Литература

Я сделала это 3 года назад. Но моей причиной была не та, что Он не хочет, а та, что Я не хочу иметь от него ребёнка. Мы были женаты уже 2 года. Я мечтала о разводе, но с ним пока не удавалось договориться, чтоб он отпустил меня по-хорошему. Этот залёт был совершенно нелеп и совершенно трагичен - врач сказала мне, что сейчас я "никак не могу" залететь, что мне сначала надо пройти курс лечения от поликистоза яичников, что я сейчас фактически бесплодна. У нас и секс-то был раз в 3 месяца, если не реже (я уже не любила его и уже не хотела, уступала только чтоб избежать скандала, когда все другие средства были исчерпаны). Я яростно, отчаянно не хотела иметь больше ничего общего с этим человеком, я спала и видела наш развод, я испытывала к нему жалость и неприязнь, даже какое-то физическое отвращение, и тут - беременность, когда вроде "никак невозможно" (как я могла поверить, быть такой неосторожной, боже, сейчас я бы сто раз подумала, а тогда просто уступила его настойчивым требованиям, постепенно переходящим в жалобное скуление и слезящиеся глаза: "Ты меня больше не любишь", я просто не могла видеть, как он плачет, за это я его начинала презирать. Когда я узнала о беременности, я была не просто шокирована, я была в полной прострации. Я не могла допустить мысли, что ношу в себе ребёнка от ЭТОГО человека, его часть, которая во мне сливается с частью меня и образует единое целое (какое же это должно быть жалкое и озлобленное существо). Но не могла допустить мысли убийства СВОЕГО ребёнка. Испытание для психики было настолько непосильным, что инстинкт самосохранения просто заблокировал доступ к тому, что зазывается совестью, жалостью, любовью, сожалением, ко всем мыслям о том, что это не только его, но и мой ребёнок, что это же живое существо, человек. Блокировка сработала почти моментально, боль прекратилась, я оказалась словно под наркозом, или как будто мой мозг плавал замороженный в растворе новокаина, я почти ничего не чувствовала, мыслей на эту тему уже не было, они исчезли, сознание как-то обходило эту область стороной, было чертовски избирательным и изобретательным, тут же пришло решение сделать себе выкидыш, я купила окситоцин, кажется (какое-то сильное сокращающее) и муж колол мне его, а потом, взвалив рюкзаки на плечи, мы пошли в поход, через 20 минут после нескольких доз окситоцина, и когда вылезли из автобуса, у меня начались жуткие боли, спазмы, пошла кровь (ещё рюкзак был тяжёлым, я нарочно его так нагрузила), мы останавливались отдыхать, но кровь почему-то прекратилась, как только мы сделали первый привал, боль тоже прошла, а я-то надеялась... Токсикоз изводил меня, и никаких мыслей о том, что это не абстрактная "беременность", а мой ребёнок не хочет умирать... Когда мы вернулись из похода, я ринулась в консультацию, меня обследовали и направили на аборт. Было всего 4 недели, и можно было делать вакуумный. Я торопилась, потому что времени для вакуумного оставалось совсем мало – ещё максимум неделя, после уже пришлось бы делать обычный, а на это я вряд ли пошла бы из страха, что кюреткой повредят слизистую матки.

В тот же день я легла в больницу (я лихорадочно торопилась, как бы не проснулось то самое, что будет ныть, скулить и хвататься за полы моего плаща, как будто я что-то отпихнула ногой, а оно осталось в грязи у меня под ногами, и пока не защемит, не заноет, не сожмёт горло своими цепкими пальцами совесть, ещё можно было успеть избавиться от этого кошмара), я хотела избавиться не от своего ребёнка, и даже не от ребёнка вообще, а от части "этого человека" во мне - я пустила его в свою жизнь по своей 19-летней глупости, а он проник внутрь и теперь мне никак было не избавиться от этого, как в фильме "Чужие"... жизнь стала бы кошмаром от мысли об убийстве ребёнка. Поэтому я убивала монстра, "Чужого". Только с началом действия наркоза плотину прорвало и затопило сознание, от которого можно было сойти с ума, от которого хотелось вырваться из собственного тела, из собственных мыслей, я чувствовала, что моё тело в крови, не в моей, а в чьей-то чужой крови, но мысль, что я оставлю часть этого человека в себе, была настолько недопустима, что даже в этих "поднаркозных" кошмарах она меня не посещала. Я так и осталась разрываемой между "убить это ничтожество, это убожество" - часть его, и "спасти своего ребёнка". Но сознание заблокировало доступ к этому уголку памяти, и, выйдя из наркоза, шатаясь, я брела "по стеночке" к своей палате (спасибо хоть помогли слезть со "стола" и обуться), потом, прямо в коридоре, меня рвало, как и всех остальных, кого сегодня "абортировали" - наркоз у них такой. Я была серо-зелёного цвета. Приехал муж, он не отпускал такси, быстренько собрал меня и мои вещи в охапку, поволок в машину. Дома я разрыдалась, кажется. А может, мне это приснилось. Он хотел сразу уйти на репетицию, потому что: а) у него радостное событие - я всё решила за него, не реагируя на его вялые протесты "Может быть не надо так?" (ну да, он хотел быть хорошим - не зарабатывая ни гроша, он с удовольствием взвалил бы все траты на моих родителей и на меня, зато считал бы себя благородным, что "позволил жене оставить ребёнка"), б) он не понимал, даже представить себе не мог, что такое аборт и что чувствует женщина, когда решается на это, и когда проходит этот путь в несколько метров от палаты до операционной, как будто проходит босиком по битому стеклу, как будто столько раз убивает себя мысленно, сколько шагов делает в этом отрезке от материнства до сиротства, одиночества, пустоты. Поздно взвешивать "за" и "против", надо только не думать теперь, не позволять себе думать об этом. Обезличить ребёнка настолько, чтоб он стал некой абстракцией, к которой невозможно испытывать ни жалость, ни любовь. И всё же когда я немного пришла в себя после операции и ко мне подошёл врач, делавший мне аборт (я не помню, что он спрашивал, о чём говорил, я его сейчас вообще не могу вспомнить, так прочна эта "блокировка" памяти), я спросила (единственный вопрос, который я ещё могла задать, что-то, что меня волновало ещё, ведь не могло же уйти всё сразу, бесследно, без всяких усилий, это была словно последняя вспышка агонии - угрызений совести или совести вообще), я спросила "А пол ребёнка уже виден? Можете сказать, кто это был - мальчик или девочка?" Мне быстренько объяснили, что в 4-5 недель никакого пола ещё не видно, "Какой там пол, о чём Вы говорите!", и следующий вопрос прозвучал как-то глухо, словно издалека, я даже не поняла сразу, что это МОЙ голос: "А что вы делаете с ними потом? Вы можете отдать мне моего ... ребёнка?" Лицо его изменилось, вытянулось, он повернулся и быстро вышел из палаты, ничего не ответив. Очевидно, принял мой вопрос за постнаркозный бред. В последствии я жалела, что совсем ничего не знала о нём (или о ней), даже пола.