…Намедни не спалось, Похмелье тяжкое меня томило, И в голову пришел один мотивчик… (В.А. Моцарт )
… … … - Лёва? … … - Лёва? … - Лёва? … - Нем? … - Лёва?! … - Нем?! … - Лёва! … - Нем! … - Да какой еще на хрен «Нем»!! Лёва, сукин кот, тащи сюда свою жирную задницу! …
Зияющая вселенской пустотой черная дыра причудливо-фантастически смотрелась на фоне пурпурного с золотистыми молниями заката, плавно перетекающего в тягуче-ватный, аморфный и пластичный, гиперболизировано-аутентичный пространственно-временной континуум. Континуум этот стильно опоясывался густой, темно-серо-сизой завесой клубящегося смога, проникающего сквозь пространство и время в парадоксальную алогичность сочетания предметов и явлений, коей виртуозно придается видимая предметно-пластическая достоверность. … Из дыры неясно, приглушенно доносились Неясные Приглушенные Звуки. Они не были похожи ни на что, известное науке, и уж тем более – на картонные тапки-скороходы, с чьей креативностью могли сравниться лишь их более стеклянные собратья. Хотя временами они все же напоминали звук звонящего телефона, настойчиво пытающегося создать стереотипный поворот сюжета. … Внезапно окружающая действительность пришла в движение, Неясные Приглушенные Звуки смолкли и начали доноситься уже неясно и приглушенно, как сквозь тягуче-ватный, аморфный и пластичный, гиперболизировано-аутентичный пространственно-временной континуум. А через зияющую вселенской пустотой черную дыру, причудливо-фантастически смотревшуюся на фоне пурпурного с золотистыми молниями заката – миру начал являться сам Лёва. Вначале в окружающую действительность материализовался тонкий, изящный розовый хвостик, затем непропорционально развитая мошонка, после чего – мохнатый, местами полинявший от чрезмерного употребления «Нарзана» живот, плавно перетекающий в непропорционально развитый даже по сравнению с мошонкой щечный сектор. Апофеозом триумфального воплощения в окружающую действительность промелькнула глуповатая усатая морда, и наконец – миру явился Лёва, во всем своем первозданном великолепии. Он был хомяком. … Если быть точным, то в своем паспорте хомяк Лёва был записан как Лева П. Да-да, его так записали бездушные, жестокосердные работники паспортно-визовой службы, которые терпеть не могли букву «ё», считая ее иррациональным графоманским излишеством, да к тому же еще и торопились на обед. Ну а вот это вот «П» – загадочным образом появилось в графе имени в аккурат после того как оскорбленный Лёва предпринял робкие попытки сопротивления чиновничьему произволу, в надежде отстоять таки «ё» в своем имени. … Изначально, далее по тексту Лёву задумывалось называть именно Лева П. – дабы придать тексту автобиографичность, однако учитывая его чувствительную, легкоранимую душу, было решено все же называть его Лёвой. Итак, наш немного запыхавшийся от утомительной процедуры материализации в окружающую действительность усатый герой – явился наконец миру во всем своем первозданном великолепии. Первым делом он шумно и со вкусом чихнул, почесал ту область себя, где спина заканчивает свое благородное название, и с любопытством осмотрелся по сторонам: Пурпурный с золотистыми молниями закат плавно перетекал в тягуче-ватный, аморфный и пластичный, гиперболизировано-аутентичный пространственно-временной континуум, стильно опоясывающийся густой, темно-серо-сизой завесой клубящегося смога, проникающего сквозь пространство и время в парадоксальную алогичность сочетания предметов и явлений, коей виртуозно придается видимая предметно-пластическая достоверность. Посреди всех этих перегружающих текст канцеляритов, рос большой, объемистый, местами заплесневелый, красный в белую крапинку гриб. Гриб этот испускал в окружающую действительность ритмичные нейронные импульсы, усиленно намекая на разумную форму своего биологического вида, а также на то, что далее по тексту он будет фигурировать как Гриб. Чуть поодаль, на замшелом и трухлявом пне, своими расплывчатыми очертаниями туманно напоминающими броневик – сидел Писатель. Своими ступнями он попирал Вселенную, а глаза его неотрывно и с великим энтузиазмом смотрели в кучку. И было в этом взгляде что-то загадочное, таинственное, трансцендентальное, устало-мудрое, пофигистическое, отсутствующее, грустное, недоуменное, лукавое, наглое, хамоватое, сюрреалистическое, революционное, решительное, просветленное, туповатое, нордическое, эзотерическое, субатомное, квазиполярное, гиперпространственное, интерферирующее, амбивалентное, релятивистское, фазово-дисперсионное, корпускулярно-волново-дуалистическое, ни хрена себе, суровое, доброе, застенчивое, мечтательное, но в то же время серьезное. Одной рукой Писатель задумчиво упирался в собственную щеку, другой – чертил прутиком на земле различные символы. Символы эти выглядели когда рунными, когда каббалистическими, а иногда даже походили на элементы квадратного уравнения в алгебре за седьмой класс. Заметив материализацию Лёвы в окружающую действительность, Писатель отвлекся от своего занятия, и с нескрываемым интересом уставился на «виновника торжества». - А где мой банан? – перешел сразу к делу любивший конкретику хомяк Лёва. - Бананы – белая смерть! – категорично заявил в ответ Писатель, и улыбнулся затем своей устало-мудрой улыбкой. - А чего это я – банан? – обиделась Белая Смерть, и не говоря больше ни слова, молча упорхнула вдаль, за линию пурпурно-золотистого горизонта. Проводив ее взглядом, прагматичный и немного голодный Лёва обратил свое внимание на следующий предмет экстерьера: несколько в стороне от них, но все же находясь в одной плоскости с Писателем и Грибом (а плоскость, как известно, можно провести через любые три точки) – в подвешенном на костре походном котелке бурлило какое-то адское варево, которое с сильной натяжкой, но все же можно было квалифицировать как манную кашу. - Угощайся! – проследив Лёвин взгляд, гостеприимно предложил Писатель. Приблизившись и осторожно понюхав содержимое котелка, Лёва брезгливо поморщился. - Говно! – безапелляционно заявил он, обиженно отворачиваясь. К устало-мудрой улыбке Писателя добавилась искорка снисхождения. Глупое животное, что с него взять. Хотя если вдуматься, ведь Лёва просто намекал на некое несовершенство блюда. - Да намекал! – гневно затопал задними лапками Лёва, - ведь если как следует не взъебать повара – повар станет дебилом, и никогда не достигнет высот в серьезной кулинарии! Искорок снисхождения было уже две. - На, вон, тогда, отведай Гриба, - по-прежнему гостеприимно предложил Писатель, - откусишь с одной стороны – и тебе откроются тайны бытия и Высший Вселенский Смысл! - А что если я откушу с другой стороны? – спросил всегда любивший эксперименты Лёва. - Тогда тебе откроются тайны бытия и Высший Вселенский Смысл! – Писатель увлеченно чертил на земле нечто, весьма походящее на жопу. - А в чем разница? – недоумевал хомяк Лёва, одновременно любуясь рисунком. Количество искорок снисхождения в устало-мудрой улыбке Писателя уже не поддавалось никакому подсчету. - Ты что, дебил? – почти ласково спросил он, - разница в том, с какой стороны откусить! … «Я те откушу» - на этот раз нейронный импульс Гриба был вполне адресным. … - А вот послушайте, - оживился Писатель, - когда теплые течения птичьей крови на дне бассейна смешиваются с мраком чистого слова в единый узор, то рядом на песке можно увидеть следы мирового осьминога, а на бумаге получается литература… А? Ну как вам, а? Каково? - Говно! – вынес свой уничтожающий вердикт суровый хомяк Лёва. Гриб видимо послал симметричный нейронный импульс, в результате чего Писатель обиженно замолчал, даже не улыбнувшись своей устало-мудрой улыбкой. … Окружающая действительность зашуршала, слегка расступилась, и в нее, пусть и не так эффектно как Лёва, но все же – материализовались три каких-то небритых мужика в лаптях. - Землицы бы нам, - начал один. - А из крейсера пострелять дадите? – оживился Писатель. Небритые мужики с минуту недоуменно переглядывались, чесали затылки, хмыкали, мычали что-то невразумительное, а затем повернувшись к Писателю категорично замотали головами. - Идите в хуй, - констатировал Писатель, намекая на окончание аудиенции. Небритые мужики извинились, отвесили земной поклон, плюнули в Писателя, и шурша окружающей действительностью – дематериализовались обратно. … Неясные Приглушенные Звуки из зияющей вселенской пустотой черной дыры, причудливо-фантастически смотревшейся на фоне пурпурного с золотистыми молниями заката – вдруг начали доноситься уже не так неясно и приглушенно, как раньше. Временами даже казалось, что можно было расслышать сердитые вопли оппонента по ту сторону провода: «Винсент, возьми трубку! Возьми трубку, Винсент! Мне надо сказать тебе что-то важное!» … «Ну, ты подойдешь, наконец»?! – раздраженно спросил Гриб, которого данные акустические вибрации особенно беспокоили, ввиду множества мембран на теле. Еще раз почесавшись чуть пониже спины, Лёва приосанился, и важно изрек: - В реальности никакого телефона не существует, это есть лишь внутренний голос, который служит для напоминания о вине за содеянное. Действует только на потерявших память Винсентов, которые в свою очередь являются лишь отраженным состоянием психики. То есть контакт в обе стороны. С минуту Гриб недоуменно молчал, астрально чесал затылок, и наконец, так и не найдя что ответить – проникся к Лёве уважением. Он даже подумывал – а не стоит ли ему откусить от Лёвы кусок, дабы открыть для себя тайны бытия и Высший Вселенский Смысл. - Какая интересная мысль. Мировая печаль затопит пространство, обнаружив неокрепшие льдинки в глазах ребенка, - вставил свои пять копеек Писатель. - Говно! – уничтожающе парировал реплику Писателя Лёва. Он терпеть не мог никакой конкуренции. … Бурлившее в подвешенном на костре походном котелке адское варево начало потихоньку расширять сферу своего влияния, выкипая и расползаясь в разные стороны. Заметивший это Писатель подсел поближе, и принялся зачерпывать ладонями расползающуюся вязкую бурую субстанцию, тщательно размазывая затем ее по лицу. - Я генален… я гениален… гениален, - бормотал он при этом. С минуту Лёва и Гриб недоуменно переглядывались, чесали затылки, хмыкали, мычали что-то невразумительное, а затем на всякий случай отодвинулись от Писателя подальше. … - А вот, послушайте, - оживился Писатель, - построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет меня найти - кто это сказал и о чем? Он уже рисовал в своем воображении шедевральный текст, переворачивающий основы и ломающий стереотипы, шедевральный текст, который принесет ему бешеную популярность и всемирное признание, шедевральный текст с компьютерами, карликами, Lcd-мониторами, и потаенным глубинным смыслом, который он будет открывать лишь под настроение, или за отдельную плату. - Ммм… Пелевин? – вдруг оживился Лёва. Он даже ненадолго прекратил чесаться. «Не читал» - вздохнул Гриб. Ему можно было верить – как и у обычного представителя своего вида, глаз у Гриба не имелось. - Ты либо плагиатор, либо просто дебил, - с ласково-ехидным укором произнес Лёва, - впрочем, данные понятия не антагонистичны. Золотистые молнии заката почти составляли своими очертаниями слово «говно». … … Писатель медленно встал, выпрямившись во весь рост. Ступни его попирали Вселенную, а взгляд его являлся концентрированным выражением ее необъятности. - Вы – просто тупое быдло, - сказал он, и улыбнулся затем своей устало-мудрой улыбкой. … … …
Strongly inspired by «The Bobyor & The Glooh» |
проголосовавшие
комментарии к тексту: