, еще неумолимей

И в наши дни – дни божьего суда –

Свершится казнь…

 

О т р о к а обрывает то, что сверху из одного окна некто выливает на него ведро воды.

 

Г о л о с и з о к н а: Пшел отсюда, голодранец!

 

О т р о к разворачивается, чтобы уйти, и напоследок показывает «фак» куда-то в небеса…

Внезапно еще одно ведро воды выливается на П а р у в л ю б л е н н ы х, они разбегаются в разные стороны.

 

Г о л о с и з о к н а: Пшли отсюда, сволочи бесстыдные!

 

Звучит музыка: песня «Москва» группы «FM» с альбома «Made in Russia» (общее время 3 мин. 24 сек.):

 

От того, что ты не любишь рок-н-ролл,

Эта песня хуже не станет.

Для кого всерьез, а для кого в прикол –

Пора все точки расставить!

 

Хватит вам на всех «Машин» или Земфир

Или там «Сплинов» с «Мумий Троллем»?

Растаскали рок – послушайте эфир:

Эфир немножко болен.

 

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

 

Я провинциальна, но пока чиста,

Если не считать хали-гали.

Рок-н-ролл ведь мертв, история проста,

А эти, ну, просто достали.

 

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

 

Я сняла носочки, босяком пошла

По твоей немытой брусчатке,

Жизнь твоя ночная ярка и пошла,

Москва, летим без оглядки.

 

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

Еще чуть-чуть и я заплачу.

 

Ла-лай

Какая тихая Москва

Ла-лай

А я ведь думала иначе

Ла-лай

Какая жизнь эта тоска

Давай

За всё плачу, не надо сдачи!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Действие IV.

Неопределенное будущее.

 

 

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

 

Г е р о й з а с т о л о м

П о д ч и н е н н ы й Г е р о я

П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е

Д в о е с а н и т а р о в

А в т о р

П а р а в л ю б л е н н ы х

О т р о к, ч и т а в ш и й с т и х и

 

 

Сцена 1.

 

Небольшая комната. Слева на переднем плане письменный стол. На нем стоит зеленая настольная лампа и небрежно лежат несколько книг, очень много бумаги, исписанной, с печатным текстом, чистой, и пара шариковых ручек. Справа стоит убранная кровать. Левая стена комнаты глухая, правая – с окном и солидным подоконником. В задней стене дверь с большой круглой ручкой и мутным стеклом (как бы окно в двери, сама дверь не стеклянная). Справа от двери, возле задней стены, шкаф. Слева от двери, между письменным столом и задней стеной, вдоль левой стены стоит вторая убранная кровать. За столом стоит кресло, возле правой стены (перед шкафом) стоит стул.

За столом в кресле сидит Г е р о й, имеющий внешность среднюю между Бедным философом, Богатым философом и учителем Ли. (Внешне это борода и усы как у Бедного, монголоидная внешность как у Ли и дорогой костюм Богатого из II-го действия.) Перед ним стоит нервно сосредоточенный П о д ч и н е н н ы й, человек без особых примет. П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е сидит на подоконнике и неспешно, не ожидая ничего нового, достает пачку дешевых сигарет и закуривает. Докурив одну сигарету, почти сразу закуривает следующую.

 

Г е р о й (Подчиненному): Да, История в широком масштабе являет собой неоспоримое доказательство случайности сущего, друг мой, бессмысленности и хаотичной произвольности миропорядка и всякого бытия: твоего, моего - и даже их. Конечно онИ хотят уничтожить любые наши доказательства, глупцы... хотят вырвать у нас почву из-под ног... - Ха!.. этим враг только заставит нас научиться летать! - Поэтому они спрямляют Историю: дают всему свой смысл, а то, что им мешает, - обрезают... кастрируют! и выбрасывают. Чтобы не замутняло чистоты их смысла, чтоб не засоряло школьных учебников, чтоб не давало каждому человеку найти свой смысл и обрести понимание общей бесцельности. Они дробят Историю на мелкие фрагменты, отдельный факт легче обратить к какой-то цели, наполнить смыслом. Дробят и спрямляют, дробят и спрямляют!..

Так что лучше смотреть на события далекого прошлого, когда эти сволочи еще не вырубили пером пол-Истории.

(П о д ч и н е н н ы й иногда согласительно кивает на слова Г е р о я.)

К примеру, взять важнейший вопрос истории двадцатого - двадцать первого веков от РождествА ХристОва, как говорили древние, ведшие летосчисление с рождения некоего Богочеловека. О ходе истории тех лет до сих пор идут споры.

По одной версии, в мировой войне середины двадцатого века победил мощный тоталитарный союз нацистской Германии и коммунистической империи, созданной на базе России. По мере подавления национального суверенитета всех государств в мире, при революционном скачке научного прогресса и установлении полного информационного господства единое супергосударство-оккупант установило свой тоталитарный режим на всей планете Земля. Плоды этого первого глобального единства мы и пожинаем. Оно породило этих нынешних уродов - наших врагов...

По другой же версии, нацисты и коммунисты встали по разные стороны линии фронта. Коммунисты объединились в кажущийся фантасмагорическим союз - что как раз делает эту версию неправдоподобной - в союз с либеральными капиталистическими, демократическими и другими мягкими странами. И этот союз победил в войне. Но затем на фоне якобы общности либеральных ценностей и социально-политических устройств с подачи межконтинентального корпоративного капитала начался процесс глобализации экономик, политик, культур, а потом и нравов всех мировых государств. Опять же при резком научном прогрессе было установлено это первое глобальное государство. Они захватили средства массовой информации и пропаганды... они захватили мозг, а тело и так уже было у них. Здесь обе версии сходятся...

П о д ч и н е н н ы й: Пример интересный, а что он доказывает?

Г е р о й: Что всё бессмысленно! Как бы ни старались личности в истории, как бы ни перевирали их старания будущие историки, совокупность неких бессмысленных случайностей, которые не могли иметь целей, всё же приводит к одному и тому же результату, который так удобно назвать достижением заранее поставленной цели и подсунуть соответствующий смысл во все предшествовавшие ему события... действия.

Конечно, онИ всегда могут сказать, что на сАмом дЕле был скрЫтый смысл, который по той иль другой причине невозможно было афишировать до поры, но который непременно был. Рано или поздно он выйдет наружу, а если и не выйдет... (после небольшой паузы - зло и иронично) вы его сможете додумать... О-о, сколько тайных смыслов готовы они предъявить всякому сомневающемуся! Надо быть начеку. Хотя сомневающихся всё меньше...

А на крайний случай, когда непосредственный участник - якобы носитель этих скрытых смыслов - вдруг скажет, что он про себя ничего не имел, а смысла-то и нет, - можно будет заявить с уверенностью старого психолога или адвоката: смысл всё-таки был, но скрывался от самого его носителя - в подсознании, в (саркастично, кривляясь)"потенциальном когитарном материале его мышления"...

П е р с о н а ж н а п о д о к о н н и к е (негромко начинает читать стихи):

Встречи - стоп-краны разлук.

Урбанистичество - в плуг.

Смысла нет, целей; есть ночь...

Продолжить с начала, бездействие смочь -

Так замыкается круг...

Г е р о й: Ну что за маргинальщина, уважаемый?! Особенно первые строки. (пафосно)"Стоп-краны разлук" - шансон, ей-богу!.. А это "в плуг!" - андеграунд небритый... Не хотите ли -

 

Скоро одиночество

закончит визит,

Скоро единенье

протиснется в щель!

Верьте: поднимется

всё, что висит.

Гой, лицемерно

прагматическая цель! -

 

так писали древние нигил-атео-постмодерн-панк-поэты. Богатыри... Невы! Грубо, резко, мощно - как скала в океане... (пауза) фекалий. Без этого вашего продуманного - осмысленного! - изящества. Вы же извращенцы - на фоне простой миссионерской любви.

П о д ч и н е н н ы й: А не всё равно, какая форма у стихов, если их содержание одно и то же?

П е р с о н а ж: Э! тогда и содержание немножко разное.

Г е р о й: Никакого содержания нет!!! Но форма стиха должна соответствовать отсутствию смысла, должна подчеркивать высшую онтологическую истину - бесцельность.

П е р с о н а ж (Герою): Дурак Вы, уважаемый.

Г е р о й: Попросил бы не оскорблять.

П о д ч и н е н н ы й (Персонажу): Сам дурак! С каким человеком говоришь...

П е р с о н а ж (Подчиненному): Эх, челове-э-че... Говорили-говорили о бессмысленности, о бесценности. А теперь "с кем говорю". Какая ж разница, что он за человек?! Это ж не имеет смысла! Да и как оценить? Каков смысл слова "человек"? Мож, он не человек вовсе?!

П о д ч и н е н н ы й: Да ты что! Это ж какой человечище! Как ни посмотри! Истинно дурак. Не понимаешь простейшего!

П е р с о н а ж: Да что с тобой... говорить. В голове каша. Концы с концами не сводишь... Нет в тебе цельности. Только... не уважение даже... так, подобострастие к этому...

П о д ч и н е н н ы й (нервно и зло): Да иди ты.

(П о д ч и н е н н ы й обиженно садится на кровать и умолкает.)

П е р с о н а ж (Герою): Бесцельность… А как же Ницше?

Г е р о й: А что Ницше?

П е р с о н а ж: Да я вот всё сомневаюсь на счет Ницше…

Г е р о й: Не надо сомневаться – это Ваша главная беда. Из-за нее Вы не можете доходить до конца, до решительного конца, до упора.

П е р с о н а ж: Но ведь это же догматизм, ограниченность некая…

Г е р о й: Ой, а если всё время сомневаться, вообще ничего не сделаешь.

П е р с о н а ж: Так всё-таки – у Ницше, его идея вечного возвращения.

Г е р о й: О-о, преинтересно: из-за имевших место первые сто-двести лет недоразумений при издании тех вещей, которые Ницше не издал до своего сумасшествия, многие считали, что ключевое понятие его философии – воля к власти. Поэтому так и назвали главный неоконченный труд, когда решили издать его по фрагментам. Как характерно, кстати – сварганить важнейший трактат по философии из полутыщи отрывков!

Но! Если бы самого Ницше спросили о ключевом понятии, он бы почти наверняка назвал не пресловутую – еще Шопенгауэрову! – волю, а вечное возвращение!

П е р с о н а ж: Вот-вот. Допустим, но что оно в точности из себя представляет?

Хайдеггер пишет о камне, который наблюдал Ницше на каком-то озере, кажется. И вдруг, внезапно его осенила идея о возвращении, о том, что камень постоянно возвращается в самого себя, можно, наверно, сказать, становится самим собой. Но это понимается вроде лишь в контексте времени, этого Хайдеггерского существования-бытия… бла-бла-бла.

Г е р о й: Хотите сказать, Хайдеггер подгоняет главную идею Ницше под свою главную идею – экзистенциалистскую? Конечно! Иначе и быть не может – история только так и существует, только новые и новые подгонки – под новый контекст нового автора-зрителя-читателя истории. Случай с камнем, по Хайдеггеру, практически – пардон за каламбур – краеугольный камень интеллектуальной биографии Ницше! Не случись тот виток творчества, который последовал у Ницше за «прозрением» камня, и всё – для Хайдеггера философия Ницше изрядно потеряла бы в цене. И, скорей всего, даже не получила бы того многотомного внимания Хайдеггера, которое привлекало уже в свою очередь внимание не одного поколения последующих философов…

П е р с о н а ж: Хорошо-хорошо, пусть всё так. Но почему у Делёза в книге «Ницше», когда речь заходит о вечном возвращении, совсем другие акценты? А ведь Делез диссертацию защищал по Ницше, варился во Франции в обстановке расцвета экзистенциализма, он не мог не знать подход Хайдеггера в вопросе о вечном возвращении, ха, он даже называл Сартра своим главным учителем – а тут вдруг увидел свою сущность именно для вечного возвращения.

Г е р о й: Всё-то Вы сущности хотите определять, да, пройдет еще немного – и вы поймете, какой чудовищный атавизм – Ваша сущность…

П е р с о н а ж: Делёз говорит, нельзя путать вечное возвращение с возвращением того же самого. Вечное возвращение избирательно. А еще он не устает повторять про идею утверждения, которая и есть активная, положительная форма воли к власти. Это самое утверждение – тоже вечное возвращение…

Г е р о й: Ну-ну.

П е р с о н а ж: Казалось-то, чего проще: Ницше исходит из посылок, что пространство и время бесконечны. Поэтому и в исторической перспективе возможно всё – что ни предположи, рано или поздно сбудется, и в настоящее время, в сию минуту тоже происходит всё – где-нибудь, хоть в параллельном измерении, хоть в другом мире…

Откуда же берется вечное становление – постав, или как там еще его переводят – у Хайдеггера? Откуда Делёзовские выверты?

Г е р о й: Постойте. Откуда Вы взяли, что Ницше исходил из бесконечности пространства и времени?

П е р с о н а ж: По-моему, он говорит об этом в «Человеческое, слишком человеческое»… да и в «Так говорил Заратустра» есть подобное.

Г е р о й: Ну-у, в «Заратустре» есть подобное чему угодно – было бы желание сыскать. Никакая Библия не сравнится!.. Образность развита порой до неприличия.

И вот Вы сказали: возможно всё – и это ближе к сути вечного возвращения? По-моему, Вы сами уже расставляете акценты весьма фривольно – я-то не против, но Вы пока ратовали за поиск «сущности», верили, стало быть, в истину…

П е р с о н а ж: Я тут еще думал о переоценке всех ценностей, самого способа оценивания, заявленной у Ницше… Вот. Прошлой ночью, мне показалось, я наконец понял смысл вечного возвращения. Теперь я, конечно, опасаюсь, что мог подогнать его просто под собственный контекст.

Я думал о Шопенгауэре – он был ведь очень важен для Ницше – как учитель, учение которого надо было преодолеть. Но всё же научиться при этом. Шопенгауэр учил преодолению – это его главный и, пожалуй, единственный рецепт от пессимизма, серости, обывательщины и бессмысленности. Через творчество, эстетическое мировосприятие, гениальность – неважно, это уже детали. Ницше принял эстафету от Шопенгауэра. Вот тебе, бабушка, и переоценка ценностей. Вечная переоценка, вечное преодоление, вечное возвращение… Я понял это явление, прежде всего, как преодоление, непрекращающееся преодоление всего и вся – понятий, догматов, ценностей, смыслов, границ, ориентиров, точек зрения…

И – Делез кое в чем прав – здесь действительно нет места экзистенциализму с его «Тель кель», «Принимайте бытие, как оно е…» Но так мало здесь и его «утверждения», «утверждения утверждения» и прочего, всё как раз наоборот…

Г е р о й: Эх, позволю себе с Вами не согласиться. И Делез, видимо, окажется полностью прав… Вечное преодоление – такой же фантом, как все философские понятия, претендующие на универсальность, общеприменимость. Вот… э-э, вот смотрите, что получается, если его последовательно применять. (Копается в своих бумагах. Достает один старый листок, читает)

 

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде .

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак.

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде .

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак.

Жизнь – чудовище,

Смерть – мамка родна.

Тьма, сыра земля,

Разложение,

Разрушение.

Два на полтора

Иль на метр даж

Да поглубже так,

На шесть футов что ль

В андеграунде .

Черви, муравьи,

Клен разлапистый,

Крест с оградкою,

Всё чугун, литьё,

И гранит гробниц,

И цветы, цветы,

Сатанисты тож,

Эмо-готы, глядь,

И бомжи поесть,

Бухари полить,

Родственники выть,

Вороги плясать

На могилочках

Свежих, праздничных,

Други ж – поминать

Водкой русскою –

И опять же лить,

Тоже бухари,

Некрофилы, твари,

Свирепствуют,

Эксгумируют,

Содомируют,

Всё, однако же,

Твари Божии,

У всех либидо,

Все под Путиным.

А полночный скрип

Седовласый страж

Не почувствует –

Стар и пьян уже;

А осадки всё

В виде лишь воды

Агрегатных форм,

Ежели сказать

Гидрометео-

рологически;

Проще говоря –

Снег, дожди и град;

Лишь весной трава,

Осенью листва,

В марте выборы,

В Думе в рифму все,

И любовь пройдет,

И надежда мрет,

Пессимизм один,

Шопенгауэр, глядь,

Обывание,

Серость да туман –

Лучше вечный мрак... –

 

И так, заметьте, до бесконечности! Вечное преодоление ведь. Можно преодолевать жизнь в пользу суицида, затем основательно и последовательно преодолевать суицид в пользу жизни…

А что в итоге? Либо – и так и сяк плохо, и тогда полная апатия, либо – белка в колесе, что тут, в общем-то, и продемонстрировано.

П е р с о н а ж: Ха, не пофигизм, а стрессоустойчивость! (смеется)

 

 

Сцена 2.

Там же.

Распахивается дверь.

Нерешительно, но спокойно, без волнения, входит А в т о р.

Г о л о с з а д в е р ь ю (один из санитаров): Место слева.

Так, хватит курить тут!

Дверь захлопывается.

А в т о р присаживается у спинки кровати.

Г е р о й: Милости прошу к нашему шабашу! Новый человек, прекрасно. Новые идеи. Наше дело не стоит на месте… Какими судьбами?

А в т о р: Да с чего начать… Я со школьных лет увлекался философией. Но… отучился по другой специальности и… тож увлекся, наверно, или просто по инерции… короче, даже защитил дисер. А потом – решил-таки писать докторскую по философии.

Г е р о й: Вы всё же философ! Интересно.

А в т о р: Да. Ну вот. У меня давно были идеи какие-то, я их записывал, обсуждал, с кем мог. Не каждый же захочет… и поймет.

П е р с о н а ж (в сторону П о д ч и н е н н о г о): Иные так и норовят потрепать тем, что больше престало поприкусить…

А в т о р: Публиковал я пару раз статейки философские. Ну, докторскую так и написал, не на пустом месте. Надо защищать – а тут такое время: Аттестационная комиссия ужесточила требования к защите там и вообще. А за плагиат, за плагиат… если обнаружат, отказывают в защите без права там повторной… без права реабилитации как бы. И тут выясняется, что один человек, нормальный человек, ну, обычный человек, ученый там, да? Всё такое… - человек этот уже защитил дисер с основными идеями моего докторского дисера – раньше меня. С моими идеями… а я на него не сослался даже в тексте. Конечно, не сослался, кто ж знал.

Ну, меня резко заворачивают с докторской. Я тогда в суд подаю.

Г е р о й: В суд. Конечно, конечно…

А в т о р: В суде я понял наконец-то, как дело было. Идеи эти – якобы мной спёртые – появились, когда я в аспирантуре учился. Ну, я тогда в себе их не держал, чего мне скрывать… Обсуждал – я уж говорил.

Если б я знал, что главное – их раньше опубликовать. Кто раньше – тот и автор. Я бы хоть пьесу написал. И в ней тезисно так прям – основные идейки… Прям, название «Предмет-метод познания и необходимость иррационального». Подход позднего Витгенштейна; основная мысль, что нельзя противопоставлять предмет и метод познания, что это одно явление: предмет-метод; что там обязательно нужен иррациональный элемент; что есть ряд проблем с границами. Ну и дальше…

П о д ч и н е н н ы й: Зачем такая муть в пьесе?

П е р с о н а ж (в сторону П о д ч и н е н н о г о): Вот человек!

А в т о р: Ну как, современное искусство, границы стёрлись. Научный дискурс хлынул в драматургию, живые эмоции – в науку. Приезжаешь на международную конференцию, а там какой-нибудь датчанин вместо доклада «Быть иль не быть – вот в чем вопрос…»

Ну так вот. Выступил я однажды, получается, с докладом на каком-то кружке, рассказал эти идеи. Но! Кто ж знал, что там будет человек, который не только их запишет и будет использовать в практике там своей, но сам защитит кандидатскую по этой проблематике! Там же не было философов! Там были студенты просто, аспиранты… пока я писал два дисера, он закончил универ и сразу ушел в философию. И тут мне что его винить – я ж тогда не собирался по этой теме дисер писать. Он раньше меня собрался…

Г е р о й: Но я чувствую по интонации – Вы вините его в чем-то другом…

А в т о р: Да. Верней, я не знаю. Короче…

П о д ч и н е н н ы й: Мы не в Сочи – как можем, так и мочим.

П е р с о н а ж: Ну, право…

А в т о р: Он мне говорит перед заседанием, в суде уже… Что, мол, делать: если я, говорит, признаюсь, что идеи твои, то меня самого степени лишат. Так что, мол, я подтвержу, что сам их опубликовал.

Г е р о й: Разумно.

А в т о р: Что разумно?! Я, конечно, понимаю, что справедливость существует только здесь (стучит себя по голове), что это идеальная конструкция, а так ее нигде нет, но человечность какая-то, уважение к человеку, ну не самопожертвование, так хоть честность!.. честность!

П е р с о н а ж: Честность основывается на истине, а объективная истина невозможна!

А в т о р: Залюбись! Молчал бы уж, нигилист. Скажи еще спасибо, что живой!

П е р с о н а ж: Я нигилист? Что Вы мне угрожаете?

А в т о р: Я угрожаю? Да я тебя породил, я автор этой пьесы! Вжик – и тебя вообще больше нет. Ва-ап-ще!

П е р с о н а ж: Да пошел ты в жопу, Автор! Я, значит, нигилист? Иногда хотя бы головой думал, когда пишешь. Шизофреник ты любучий и больше никто!

А в т о р: Молчать, Христова дефекация! Святодухово отродье.

П е р с о н а ж: Сам заткнись. На правду обиделся? Скоро все поймут, что ты шизик!

А в т о р: Вот скотина!..

(П е р с о н а ж странным образом пропадает.)

Вот, разволновал меня… Заканчиваю. Суд. Судья послушал-послушал, я ему наш разговор-то пересказал. Он мне не верит – это Вы и выдумать могли, доказательства давайте, материальные… Бла-бла-бла… Да. А как только он дочитал решение свое великое, что я плагиатор конечно, я говорю: «Так значит? Ну тогда и жить мне незачем», - из внутреннего кармана, из пиджачка нож выхватил и по венам полоснул, старательно так, глубоко… Подошел к столу судейскому, рукой трясу – весь стол ему кровью залил, дело свое горемычное, кодексы всякие… Он орет: «Вы что себе позволяете? Вы в своем уме?» А я тогда: «Вызывайте скорую, лизосранцы! А то я вас всех засужу за неоказание помощи смертельно раненому! Козероги гнойные!»

Г е р о й: А это Вы нож специально принесли на суд?

А в т о р: Да ну, я его всегда с собой ношу – для самообороны и самоатаки.

Г е р о й: Вот как. А ход с венами Вы заранее задумали?..

А в т о р (перебивая): Что Вы! Совершенно спонтанное решение!

Ну, потом скорая, больница… А потом, короче, у меня спрашивают: ты что дурак что ли? Да, в эдаком мире, говорю, по всему видать дурак. Меня к Вам и направили…

П о д ч и н е н н ы й: Эка кумека! Теперь все мозгА поотрастили. И все друг друга дураками считают. А сущая мудрость мала, семи пядей не требует.

Г е р о й: Но дает широчайшие возможности.

А в т о р:

Литр внутрь не так уж много,

Если уповать на Бога! -

Это я понимаю, но (Г е р о ю) Вы, уважаемый, Вы-то не предлагаете для народа никакого опиума, никакого «светлого будущего», никакого «высшего смысла». Откуда же эти «широчайшие возможности»? Откуда этот Ваш геройский оптимизм?

Г е р о й: Ну… (осекается, посерьезнев) Я всё-таки полагаю, что наш мир – человеческий, пусть даже субъективный мир – не бесцелер. Он не должен хорошо продаваться. Он не должен быть бесцельным… Не всесилен наш разум, хотя его достаточно для скепсиса, критики и разрушения всего и вся. Не вечна наша вера, наша воля – вопреки разуму – поддерживать то, что нам привычно и дорого. Но остается та мудрость, о которой (в сторону П о д ч и н е н н о г о) он сказал. Как сказать… мудрость, наверно, в надежде… да, получается, София состоит в Надежде, остается в той своей дочери, у которой самый долгий век. Которая умирает последней. Да и правда, мудрость – дело для поздних лет.

А в т о р (крепко задумавшись): Надежда? А какая надежда, в смысле – надежда на что?

Г е р о й: На правду. Истина – пафосное что-то такое, объективистское, научное. А правда – Слово. Некий смысл, правильный, правдивый смысл… и при этом достаточно отчетливый – может быть выражен только словами.

Автор: Так, значит, э-э, мудрость, которая есть надежда на правду, а правда в слове, которым выражен смысл. Что-то как бы ускользает от меня…

Герой: Это ничего. Главное – Надежда. Тут у меня главное – Надежда…

Автор: Ну, на том и порешим.

Входят Д в а с а н и т а р а в белых халатах.

О д и н и з с а н и т а р о в: Та-а-ак, процедуры! Собирайтесь, пора на процедуры.

Все л и ц а встают, берут полотенца и уходят с с а н и т а р а м и.

 

 

Сцена 3.

Антураж последней сцены III-го действия. На протяжении сцены звучит музыка: песня «Misery», группа «Green Day», альбом «Warning» (2000). Курящие курят.

Посередине сцены – перпендикулярно к зрителям – две железные решетки. Они сомкнуты, выглядят как одна.

По одну сторону решеток –

Г е р о й и з - з а с т о л а,

П о д ч и н е н н ы й Г е р о я,

П е р с о н а ж с п о д о к о н н и к а,

А в т о р,

по другую –

Д в о е с а н и т а р о в.

Все они внимательно осматривают то, что находится по другую сторону решеток. Внезапно один из санитаров бросается на решетки и пытается их преодолеть. К нему присоединяется второй. Они гнут решетки руками, ногами, плечом – с разбега, кусают зубами. Потом устают, обессиленные валятся с ног…

Тогда к решеткам подходит Автор, осматривает их, трогает рукой и жестом подзывает остальных со своей стороны помочь ему. Повторяется то же самое, что было с Санитарами, только с другой стороны.

С пола поднимаются Санитары и присоединяются – теперь решетки терзают с обеих сторон…

Люди слабеют, отчаиваются – и тут решетки разъезжаются метра на 4 друг от друга. В пространство между решетками является Пара влюбленных из III-го действия. Они продолжают лобзания, начатые тогда. Всё происходит еще откровенней. Лица по обе стороны приникают к решеткам и тщетно тянут руки к Влюбленным.

Музыка прерывается. В тишине в пространство между решеток входит Отрок, читавший стихи. Его длинные волосы сменились на короткий ёжик, он одет в форму рядового российской армии, в руках автомат, движения стали еще более решительными. Пара влюбленных вздрагивает при его виде и поспешно одевается. Автоматная очередь. Влюбленные падают замертво.

Снова звучит музыка. Отрок убегает. Решетки вновь смыкаются и остаются сомкнутыми до конца. Через некоторое время Отрок, переодетый, без автомата, является с той стороны, где находятся Герой, Подчиненный, Персонаж и Автор. Отрок бросается на грудь к Автору, сотрясаясь от рыданий. Автор недоуменно разводит руками, но не отвергает его.

Занавес.

 

Для Ваших замечаний и предложений

e-mail: yuland2@pochta.ru



проголосовавшие

Саша Митрофанов
Саша
Для добавления камента зарегистрируйтесь!

всего выбрано: 18
вы видите 3 ...18 (2 страниц)
в прошлое


комментарии к тексту:

всего выбрано: 18
вы видите 3 ...18 (2 страниц)
в прошлое


Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.034865 секунд