В году 1955 на улице имени Надежды Крупской, как раз напротив домика бабушки Серафимы Ивановны – жила соседка Поля Истомина с 18-летним сыном Толей – долговязым худощавым парнем, вечно стриженым «под ноль», как солдат. Толя был уникальный человек – он был всем известен тем, что зимой, в лютый мороз по глубокому снегу ходил по двору и по улице в одних чёрных солдатских трусах и кирзовых сапогах, но в шапке-ушанке. Зимой Толя часами работал во дворе – убирал снег, колол дрова, играл с собаками – и совершенно не обращал внимания на трескучий мороз. Организм его был как-то так устроен, что не чувстоал холода и не простуживался. За это соседи прозвали парня «Толька Голь». Бывало, утром выглянешь в замёрзшее окно – а возле калитки дома напротив стоит, прилонившись спиной к забору «Толька Голь» в одних трусах, и курит. Пар от дыхания и дым от папиросы над ним поднимается.
Зима-мама и мороз-папа любили и баловали Тольку Голя, а с приходом весны счастье его покинуло. В начале мая на соседней улице играли свадьбу – женился один из друзей Тольки, молодой парень лет восемнадцати. Свадьбу играли с размахом – человек сто гостей, музыка, танцы под баян, водка и портвейн лились рекой. Часов в пять вечера, на заходе солнца Толька Голь под влиянием алкоголя о чём-то заспорил с женихом. Пустяшная, бессмысленная ссора друзей перешла в нелепую пьяную драку, в ходе которой Толька Голь внезапно вытащил из кармана перочинный ножичек с лезвием длиной сантиметров пять, и ударил им друга в грудь. Каким-то образом лезвие перочинного ножа поразило жениха в самое сердце, он упал и через несколько минут умер. Приехала милиция, Тольку арестовали и увезли. Высокий, одетый в белоснежную рубашку, он был пьян и не сопротивлялся. Потом был суд и приговор за убивство – расстрел. Тогда как раз недавно вышел закон, что состояние опьянения стало считаться отягчающим обстоятельством для совершающего преступление.
Толькина мать тётя Поля – по жизни невысокая, худая, бледная как смерть - но наглая и отважная. Когда на кого глянет – глаза карие как угли горящие сверкают, аж страшно. Месяца через три после приговора, когда её сына Тольку расстреляли - Поле по почте из тюрьмы пришло письмо – что, мол, так и так – по решению суда приговор приведен исполнение. Личные вещи сына вы можете приехать забрать там-то. Поля на другой же день, конечно же, съездила в областной центр в тюрьму и забрала вещи сына – сапоги, солдатскую шапку-ушанку, штаны и рубаху, но стёганую ватную фуфайку ей почему-то не отдали. Обиженная Поля потом ещё неделю ходила по улице и соседкам рассказывала о своей поездке – жаловалась: -«Вот, вчера ж ездила в тюрьму за Толькиными вещами! Так представляете, бабы, какие они там гады, жулики – сапоги, бельё и одёжу отдали, а Толькину стёганую фуфайку не отдали – зажилили! Ну ничего, это им даром не пройдёт! Я им там прямо в глаза так и сказала: -«Я этого так не оставлю, буду на вас жалобу писать! До самого Сталина дойду!» Соседки - в основном всё пожилые женщины – терпеливо выслушивали Полю, сочувственно кивали головами, поддерживали: -«Правильно, Поля, пиши, пиши жалобу! Ишь, распоясались! Нечего им в зубы смотреть!» Кажется, фуфайку ей так и не отдали. |
проголосовавшие
комментарии к тексту:
