Литература

Я очнулся от петушиного вопля. Зевнул и выбрался из конуры, чтоб отлить на край загона для курей. Потом уселся на землю и принялся чесаться. Шёрстка-то у меня бурая, густая, с шустриками.

В сенях бряцнуло, зашуршало, и вот из дому вышла моя Старуха. Она доковыляла до конуры и опустила кастрюльку с завтраком. Горелый плов, корка хлеба – всё залито борщом с кислинкой.

Кончив трапезу, я как следует попил. Воду в миске украшала мёртвая стрекоза.

Я прополз под забором и выскочил на улицу. Там ждал Бобка. Мы обнюхались, перекинулись парой слов, и тут донеслось знакомое тарахтение. Дед Терентий гнал на мотоцикле. За ним с лаем неслась вся наша банда: Крюк, Жулька, Веник и Тутанхамон.

Мы с Бобкой кинулись навстречу и побежали за мотоциклом, глотая пыль. Мои лапы были самыми короткими, и я отстал раньше. Сел на землю – отдышаться и пофыркать. И тут что-то треснуло меня в шею.

Я с визгом отскочил. Карапуз Сёмочка стоял у колодца и звонко хохотал. Затем он нагнулся ещё за одним камушком.

Я юркнул в коноплю и зашуршал прочь. Но скоро остановился, потому что учуял вкусняшку.

Хоть я и мелкий, но кушать мне требовалось больше, чем давала Старуха.

Когда я почти отыскал, вдруг раздался хриплый собачий голос:

– Эй, Придурок!

Услышав свою кличку, я дёрнулся от неожиданности. Огляделся. Слева была улица, справа – забор.

– Чего шары-то пучишь? – прохрипели из-за забора. – Ходь сюда.

Кажется, говорил Леший – сторожевой пёс Геннадия Колено. Я подступил ближе и заглянул между штакетинами. Двор Геннадия был в мусоре и зарастал татарником с бузиной.

– Справа лаз, – сообщил невидимый мне Леший. – Давай в него.

А как же хозяин, собрался спросить я, но не спросил. Потому что нельзя показывать себя квашнёй.

Леший ждал во дворе. Пёс был раза в три крупнее меня, белая шерсть из-за пыли казалась серой, а ошейника на Лешем я не увидел.

– А я умею выскальзывать, – объяснил он, будто прочтя мои мысли. – Линяю с цепи, когда шибко надо.

И пёс ощерился. «Такими-то клычищами, – решил я, – он мог вообще перекусить цепь».

Затем Леший махнул хвостом, и мы обнюхались.

– За мной! – скомандовал он и побежал к дому.

Я нырнул за ним в приоткрытую дверь. Из сеней попал в кухню. По углам тут грудились пустые бутылки, а в открытом холодильнике стояла банка с огурцами. Их укрывал белый налёт.

В зале на полу возле дивана лежал хозяин. Шея и щека его были разодраны. По комнате, жужжа, летали большие мухи, и крепко пахло тухлятиной.

В животе у меня сделалось холодно, будто я налопался снега.

Леший взглянул на меня чёрными глазами, на края которых налип гной, и ухмыльнулся.

Я высказал страшную догадку:

– Ты его… ел?

Он ухмыльнулся шире:

– Ел.

Лапы стали как поролоновые. Я уселся на пол.

– Что такое?! – рассердился пёс. – А ты счастлив жрать ту бурду, которой тебя кормят? Или любишь искать объедки в грязи?

– Нет, конечно, но…

– А вот это – настоящая пища! Та, которую мы и должны есть по нашей природе. Вкусная, питательная. Такую кушали наши предки. Поэтому они все и были сильными да храбрыми. Не как мы.

Я встал и отступил на шаг.

– А ведь они знают, – Леший поглядел на хозяина, – знают, что мы их боимся. И потому держат нас за безмозглых скотов. А себя – за высших существ. Загоняют нас в будки, а сами селятся в хоромах, вроде этих. Бьют, унижают нас. Морят голодом.

Он фыркнул:

– Но теперь-то ты видишь. Никакие эти человеки не высшие. Они же просто… мясо.

Я возразил:

– Такой уж заведён порядок. Им жить так, нам – этак.

Леший хохотнул:

– Порядок? Да нет, дружище. Так было прежде. Но сейчас они будут бояться нас. Чутьё у них выродилось не до конца, и они почуют нашу силу. Я познал их сущность желудком, и теперь их самцы будут дрожать при моём приближении. Да они будут дуть в штаны! А самки… О-о-хохохо!

И Леший то ли рассмеялся, то ли закашлялся.

Затем он склонился над хозяином, поднял взгляд на меня и подмигнул:

– Бон аппетит!

Следующим утром небо густо заволокло. Старуха оставила у конуры кастрюльку с завтраком, но кисло-рвотная дрянь в меня не лезла. И тухлую воду я пить не смог.

Бобка долго крутился у забора. Потом донеслись и знакомое тарахтение, и весёлый лай, но я к этим придуркам не вышел.

А около полудня вдали раздался хлопок. Он повторился дважды, а затем ещё раз. Мне стало ужасно тоскливо – словно у меня забрали что-то очень-очень дорогое.

Потом калитка скрипнула, и вошёл Касьян.

Старуха кричала:

– Та не ходил он к Колену! Не ходил!

А Касьян сердился:

– Его там видели.

– Брешут! Брешут всё!

Я заскулил и забился в конуру. Касьян блеснул золотым зубом и сунул мне в морду ружейный ствол.

– Тронешь Придурка, – гаркнула Старуха, – ни бутылки больше не продам.

Касьян замялся. Я же подумал, что хорошо бы сейчас зарычать и броситься на него. Чтобы всё кончилось. Стало так, как должно быть.

Он хлопнул калиткой, а Старуха покосилась на меня, качнула головой и заковыляла к дому. Когда она перешагивала порог, из-под её подола сверкнула сочная тугая голень.

Ночью я не спал. Голод сосал кишки, как десятки бычьих цепней. Хотелось грызть забор и выть. Ещё чудилась Старуха. Она варила в кастрюле Бобку. Касьян то и дело дул на ложку, пробовал и кричал:

– Ещё сыпь пороху, ещё!

Затем во мраке ко мне подошёл Леший и улыбнулся.

– Тебя ведь убили, – обомлел я.

– Ахахаха! – рассмеялся он. – Придурок! У них не осталось власти. Это раньше они были мне хозяевами. А теперь хозяин я.

Я выскочил из конуры. Прополз под забором и долго бежал. Домчался до леса. Выпил сладкой воды из ручья и свалился в корнях дуба, уснув.

Очнулся от криков. Солнце полыхало сквозь ветви. Мне отчётливо виделись каждая травинка и букашка, каждый листик. В ноздри втекали сотни запахов.

– Сё-моч-ка! – звали где-то. – Сё-ёма!

Я как следует вдохнул. Мелкий засранец был рядом.

Опустив взгляд, я увидел на сопрелой листве капли своей слюны.

Я перемахнул через корень, зарычал и бросился на Сёмочкин запах.

Лапы сминали траву – белая шерсть на них из-за пыли казалась серой. Мощное тело прорывалось сквозь кусты, я мчал с бешеной скоростью. Уже не тот Придурок, что был прежде. Больше, чем человек. Зверь.