Литература

Возраст согласия

Было прекрасное солнечное воскресенье, воздух прогрелся аж до девяти градусов. Олениха Ольга Ивановна встала пораньше и натыкала 16 розовых свечек в шоколадный торт.

— С днем рожденья, Павлик! — запели родители, входя в комнату олененка.

Павлик уронил айфон и натянул одеяло до подбородка.

— Рррр, гав, йа-йа! — стонали черные псы на экране.

— Спасибо, конечно, но зачем так врываться? — смутился олененок.

Батя-олень сунул ему под одеяло домашние шорты, и Павлик задул свечки.

Олени позавтракали, поели торта.

— Может, в аквапарк или в дельфинарий? — спросил батя-олень.

— Вы собирайтесь, я быстренько сбегаю кое-куда, — ответил Павлик.

И через пять минут родители услышали знакомый стук копыт на верхнем этаже.

— Мне уже можно, — напирал Павлик.

Заспанный пес выставил вперед сковородку с яичницей и беконом.

— Семен, ты обещал! — топнул копытцем Павлик. — Мне уже шестнадцать!

— Шестнадцать — не восемнадцать, — гавкнул шпиц. — Ты с ума сошел, я ничего тебе не обещал.

— Ты пожалеешь об этом, — сказал Павлик.

— Я тебя боюсь. Уж больно ты говнистый, — вздохнул пес.

Через две минуты родители Павлика услышали, как он за стенкой беседует с олененком Иваном.

— Ну, чо-как? — спрашивал Павлик.

— Я не пидорас, — мялся Иван. — Конечно, если ты наденешь юбку сестры, я могу притвориться, что ты это она. Но у меня не стоит. Сорян, братан.

— Вразнос пошел, — заплакала олениха.

— Оля, мы должны быть сильными, — утешал ее батя-олень. — Господь послал нам это испытание. Помнишь, как Он потребовал, чтобы Авраам принес в жертву единственного сына?

— Да, я читала Кьеркегора, — хлюпала носом олениха. — Надо перешагнуть через все этическое, чтобы вне его обрести более высокую цель, в отношении к которой мы устраняем все этическое. Гриша, я не могу! Я помню его вот таким крохой!

Батя-олень замялся. Сам он не читал Кьеркегора и считал его военным историком, потому что видел книгу на полке у пса Семена.

— Господь не допустит позора, — неуверенно сказал батя-олень. — Он в последний момент заменит нашего олененка каким-нибудь дырявым агнцем, которого принесут на алтарь ЛГБТ.

— Надо верить, — всхлипнула Ольга Ивановна. — Заводи машину.

И пока она одевалась, батя-олень сидел в своем старом «БМВ» и для общего развития изучал поэму Бродского «Исаак и Авраам». Она ему совсем не нравилась. Авраам общался там с говорящим кустом и вообще вел себя неадекватно. Батя-олень решил, что на его месте сразу принял бы буддизм.

Прибежал встрепанный Павлик, он уселся рядом с отцом.

— Не говори, не спрашивай, — пробормотал батя-олень.

— Все еще впереди, — успокоил его Павлик. — Так мы едем или мама будет одеваться три часа?

Мать-олениха прискакала на очень высоких каблуках и в сильно обтягивающем платье, как будто она была нечестной женщиной. Она принесла сумку с плавками, купальником и резиновыми тапками. Ей было жарко, и она то и дело вытирала шею антибактериальными салфетками. Батя-олень вырулил на шоссе.

— Мам, а ты согласна с идеей, что либерализм это на самом деле неототалитаризм? — спросил Павлик. — Я сам давно разочаровался в либеральных ценностях. Мне кажется, они давят на современное западное общество еще больше, чем традиционные.

— Я в целом согласна с Маркузе, — дернула глазом мать-олениха. — Но считаю, что возвращение к природе и гармония с ней — это как раз-таки часть тех традиционных ценностей, в которые верим мы с папой. У нас разные взгляды на преодоление неототалитаризма. Но я уважаю твою позицию.

— А я твою, — сказал Павлик. Он был одет в скромные китайские джинсы и легкое пальто. На его лбу зрели два прыща, которые Павлик не стал замазывать консилером.

Помолчав, он добавил:

— Я решил перестать потреблять и пользоваться соцсетями, сбросить все наносное, чтобы понять, кто я на самом деле. Меня будут вести только мой освобожденный разум и мои инстинкты.

— Господи, спаси и сохрани, — прошептал батя-олень.

В аквапарке мама-олениха долго натягивала купальник, батя-олень сразу ушел в русскую баню, а Павлик плескался в главном бассейне, чувствуя на себе нехорошие взгляды выдр, бобров и балтийской нерпы. Прискакало целое стадо китайских водяных оленей с длинными клыками, в бассейне включились морские волны. Водяные олени прыгали вокруг Павлика, едва не задевая его своими вампирскими клыками. Павлик ощутил, как чье-то копыто оттягивает тонкую ткань его плавок и скользит под хвостом. Олененок сделал вид, что ничего не заметил. Копыто елозило туда-сюда и пыталось залезть куда не надо. Павлик сжался и дернул ногой.

— Вы кроссдрессер из тиктока? — начал самый рослый и жирный водяной олень.

— Это я, — скромно ответил Павлик. — Но с рабством в соцсетях я уже покончил. Я теперь свободный олень, и мне шестнадцать. Делаю что хочу!

— Хочешь затусить? — спросил с сильным акцентом другой водяной олень. — Сосать мой леденец, плохая лань!

— Это мы уже проходили, — Павлик наклонил рога.

— Смешной русский! — хихикали водяные олени. — Твой рог растет еще мягкий! Наш зуб уже большой и острый! Плохая лань!

Павлик уплыл в сторону бани. Олени-вампиры поскакали за ним, но наткнулись на мощного батю-оленя.

— Что-то у меня рога чешутся, — батя-олень топнул здоровенным копытом. — Кто эти полурослики? Я вас не звал.

Это было только начало. Все утро к Павлику подплывали разные звери и говорили гадости про него и его семью. Олененок уже знал, как трудно быть популярным. Он понимал, что публичность и толпа хейтеров — это плата за грядущую свободу его сограждан от медвежьего режима. Хейтеры есть у любого прогрессивного политика, Павлик этим даже гордился.

— Я так больше не могу, — плакала мать-олениха. — Если эти ублюдки не отстанут, я утоплюсь в бассейне для дайвинга. Хороните меня под забором!

— Нам лучше уйти и где-нибудь пообедать, — не выдержал батя-олень. И они уехали, хотя рядом был хороший фудкорт.

Батя-олень приехал в центр, он считал, что там поменьше быдла и никто не посмеет приставать к его семье. Оставив машину на платной парковке, он повел жену и сына в небольшой ресторан, где почти не было посетителей. Только за столиком в дальнем конце зала сидела хмурая выдра с ноутбуком.

— Простите, вы тот самый небинарный олень? — вдруг спросила она. — Можно автограф?

— Да легко, — обозлился Павлик. — Не хотите вместе сделать сэлфи? Я его повешу в инстаграме. Станете очень популярной.

— Извините, — выдра вернулась к своему ланчу.

— Мам, пап, простите меня, — сказал Павлик. — Я лучше надену маску — и домой. Отмечайте, не стесняйтесь.

И мать-олениха снова заплакала, а Павлик помчался знакомой дорогой. Забежав во двор-колодец, он крикнул во всю глотку:

— Эй, Олег, мне уже шестнадцать! Отвечай, я знаю, что ты там!

— Уйди, предатель! — проорали сверху, и Павлику на нос шлепнулась банановая кожура.

— Я на все согласен! — проорал Павлик. — Хочу во все дыры!

Рядом разлетелась на мелкие осколки водочная бутыль. Павлик отпрыгнул.

— Я плохой олень! — проорал он. — Можешь меня наказать! Я письменное согласие дам! Могу заверить нотариально!

В окнах показались рога соседей. Кто-то с чувством декламировал:

Не води так томно оком,

Круглой жопкой не верти,

Сладострастьем и пороком

Своенравно не шути…

— Ну и хуй с тобой! — проорал Павлик, рискуя сорвать голос. — Ты об этом еще пожалеешь!

Олененок отлил в подворотне и побежал навстречу приключениям. Он был юн, красив, силен, полон новых идей. А навстречу ему шли два молодых волка, громко споря, был ли Хайдеггер нацистом… Они вдруг остановились, и один волк, никого не стесняясь, обнял другого.

Павлик рефлекторно вытащил из кармана айфон и включил его. «Видно, я так и не расстанусь со своей проклятой девственностью», — написал он в Твиттере. Немного подумав, он набрал номер жирного оленя, который за день до того удалил.

— Ты издеваешься? — ревел олень Олег. — Я из-за тебя с браслетом на ноге сижу! Мне насрать, что ты забрал заявление, прокуратура все равно не отвяжется!

— Ну на полшишечки, — умолял Павлик. — Мне же шестнадцать, ты же тоже хочешь! И вообще, это не я виноват, а полицейское государство. За мной вели слежку, а я просто хотел, чтобы кто-то любил меня.

И копытца олененка зацокали по стертым выщербленным ступеням черной лестницы.