Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Убей в себе графомана



Братья Ливер

Мицелий (для печати )

Они странные. И совсем не такие простые, какими кажутся. О-о, только наивный может решить, что перед ним куски материи, не имеющие ни сознания, ни воли. Кто они на самом деле? Откуда появились, и чего им надо? Если удастся разговорить их, они расскажут сами…

…...……………………………

В каске, защитных очках и с баллоном сжатого воздуха Майер выглядит как боец аварийно-спасательного спецназа при исполнении задания особого риска. У входа в шахту он поднимает глаза и долго смотрит на солнце. Так, словно хочет втянуть его в себя взглядом.

Внутри сумрачно, издали доносится приглушённый рокот, как будто там, глубоко внизу, плещется море или ворочается многорукий тысячепоршневый монстр. Клеть скрежещет раздвижной решёткой и начинает погружение в утробу шахты.

- И как только вам тут живётся – всё время в темноте, под землёй, без солнечного света? – Майер сочувственно улыбается своему провожатому – неопределённых лет мужичку. Лицо мужичка, покрытое слоем угольной пыли, похоже на африканскую ритуальную маску. – Да вы, ребят, прям герои!

Провожатый не отвечает, косится на Майера - так смотрят на цыган или пьяных - с опаской и уверенностью в своём превосходстве. Даром, что на мужичке засаленная роба, а на запястье Майера посверкивает новенький Ролекс.

Клеть, поскрипывая, скользит вниз – долго, бесконечно долго. Пятна света коногонок пляшут по каркасу подъёмника. Наконец, Майер со своим проводником оказывается в длинном тоннеле, уползающем в обе стороны и прошитом узкоколейкой. Свет лампы выдирает из темноты висящий на стене щит-указатель. Надпись над левой стрелкой гласит: «Угледобывающий комбинат «Центральный-7», над правой – «Жилой комплекс» и «Социально-бытовые службы шахты». Чуть поодаль вокруг бобины с кабелем копошатся люди - как мухи над куском мертвечины.

У платформы пыхтит дизелевоз, рядом топчутся двое – жирненький с бараньими кучеряшками типчик и холёный длинный дядя в очках.

- Влад, как хорошо, что вы приехали! – баранчик мельтешит вокруг Майера. Хватает его ладонь обеими руками, которые на ощупь напоминают губку – влажные и шершавые. – А то, вы знаете, я уже начинаю опасаться бунта. Эти угольные рыла хоть и пассивны и трусливы, но кто их знает, чего взбредёт им в головы. Уж вместе мы теперь сможем сделать так, чтобы они успокоились и заткнули рты.

Это господин Симашко, главный инженер шахты. Сюда, под землю, старается не заглядывать без особой необходимости. Говорят, он панически боится темноты и закрытого пространства, из-за чего перед каждым спуском вынужден делать укол морфина. Чёрт бы его знал, правда или нет.

- Кстати, вот познакомьтесь, - Симашко вытягивает руку и нацеливает пятерню на длинного. – Феликс Саворски. Он миколог. Поможет нам найти способ потравить эту заразу. Как вы, наверное, знаете, обработка полирамом и распыление коллоидной серы на них ни черта не подействовало. Тут нужно чего-нибудь покрепче.

Феликс Саворски глядит мимо Влада, шлёпает толстыми, похожими на гусениц губами, зачем-то простукивает пальцами стены. Похоже, с грибами ему общаться привычнее и приятнее, чем с людьми.

Над рамой дизелевоза нимбом вспыхивает лобовой фонарь, локомотив трогается и ныряет в темень. Стук колёс и завывание двигателя заглушают голоса, поэтому, слава Богу, не приходится поддерживать беседу. «Но как?! Как всё-таки они здесь живут?» – думает Майер, глядя в чёрную пасть шахты.

 

У матери с утра болела голова. Саня знал: если у матери болит голова – жди окриков и подзатыльников. И уж совсем точно не перепадёт ни куска сахара, ни втулки от списанного проходческого комбайна. Обязательно будет лезть под кожу, расспрашивая, куда он собрался, и проест все мозги наказами ни в коем случае не ходить к западному стволу смотреть на угольных баб. Хреновые это дни, короче говоря. И совсем уж кисло то, что приключаются они теперь почему-то всё чаще.

Когда мамка вернулась со смены на дробильно-сортировочной фабрике, Саня скучал в землянке, мечтал о будущем. С неугасающим удовольствием он представлял, как ему исполнится шестнадцать, и мужики начнут брать его на стажировку. Пока же, как и всем его ровесникам, делать ему было абсолютно нечего. Саня слышал байки о том, что раньше в шахте была школа, где горняцких детей учили читать и писать. К счастью, идиотская повинность давно отмерла, как отмирает всё бесполезное.

- Ну чо, слышь, расселся, чучело? – приветствовала Саню мамаша, с шуршанием протопав по разостланным на полу мешкам. – Лучше б пожрать нашёл чего…

- Хлебало завали, коза старая, - вяло отмахнувшись, Саня стал натягивать сапоги. Лицо матери – одутловатое, синюшное, с пробивающейся щетиной – вызывало у него лёгкую тошноту. С тех пор, как отца размазало по стене при взрыве метана, внутри мамки словно что-то лопнуло. Она стала чаще и громче срываться; обыкновенно, без малейшего повода. Очень изредка притаскивала каких-то плюгавых мужичков. На вид они были явными «мешочниками» - отщепенцами, ворующими уголь с ленточного конвейера, отчего фингалы на их рожах не отцветали никогда. Дольше, чем на одну ночь ни один из мамкиных пихарей не задерживался.

- Жрачки притащи, - проверещала мать, заваливаясь на топчан. - Я голодная, как собака.

Саня не собирался торопиться – в конце концов, сам он недавно сточил тарелку лапши, и теперь был неголоден. Развинченной вальяжной походкой он шагал по улицам жилого комплекса, между шалашей и землянок. Ботва и Гнус, как было условлено, ждали его около свалки – вмурованного в стену контейнера с отходами.

- Пошли, - деловито скомандовал Саня и свернул в одно из узких ответвлений. Здесь было темно и тесно как в трубе, в щелях за затяжкой по-хозяйски шуршали крысы. Саня шагал впереди, освещал дорогу и упивался своей значительностью – он уже видел, а эти лошары – нет. И видно, что очкуют. Хахаха, ссыкуны. Сейчас он им покажет.

Проход становился всё уже и метров через пятнадцать упёрся в глухую стену.

- Ну смотрите, чо, – стараясь выглядеть равнодушным позволил Саня. Свет фонарика мазнул по стенам и потолку забоя.

Ботва и Гнус сдавленно выматерились. Отпрыгнув на полшага назад, со страхом уставились туда, куда указывал луч фонаря. На гладкой породе чернели они. Непонятные пупырчатые твари облепили даже распорные стойки и рамы крепей, подпиравших кровлю пласта. Строение их тел было несуразным и уродливым: прямо из толстой ножки вырастало нечто наподобие головы, или, скорее, широкополой шляпы. Вокруг существ по стенам змеились потоки застывшей слизи. Твари, все до единой, были абсолютно неподвижны, но при этом жизнь буквально распирала их упитанные ноздреватые тельца. Не было сомнений, что стоит лучу фонаря выбраться из их логовища, как тут же они зашуршат, придут в движение, начнут осмысленно меняться местами.

- Бля, ну и дела, - присвистнул Гнус, брезгливо озираясь. Было заметно: больше всего он боится, что чудовище подкрадётся по потолку с тыла и свалится ему за шиворот.

Ботва тоже втянул голову в плечи и обхватил себя за локти:

- Прикиньте, пацаны, а если эта дрянь дальше полезет по всей шахте, а? Чо будет, а?

Санёк торжествовал. Хотя и ему мерещились чьи-то шершавые прикосновения и свешивавшиеся с крепей слизевые сталактиты, всё же он был здесь не в первый раз. Увиденное по-прежнему отталкивало, но уже не шокировало.

- Чо-чо? Кирдык тогда нам тут всем, вот чо! – Санёк отхаркнул с хрипом, как это делали вернувшиеся из забоя мужики. И, не оглядываясь, зашагал к выходу из наполненного непонятной жизнью коридора.

 

Чёрт-те что! Три дня, как Майер спустился в антрацитовый ад, а к темноте с нечастыми вкраплениями света всё никак не привыкнет. Где-то в глубине самого себя Майер ощущает колебания, которых не было раньше. Словно там, на дне, вдруг заворочалось огромное и неповоротливое, волны от возни которого докатываются до сознания, нагоняя апатию и подавленность.

- Как по-вашему, Феликс, почему они вдруг вздумали здесь расти? Какие к чёрту грибы вообще могут быть в полутора километрах под землёй? – господин Симашко, по всему видно, тоже чувствует себя не лучшим образом. Лицо чёрное, опухшее. Глаза гноятся. Изо рта ядрёный спиртовой выхлоп.

Феликс Саворски через увеличительное стекло разглядывает упитанный, размером с кувалду, гриб, лезущий прямо из кусков породы, сложенных в бутовую полосу.

- По внешним признакам – классические сапротрофы, - бормочет Феликс, расковыривая гриб взглядом. – Но я не стал бы торопиться с выводами. Они вполне могут оказаться и факультативными паразитами. Это гораздо хуже. Откуда берётся мицелий в этой породе и как он развивается, я пока сказать не могу.

Симашко лупает гноящимися глазами как больной филин, вытащенный на свет. Нервно притопывает на месте:

- Да оставьте вы, наконец, эту вашу ботаническую феню! Для нас главное не в том, где они берут этот….как вы сказали… хм, не важно. Так вот, нас интересует то, какую они представляют опасность для шахты.

Саворски почтительно склоняется к грязно-бурой шляпке и шевелит своими гусеничными губами. То ли читает заклинание, то ли переводит для гриба сказанное инженером. Потом, как бы вспомнив о двух своих менее интересных собеседниках, с которыми всё-таки нужно разговаривать, тянет:

- Не ду-у-умаю, что они могут представлять опасность для человеческого организма. Тут, скорее, можно вести речь о микологической биокоррозии, причём неизвестных свойств и интенсивности. Вы же понимаете, что мы имеем дело с совсем неисследованным видом, а то и… кто его знает, может и новым царством. Самое нежелательное, к чему может привести их жизнедеятельность – это сдвижение и деформирование массива пород. Но, надеюсь, мы этого не допустим. И потравим их раньше, чем они смогут устроить здесь обвал.

Майер вскидывает брови:

- А если никакие ваши яды так и не возьмут их? Что тогда?

Саворски сопит, выпячивает массивную челюсть и обиженно отворачивается. Так, словно Майер поинтересовался у него, не по знакомству ли с кем-нибудь из администрации он принят на свою должность.

- А что можно сделать в этом случае? – Симашко смыкает руки в замок на мешкообразном животе. – Затопить шахту? Взорвать? А смысл? Я бы, раз такое дело, не предпринимал ничего. Не сворачивал бы разработку пластов до последнего. А с обвалами породы мы ничего поделать не можем. Форс-мажор, мать его. Херово только, что вся шахта нашпигована оборудованием. Тут одной электроники сколько, и ведь всё это накроется к ебеням… Меня учредители за такое омлетом из моих собственных яиц накормят. Вот с этим как быть?

Майер, прищурившись, всматривается в глазки инженера. Маленькие, заплывшие, цвета студня.

- Знаете, Симашко, - говорит Майер, усмехаясь. – А ведь кроме вашей техники здесь ещё и люди есть. Представляете?

Симашко убедительно хладнокровен, как будто пущенная Майером колючка его и не царапнула. А может и правда ни черта не понял.

- Влад, дружище, - говорит он, и его пухлая пятерня скользит по плечу Майера. – Я всё понимаю: вы, как комиссар по труду, смотрите на происходящее под несколько другим углом зрения, чем мы, шахтёры. Но поверьте, если что-то случится с машинками, нас с вами заставят распродать нахрен органы, но компенсировать ущерб.

Симашко деланно улыбается, и улыбка эта больше похожа не оскал. Резко тычет указательным пальцем вниз:

- А вот этих людей мы заменим легко и бесплатно.

 

В шахте всегда висела духотища, как в накрытой крышкой жаровне. Саня привык, естественно. Все привыкают: и к жаре, и к влажному, напитанному углекислотой воздуху. Санёк легко обходился без рубахи – прежнюю, доставшуюся от бати, изодрал о рабицу, когда лазили за подшипниками на техучасток. Для мамки духота была лишним поводом плюнуть заученными, монотонными проклятиями в сторону тех, кто «там, наверху». По её словам выходило, что если бы не равнодушие и жадность демонически-таинственных «их», в шахте было бы не только прохладно, но даже чисто, как в операционной.

- А я им ничего не должна, - бубнила она, зачёрпывая ложкой жижу из котелка, что булькал на электроплитке. – Пусть сосут ноги, твари зажравшиеся. Если они о простом народе не думают, то и мы этим уродам ни за что платить не будем.

Вот поэтому ни Санёк, ни мать уже где-то год как не ходили за жратвой в местный магазин, пользуясь альтернативным и гораздо более выгодным способом добывать провизию.

…Костыль пришёл, как всегда за час до обеда. Самое удобное время – кто вкалывает на работе, кто отсыпается после смены, а значит, случайных глаз будет минимум. Костыль - санин двоюродный брательник. Он на два года старше – ему уже шестнадцать. У него на подбородке шрам от удара напильником, Костыль бреется отцовой бритвой и даже четыре месяца сидел в изоляционном боксе за то, что срезал медный кабель с трансформатора. Сане было лестно, что такой прожжённый мужик, именно его выбрал в напарники.

Они долго шагали вглубь жилой зоны, между делом поглядывая на землянки. У Сани на плече висела полосатая клеёнчатая сумка. Пока что, кроме вороха непрозрачных пакетов в ней ничего не было.

- Сюда заглянем? – Саня притормозил у лачуги, замысловато сооружённой из необструганных досок, ящиков и обломков мебели. – Это ж Корейца хата, а он на сутках сегодня.

Брательник мудро сощурился и прямо на ходу вдруг отвесил Сане щелбана четырьмя пальцами. По щелбанам он тоже мастер – Сане показалось даже, что звон, которым отозвалась его голова, был слышен снаружи.

- Ты чё, мелкий? – ощерился Костыль. – На нары торопишься что ли? Видишь, натоптано? Следы свежие, вот недавно топтался тут кто-то. Значит, или сам подменился, или кум евонный тут. Сечёшь, шпингалет?

Саня кивнул. Раньше, вроде как, всё было проще. Костыль рассказывал, что ещё сам застал те времена, когда можно было запросто войти в любую землянку и нехило затариться хавкой и шмотьём. Это уже потом, когда многочисленные коллеги Костыля отметились, наверное, в каждом жилище, начали вырастать барьеры. Пуганые хозяева лачуг сняли из проёмов одеяла, понавесили дверей и позакрывались на замки. И тогда Костыль с его инструментом стал для всей родни всемогущим добытчиком.

Холодильник располагался на окраине поселения, почти у складов. Около входа клевал носом убаюканный рокотом компрессоров дедок-сторож, который редко заглядывал внутрь.

Огромная ниша, выдолбленная в стене шахты, была поделена на отсеки. Каждому полагалась своя ячейка в этих гигантских фреоновых сотах. И даже когда тебе нечего туда складывать, ты не подохнешь с голоду, если в кармане у твоего великого брательника звякает связка отмычек.

На то, чтобы набить сумку припасами Костылю требовалось не больше двух минут. Задачей Санька было обеспечить тыл – стоять снаружи, слушать байки сторожа и вовремя подать условный сигнал, если к холодильнику направится кто-то ещё.

Добычу делили в неосвещённом тесном аппендиксе – Саня ни разу не видел, чтобы сюда заходили люди. Сегодня брат был не только удачлив, но и щедр – под прицелом карманного фонаря в пакет к Саньку перекочевала вязанка упаковок китайской лапши, несколько банок консервированной говядины и даже кулёк с леденцами.

- Хавай, малой, мне сладости не нужны, - благодушествовал Костыль, прислушиваясь к мелодичному звону стекла в своей сумке. – Вот наверху, мужики говорят, есть такие хуёвины – называются си-га-ре-ты. Промеж зубов всунул и дым в себя тянешь. Вот, думаю, мож в снабжении кому заказать. Но так они же за контрабанду дохуя заломят, барыги бля. А так с этими штуками сюда не пустят. К ним ещё вроде какие-то спички нужны что ли...

Костыль в задумчивости тряхнул рукой, отчего свет фонарика, метнувшись, проплясал по стене коридора. Вспыхнувший всего на несколько мгновений вид был величественным и безобразным. Санёк вспомнил, что в темноте даже подбирался к стене почти вплотную. От мысли, что он мог прикоснуться к этой пакости, накатили спазмы, и Санька звучно вывернуло наизнанку. Даже с Костыля мигом слетела его вальяжная приблатнённая спесь, он резко вскочил с корточек, схватил брата как котёнка за шкварник и, задыхаясь, потащил в сторону основного штрека. А в глазах у Санька из маячивших радужных разводов выплывала только что виденная картина – стена выработки, словно сплошной коростой облепленная шляпоголовыми существами. Гады безобразно ветвились в разные стороны и под разными углами, росли друг из друга, скручивались и переплетались в чудовищные узлы. О брошенном пакете с сегодняшней богатой добычей Санёк вспомнил, только когда подходил к дому.

 

- Вот, пожалуйста, полюбуйтесь - в голосе Симашко повизгивают истерические нотки, а его руки порхают в воздухе, как две беспокойные птицы. – Полюбуйтесь-полюбуйтесь, я грю. Феликс, что это, по-вашему, такое, чёрт вас дери?

Стены медсанчасти выкрашены в тошнотворный цвет гнойных соплей, тянет мочой и этанолом. На койке лежит человек, и его лицо залито неестественной желтизной. По щекам и шее обильные потёки – то ли пот, то ли слёзы. Врач поверх маски простреливает быстрым взглядом принятый у больного термометр, щёлкает языком и сдёргивает простыню со скрючившегося на кушетке. Тот пытается сгруппироваться, свернуться улиткой, закрыться руками. Но то, что выпирает из его тела, спрятать невозможно.

Майер старается выглядеть хладнокровным и ничем не выдать отвращения, хотя ничего подобного прежде не видел и предпочёл бы не увидеть никогда. В правом подреберье лежащего на койке человека гнездится гриб – поросший светлыми короткими ворсинками уродец пепельного цвета. Вокруг основания ножки – глубокая воронкообразная рана, из которой сочится что-то коричневое. На малейшее движение пациента гриб отзывается легоньким колыханием шляпки.

- По клинической картине похоже на гепатит D, - информирует врач и, натянув сразу две пары перчаток, начинает осторожно пальпировать живот пациента. – Вот его УЗИ, анализы, можете посмотреть. Массивное поражение печени. Выраженный холестаз. Билирубин зашкаливает. И всё это за десять дней – с тех пор, как у него выросло это.

- Срезать не пробовали? – Саворски здесь, кажется, единственный, кто не уворачивается от мерзкого зрелища взглядом, ему даже нет нужды пытаться унять тошноту. Он склоняется над грибом и голыми пальцами мнёт шляпку.

- Пробовали, - врач безнадёжно машет рукой. – Резали под корень. Два раза. Новый проклёвывается в течение суток. Этот – третий по счёту. Ещё день-другой и насобираем на суп.

Саворски отщипывает кусочек гриба и надкусывает. Вид у него при этом такой, как будто он дегустирует любимое блюдо, проверяя, достаточно ли хорошо посолено и хватает ли приправ.

- В принципе, ничего удивительного, - сообщает он. – Если уж грибница каким-то образом проросла здесь, она будет образовывать плодовые тела в каких угодно количествах. Но вот такого, чтобы клетки человеческого тела служили для них субстратом – врать не буду – не видел. Анализ покровных тканей показал, что это некротрофные паразиты. Своей деятельностью они обычно убивают хозяина, после чего продолжают жить и питаться на мёртвых остатках.

Желтолицый на кушетке вспарывает зубами подушку, в его гортани клокочут хриплые звуки – то ли приглушённый вой, то ли рычание. Дюжий санитар по отмашке доктора делает страдальцу укол в предплечье. Вскоре тот перестаёт всхлипывать.

Симашко стоит, развернувшись спиной к происходящему. Его рот зажат ладонью, а лицо зеленее стен палаты.

- Ёб твою мать, - бубнит он, когда серая, похожая на могильную плиту, дверь медсанчасти уже захлопывается за спиной. – Что же это такое? А вдруг это инфекция? Нам бля ещё только этой грибной эпидемии не хватало. Сегодня же отдаю указание эвакуировать отсюда весь административный персонал и медиков. Они пригодятся на других шахтах. Угольные рыла, которые приписаны к «Центральному-7», останутся здесь. Да, они тут передохнут за три дня без снабжения и медпомощи. Но мы не можем жертвовать квалифицированной рабочей силой.

Майер щурит спокойные глаза и вдруг на ходу стискивает запястье Симашко. Тот, вскрикнув, резко останавливается и с удивлением смотрит на коллегу.

- Вы этого не сделаете, - произносит Майер, его взгляд холодный и колкий.

- Слушай, пацан, - зелень лица Симашко стремительно расцвечивается багровыми пятнами. – Представляешь, что будет, если эти сраные грибы разлезутся отсюда по соседним шахтам, выползут на поверхность? Представляешь? Да тебя, сопля ты зелёная, по составным частям прокатят на ленточном конвейере. Учредители зае...

Майер крепче сжимает руку Симашко:

- Вы этого не сделаете, - повторяет он. – Это живые люди, Симашко. Наши люди. И мы не бросим их здесь. Вас же никто не держит: если так сильно трясётесь за свою задницу, поднимайтесь наверх скорее. Не теряйте времени, бегите прямо сейчас. Не думаю, что ваш уход хоть кто-нибудь здесь заметит.

В глазах Симашко под толщей страха и утомления тлеет огонёк ненависти.

 

- Слышь, а ты жрать их не пробовал? – Санёк, ухмыляясь, повернулся к рябому увальню Назару, который как всегда плёлся позади всех. – А чо? Бошки им пооткручивал и хавай. Может, съедобные окажутся.

- Ну сам пооткручивай, умный такой, - пробубнил Назар, специально отвернувшись, чтобы Санёк не расслышал. Сегодня уже успел отхватить пару болезненных затрещин.

Назара и его семью придавило несчастье, настоящее горе. Грибы прорезались в их землянке и теперь лезут из каждой щели, жирные и неудержимые. Отец Назара пробовал вытравить их керосином. Шляпоголовые твари остались к этому безразличны, зато хижина провоняла так, что семейству пришлось временно переехать прямо в проход посреди жилой зоны.

- Маер во всём виноват, - авторитетно заявил Гнус, сплёвывая шелуху семечек. – Знаете, кто это? Это комиссар с верху. Он всё делает, чтобы эти грибы не травили, и чтобы люди от них дохли. Про это ж на всех досках написано, где объявления. Батя читал, мне рассказывал. Говорят, и по громкому радио передавали. Ну там, знаете, где все новости рассказывают… Вроде, пока начальники этого Маера не попрут, так вот это всё и будет. Там пишут, что ими даже воздухоподающий ствол может зарасти. Вот тогда всё, пиздец.

- Так, хлебала завалили, коногонки гасим. Подходим, - распорядился Санёк и сбавил шаг, стараясь не производить шума. Приблизились к техническому участку, где шариться было не положено: могли поймать и надрать уши. Приходилось протискиваться по загромождённому оборудованием коридору под монотонный гул трансформаторов. Вверху – всего в полуметре над головой - тянулись высоковольтные силовые кабели. Молотила водоотливная установка.

За распределительной подстанцией пролегала граница старой выработки. Здесь нужно было пригнуться, проскочить под поперечной балкой и спрятаться за экскаватором-погрузчиком, что уже лет пять ржавел на вечном приколе. Отсюда открывался жутковатый и завораживающий вид.

Свет вольфрамовой лампы выхватывал из темноты беспорядочно сваленные куски картона, деревянные ящики, фляги, обломки электрощитков. Топорщились хребты зубчатых металлических конструкций, которые напоминали не то обломки затонувшего корабля, не то ископаемых чудищ. Здесь и обитали угольные бабы. Если не высовываться и не шуметь, можно долго рассматривать скрытые обильной чёрной порослью межножия, отвисшие груди, сало животов и ляжек.

Пацаны часто навещали угольных баб и каждую знали в лицо. Среди них были и пышущие здоровьем мордатые девицы, и старухи, которые, казалось, были сшиты из жировых складок. Всего около полутора десятков. Одни валялись на затоптанных шматках поролона, то и дело с остервенением вычёсывали блох из своих «райских кущ» и оглушительными залпами выпускали газы. Другие прохаживались по стойбищу, выискивая что-то среди хлама или с чавканьями пожирая консервы из банок. Санёк не один раз видел, что вытворяли с этими бабами мужики, приходившие к ним с несколькими пузырями спирта или ящиком тушёнки. Пацанам же оставалось пока только, не мигая, рассматривать чёрное от угольной пыли, дряблое мясо и мять яйца через карманы.

Саньку давно приглянулась одна: бабища с буйно колосящейся шевелюрой, островками щетины на лице и широкими ослиными ноздрями. Сегодня она держалась беспокойно: быстрым шагом мерила тесное пространство лагеря, иногда подходя к укрытию подсматривающих слишком близко, по-волчьи принюхиваясь. Саня придавил слишком громко пыхтевшего Назара чугунным взглядом и поднёс кулак к его усыпанному угрями носу. Назар вдруг согнулся пополам и сладострастно заскулил. Косматая, казалось, ждала этого, как бегуны ждут стартового выстрела. С животным рёвом она в два прыжка подскочила к груде металлолома, вытянув ручищи с закручивающимися кривыми когтями.

- Валим, валим, побырому, - заорал Саня, хотя и без его команды пацаны рванулись с места, как всполошённые светом тараканы.

Разлетающийся под сводами шахты топот, мерцание фонарей, свешивающиеся со стен гроздья грибов и хищные хрипы, кажется, прямо у тебя за плечом…Впереди замаячили отсветы огней главной транспортной магистрали, откуда до землянок рукой подать. Сворачивая в спасительный тоннель, Санёк услышал сзади писк подотставшего олуха Назара. Рискнуть? Пожалуй, можно. Да, если замешкаться, угольная бабища сграбастает обоих. Но быстрота ног и ловкость никогда не подводили Санька. Да и смрадная бабца без его помощи могла и не догнать Назара, который заслуживал наказания за несдержанность.

Санёк развернулся и с рёвом бросился беглецу навстречу. Заранее было понятно, что от растерянности у Назара откажут башка и ноги. Подбежав, Санёк схватил Назара за шкирку и с размаху вдавил его лицом в стену, уже ощущая гнилостное дыхание бабы.

Санёк мчался как обожравшийся анаболиков спринтер. Погони не было, значит, план сработал. Гарпия втопчет Назара в пыль, расцарапает ему морду, посидит на ней и, возможно, отпустит.

В тесном коридоре, за которым начинались ряды землянок, можно было перейти на шаг. Пацаны всё ещё задыхались от быстрого бега и опасности, в этот раз прогрохотавшей мимо. Санёк объявил братве:

- Сам виноват, огрёб за дело. Придурок. Запалил нас, теперь из-за этого свинёнка другое место искать надо будет. Я его там по стене размазал, баба отшкрябает.

- Придурок жирный, – поддакнул Гнус, отплёвываясь клейкой слюной. – Правильно ты его.

- Если живой оттуда придёт, я его сам за такие дела ушатаю, - хрустнул пальцами Дядя.

 

Дверь бытовки ходит ходуном: снаружи бешено молотят кулаками. Майер спрыгивает с дивана и бросает взгляд на часы – половина второго. Со своих коек вскакивают обеспокоенные соседи по жилью – четверо сотрудников административного аппарата шахты. Лязгает засов, и в помещение влетает начальник смены. Захлопывает за собой дверь, тревожно оглядываясь. Его колотит дрожь, несмотря на то, что в шахте душно как в бане.

- Мужики, ЧП! – орёт начальник, выпучив глаза. – Работяги кипиш подняли. Прям щас столпились у конторы. Их там человек пятьсот, мужики, целая колонна! По всему главному штреку выстроились. Симашко этого с егойным грибным профессором нигде найти не могу! Как в воду провалились, мать их.

- Я выйду, поговорю с ними, - Майер на бегу влезает в комбинезон, перепрыгивает частокол грибов – пухлых, в полметра высотой – растущих прямо из пола. – Узнаю, какие у них требования.

Начальник смены смотрит на него напуганным отчаянным взглядом, как будто Майер объявил, что собирается сейчас же вспороть себе живот.

- Их требование – это вы, Майер, - сообщает начальник. – Они орут, что не собираются больше терпеть, что из-за грибов они тут подыхают, а виноваты во всём вы. Вы не ходили бы туда, Майер, а? Сейчас бы только Симашко найти, пусть он с ними и разговаривает. Странно вообще-то, он должен уже давно быть там. Где его хуй носит?

Майер не отвечает. Отточенными движениями он цепляет на пояс шнурок светодиодной фары, хватает каску и несётся к выходу. Начальник смены выбегает за ним следом.

Транспортная магистраль шахты напоминает странные джунгли с громадными грибами вместо деревьев. Они везде: причудливыми гирляндами свешиваются с потолка, тянутся со стен, мешают идти. То и дело приходится нагибаться или вовсе ползти на карачках, протискиваться между грибных ножек, каждая из которых по толщине сравнима со стволом зрелого вяза. Кое-где темнеют гнилые, переломившиеся пополам под тяжестью распухших шляпок – в местах надлома среди трухи ворочаются клубки червей. Майер дышит носом, стараясь полностью отключить все спецэффекты воображения и эмоций. За спиной, давясь рвотными спазмами, матерится начальник смены.

Симашко и Саворски занимают здесь самые роскошные апартаменты – переоборудованный в жилое помещение вагончик с кондиционером. В окнах темень, внутри – хаос, опрокинутые стулья, отметины подошв на линолеуме. Шифоньер у стены ровно посередине расколот выпучивающимся из полированной стенки грибом.

- Слиняли! – начальник впечатывает кулак в стол. – Бля буду, они свалили наверх, крысиные ёбла.

- Я и не ждал от них ничего другого, - на ходу бросает Майер, сбегая по ступеням с ограждённой площадки у входа. – Ладно. Выйдем к народу, нам от них прятаться не из-за чего.

Гул голосов слышен ещё издали, по стенам и полу мечутся пятна света. Тоннель заполнен людьми, скопище напоминает странную буйную очередь, хвост которой теряется где-нибудь за поворотом, а возможно и не за одним. У блок-контейнера администрации беснуются те, кого перистальтикой толпы вытолкнуло вперёд. Они толкаются, напирают друг на друга, машут обломками арматуры и кувалдами.

- Блять, ну не надо. Не надо. Не надо. Идём обратно, - скулит начальник, заметив как плотоядная радость волной хлещет по вспотевшим рожам впередистоящих. – Ну неужели непонятно: они разорвут нас на тряпки! Неужели ты думаешь, они вообще будут тебя слушать?

Майер выпячивает подбородок, пытается твердостью походки усмирить противную дрожь в коленях. Так. Дальше вскинуть руку, а лучше обе. Приветствовать, зацепить их внимание и показать, что безоружен.

Однако толпящиеся у штабного контейнера не ждут никаких сигналов Майера. Быстрым шагом они движутся навстречу. Скривив рты, поигрывая молотками и по-обезьяньи почёсываясь. Они ближе. Ближе. Ближе. Начальник смены останавливается и мешком сползает на корточки. Майер снова поднимает руки, что-то кричит, но его голос растворяется в воплях толпы. Секунды три – не больше. И вот уже сверху наваливается лавина потного мяса, вокруг мельтешат измазанные угольной пылью, перекошенные лица, в рёбра врезаются носки сапог. От удара по темени Майер теряет сознание.

Придя в себя, обнаруживает: его волокут за ноги по шершавому полу тоннеля. Комбинезон с него стянули, разодранная в клочья спина полыхает болью, как будто Майера пропустили через тёрку. Попытка вывернуться и бежать не приносит ничего, кроме пары смачных затрещин, водопада брани и насмешек.

- Куда вы меня тащите? Чего вы этим хотите добиться, кретины? – снизу вверх орёт Майер квадратным затылкам своих конвоиров.

Из сумрака вдруг жёлтым пятном выплывает рожа - явно знакомая. Потёки грязи по щекам, в уголках рта слюнная пена, а в мутных гноящихся гляделках – нахальство и гонор. Кажется, именно этот тип был провожатым Майера в первый день при спуске в шахту. Хотя, не исключено, что и другой: лица у местных одинаковые, лишённые специфических примет, как будто вытянутые под штамповочным прессом.

- А, очухался, падаль, - нависший над Майером щерит мелкие кривые зубки, из его рта тянет канализационным коллектором. – Мы щас из тебя жаркое готовить будем. С грибами. Жалко вот, ты его попробовать не сможешь.

Урод заходится отрывистым, каким-то жабьим смехом, в его глотке клокочет слюна. Скривившись от боли, Майер приподнимает голову: впереди две стеклянные камеры, с виду неотличимые от теплиц для выращивания овощей. Под сводами сияет несколько ультрафиолетовых солнц. Теперь многое становится понятным.

Такими теплицами оборудована каждая шахта. Но зреют в них не огурцы, а отпрыски шахтёров, подрастающие «угольные рыла». Те, кто должен максимально быстро налиться силами и заступить на вахту в забое. Те, кому никак нельзя захиреть без солнечного света. Майер, конечно, знаком с гипотезой, что еженедельный приём солярных ванн гарантирует меланому. Но кого это интересует? Ведь, в конце концов, куда выше вероятность, что тебя расплющит обвалившимся пластом породы или твою жизнь схавает, не подавившись, внезапно вылезший наружу метановый Джинн. Поэтому желающих зарядить аккумуляторы солнечной радиацией всегда масса.

…Майера подтаскивают к одной из камер, тычками утрамбовывают внутрь как ком грязного тряпья в стиральную машину. Да, его будут медленно и мучительно поджаривать в этой прозрачной коробке, таращиться снаружи на волдыри и ожоги. А помощи взяться неоткуда. Умереть достойно. Не визжать, не облизывать грязные пальцы мучителей, вымаливая прощение. Не молотить кулаками по плексигласу, тем более что пробить его рукой всё равно не удастся.

Руки антрацитовых чудовищ обкладывают Майера грибами, как кусок мяса на противне. Шершавые прикосновения, смешки и пьяный ор – шабаш безудержно полыхает вокруг стеклянного гроба-духовки. Майер лежит с закрытыми глазами, ожидание высасывает из него последние силы. Неожиданно сквозь гвалт прорывается ломающийся мальчишечий голос:

- Я! Можно я нажму? А, дядь Коль?

Слова тонут под лавиной одобрения:

- Оооо!... Санька – мужыыыык! Дайте Саньке сделать, пусть малой дёрнет. Ему учиться надо, как этим зажравшимся пидорам бошки плавить.

Уроды нервно хохочут. Майер открывает глаза и приподнимает голову, выглядывая из-за грибов. Перед ним лицо пацана – лет пятнадцати от силы. Такое же грязное, как морды взрослых. В ноздре подрагивает хвост зелёной сопли. А во взгляде та же злоба, под которой затаился страх.

Пацанёнок нагло ухмыляется Майеру и делает шаг к чернеющему на стене щиту управления. Чтобы опустить переключатель до отметки «MAX», ему приходится ухватить рубильник обеими руками и повиснуть на нём. Прозрачная боковая дверка теплицы, захлопнувшись, навсегда отгораживает Майера от мира живых.

Потолок камеры, утробно урча, опускается ниже. Закреплённые на нём лампы вспыхивают ярче. Высота солярного гроба не позволяет повернуться на бок. Удаётся только скосить глаза в сторону от кромсающего света. Снаружи всё те же бесовские конвульсии: твари скачут вокруг камеры как неандертальцы около убитого мамонта, машут руками, строят глумливые гримасы. Прямо напротив лица Майера к стеклу прилипает чья-то голая волосатая задница…

Майер закрывает глаза. Он будет ждать столько, сколько потребуется. Он дал себе слово умереть так, чтобы бандерлоги за стеклянной стенкой почувствовали разочарование. Разочарование и злобу от потаённой гложущей мысли, что сами так не смогли бы.

Его новый мир, кроме которого уже ничего не будет. Духота, замкнутое пространство, адское сияние ламп. А ещё – неутихающее, как зубная боль, ощущение, что в этом страшном мирке он не один. Под потоками света грибы накачиваются жизнью. Пухнут, занимая всё больше места. Шевелятся, разминая затёкшие тела. Грибы жаждут его внимания, отталкивают друг друга уродливыми, расплывшимися вширь шляпами. Впереди у Майера целая вечность мук и ожидания. И он успеет познакомиться с каждым.

 

С тех пор, как «верхние» прекратили снабжение шахты, эвакуировали медперсонал и обрубили тросы подъёмника, стало сложнее. Санька ни разу не наедался до отвала, как раньше. Даже несмотря на то, что незадолго до катастрофы он догадался припрятать пакет с гречкой, консервами и макаронами в тайник, где ещё недавно прятал никчёмные мальчишечьи драгоценности. Приходилось экономить, жрать втайне от матери.

У входа в холодильник второй день разлагался труп сторожа, распахнутые настежь ячейки были пусты. Вчерашние приятели и соседи сегодня крошили друг другу черепа за лапшу и сухари. Из тех, кто накануне решился попробовать грибы, лишь несколько человек ещё продолжали блевать кровью и тягучими зеленоватыми сгустками, большая часть уже отмучалась.

Мать за эти дни ссохлась, почернела и стала похожей на мумию.

- Уроды, твари. Ненавижу, - визжала она, катаясь по грязному полу землянки. – Они всё делают, блять, чтобы мы сдохли. Срать они хотели на нас и наши проблемы. Ненавижу, дрянь.

У Санька от этих причитаний просыпалась нудная боль в затылке, которая очень быстро расползалась по всему черепу. Как будто в голову начинало всасываться что-то инородное и враждебное.

Всё заметнее не хватало кислорода, нарастающее удушье сгущало панику. Позвякивая инструментом, мужики обречённо потянулись расчищать стволы шахты от грибной блокады, перекрывшей циркуляцию воздуха. Вернулись на следующий день, со сбитыми в кровь ладонями и опущенными плечами – каналы были намертво обложены грибами. Уговорились нагрянуть к ним ещё раз, вооружившись дисковой пилой, но даже оптимистам было понятно, что это лишь продлит агонию.

Саня слонялся в одиночестве по шахтным закоулкам – рыдающие, источенные голодом люди вызывали отвращение. Предавался воспоминаниям, пока что самым ярким в своей жизни. По тысячному разу прокручивал в памяти кино, где сыграл одну из главных ролей. Необыкновенно приятно было снова опускать рубильник, наблюдать за тем, как скользит вниз потолок солярной камеры, как, спустя время, из неё вытаскивают заживо запечённого человека. Багрового, с лопнувшими глазами и затейливой россыпью пузырящихся ожогов по всему телу. Санька завораживало сочетание простоты процесса с его значимостью. Всего одно движение рук – его! его рук! – и чужая жизнь лопается как хрустальная безделушка под прессом. Воспоминания жгли и терзали, в мыслях бушевал постоянный шторм от желания снова окунуться в те эмоции.

Ещё не имея созревших намерений, Санёк дошагал до технического участка. Среди праха списанной техники раскопал подходящий стальной штырь с резьбой, который сразу лёг в руку и весомым видом придал уверенности. Здесь же Саня подобрал пузатую гальваническую батарейку, которую можно было зажать в кулаке, добавив ему свинца. Кожу защекотал приятный холодок.

…Ковылявший навстречу парень был истощён до состояния гербария. Казалось странным, что он вообще мог идти, Санёк даже решил, что его тащит сквозняком как кусок полиэтилена. Восковая кожа, синева в подглазьях и выпирающие рёбра. Кости настолько хорошо просматривались, что по этому телу можно было без помех изучать строение позвоночника. Санёк шагал типу навстречу, чувствуя, что прямо сейчас его снова ждёт сцена, отыграть которую нужно будет с одного дубля.

Поравнявшись с Саньком, скелет вдруг вывернул шею, взмахнул руками-плетьми и бросился наперерез:

- Мелкий… Эээ, мелкий, - кряхтел он, и из его глаз выскальзывали мутные капли, прокладывавшие на измазанных углём щеках размытые бороздки.

- Ну чо те? – спокойно, не ощущая в себе никаких эмоций спросил Саня. И, размахнувшись, влепил свой ржавый жезл Костылю в темя. Костыль страшно заверещал и рухнул на спину. Санёк зацепился за его взгляд. Тот был как мгновенно остановившиеся часы, на циферблате которых все стрелки – только что живые и зацикленные в своей бессмысленной беготне - застыли под разными углами. Нанёс ещё удар.

И ещё.

И ещё.

В висок.

В левый.

В правый.

Наотмашь по печени.

Несколько раз приложился батарейкой, пропечатывая на лбу Костыля кровавые оттиски.

…Задыхаясь, Санёк поднялся с корточек и отступил на шаг, чтобы оценить свою работу. У ног алело комковатое бугристое месиво, нечто вроде горки свеженакрученного фарша. Санёк не имел даже примерного представления о том, сколько времени он окучивал железом давно обмякшее тело. Он не помнил, в какой части шахты находится, и даже не вполне чётко осознавал, кого только что размолотил в кашу. Все его чувства, ощущения, эмоции сейчас были как мощные прожекторы, направленные в одну сторону. В их свете побрякушка рассыпалась в хрустальную пыль под давлением пресса.

Пошатываясь, Санёк побрёл вдоль стены по тоннелю. Кровь Костыля он размазал по лбу и щекам, бурые разводы должны были выглядеть как боевая раскраска. В голове снова что-то давало о себе знать, тянуло и ныло, прожорливо всасывалось в мозг. Только теперь Санёк уже не воспринимал инвазию как агрессивное вторжение. Наоборот – новое, ожившее под черепной коробкой – было его союзником. Под его защитой он переставал быть мальчуганом с пушком над верхней губой и становился закованным в чугун амбалом. Гриб! Саня верил, что в его голове утвердился именно гриб! Это несомненно и был гриб. Оболочка могла быть любой. Может мясистое плодовое тело. А может и слоистая слизистая плёнка, пухнущая словно опара и расползающаяся в питательной среде мозга. Саня представил себе, как в его голове закручиваются многометровые шнуры мицелия, и рассмеялся от удовольствия.

Гриб жил в нём и требовал пищи. Много. Любой. Немедленно.

 

…...……………………………

Впереди чернела кривобокая землянка. Судя по груде свежего мусора у входа и доносившемуся изнутри сопению, мать была дома. Саня растянул окровавленный рот в улыбке, перекинул штырь в правую руку и резко отдёрнул колыхаемую сквозняком дверь из мешковины.



проголосовавшие

jason_foris
jason_foris
sedmoi_samurai
sedmoi_samurai
Упырь Лихой
Упырь
Для добавления камента зарегистрируйтесь!

всего выбрано: 72
вы видите 57 ...72 (5 страниц)
в прошлое


комментарии к тексту:

всего выбрано: 72
вы видите 57 ...72 (5 страниц)
в прошлое


Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Братья с лорца

лимерики
Апология пизды
Удмурдский эпос о батыре Елдетее
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.028854 секунд