У Шуррера в тридцать пять выпадают волосы. Отчего бы? Здоровый, процветающий, амбициозный. Топ-менеджеры молятся на Шуррера и его авторскую стратегию. Шуррер учит их выживать, кроить обстоятельства по своему усмотрению, двигать людей как фигурки по клеткам для достижения своих целей. Да, и ещё любой болван может проглотить его видеокурс и стать финансовым магнатом. Находка. Лифт для тех, кто не желает пыхтеть, поднимаясь по карьерной лестнице. Оплата киберденьгами. Так какого хрена, спрашивается, у него могут выпадать волосы?! - Это радиация, старина, - Радзинский приторно ухмыляется, потягивая ликёр. – Ты слышал про взрыв на полигоне? Знаешь, из каких плит построена твоя хибарка? Во! Радзинский зарабатывает рак кожи не в солярии, а на Банановом архипелаге. Только что оттуда. У него щёгольская бородка – до отъезда не было. Внезапно Шуррера прошибает желание дёрнуть за неё посильнее: накладная или настоящая? Откуда бы взяться настоящей бороде у человека-муляжа, который набит тряпками? Где был бы этот хлыщ, не сделай его Шуррер своим компаньоном? Оставался бы в массовке. «Да, ваш кофе готов, господин Розенталь. Сию секунду, господин Розенталь». А сейчас, благодаря Шурреру, он посвящённый. На консультацию к нему банкиры записываются за месяц. «Попробуем прикинуть, дружище Розенталь, как распорядиться ограниченными ресурсами и выбить стопроцентный КПД. Решим такую управленческую задачку». Шуррер встаёт с кресла, выходит из-за стола и раскрывает жалюзи. На улице буран. Завывает ветер, где-то гремит железо, вертится снежная воронка высотой с десятиэтажный дом. Отсюда хорошо видно трассу. К теплоцентрали из диспансеров и исправительных колоний тянутся фуры с топливом. «Если и февраль будет таким же холодным, дефектной биомассы может не хватить, чтобы обогреть город». Шуррер зашторивает окно, возвращается за стол.
В аудитории томятся работяги с угрюмыми рожами; перед каждым – открытая тетрадь, во всех – пусто. Макс Деюре в облегающей майке бродит у кафедры. Наконец он потягивается, изгибает спину: джинсы чуть сползают – выглядывают стринги. – Навык манипулирования, – томно произносит Деюре, – необходим вам, если вы жаждете стать успешными. Тренируйтесь применять людей для удовлетворения своих нужд. Это важно, если вы мечтаете добыть власть или деньги. Или, – Макс подмигивает, – утилизировать свои выделения в чью-то промежность. Работяги хмуро на него таращатся. Глаза Макса начинают бегать, он прячет руку за спину: – Чтобы быть успешным в семье, манипулируйте партнёром. Используйте партнёра с хитростью, так, чтобы он не понимал, каким образом вы его применяете. В этом – секрет семейного счастья. Раздаётся грозное бормотание; на лбу Макса проступают капли, он обхватывает запястье, убирает руку в карман, вынимает, опять суёт за спину: – Манипулируйте детьми, чтобы дети подчинялись и... С заднего ряда слышится шипенье; Деюре с ужасом понимает, что заговорил о детях зря. Среди ограниченных в правах трудяг это – опасная ошибка. Подмышки потеют, Макс облизывает губы, и тут ехидно звучит то самое слово. Меченный. Лицо Макса белеет, он хватается за стол. Вдруг в дверях является силуэт женщины. Макс видит его и с шумом выдыхает. Выпрямляется. Губы расползаются в улыбке.
На экране пульсирует заставка ежевечернего новостного шоу «Узнай первым». Тревожная музыка, кадры с места событий. Вот толпа скандирует, мечется в зареве костров – частокол позади сборища унизан отрубленными головами. Вот в реанимобиль втаскивают человека-моль, с носилок почти до земли свисают огромные прозрачные – точно из полиэтилена – крылья. Мужик в кожанке впечатывает кулак в объектив камеры. «Вооружёнными беспорядками охвачён ещё один округ Федерации – на этот раз, Южный, - женским голосом чеканит бот-автоинформатор.- Армия и полиция перешли на сторону мятежников, главы муниципалитетов сожжены в ёмкостях с растворителем». Прямой эфир. Корреспондент, моргая и жестикулируя, шлёпает губами перед камерой, надпись «MUTE» светится в углу экрана. На заднем плане что-то догорает, валит чёрный дым. Корреспондент вдруг взмахивает руками – на лбу алеет круглое отверстие. Выпучив глаза, репортёр вываливается из кадра.
- Говорил я, нужно было по трассе ехать, - Радзинский барабанит ладонью по коленке. Минут десять уже барабанит, беспрерывно, как припадочный, - Случись чего, эти ублюдки шутить не будут. Сам знаешь, дорогая тачка для них – это как кусок мяса для акул. - Не надо паники. По трассе – это крюк в десять километров. Проскочим через цыганятники, так быстрее. Вот дерьмо: аж позеленел от страха! А бородёнка у него всё-таки ненастоящая. Шуррер закуривает, его пальцы немного дрожат. В зеркале встревоженные глаза шофёра. Хрипят стеклоочистители, соскребая наледь с лобового стекла. Радзинский достаёт фляжку, прикладывается к ней, расплёскивает на пальто. Водитель сворачивает в проулок и резко давит на тормоз: дорога перекрыта людьми в накидках с капюшонами. Машут обрезками труб, схаркивают под ноги. - Я же говориииил, - скулит Радзинский, сползая под сиденье. Стекло со звоном разлетается, пролившись в салон дождём мелких осколков. По капоту скачет патлатый люмпен с битой. Рожа перекошена, с подбородка свисают слюни. - Твою мать, валим отсюда! Валим, дёргай! Шуррер орёт над самым ухом впавшего в столбняк водителя. Тот приходит в себя только после смачной затрещины. Машина срывается с места, что-то мягкое бьётся о кузов. Крики затихают вдали, и Шуррер решается открыть глаза. По окошку стекает густая красная жижа, похожая на блевотину. В зеркалах заднего вида ещё выплясывают фигурки урбанистических гоблинов. Этим чертям даром не нужна его авторская стратегия выживания в бизнесе. Они выволокли бы его из машины, отутюжили арматуринами и воткнули в сугроб как высосанную бутылку. В салоне резкий запах мочи, и Шуррер брезгливо оглядывает Радзинского. Так и есть: на джинсах в промежности темнеет пятно. Зассанец.
По тротуару тащится старуха с трёхглазой болонкой; псина задирает лапу и мочится на угол обшарпанного здания. Из приоткрытой двери валит пар, воняет жаренной лапшой и прогорклым куриным жиром. Кляксами на вывеске надпись: "Кафе TRUE-поед". Внутри глухо, за столиком лишь Олива и Макс. – Не заморачивайся, – подмигивает Олива. – Скоро все станут такими, как мы. На ней вытертая водолазка, запястья скрыты под рукавами; Олива залпом выдувает бокал пива: – Вот я, несмотря ни на что, счастлива. Щёлкает зажигалкой, лихорадочно дымит; пальцы дрожат. Деюре косится на её отёкшее от попоек, позеленевшее от таблеток лицо. – Зна-а-аешь, – протягивает он. – Мне проще учить тех, кто ищет успеха сам. А эти уроды… Они будто и не хотят делаться успешными и креативными. Ладони Оливы смыкаются на вновь наполненном бокале. – Даже ребёнку ясно! – восклицает Макс. – Мир всегда жил по этому закону. Хочешь бабок, забери у другого. Хочешь детей, оставь без них соседа. Хочешь жену, сам побу… Он отводит взгляд, затем с вызовом смотрит на Оливу: – Всё, что мы с тобой сделали – приняли этот закон в себя. И они когда-нибудь примут. Щёлк – и всё. Ради этого их и заставляют посещать мой семинар. Олива жалобно улыбается: – Может, дерябнем чего покрепче, а?
Шуррер отпирает дверь, наклоняется, чтобы снять ботинки. Чертовщина: у самых ног проворно ползает безобразная гадина – что-то вроде таракана, только раз в пять жирнее. Нагло шевелит усищами и совсем его не боится. Откуда ещё? Судорога омерзения сводит плечи. Шуррер опускает ногу в ботинке на паркет. Дрянь с хрустом лопается, разбрызгивает желтоватые сгустки. Он идёт в ванную помыть руки. Но воды нет. Из крана со свистом вырывается воздух. Шуррера отшвыривает к двери, он орёт так, как будто умылся серной кислотой. Из окошка вентиляции копошащейся массой лезут насекомые – такие же, как прихлопнутое в прихожей. Бойко расползаются по кафелю, гроздьями валятся на пол. В ожидании приезда службы дезинсекции Шуррер стучит зубами на столе, свернувшись как ёж и прижав колени к подбородку. Мерзкие твари деловито обживают комнату. Гений бизнес-психологии загнан на стол тараканами! Тупее и придумать нельзя. Шуррера крючит от нелепости и бессилия.
Деюре сгорбленный шагает по Мясозаводской. Решётки окон мутируют в ехидные оскалы; бакштаг в шею – как подзатыльник от бывшего друга. Максу чудится, что подо льдом синеют лица детей: по его наводке их увезли на биосырьё. Ребята вращают глазами, плачут и хихикают. "Суки! – визжит Макс. – Суки, мать вашу, ненавижу!!" – и скачет по льду. Дома в сумраке он смотрит в кроватку малышу. Жена кладёт ладошку на плечо, Деюре прижимается щекой. Жена: "В душ?", Деюре вздыхает: – В постель. Тварь мечется во тьме, бьётся головами о свод, ползёт через пласт радиоактивного песка, через глину, с грохотом прошибает асфальт. Три чешуйчатых шеи змеятся над городом, пасти изрыгают огонь. Одна из морд приближается к окну Деюре и голосом мамы пищит: – Умничка! Деточки – самое ценное, что у нас есть.. Ты ж моя кровинушка. Из детской доносится сиплый бас: "Паааапа!! Пааапа, ыыы!!!" Слышно, как у малыша жужжит и выдвигается телескопический глаз. Деюре просыпается, садится на кровати. В спальне глухо и мрачно. На запястье Макса светится зеленоватое пятно. Макс вперивается в него, хрипло дышит. Шлёпает на кухню, вынимает из холодильника водку. Когда бутылка пустеет, его пальцы сжимаются на рукояти ножа; скрипя зубами, Деюре вспарывает запястье.
Вы смотрите «Новости последнего часа». Бронетехника вошла в столицу. По имеющейся информации командование вооружённых сил «Революции Правых» намерено штурмовать здание правительства. Вспыхнувший в результате диверсии пожар на химзаводе до сих пор не потушен. Горят производственные помещения и резервуары с токсичным топливом - гептилом. В тушении огня задействовано восемьдесят четыре единицы основной и двадцать семь единиц вспомогательной техники. Волнения спустились под землю: серия массовых протестов среди низового населения. Более пятидесяти тысяч «низовиков» объявили забастовку и пытаются прорваться в город. В одну из шахт сброшена воздушно-топливная бомба. Подробности в вечернем эфире.
Сороковой этаж офис-центра «Башня». Из окна кабинета Радзинский тоскливо смотрит на подсвеченное отсветами пожаров небо. Даже через стеклопакеты пробивается запах гари. Теперь революция не только в телевизорах и новостных лентах. - Уедем. Валим отсюда. Банановый архипелаг, Берег Слоновой Кости, Гренландия. Куда угодно, где не стреляют. Подумай: сейчас из подземелья повылезут эти мазутные рыла, и здесь станет невозможно дышать. Я не хочу сдохнуть в тридцать пять лет, мать твою! Если ты останешься, я уеду один. Сопли и нытьё. Опять сопли и нытьё. Шуррер чувствует, что нечеловечески устал. Голова как чугунная болванка. Как он может держать при себе этого слизняка? Как может позволить ему слинять? Шуррер и себе уже не очень доверяет, не то, что этому типу с приклеенной бородой. Радзинский подозрителен. Пинками его гонят по жизни алчность и больное самолюбие. Только и ждёт, чтобы скинуть его, Шуррера, с хвоста. Он из разряда тех, кто и родную маму сумеет выгодно продать на органы. Нет, ему нельзя доверять ни дело, ни общий кошелёк – заграбастает и то и другое. Шуррер не станет полагаться на случай. Ему ясно, что нужно делать. Радизнский выпьет чашку кофе, в которой вместо сахара будет растворена чайная ложка нитрита натрия. Шуррер видит его посиневшую морду, вытаращенные глаза, судорожно раззявленный рот. Легко представить, как он валится на пол и колотится точно вышвырнутая на берег рыба. Всё, что потребуется дальше – изображать участие и горечь утраты. Сущие мелочи. Шуррер это хорошо умеет. Ну, возможно, пообщаться с криминалистами, чтобы направить расследование в нужное русло. «Как?! Умер ночью в реанимации?». Вечером перед похоронами напиться энергетических коктейлей, чтобы не уснуть. Чёрные круги под глазами дополнят образ убитого горем друга. «Алло. Да, я разговаривал со следователем. Они склоняются к версии самоубийства. А какие могут быть варианты? Бедный Радзинский принял яду». Шуррер прячет мобильник, зло сплёвывает в пепельницу. Почему же всё-таки у него выпадают волосы? Какого чёрта?
Из мрака доносится сип: – Перекочевало? Деюре глотает слюну. Сип: – Так бывает у многих, вырезать тщетно. Надо отпиливать. Готов к такому? Макс бледнеет: – А если?.. – Дальше не переползёт, не ссы. Мужчина во врачебном халате выходит из сумрака. На столике сверкают шприцы и скальпели. На гвозде, вбитом в стену, висит миниатюрная "болгарка". Мужчина ухмыляется: – Знаешь, сколько ко мне является таких? Натягивает перчатку: – Ни у кого после отпилки не перекочёвывало. Почти.
Главная новость дня. Пришедший к власти в результате революционного переворота «Союз Вечно Правых» начнёт чистку населения страны уже в этом месяце. Всех совершеннолетних граждан обяжут пройти тесты, позволяющие выявить уровни психологического, эмоционального и интеллектуального развития индивида. Также тестирование определит оптимальное поле деятельности для каждого работника, чтобы исключить эпизоды несоответствия занимаемой должности по профессиональным и личностным характеристикам. Ожидается, что эта мера в десятки раз повысит эффективность нового общества, избавив его от рабочих единиц с низким показателем полезности. Им, правда, также найдут применение, сообщает комитет «СВП» по пропаганде и связям с общественностью.
Шуррер тычет пальцем в сенсорный дисплей по выбранному варианту ответа. Высвечивается надпись «ТЕСТ ПРОЙДЕН. ВАШ РЕЗУЛЬТАТ – 74 БАЛЛА». В аудитории кроме него человек сорок. Все горбятся и потеют перед мониторами, по мордам – с одной на другую – переползает тревога. Растолкав сидящих в очереди, Шуррер протискивается к двери кабинета с табличкой «Старший инспектор Центра мониторинга социальных процессов». Он не сомневается, что выживет и в этот раз. Сколько их уже было. На крайний случай, это не роботы, и с ними всегда можно договориться. В кабинете по бокам от входа топчутся двое горрилоподобных молодцев в униформе отдела госбезопасности. Развалившийся за столом инспектор, позёвывая, шелестит распечаткой выполненных Шуррером заданий: - Вы недобрали один балл до минимального порога. Сожалею. - Ну мы же с вами цивилизованные люди, - Шуррер скалится улыбкой рубахи-парня, достаёт кредитную карту. – Мы же понимаем, что один балл – это слишком мало. Очень мало, чтобы обращать на него внимание. - Вы недобрали один балл до минимального порога. Сожалею. Шуррер чувствует себя так, словно пытается разговорить автоинформатор. Он кладёт кредитку на стол инспектора, достаёт ключи от бронированного внедорожника и швыряет рядом. - Берите в качестве задатка. Об остальном договоримся. Гориллы у входа чешут яйца от скуки. Инспектор кивает им: - Этого на топливо. «НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕЕЕЕЕЕТ». Шуррер валится на пол как подрубленный и ползёт к столу. Или вымолить сделку или перегрызть инспектору одутловатое горло. На спину Шурреру тяжело опускается подошва сапога. Его сгребают железные ручищи и волокут к выходу.
В пунцовом небе переливаются кристаллы. То и дело падают на прохожих, те превращаются в глыбы изо льда и крови. Весёлые негры из Госвивисекции перетаскивают глыбы в грузовики, они катят по дорогам, изрыгая газ и вонищу. Женщина прижимается спиной к гаражу, всхлипывает: – Максик… Максимушка... Что же ты с собою сделал! Из щели в воротах тихий голос: – Прости, родная. Я хотел… Женщина закрывает руками лицо, трясётся; голос продолжает: – Ты же помнишь, как мы корчились с голодухи под драным пледом? Помнишь ту безысходность? Тот кошмар! Я хотел как лучше. Я решился, я думал… Думал… Минутное молчание, раздражённо: – Я думал, так будет лучше. Так живут все. Все! Такой закон жизни, изначальный закон, и почему я должен думать о других? Да ссал я на их жизни, их проблемы, их выродков! Правильно жить для себя, своей семьи, – срывается на визг. – Какая нахрен солидарность?!! Голос затихает, затем вырывается рыдание: – Они сами так говорили. Никаких совести и чести нет… Ничего нет, кроме людей, машин и денег, их объединяющих… Женщина плачет: "Макс, Макс!" – сопли текут на кофту. Из гаража доносится шёпот: – Я срезал. Оно перекочевало на кисть. Отпилил – проступило на предплечье. Отнял предплечье… и пятно вылезло на ноге. Затем… Я уже не мог остановиться… Я хотел лишь одного. Вопль: – ИЗБАВИТЬСЯ!!! ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НЕГО НАВСЕГДА!!!
В окно фургона Шуррер видит разбитые витрины супермаркетов, роботов из подразделения, зачищающего город во время комендантского часа. В сугробах на обочинах торчат синюшные ноги, распотрошённые и обглоданные бомжами головы. Из трубы ТЭЦ в небеса упирается столб дыма. Платформа с двумя сотнями шурреров опрокидывается в бункер энергоблока, где урчат транспортёры дробильной установки. Паровой котёл требует пищи. Технологический цикл запущен. По тротуару, хлюпая в слякоти и реагенте, ползёт Деюре с култышками вместо рук и ног. Делает рывок и переваливается на спину. Глаза дико вращаются, изо рта бежит слюна. На лбу – зелёное пятно. В центре, под кожей, мерцают три ярких червячка. Они скрючены в цифры 666. Деюре плачет, смеётся и пускает слюни. А небо всё такое же мерзкое и бессмысленное.
|
проголосовавшие
Гнилыe Бурaтино | Sziren Moritz | Hron_ | Зырянов |
комментарии к тексту: